Текст книги "Крылатая гвардия"

Господин говор, Гэ Гэ

Анатолий Алексеевич лихо крутил руль, не сбавляя скорости даже на поворотах.

Конечно, предприниматель его уровня обязан иметь личного шофера и пару мордоворотов-секьюрити, но он обходился без них. Вождение автомобиля было его третьей страстью (после рукопашного боя и всякого неприкаянного зверья), а охрана… Говор отлично знал, что от серьезного покушения его не спасет даже взвод двухметровых спецов, а от шпаны он мог отмахаться и сам.

Возле ворот топтался высокий стройный мальчик-секьюрити, так не похожий на уже сложившийся стереотип.

– Добрый вечер, Анатолий Алексеевич! – Охранник был вежлив и непринужденно улыбчив. – Вас ждут на втором этаже.

«Неплохо, однако, устроился этот Кононов!» – Говор усмехнулся. Беззлобно, без зависти. Так, с легким недоумением. Казалось бы, кто он, Егор Альбертович? Так себе, в прошлом инженер, спортом немного баловался… Именно баловался, пахать всерьез кишка тонка оказалась. А сейчас поди ж ты: предприниматель, депутат, спонсор (неясно, правда, чего именно). И как живет! Однако его, Говора, это не касалось.

Сегодня у Анатолия Алексеевича к господину Кононову было серьезное дело.

– Рад видеть! Все такой же могучий! Не то что я, брюхо вот отращиваю. – В персидском халате и мягких кожаных шлепанцах с загнутыми носами, Егор Альбертович выглядел приветливо и вальяжно.

– Добрый вечер! – Говор был подчеркнуто сдержан в эмоциях. Дело есть дело, а дружбу с такими персонажами водить Толя не привык.

– Ну что, первым делом самолеты, а девочки потом? А? – Хозяин как бы предложил гостю самому выбрать программу.

– Девочки в другой раз и в другом месте…

– Хорошо! – Арбитр перестроился моментально. – Пойдемте, потолкуем о деле.

– Я слушаю вас!

– Егор Альбертович, как человек, несколько лет отдавший спорту, вы поймете меня, – начал Анатолий. – Хочу предложить одно нужное и… – Толя замялся, красноречием бывший чемпион не блистал. – Ну, одним словом, хорошее, полезное дело, – коряво закончил он и вздохнул.

– Вы предлагаете мне спонсировать детские спортивные школы? – дернул бровями Кононов.

– Не совсем. Хотя это тоже, конечно… Неплохо бы. Я же хочу вам предложить создать свою школу… Даже не школу, а академию! Академию боевых искусств.

– Так, продолжайте. – В глазах Кононова, кажется, зажегся искренний интерес.

– Нужно построить специальный Дворец спорта и собрать в его стенах лучшие российские школы. Чтобы были бокс и борьба, карате и армейский рукопашный бой, муай-тай, тхеквондо. Мы объединим лучших мастеров под одной крышей – если не всех, то значительную их часть. Будем по-настоящему платить им и воспитывать в стенах этой академии настоящих бойцов!

– Но вы, кажется, создали э-э-э… клуб. «Русский поединок», да? Вам этого недостаточно?

– Мне? – Говор даже не понял, о чем его спрашивают. – Я-то здесь при чем? Я же, извините, говорю об академии! А у меня клуб. И за аренду помещения приходится платить. Потом, на «Поединке» выступают уже подготовленные бойцы, мастера спорта, рукопашники. А я говорю о создании национальной академии!

– Да, извините, я просто не уяснил сразу… – Арбитр растянул губы в улыбке. – И что? Вам такой проект кажется перспективным?

– А почему нет? И потом, это же будет пропаганда здорового образа жизни, мы потом откроем целую сеть спортшкол. В разных регионах.

– То есть вы предлагаете централизованное выращивание звезд спорта и боев без правил?

– Можно сказать и так, – пожал широкими плечами Говор. Вообще-то он имел в виду немного другое. Похоже, красота чисто спортивного поединка не очаровывала депутата-предпринимателя…

– Заманчиво… Я подумаю. Давайте свяжемся через пару дней!

Итак, фанатик… Причем с уголовным прошлым. Немного сдвинут на своем мордобое… Что ж, именно такой человек может сыграть ключевую роль в предстоящей комбинации!

– Подождите. У меня к вам вопрос. – Арбитр остановил уже поднимавшегося Говора.

– Да, я слушаю.

– Это правда, что вы спонсируете два приюта для бездомных животных?

– Да. Одинокие женщины подбирают на улице собак и кошек, а я оказываю им посильную помощь.

– Хм… А почему вы это делаете?

– Почему? – Говор был озадачен вопросом. Ответ снова получился косноязычным. – Ну… Они же живые! Собаки-то…

– Вы любите собак?

– Ну… А что? – Толя не понимал, зачем выяснять само собой разумеющиеся вещи.

– Это хорошо… – Арбитр опустил глаза, немного помолчал. – Всего хорошего, Анатолий Алексеевич. Если я надумаю принять ваше предложение, то позвоню завтра вечером между десятью и одиннадцатью часами.

Владимир Михайлович листал утреннюю прессу, особенно внимательно просматривая сводки городских происшествий. Где-то должны всплыть Зимин со Степновой. Однако никаких упоминаний о них не было. Боря в соседней комнате упражнялся со своим любимым оружием – сюрикенами[14]14
  Сюрикен – японский метательный нож с несколькими лезвиями.


[Закрыть]. Металлические звездочки почти беззвучно вонзались в круг деревянной мишени. Раздавшийся звонок оторвал обоих от серьезных дел.

– Кто здесь? – поинтересовался Боря, подойдя к двери и продолжая сжимать в пальцах сюрикен.

– Михаил, – раздалось за дверью.

– Владимир Михайлович, это тот парень из УВД… Я вам говорил, – вполголоса пояснил Боря.

– Зачем ты позвал его сюда? – Чувствовалось, что хозяин дома не очень-то обрадовался.

– По-другому не получилось… Он хочет говорить лично с вами, – развел руками Борис.

– Ладно, пусть заходит.

В комнате появился невысокий худощавый юноша.

– Вот, это Миша, – представил его Борис.

– Будем знакомы… Присаживайтесь, Миша! – Владимир Михайлович отложил в сторону газеты и внимательно оглядел гостя, профессионально фиксируя каждую мелочь…

– Простите, с кем я разговариваю? – Михаил говорил вежливо, смотрел прямо в глаза.

– Меня зовут Владимир Михайлович.

– Извините, но я имел в виду ваш официальный статус. Из разговора с Борисом мне было понятно далеко не все. Кстати, вот мои документы. – Он протянул удостоверение.

– Значит, угрозыск? Старший лейтенант Белкин? – Быстро просмотрев документ, хозяин дома вернул его Михаилу.

– Да, я служу в УВД. Мне хотелось бы знать, кого представляете вы. Если вы всего лишь конкурирующая бригада, то разговора у нас не получится.

– Слушай, Миша, мы ведь уже это прошли и договорились, что возвращаться не будем, а ты опять за свое… Давай к делу! Ты же сам сказал, что на Логуна и Минаева у тебя такой зуб, что готов на все, чтобы их за ушко да на солнышко! Готов – так давай… – Боря был возмущен, и неудивительно: неожиданный выпад Михаила насчет конкурирующей бригады (то есть банды) ставил Бориса в дурацкое положение.

– Это эмоции… Участвовать в междоусобных разборках я не намерен.

«Вот незадача! Принципиальный парень… Впрочем, это даже к лучшему», – подумал Владимир Михайлович и направился к письменному столу. Отперев один из ящиков, он извлек очередную «ксиву прикрытия», наиболее подходящую для текущего момента.

– Знакомьтесь, Миша…

– Служба собственной безопасности МВД… – Михаил бросил недоверчивый взгляд на собеседника. – Служите в центральном аппарате? Ваш начальник – генерал Голицын? – неожиданно спросил Белкин.

– Именно так… Святослав Васильевич Голицын мой непосредственный начальник. Хватит вопросов, Михаил.

«Ну и стервец парень! Ему палец в рот не клади… Такой может далеко пойти, надо его приручить, пригодится в дальнейшем!» – размышлял Владимир Михайлович.

– А Борис тоже сотрудник ССБ? – точно не слыша его слов, продолжал интересоваться старший лейтенант.

– Борис мой помощник, – уклончиво ответил хозяин дома. – Перейдем к делу, старший лейтенант.

– Хорошо, товарищ подполковник. Интересующий вас Зимин Игорь Васильевич был доставлен вчера в ИВС городского управления. Его арестовывал лично майор Минаев.

– Причина ареста?

– Наркотики. А точнее, хранение и распространение. По моему мнению, дело сфабриковано.

– А с чего ты так решил?

– Я уже пять лет имею счастье наблюдать деятельность майора Минаева. Самостоятельно им не раскрыто ни одного преступления. Минаев в хороших отношениях с Логуном, поэтому раскрываются только те преступления, раскрытие которых выгодно бывшему заму УВД, иногда с подтасовкой улик, с навешиванием чужих преступлений неугодным фигурантам. Таким образом Минаеву делают карьеру, укрепляя его позиции. А Зимина держат в одиночной камере, подселять к нему пока никого не решаются.

– А девушки с ним не было, не слышал? Некоей Татьяны Степновой?

– Нет, не было. Эту фамилию несколько раз произносил Минаев в разговоре с Логуном. Тот часто наведывается в УВД.

– Так, Миша… – Владимир Михайлович выдержал длинную паузу, испытующе глядя собеседнику в глаза. – Ты очень поможешь нам, если проведешь к Зимину Бориса… – Руководитель бросил взгляд на Борю, тот молча кивнул. – Ненадолго, хотя бы на пять-десять минут. А?

– Не знаю… Надо подумать.

Ворон ворону…
(Игорь Зимин)

– Зимин, подымайся! Обыск, – послышалось из распахнувшейся кормушки.

В соответствии с правилами я распластался поперек стены. Дверь тут же открылась, и ко мне подскочили двое сержантов. Правое запястье снова зачем-то окольцевали и пристегнули к оконной решетке. Мне даже пришлось немножко привстать на цыпочки. Не очень-то удобное положение.

– Заходите, Андрей Алексеевич… – вежливо произнес один из сержантов. – Все готово, можете работать.

Вот оно что! Опять Минаев… Я неловко разворачиваюсь, чтобы посмотреть ему в лицо. Однако! Майор несколько помят, на лбу и под глазом синяки. Мысленно аплодирую их автору. В руках майор разминает «демократизатор».

Первый удар он нанес молча. Метил по почкам, но я подставил бок. Ну и тварь. Затем еще, на сей раз в печень, опять молча. Он попал, но я молчу.

– Что, не больно? – Минаев свирепеет. Видимо, он больше привык к стонам и мольбам.

– Не-а, – выдохнул я. – Ты и бить-то не умеешь, майор…

Ох, лучше бы промолчал! Минаев снова ткнул мне в правую почку – я не могу закрыться правой рукой, она пристегнута к решетке. Если он будет продолжать в том же духе, стану инвалидом…

– Ну а сейчас? – Минаев не удержался и довольно ухмыльнулся. – Ты же, Зимин, теперь кровью ходить будешь…

– А ты гелем для укладки волос…

Как ни парадоксально, моя идиотская шутка позабавила майора.

– Веселый ты парень, Зимин, – произнес он уже несколько мягче. – Люблю веселых ребят. Даже бить тебя как-то расхотелось… Ну так вот, гвардеец… Плохи дела у тебя. Срок, считай, уже имеешь – наркоту мы тебе пришьем в обязательном порядке! Но если ты…

– …добровольно помогу следствию и дам интересующие вас показания… – закончил я минаевскую фразу, – моя участь будет облегчена… Давай по делу, майор…

– Где Степнова?

– Распрощалась и уехала к дальнему другу…

– Ибрагиму?

Я срочно вздрогнул и постарался сыграть пораженного громом, но не подающего виду. Молчу дальше, в душе ликуя. Похоже, моя с ребятами задумка удалась. Молодцы Паша с Митричем! Как видно, Минаев побывал там недавно. Не у них ли он свой фингал заработал? Наконец роняю:

– Кто такой Ибрагим?

– А куда ты ее отвозил?

– Никуда… Она пошла на станцию, села в первую электричку…

– Врешь! Где твой «Мерседес»?

Кажется, наступает завершающая фаза. Теперь нужно взять инициативу в свои руки… Только не спеша…

– Слушай, Минаев… Мне в полувисячем положении говорить неудобно. И вообще, мне подумать надо.

– А чего тут думать? Тебе отвечать надо на мои вопросы, причем сразу, и говорить чистую правду…

– Нет, я не в том смысле… Вообще… Я же вижу, что влип основательно…

– Во-о! Начинаешь правильно мыслить. Хотя еще не совсем. Ты влип бесповоротно! Теперь понял?

– Можно я подумаю? В себя приду…

– Полчаса. – Минаев неожиданно для меня уступил, а для верности обрисовал перспективу: – А потом уж не обижайся, всякое может произойти. Например, упадешь и позвоночник сломаешь. Так что решай!

…Пришло время действовать – я уже засиделся в стенах изолятора. Да и минаевские обещания насчет хребта не вдохновляют. Как действовать, я уже примерно представлял, но тут случилось непредвиденное, и дальнейшие события стали развиваться по другому сценарию, хотя, несомненно, в нужном направлении.

Дверь камеры отворилась, и передо мной оказался длинный, худой парень лет двадцати трех. Кисти рук покрыты татуировками… Уголовник? Или Минаев еще что-то затеял? Парень неопределенно мотнул головой в мою сторону, вроде как поздоровался. Я ответил тем же.

– Эй, Белкин! – послышался в коридоре голос постового ИВС. – В эту камеру никого нельзя…

– И в остальные нельзя! – ответил ему другой молодой, незнакомый мне голос. – Пятнадцать минут посидит, ничего не случится… Это подозреваемый по изнасилованию вчерашнему. Сейчас потерпевшую вызову, если опознает – отправим в СИЗО, если нет – отпустим…

– Но Минаев приказал…

– Он уехал только что вместе с Логуном!

– Так вернется же! Через полчаса обещал!

– Да я его раньше заберу, не переживай… Ну некуда мне его девать! А если сбежит?

– Ну ладно… Но не больше пятнадцати минут!

Пока шел этот горячий диалог, длинный затравленно молчал, бросая на меня косые, неприязненные взгляды. Мне он тоже не понравился.

Новый сосед подошел к зарешеченному окну и стал спиной ко мне.

– Слушай внимательно, – вдруг тихо, почти шепотом, но внятно произнес он. – Тебе надо бежать. Завтра в двух кварталах, по улице Гая возле дома номер семь… Молочного цвета пикап – «каблучок». С одиннадцати ноль-ноль до шестнадцати ноль-ноль.

Ничего себе! Провокация? А кому она нужна? Вроде никому… Прикончить меня могли и без этих хлопот.

– А ты кто вообще? От кого? – задал я главный вопрос.

– Кто я – неважно. А работаю я с Вороном. Вспомни. Ворон… Ты знал его под этим погонялом.

Ворон?! Я был сражен наповал и даже не нашелся с очередной репликой. Тем не менее стал быстро прикидывать: завтра я должен каким-то образом оказаться на улице Гая… Вытащить Минаева и компанию на поиски жилища Ибрагима? Но Минаев знает мою спортивную специализацию, скуют руки-ноги, еще и к автомобилю прикуют, если все продумают и подготовятся… Нет, надо устроить им спешку…

– А если сегодня? – задал я встречный вопрос.

– Сегодня?

– Да… Эти ребята спешат. Боюсь, до завтра мне не дотянуть, если чего-то не предложу прямо сейчас. Начнут ломать, покалечат…

– Так… Я передам кому надо, думаю, все устроится. Тот же пикап, только через полчаса. Меня отсюда выведут через три-пять минут. Что-нибудь еще? Думай быстро…

– Документы, паспорт с моей карточкой можно?

– Это уже есть… Ну все, отойди в тот угол…

В коридоре послышались шаги конвойного.

Значит, Ворон! Володя Ворон… Есть такой человек. Знакомы, давно знакомы… Хотя кто он такой, я, по совести сказать, могу лишь догадываться.

…Тогда меня поперли из войск. Первый и пока что единственный раз. Это было в ноябре 1993-го, после октябрьских событий в Москве, в которых наша бригада принимала участие. Нас ввели в Москву для подавления фашистского мятежа, как нам сообщили. Дело солдатское – загрузились в БМД[15]15
  БМД – боевая машина десанта.


[Закрыть], и марш-марш в столицу. Только никаких вооруженных до зубов фашистов, коими страну стращали, мы не нашли. А увидели совсем другое…

– Ну че, дед? Сейчас тебя, как коммуниста, к стенке поставим!

Деду тому годов восемьдесят, если не больше… Еле на ногах стоит, но держится. А ломают его… Кто бы вы думали? Не какая-нибудь шпана подзаборная, а двое бравых ребят в камуфляже с нашивками «МВД РФ» и в черных беретах. ОМОН, мать его вон!

– Вы чего, мужики, сдурели? Нашли с кем воевать… Отпустите старика, не дело это!

– А ты кто такой?

– Капитан Зимин, бригада спецназа ВДВ… Давайте, кончайте свою войну…

– А ты нам не начальство, командуй своей десантурой!

– Ну не дело это, мужики! Зачем деда ломаете? Чем он вам не понравился? Вы ж ему во внуки годитесь… На него дунь, и он сам повалится, – старался я урезонить ментовских бойцов.

– Ага, тебя не спросили… Их, старперов красно-коричневых, всех давить надо! А ты пошел отсюда, ну?!

Я и пошел… По одному и по второму. Да, слабовато в ОМОНе поставлена спец – и физподготовка: один укатился в кусты, второй тут же на асфальте успокоился. Автоматы их у меня теперь… Или таких только со стариками воевать учат?

– Давай, дед, мотай домой, не то еще попадешь кому-нибудь под руку, – повернулся я к старику. – Не помяли тебя? Сам дойдешь?

– Спасибо, сынок, – просипел старик. – Я уж думал, вся армия – такие вот гады! – Он кивнул в сторону успокоенных омоновцев. – А дойти… Сам дойду. – Дед поковылял прочь, стараясь держать осанку.

– Оружие отдай, козел, – подал голос пришедший в себя «борец с коммуно-фашизмом».

– Отдам вашему старшому. И объясню, как оно ко мне попало… А сейчас жмите отсюда. Здесь расположение спецназа ВДВ.

Как обещал, так и поступил. Только ни у милицейского, ни у родного армейского начальства это большой радости не вызвало. А через пару дней…

– Капитан Зимин, как объяснить ваши действия четвертого октября в Москве?

– Как выполнение поставленной задачи – наведение порядка в столице.

– Дерзите! И напрасно. Вместо того чтобы помогать органам правопорядка выявлять и задерживать участников путча – помогли скрыться одному из мятежников. Вот рапорт сотрудников милиции, где подробно описаны ваши действия…

– Разрешите, товарищ полковник. Исходя из устава, я полагал, что задача армии – защита гражданского населения. Или я не прав?

– Не умничайте, капитан! Задача армии – выполнять приказы! И что за тон, как вы стоите?! Вы находитесь в Главном управлении по воспитательной работе, а не в пивной!

Вот именно, что в Главном управлении… В пивной такого «политрука» я по стенке размазал бы, а потом в толчок слил…

– В общем, так, Зимин… Вы, я вижу, ничего не поняли и не хотите понимать. Мы готовим на вас рапорт об увольнении из Вооруженных Сил за дискредитацию офицерского звания! Можете быть свободны.

Чуть не вылетел с «волчьим билетом». Хорошо еще, не все в верхах оказались кончеными сволочами, и при увольнении формулировка несколько изменилась: в связи с сокращением численности личного состава ВДВ. Однако хрен редьки не слаще, с войсками мне тогда пришлось распрощаться.

Распрощался за три дня, и сразу же встал вопрос: куда теперь? Специалист по эксплуатации гусеничной и колесной техники, чемпион Вооруженных Сил по рукопашному бою и прикладному троеборью в своей весовой категории. Плюс парашютная и легководолазная подготовка, неплохо стреляю почти из всех видов огнестрельного оружия, холодным владею в рамках вэдэвэшной спецподготовки. Такой специалист по нынешним временам ценится недешево.

Тем не менее деваться мне оказалось некуда. Так и стоял на распутье – не в бандиты же идти, а тут старый приятель, в юности вместе боксом занимались, прослышав о моих обстоятельствах, позвонил.

– Слушай, Зимин. Ты про Иностранный французский легион слыхал?

– Ну слыхал, а тебе он зачем?

– Да не мне, а тебе. Ты же вроде безработный сейчас? Хочешь туда завербоваться – могу устроить…

Гена был столичным предпринимателем с крутыми связями.

Я хотел его послать подальше, а потом задумался: а что, в конце концов? Легион так легион! Ну и что, что иностранный? Из родного-то выперли!

Через пару недель я уже «загорал» в африканском государстве Джибути. Все оказалось на удивление просто. Для начала, пользуясь связями Геннадия, я ухитрился за три дня получить визу во Францию по липовому приглашению. А там все элементарно: подошел к первому же полицейскому и на ломаном французском (четыре дня репетировал) объяснил, куда мне надо. Полицейский был нисколько не удивлен – видимо, это была обычная для здешних мест просьба. Не спрашивая документов, он сопроводил меня в участок, куда-то позвонил, и через сорок минут веселый двухметровый сержант увез меня в город Обань.

Лишних формальностей в этой «конторе» не было. Медкомиссию я прошел тут же, а в медицинской карте меня нарекли почему-то Петром Родиным. Как мне вежливо объяснил один из чинов, через год я могу вернуть свое подлинное имя (если захочу). В тот же день я оказался в казарме. Точнее, в пересыльном пункте. Там я «проскучал» целых полтора дня, а затем был отправлен в африканское государство Джибути. Здесь, на военной базе, мне предстояло в течение четырех месяцев проходить курс молодого бойца. Что будет затем – нам даже не намекали.

Легионером может стать почти каждый. Единственное требование – стопроцентное здоровье. Настоящее имя называть необязательно, потому зачастую в этой «лавочке» ищут укрытия разыскиваемые преступники. Местное командование этим не интересуется.

Компания в нашей казарме подобралась разношерстная и разномастная – ну просто полный интернационал! Несколько негров-франкофонов[16]16
  Негры-франкофоны – выходцы из французских колоний.


[Закрыть], англичан человек пять, немцы в обязательном порядке, венгр, два эстонца и, наконец, славяне – два поляка, представитель Восточной Европы неопознанной национальности и русские. Русских оказалось трое: угрюмый, не очень молодой, бандитского вида темноволосый мужик, отрекомендовавшийся Владом, юноша с фигурой Шварценеггера, именуемый Леонидом, и я, грешный. Все-таки тесен мир! При ближайшем рассмотрении Леонид оказался бывшим ефрейтором из нашей бригады, дембельнувшимся полтора года назад. Только звали его не так…

Похоже, он узнал меня, хотя виду не подал. Что ж, здесь свои законы. Я и сам был теперь Петром.

…Подъем в казарме в пять утра. В шесть – построение и завтрак, причем довольно плотный… Я до этого так лишь пару раз веселился, в лучших ресторанах. Креветки, несколько сортов мяса, бананы, манго, апельсины – все и не перечислишь. «Шведский стол»: грузи в тарелку, что хочешь и сколько хочешь – никто слова не скажет.

После завтрака развод по работам. Да-да, не удивляйтесь! Хочешь стать легионером – приучайся к общественно-полезному труду. Мне, например, поручали мыть кружки из-под кофе и пива. Ну а потом боевая подготовка. Мне, как гвардии капитану, прошедшему помимо Рязанского десантного офицерские спецкурсы по диверсионной, партизанской и антипартизанской деятельности, все это было просто смешно.

Я здорово разочаровался. Да и остальные тоже – все-таки мужики подобрались крутые. Утешало лишь то, что через четыре месяца мне, как и всем остальным, должны присвоить звание капрала и оклад четыре с половиной тысячи франков. Не так уж плохо, к тому же имеется перспектива роста. Если не отсеют, конечно, ведь после «курса молодого бойца» около семидесяти процентов вылетают…

Личное время начиналось после семнадцати часов. Хочешь, иди в бар, коих на побережье великое множество, хочешь – по девочкам (количество которых вообще подсчету не поддается). Смешно сказать, но на второй день в одном из баров мне набили морду… Я туда заглянул пива выпить, и тут ко мне подваливают двое мордоворотов двухметровых в военной форме. Я тогда не сообразил, что это солдаты регулярной французской армии с соседней базы. Да мне и ни к чему было – не знал я тогда, что между армией и легионом вражда не на жизнь, а на смерть. Я подумал – мужики узнать чего хотят или просто пообщаться с новым человеком, а они мне в морду – с ходу и без лишних объяснений. И тут же в брюхо ботинками. С трудом устоял, кое-как отмахался и деру оттуда. Потом мне объяснили, что бар этот армейцы давно закрепили за собой и ходить туда, тем более в одиночку, нам не следует.

К концу второй недели мне стало ясно, что с легионом я ошибся, надолго меня здесь не хватит. И не в том дело, что не хотелось кружки мыть и терять квалификацию. Сама обстановка была не по мне. Каждый сам по себе, причем не по тупости душевной, это и у нас бывает. Нет, такова идейная установка. Мне стало ясно, что моя задача теперь – тянуть ради заработка, сколько выдержу: полгода, максимум год – и дать деру.

Невмоготу мне стало гораздо раньше. На третьей неделе пришлось мне поучаствовать eще в одной крутой потасовке, на этот раз в стенах казармы. Причем я же был и зачинщиком. А получилось все так.

Захожу я в казарму около восьми вечера. Смотрю, немец Карл расставляет на своей тумбочке какие-то картинки, сам поудобнее усаживается, расстегивает ширинку и начинает… Я пригляделся – на картинках голые дамочки весьма симпатичного вида, а немчура изо всех сил наяривает, ничуть не стесняясь окружающих. Мне потом сказали, что делал он это регулярно. Нет, я понимаю, конечно, бывают у мужиков проблемы, однако у всего есть предел, а также место и время. Мне было неприятно.

– Послушай, Карл, – начал я как можно более миролюбивым тоном на ломаном французском, – ты не мог бы переместиться со своими «девочками» куда-нибудь в другое место – например, в туалет…

Немец на какое-то мгновение остановился и недоуменно уставился на меня бесцветными глазками. Судя по брезгливому выражению, он прекрасно понял мою просьбу. Тем не менее тут же вернулся к прежнему занятию.

– Слушай, Карл! Я тебя как камрад камрада прошу! Или ты совсем уже спятил? – Я бесцеремонно уселся на край немчуровской койки, неотрывно глядя на него.

Немец снова остановился и злобно произнес короткую фразу на родном языке. Единственное понятное для меня слово было «швайн». Впрочем, словечко это, наверное, знакомо каждому русскому. Самое страшное немецкое ругательство. Что ж, хоть я за словом в карман не привык лазить, но в данной ситуации решил не перегибать палку. Неторопливо поднялся с койки, сгреб в охапку карлову «картинную галерею» и так же спокойно двинулся в коридор. За спиной прозвучала длинная тирада – на октаву выше, почти истерично и очень конкретно: «руссише швайн». Ни мять, ни тем более рвать «галерею» я не собирался, а хотел отнести ее в душевую. Пусть там Карл «тихо сам с собою» и со своей галереей делает все, что его душе угодно.

Однако просто так уступать мне, «руссише швайну», Карл не мог – он рванулся вслед за мной, схватил за плечо, резко дернул на себя и послал кулак в мою челюсть. Наверное, думал, что попадет… И напрасно. В таких ситуациях мое тело действует как автомат. Шаг назад, полуприсед, захват Карловой правой, нырок под нее с разворотом и классический бросок через бедро. Карл грохнулся прямо на россыпь своих «фрау» – я выронил фотогалерею за секунду до этого.

– Осторожнее, Карл, помнешь своих красавиц, – попытался урезонить его я.

Но Карл осатанел…

Он привстал, опираясь на табуретку, и вдруг, резко разогнувшись, запустил ее мне в голову. Пришлось окончательно «заземлить» Карла полновесной «двойкой» – по печени и в челюсть.

Ночью эта история получила продолжение.

– Питер, эй, проснись!

Сквозь сон я врубился не сразу. Да они тут целую команду собрали: Эрих, соотечественник Карла, сам «дрочила» и бывшие наши соотечественники – эстонцы. Один из них усиленно тряс меня за плечо.

– Чего надо, мужики? – Вопрос был чисто риторический.

– Пошли выйдем, поговорить надо. – Эстонец говорил почти без акцента, хотя раньше делал вид, что русского языка не знает.

Все ясно – европейская солидарность. Мини-НАТО дерьмовое.

Мы зашли в туалет – он здесь как танцкласс.

– Сейчас мы будем тебя учить, русская шваль, – объявил мне Эрих. На русском языке! Образованный народ, оказывается.

– Давай один на один, Эрих, – предложил я в свою очередь.

В ответ все четверо дружно заржали.

– Ты, русский засранец, сейчас будешь узнать, кто ты есть! – продолжал свою речь знаток «русской изящной словесности». – Будешь делать здесь свой порядок, да? Как в России? Россия теперь дерьмо. Сейчас я…

Эрих отлетел на всю ширину туалета – не надо было так о России отзываться. Однако дальше мне пришлось туго. Хорошо поставленные, увесистые удары «прибалтийских братьев» и Карла посыпались на меня с трех сторон. Мне ничего не оставалось, как уйти в глухую оборону. Работали они грамотно: один из эстонцев, занимавшийся, видимо, карате, норовил достать меня хлесткими ударами ног в солнечное сплетение или по почкам. Если бы хоть один его удар достиг цели, я согнулся бы пополам и остальные банально «замесили» бы меня, как квашню.

Я был почти «пригнут» к холодному кафелю, уже изрядно забрызганному кровью, как вдруг краем глаза увидел, что Эрих и один из эстонцев отлетели в сторону, как сбитые кегли. В туалет ворвался мой бывший «однополчанин», ныне именуемый Леонидом. Успешно сыграв на внезапности, он попытался развить успех и выпрыгнул с разворотом, стараясь достать ногой челюсть Карла, но тот был уже опытен в схватках с «руссише швайнами». Он неожиданно ловко для его комплекции блокировал удар Леонида и подсек парня при приземлении. Тем временем эстонец-каратист врезал-таки мне под ребра, я потерял дыхание и шмякнулся на кафель, успев подсечь ноги каратиста…

Второй эстонец и Карл вовсю обрабатывали потерявшего равновесие Леонида. Передо мной в тот момент неожиданно вырос Эрих, «возвращая долг» тяжелым ударом ботинка в скулу. Кажется, на пару секунд я отрубился. Пришел в себя от истошного вопля. Орал эстонец-каратист, согнувшийся пополам. А в сортире тем временем появился новый персонаж – темноволосый, с седыми висками, второй мой соотечественник Влад. Он весьма умело ронял и укладывал на кафель наших с Леонидом обидчиков. Дрался Влад молча, точно глухонемой, казалось, даже задержал дыхание. Это признак крутого профи.

Ловко поймав на излом «маховик» озверевшего Карла, Влад окончательно нейтрализовал его.

– Лежать, чухна! – На пытавшихся выйти из партера эстонцев Влад рыкнул так, что те примерзли к полу. Я впервые услышал его разговор.

Впрочем, прибалты и не торопились с подъемом. Мне достался Эрих, он нерешительно переминался, стоя передо мной вполоборота. Я от души заехал ему промеж глаз.

– Ну что, Эрих… Дерьмо, говоришь, теперь Россия?

Как ни странно, но совместное участие в крутой потасовке никак не сблизило меня с соотечественниками. Влад по-прежнему вяло кивал по утрам, а Леонид перебрасывался со мной незначительными фразами. Иногда, правда, мы вместе с ним ходили в бар. Но и там разговор был, как правило, о всякой ерунде. Он упорно не желал «узнавать» меня – до поры до времени.

– Слушай, Петр, – как-то обратился он ко мне после очередной порции пива с креветками, – есть серьезный разговор.

– Слушаю, – с готовностью откликнулся я.

– Не здесь. – Леонид понизил голос. – Давай ночью на нашем пляже.

Леонид поднялся раньше меня, около четырех часов ночи. Выждав пятнадцать минут, как и было оговорено, я направился следом за ним. Казарма наша не охранялась, поэтому мы беспрепятственно, никем не замеченные, оказались на каменистом пляже – небольшом пятачке между невысокими, вылизанными прибоем скалами с глубокими трещинами и промоинами.

– Искупаемся для начала? – предложил Леонид.

Я был не против.

Раздевшись, мы направились в воду. Я шел впереди, он чуть поотстал.

– Взводный, – услышал я вдруг за своей спиной изменившийся голос Леонида.

Обернувшись, я увидел, что Леонид (он же Юра Зайцев из первой роты нашей бригады – я был во второй) стоит на берегу, широко расставив ноги и уперев в направлении моего лба ствол невесть откуда взявшегося револьвера.