Текст книги "Полнолуние"

Глава 23. Учитель и Поэт

Сочинение стихов напоминало строительство дома. Из слов-кирпичиков выкладывались стены, а пробелы между четверостишиями являлись оконными и дверными проемами. Об этом размышлял мужчина, сидевший в однокомнатной квартире на четвертом этаже стандартной жилой коробки спального микрорайона Караваевска.

В круг света, отбрасываемого настольной лампой, попадали только ноги и нижняя половина туловища. Все остальное скрывал занавес полумрака, царившего в комнате. Человек был одет в черный свитер и белые брюки, с безупречно отглаженной стрелкой.

Он совершенно не помнил о том, что переоделся всего час назад. Багровые пятна на синем комбинезоне были старательно замыты. Наряд сантехника теперь сох на веревке в маленьком гараже на окраине города, о существовании которого поэт даже не подозревал.

Гараж являлся тайным убежищем Учителя. В нем убийца хранил свои жуткие тайны, там он переодевался, превращаясь, то в доктора, то в сантехника, то в милиционера.

Как только Учитель запирал свой гараж, доходил до остановки рейсового автобуса и садился на потертое сиденье, он превращался в обычного человека. Более того: очень ранимого и сентиментального.

Молоток, которым Учитель проламывал головы ни в чем не повинным людям, сменяла шариковая ручка. Начиналось строительство виртуального дома, состоящего из рифмованных блоков. Свои поэтические откровения мужчина заносил в тонкие ученические тетради. Это было очень удобно: строки ложились в строго отведенные им линейки и даже при самой большой спешке не расползались вкривь и вкось.

Стихи он начал писать еще в школе. Иногда выпадали недели, когда вдохновение переходило в стадию бешенства и тогда тетради исписывались с непостижимой уму быстротой.

Учитель всегда заботился о Поэте и приносил ему новые тетради из своего гаража. В свое время убийца приобрел два больших картонных ящика, доверху набитых тетрадками и с тех пор регулярно пополнял их запас. Теперь это приходилось делать аккуратно: слух о маньяке достиг даже ушей хорошеньких продавщиц из канцелярских отделов универмагов.

Поэт нуждался в Учителе, а тот в сою очередь нуждался в Поэте, но существовали они автономно.

Начало этой истории положил один житель Караваевска. Самый обычный мужичок с непритязательной внешностью и целый набором внутренних комплексов.

Рабочий шарикоподшипникового завода имел семью. Он очень любил жену, а к сыну питал настолько нежные чувства, что в четвертом классе затащил его к себе в постель. Изнасилование прошло незамеченным. Мальчик ничего не рассказал матери, а папаша, при каждом удобном случае, с утробным хрюканьем запихивал свой смазанный вазелином член в попку маленького мученика.

Это продолжалось в течение трех лет. Пока шило, наконец, проткнуло мешок. Ошарашенная видом голого мужа, который оседлал сына, супруга токаря-ублюдка начала кричать, что пойдет в милицию. Заявлять о своем намерении было большой ошибкой с ее стороны. Голый, как пупсик глава семейства выволок супругу за волосы на кухню и несколько раз воткнул ей в грудь самый большой нож из висевшего на стене набора.

Потом он плакал и, размазывая по лицу сопли, клялся сыну в том, что не собирался никого убивать. Мальчик его не слушал. Он застегнул штанишки и отправился к соседям, попросив их позвонить в милицию.

Свои первые стихи он написал на той самой кухне, глядя на влажный линолеум, который добренькая тетя отмыла от крови матери. Несколько четверостиший посвящались не покойной родительнице, а соседке стершей следы отцовского преступления.

Оно было классифицировано, как обычная бытовуха. Токарь сменил заводской станок на такой же, но в колонии усиленного режима. В один прекрасный день он был зарезан собственноручно изготовленной заточкой.

Его сын до совершеннолетия прожил в детском доме. Примерно через год произошло событие, повергшее воспитателей в ужас. Тихоня едва не убил одного из старших воспитанников интерната. Скандал удалось замять. Никто не догадался о том, что выйти победителем из заведомо проигрышного поединка мальчику помог придуманный им друг.

Поначалу вымышленный помощник был очень послушным и приходил только тогда, когда в нем нуждались. В эти моменты глаза застенчивого сироты становились похожими на голубые озера, в которых плавали льдины, с острыми, как у бритвы краями. Пол туалета, в котором обычно проходили разборки детдомовцев, начинал прогибаться под весом под весом мальчика. Исходившие от него волны холодной ярости заставляли паниковать самых смелых хулиганов. Они чувствовали, что не отделаются обычной трепкой и оставляли юного поэта в покое.

Потом, повинуясь приказу, громила прятался в глубинах подсознания, дожидаясь нового вызова.

С возрастом удерживать его становилось все сложнее. Поэт и сам не заметил, как созданный им друг стал хозяином. Пользуясь своей безграничной властью, он начал запирать Поэта в одну из многочисленных темниц расслоенного сознания и выпускал, когда считал нужным.

Юноша возвратился в квартиру родителей, благополучно закончил юрфак, нашел работу по душе и стал образцом добропорядочности для окружающих. Он без опозданий приходил на службу, а в свободное время запоем читал стихи известных поэтов и писал свои.

Неприметный кирпичный гараж на окраине города был куплен на сбережения Поэта и примерного гражданина, но сделку с хозяином гаража заключил Учитель. Иметь тайную норку стало жизненно важно.

Серая повседневность, рутина и злоба окружающих скапливались в мозгу Поэта и когда их масса становилась критической, земля под ногами белокурого молодого человека начинала дрожать. В любой момент она могла обрушиться.

Когда-то, еще при жизни родителей, любимой книжкой мальчика была «Сказания о богатырях земли русской». Приключения Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алеши Поповича были очень увлекательными, но больше всего юного читателя трогала история Святогора-богатыря, который вынужден был удалиться в горы из-за того, что обычная земля уже не выдерживала его веса.

Теперь легенда перекликалась с реальностью. Энергия требовала выхода, и тогда появлялся Учитель со своим верным молотком. Он спешил в гараж, переодевался и отправлялся на охоту.

Совершив очередное убийство, возвращался в исходную точку, где происходила обратная метаморфоза. Поймать Учителя было возможно только в периоды его существования, которые длились недолго. Если бы сыщикам удалось арестовать Поэта, они не добились бы от него ничего путного.

Красноречивым примером того, насколько далеки друг от друга две проживающие в одном теле сущности была история с деньгами, потраченными на покупку гаража. Поэт очень удивился, когда не нашел в ящике письменного стола довольно крупной суммы. Он перевернул вверх дном всю квартиру, а в итоге решил, что перепрятал деньги в одну из книг своей огромной библиотеки и отложил поиски до лучших времен.

Размышления о принципах стихосложения длились недолго. Мужчина повернулся на вращающемся кресле к столу, раскрыл наполовину исписанную тетрадь и с головой погрузился в завершение своей последней поэмы. Как и все предыдущие сочинения, она была насквозь пропитано безысходностью и ожиданием неминуемого конца. Смертью пахла каждая строка, но пока творил Поэт, город мог вздохнуть с облегчением.

Не надолго. До тех пор, пока на улице вновь не выйдет великий и ужасный гений молотка, маэстро не бумажной, а настоящей смерти.

Поставив точку в конце последнего предложения, блондин с тяжелым вздохом отложил ручку. Его ждали, а поскольку хлеб насущный обеспечивали не стихи, а основная работа, то опаздывать было и невежливо, и рискованно.

* * *

Выражение задумчивости шло лицу Кузьмичева примерно так, как корове седло. Но поразмыслить Валентину стоило. Он попал между двух огней и никак не мог решить, что страшнее: месть Учителя или обещанные участковым несколько лет колонии. В конце концов, воришка решил пойти на джентльменское соглашение с представителем закона.

– Брысь, отселева, шалава! – Валентин погрозил Боровиковой кулаком, и толстушка послушно юркнула в дом. – Расскажу, Глеб Иванович все, что видел, только…

– Никаких только, Валик! – отрезал Треухов. – Я ведь тебя чуть ли не с поличным взял, а ты требования выдвигаешь. Колись, редиска, и моли Бога о том, чтоб твои сведения чего-то стоили!

– Послушай сначала, Иваныч, а уж потом ругайся, – насупился Кузьмичев. – Как-никак не первый год друг друга знаем. Помнится, ты еще в сержантах ходил, когда меня в первую ходку отправил?

– Боевое было время, – улыбнулся Треухов. – Только скидки за старое знакомство от меня не ожидай.

– От вас дождешься… А условия мои такие: во-первых, велосипед я хозяину по-тихому возвращаю и сам с ним все проблемы улаживаю. Мамой клянусь, он свою заяву из вашей конторы заберет!

– Подумать надо…

– Думай! А во-вторых…

На крыльце вновь нарисовалась Ленка, на этот раз сменившая одеяло на знаменитые джинсы и пальто.

– Чего надо, дура? – с досадой спросил Валентин. – Выпила, трахнулась и вали себе на все четыре стороны!

– Подкинул бы, Валечка, деньжат на бутылочку беленькой, – проворковала Боровикова. – Тебя они без надобности. Упекут ведь его, так товарищ капитан?

– Тамбовский волк тебе товарищ! – усмехнулся Глеб. – Тоже мне пророчица нашлась!

Кузьмичев пошарил в кармане и протянул Елене несколько скомканных купюр.

– Хрен тебе, а не беленькая! Хватай на пузырь чернила и канай отсюда, пока ребра не пересчитал!

Боровикова схватила деньги, как коршун ягненка и выпорхнула за калитку.

– Давай, Кузьмичев свое второе условие!

Участковому не терпелось услышать описание маньяка, терроризировавшего город. Мысленно он уже провертел дырку для новой звездочки на своих погонах, которая повлияет на размер пенсии и простил Валентину его грехи.

– Хочу в следственном изоляторе отсидеться, пока вы Учителя не арестуете!

– Ну, ты даешь! – изумился Треухов. – Сам в камеру просишься? Чем же этот Учитель тебя так напугал?

– Если бы сам его увидел, не спрашивал бы!

– Такой страшный? С рогами он, что ли?

– Не веселись капитан. Я его только со спины видел, но сразу смекнул: такому человека замочить, что два пальца обоссать!

– Со спины?

– Он блондин. Светлые волосы из-под кепчонки торчали. Немного выше среднего роста. Носит синий комбинезон.

– И где ж ты его повстречал?

– Девятиэтажка. Номер – тринадцать. Теперь ты колись, Иваныч: ведь там сегодня днем труп нашли?

– Два! – сгоряча брякнул Треухов и запоздало опомнился. – Нашли, не нашли! Не твоего ума дело!

– Понятненько. Значит, он уже парами начал в расход пускать… Так как насчет камеры, Глеб Иванович? Или у нас программы защиты свидетелей не существует?

– Я еще не решил, каким ремешком тебя пристегнуть, а ты уже из обвиняемых в свидетели переквалифицировался! – Глеб задумался. – Впрочем, кутузок у нас на всех хватит. Разбирайся с велосипедом, а утром к дежурному по УВД подгребай. Определим тебя в лучшем виде!

– Не сомневаюсь! – Кузьмичев поднял над головой сжатый кулак. – Теперь вместе Учителя ловить будем. Мне ордена не надо, как говаривал Вася Теркин, я согласен на медаль!

– Ага. Посмертно тебя наградим.

– Мрачные у вас шуточки, товарищ капитан!

Валентин умчался улаживать свои темные делишки, а Треухов взглянул на наручные часы. Рабочий день давно закончился, а капитану срочно требовалось с кем-то посоветоваться. Впервые, с того момента, как маньяк объявил городу войну, у сыщиков появилась хоть какая-то зацепка.

Нельзя было утверждать, что Учитель не оставлял следов. Отпечатков пальцев на дверных ручках и других предметах, которых касался убийца, хватало. Они могли бы служить прекрасным доказательством на суде, но на данный момент не представляли никакой ценности, поскольку не значились в милицейской картотеке.

Треухов выудил из кармана дешевенький «Самсунг» и неумело тыкая пальцем в издевательски-миниатюрные кнопки, набрал домашний номер Платова. С полминуты послушав безнадежные длинные гудки, участковый вздохнул. Оставалось только нанести визит гению сыска, красавчику Артему Божко. Он как-никак выбился в люди благодаря протекции Глеба, под началом которого делал первые, робкие шаги на ментовском поприще.

Глава 24. Веселая вдова

Старичок-вахтер никак не мог сосредоточиться на принесенной из дома книге: мешал шум, доносившийся со второго этажа. Сотрудники отдела соцзащиты отмечали день ангела своего начальника с купеческим размахом. Они почему-то были искренне уверены в том, что после окончания рабочего дня служебное помещение могло на законных основаниях становиться гнездом пьянства и разврата.

Матвей Гладун опустился на стул под гром рукоплесканий. Несколько четверостиший, написанных по случаю дня рождения заведующего отделом социального обеспечения, как всегда, имели сногсшибательный успех.

– А, дай-ка, Матюша, я тебя поцелую! – виновник торжества потянулся к подчиненному через стол и немедленно опрокинул бутылку водки.

Под жалобные восклицания дамочки, лучшее платье которой теперь пахло и выглядело, как разливочный цех ликероводочного завода, начальник довел свое начинание до конца. Приложился к щеке Гладуна своими пухлыми, словно подушки губами.

– Поэт, как есть поэт! Уж я-то в этом разбираюсь!

Розовое, как кожа новорожденного поросенка, лицо заведующего пылало признательностью и свидетельствовало о том, что своей личной социальной защите старый бюрократ уделял львиную долю энергии.

– Какой там поэт! – краснея, потупился Гладун. – Так, балуюсь…

– Ну, уж нет, Матвей! – огурец, которым начальник закусил выпитую рюмку водки, ничуть не мешал его красноречию. – Тебе Пушкин и в подметки не годится! Правда, товарищи?

– Истинный крест! – пропищал старичок-подхалим, которого не выперли на пенсию за умение угождать всем и каждому. – Александр Сергеич, небось, в гробу от зависти переворачивается!

– Наш дружный коллектив просто обязан позаботиться о том, чтобы твой могучий талант процветал и развивался. Мы еще будем рассказывать внукам про то, как работали в одной конторе с самим Гладуном!

– Точно! Твое здоровье, Матюша!

Матвей испытывал сильное желание набить морды всем участникам застолья, начав с заведующего и закончив старым лисом. Он понимал, что пьяная компашка просто издевается над ним, но научился сдерживать себя.

– Ты мне, Матвей, скажи, как на духу: печатают? – продолжал гнуть свою линию начальник.

– Было дело, пару стишков тиснули…

– Пару?

– Ну да. В обычных газетах.

– Так у нас же специализированное издание имеется! Эти… Цимбалы… Нет. Лира.

– Арфа. «Арфа Каравевска».

– Точно. Там еще Аркашка Трубочка редакторствует. Мировой мужик! Мы с ним вместе в обкоме комсомола работали. После заседаний хором активисток трахали! Эх, какую мощную организацию профукали, какую страну развалили!

– Не печатает меня ваш Трубочка. Говорит, мол, журнал на два года вперед материалами обеспечен, – горько вздохнул Гладун. – Куда мне против наших титанов пера…

– Какие, к лешему титаны! Я эту банду знаю. Двух слов без ошибки написать не могут, а в писательских союзах, как в дзотах засели! Штаны протирают, геморрой зарабатывают и дарованиям, вроде тебя шагу ступить не дают! Сию минуту Аркадию позвоню!

– Не надо, – вяло запротестовал Гладун. – Да и поздно уже, одиннадцатый час…

– Плевать на время! – заведующий снял трубку, полистал справочник и набрал номер редактора. – Сейчас мы Аркашку, сукина сына, за жабры возьмем!

Начальник Гладуна с пьяным упорством продолжал названивать поэту, писавшему под псевдонимом Арно Горн, но взять за жабры того, кто уже умер и даже успел остыть, было невозможно.

Чествование именинника продолжилось. Вскоре и господа, и дамы упились до такой степени, что корпоративная попойка переросла в оргию, мало отличающуюся от тех, которые любил устраивать император Нерон.

Мужики-соцзащитники начали растаскивать соцзащитниц по кабинетам. Даже полудохлый старикан-подлиза заперся в одной из многочисленных клетушек с бабенкой, которой было до лампочки решительно все. Оба уснули на столе, бесцеремонно сбросив на пол листки с наиважнейшими постановлениями, поставив под угрозу хрупкое будущее малообеспеченных слоев населения.

Гладун с трудом отделался от тетеньки, которая упорно пыталась расстегнуть ему ширинку и тихим голосом убеждала поэта в том, что муж ничего не заметит.

– Он у меня, как младенец спит. Пушкой не добудишься.

Матвей ни сколько не сомневался в том, что супруг настойчивой дамы и глазам не моргнет, даже если его благоверную станет мочалить целая рота солдат-новобранцев: он мерно похрапывал, уронив отяжелевшую голову в тарелку с оливье.

Однако у Гладуна не было никакого желания заниматься служебным сексом. Он вышел на улицу глубокой ночью и отправился домой.

Вахтер, успевший задремать за своей, обшитой белым пластиком стойкой, бросил на Матвея удивленный взгляд. Он привык к тому, что все участники гулянок могли в лучшем случае передвигаться только на четвереньках.

Поднимаясь в квартиру, Гладун вспомнил о том, что уже давно не заглядывал в почтовый ящик и спустился обратно.

После поворота ключа, жестяная, с тремя круглыми отверстиями дверца распахнулась под весом скопившейся корреспонденции. Матвей наклонился, чтобы поднять упавшие на пол газеты. Сразу бросился в глаза набранный крупным шрифтом заголовок передовицы «Кто остановит убийцу?».

Уже лежа в кровати, Гладун внимательно прочитал статью, изобиловавшую несвойственными для государственной прессы живописными подробностями двойного убийства. Создавалось впечатление, что автор публикации ни на шаг не отставал от маньяка, за компанию с ним входил в квартиры жертв и даже подавал убийце его любимый молоток.

«Специально для «Вестей Караваевска», собственный корреспондент газеты «За колючкой». Анатолий Семенов», – прочитал Матвей внизу статьи.

Усмехнувшись, выключил ночник. Только собкор газетенки с таким названием мог обладать столь болезненной фантазией и извращенной страстью к живописанию выбитых из черепа мозгов.

Гладун мысленно порадовался крепкому засову на дверях своей квартиры и, засыпая, послал пару проклятий редактору «Арфы».

Караваевск переживал последние тихие часы перед началом нового трудового дня, когда распахнулась калитка аккуратного, расположенного в частном секторе домика. Трудолюбивая пенсионерка, выносившая из редакции литературного журнала мусорные корзины со скомканными поэтическими неудачами, двинулась по пустынным улицам на противоположный конец города, чтобы привести гнездо поэтов и прозаиков в надлежащий вид.

Женщина была очень недовольна, увидев, что дверь редакции не заперта.

– Не спится ему! – буркнула она, доставая из подсобки ведро и швабру. – Все пишет, пишет…

Упрек был адресован Трубочке-Горну. Уборщица вошла к нему в кабинет и, не удосужившись взглянуть на редактора, принялась водить шваброй по паркету. Только через пять минут, когда потребовалось добраться до мусорной корзины, пенсионерка увидела, что Аркадий Петрович далек от того, чтобы порадовать мир новой одой. Еще пять минут ушло на то, чтобы унять дрожь в руках и набрать нужный номер.

– Трубочку статуеткой убили! – сообщила уборщица, услышав недовольное «Милиция!».

– Какую трубочку, мамаша? – раздалось в ответ. – Не дуркуй, а лучше телефонную трубочку положь!

– Сам не дуркуй! Аркадия Петровича, редактора нашего, какие-то изверги порешили!

* * *

Иван опасался того, что Юле придется опознавать мужа в том виде, в каком его оставил Учитель и с облегчением увидел, что к их приходу тела старушки и Федорчука лежали отдельно.

Сизова оперлась рукой на дверной косяк, помолчала и кивнула Божко.

– Это Олег. Я могу уйти?

– Конечно.

– В таком случае, Иван Александрович, проводите меня до квартиры.

Выходя вслед за Юлией, Иван обернулся к гримасничавшему Артему и исподволь погрозил ему кулаком.

У порога Платов остановился.

– Прими мои сочувствия, девочка. Позвони, когда придешь в себя…

– От чего это я должна приходить в себя? – Сизова-Федорчук, схватила капитана за рукав. – Думаешь так просто от меня отделаться? Не выйдет, ищейка!

Юля втащила упиравшегося Ивана в квартиру и силой усадила на диван.

– Кофе? Кофе с коньяком? Или может просто коньяк?

Сломленный мощным напором, Платов только развел руками.

– Правильно мыслишь, легавый! – бойкая красотка отыскала в кармане халата затейливый ключик, отперла бар мебельной секции и поставила на журнальный столик пузатую бутылку. – Не будем смешивать напитки!

– У меня вообще-то рабочий день только начался, – заметил Платов после того, как увидел в своей руке доверху наполненную рюмку. – К тому же тело твоего мужа еще не остыло. Неудобно как-то…

– Плюнь на условности, Ваня, и на свой рабочий день тоже! Умер Олежка, царство ему небесное, но мы-то с тобой пока живы!

– Отличный коньяк, – капитан с удовольствием сделал глоток темного, изумительно пахнущего напитка. – Не понимаю, зачем твоему Рокфеллеру надо было бабку за водкой гонять, когда в доме столько дорогущего пойла?

– Не знал ты, моего Федорчука! – Юля плюхнулась на диван рядом с Иваном. – Этот придурок даже в самом глубоком запое денежки считал. На всем, падла, экономил!

– О покойном…

– К черту покойного! Туда ему и дорога! Лучше про себя расскажи!

– Что рассказывать? Перевели в управление, на должность зонального участкового. Квартиру в городе дали.

– Ну ты даешь, рыжий черт! – Юля провела унизанными кольцами пальцами по волосам Платова. – Правильно маньяк Гусев говорил: сделаю я из тебя генерала!

– Откуда такая уверенность?

– Все оттуда же, Ванечка, – Сизова положила руку капитана себе на плечи и прижалась к нему всем телом. – Такого увальня, как ты может расшевелить только подобная мне попрыгунья! А поскольку в природе существует лишь один экземпляр Юли, то…

После того, как влажные губы прижались к его шее, Платов окончательно и бесповоротно утратил способность к сопротивлению. Он подхватил Сизову на руки и безошибочно отыскал среди множества дверей ту, что вела в спальню.

Размеры кровати были под стать внушительному объему риэлтерской лежбища. Однако даже бескрайних просторов этого сексодрома оказалось мало. В самый ответственный момент Юля и Иван свалились на ковер, но даже не заметили этого.

– И сколько же месяцев я с нормальным мужиком любовью не занималась? – промурлыкала веселая вдова, пристроив голову на груди капитана. – Мой-то муженек, почитай с первой брачной ночи себя импотентом зарекомендовал.

– И где ж такой сокол тебя подцепил?

– Полегче, служивый! Забыл разве, что меня никто подцепить не может? Это я Олежку цеплянула. Подвозил он меня, а я его в ЗАГС затащила. Думала дура, что Бога за бороду ухватила… А, правда, что мой муженек на самого Учителя нарвался?

– Кажись, да. Тетрадка…

– Значит, героем умер!

Платов стянул с кровати простыню и погладил подругу по каштановым кудрям.

– Мне пора.

– За маньяком будешь гоняться? – Юля не стала утруждать себя одеванием и прошла к двери, предоставив Ване возможность вдоволь налюбоваться своей точеной фигуркой. – Не лучше ли по коньячку пройтись и опять в постель?

– Не лучше. У меня дела, а тебе о похоронах позаботиться надо.

– Брось! Хоронить Олега дружки из фирмы будут, а я даже на кладбище не пойду. Этот урод столько крови из меня выпил, что при встрече с Учителем обязательно его поблагодарю.

– Думаю, что эта встреча не состоится. Для твоего же блага, – Иван застегнул пуговицы кителя. – Мне действительно надо идти.

Сизова преградила капитану дорогу в коридор, упершись руками ему в грудь.

– Никуда ты не пойдешь!

– Еще как пойду! – улыбнулся Иван, заранее зная, что Юля всегда добьется своего. – Пусти!

– Значит так! Сейчас ты повезешь меня показывать свои хоромы. По дороге заглянем в магазин, чтобы купить продукты и выпивку. У тебя же, наверняка в холодильнике мышь сдохла?

– Мышей у меня нет, – сдался Платов. – А молока для кота купить, действительно не помешает.

– Что я слышу, капитан! – Юля распахнула громадный шкаф и разыскала среди множества нарядов простенькие свитер и джинсы. – Твое одиночество не так безнадежно, как показалось мне вначале. Значит кот?

– Здоровущий, ленивый и очень прожорливый. Зовут Прокопом, – Платов едва не брякнул о своем приключении в Махово, но вовремя осекся. – По случаю достался. От дальнего родственника.

– Отлично. Я жутко хочу познакомиться с этим животным и просто сгораю от нетерпения. Так мы едем?

– А что еще, по-твоему, может сделать несчастный козленок, попавший в когти такой тигрицы, как ты?

Пока Юлия возилась у двери, Иван спустился на один лестничный пролет вниз и с облегчением увидел, что квартира убитой старушки опечатана, а милицейская братия во главе с Божко убралась восвояси.

По привычке Платов направился к остановке автобуса, но Сизова его остановила.

– Не позорь погон, капитан! В твои годы пора хоть иногда на такси ездить!

– Не нашел себе богатенькой риэлтерши в жены, – парировал Иван. – Вот и ошиваюсь в общественном транспорте!

– В нем и коньки отбросишь!

Юля уверенно вышла едва ли не на середину дороги, сделала повелительный жест. К обочине тут же пришвартовалась иномарка. Платов назвал адрес и уже через пару минут впустил гостью в свою служебную квартирку.

– Всяких котов доводилось видеть! – Сизова присела на корточки и погладила Прокопа по спине. – Но такого! Поздравляю, Иван! Ты скоро прославишься, как владелец гигантского кото-мутанта, если конечно, он не съест тебя раньше!

Осматривая жилище капитана, Юля покачивала головой.

– Судя по убогости инвентаря, ты не берешь взятки!

– На зарплату живу, а она у меня лилипутская. Только на молочко для Прокопа, да на кашку для меня и хватает!

Юля быстро освоилась на кухне и вскоре позвала Платова к столу. Первые бокалы шампанского подняли за упокой души Олега Федорчука. Платов чувствовал, что успел подцепить у вдовы риэлтера вирус цинизма.

– А ты, Юлька, все такая же!

– Комплимент принят! Ты тоже. По крайней мере, в постели. Хотя, кто его знает, – Сизова лукаво улыбнулась. – Может мне просто показалось?

– Требуется подтверждение? – принял вызов капитан.

– И незамедлительно! – Юля поставила пустой бокал на стол, быстро стянула свитер через голову. – Действуйте, офицер!