Текст книги "Полнолуние"

– И, чтобы не быть голословным, – объявил Большаков в конце приветственной речи. – Я дарю родной школе пять современных, мощных компьютеров!

Под гром рукоплесканий Артур размышлял о том, догадались ли землячки сварганить праздничный обед или по своей крестьянской наивности решили ограничиться приветственным караваем. Обед приготовили. Предупрежденные о приезде Большакова учителя, под угрозой увольнения снесли в школьную столовую скудное содержимое своих холодильников.

Бизнесмена усадили во главе праздничного стола и наперебой совали ему лучшие куски.

Подвыпивший Артур пришел в прекрасное расположение духа, громко рыгнул и вытер жирные руки о накрахмаленную скатерть.

– Эй, Игореша! – крикнул он пристроившемуся у края стола очкарику-математику. – Ты чего в угол забился? Идем-ка, выпей со старым другом! Без церемоний, а?

Лапунов сел рядом с виновником торжества, а тот выпустил в лицо учителю дым дорогой сигареты.

– Вспомним, Игорек, молодость! У тебя ведь замысловатое погоняло было. Еврейское какое-то…Вспомнил: Эпштейн!

– Энштейн, – тихо поправил учитель, протирая стекла своих очков. – А вас, Артур Вениаминович, кажется, Жмотом называли?

– И все-то ты помнишь! – расхохотался Большаков. – А не забыл, как не давал мне списывать? Ничего. Кто старое помянет – тому глаз вон! Жмот зла не помнит! Колись, Эпштейн: зарплата, небось, махонькая?

– Мне хватает… На паперть пока идти не собираюсь.

– Брось, Игорек! Мне для одноклассника ничего не жалко! Сколько тебе на бедность? Сто баксов, двести? Говори!

Большаков вытащил из кармана пухлый бумажник и обвел притихших земляков победоносным взором.

– Кому еще материальная помощь от Большакова нужна?

Артур продолжал резвиться, не заметив, как Лапунов покинул столовую. На крыльце его нагнал директор школы Скрипкин.

– Не стоит обижаться, Игорь Васильевич! Выпил Большаков лишнего, вот его и понесло!

– Он всегда сволочью и жуликом был!

– Зато теперь – большая шишка! С самим губернатором на дружеской ноге. На компьютеры опять-таки расщедрился. Не вы ли про класс информатики мечтали?

– Пусть, если сумеет, эти компьютеры вместе с мониторами и мышками себе в задницу запихнет! В гробу я их видал!

Не дожидаясь реакции директора, учитель сошел с крыльца и растворился в осенних сумерках. Скрипкин проводил его недоуменным взглядом и вернулся к столу, за которым продолжалось чествование богача и прощелыги.

На время пребывания в Махово Артуру отвели новехонький дом, ключи от которого собирались вручить лучшему из работников сельского кооператива.

Перед тем как уснуть Большаков позвал телохранителя.

– Все в порядке, Миша?

– В полном, Артур Вениаминович!

– Помни: головой за эти компы отвечаешь!

– Помню. Отвечу.

– Тогда свободен.

Бизнесмен долго ворочался на мягкой перине, с тревогой думая о завтрашнем дне. Никто в Махово не подозревал, что Большаков приехал в родные места вовсе не из желания припасть к истокам. Артур надеялся спрятаться в деревне от уголовного авторитета Кипятильника, которого беззастенчиво кинул на кругленькую сумму в валюте.

Большаков охотно вернул бы опрометчиво украденные деньги и согласился бы на любые проценты, но было поздно. Кипятильник жаждал не столько денег, сколько крови кидалы, поэтому Жмот и решил отсидеться в захолустье.

Артуру были чужды порывы щедрости. В каждом из пяти подаренных школе компьютеров было спрятано прошлое, настоящее и будущее Большакова: аккуратные пачки долларов в банковских упаковках.

Глава 12. Чернокнижник

Благодаря неумеренному потреблению Сидориным горячительных напитков и его халатному обращению с оружием, Платов честно заработал один свободный день.

К нему он прибавил два выходных и рассчитывал, что времени на утряску дел с наследством у него достаточно.

Выходя из дома, Иван с сожалением посмотрел на стоявший под навесом мотоцикл. Участковый настолько привык передвигаться на трех колесах, что с трудом представлял себя в роли пассажира рейсового автобуса. Гражданская одежда усиливала чувство собственной неполноценности, поэтому Иван сел в автобус в отвратительном настроении.

Рожи развалившихся на заднем сиденье парней сразу не понравились Платову. Они просто молили о свидании с кирпичом или, на худой конец, с хорошим кулаком. Профессиональное чутье не обмануло участкового. Не успел автобус тронуться, как парочка принялась глушить дешевое вино с таким энтузиазмом, словно собиралась попасть в книгу рекордов Гиннеса, перещеголяв французов.

Симпатичная блондинка, которую злая судьба и кассирша автовокзала занесли на заднее сиденье, старалась не смотреть на попутчиков. Те тоже не обращали на девушку внимания, но лишь до тех пока не сорвали зубами жестяную пробку третьей бутылки.

– Эй, киска! Может, навернешь стаканец за компанию? – прокричал, перекрывая шум двигателя один из отморозков. – Или в падлу с нами пить?

Девушка оттолкнула наполненный стакан, и вино расплескалось на брюки пьяного паренька. Судя по всему, он расстроился не из-за одежды, а из-за впустую потраченного чернила.

– Ну, ты сучка!

– Если не хочешь остограммиться – так и скажи! – включился в разговор дружок облитого вином. – Зачем бухло расплескивать? Мы за него денежку, между прочим, платили!

Несчастная блондинка с тоской осмотрела салон автобуса. Он хоть и был заполнен до отказа, но желающих прийти на выручку не нашлось.

– Пускай с нами выходит и за этот стакан натурой расплачивается! – краснея от праведного гнева, потребовал владелец мокрых штанов. – Правильно я говорю, Леха?

– Нема базару, Гоша! – Леха по-хозяйски положи ладонь на колено блондинки. – Каждому по разу дашь и мы в полном расчете! Договорились?

Девушка ответила такой оплеухой, что голова Лехи только чудом удержалась на шее.

Совершив этот акт возмездия, она испуганно прикусила губу и прикрыла ладошками лицо.

– Во, падла! – рявкнул, вставая Леха. – Нет, ну ты понял, брателло?! Она на меня руку подняла!

Занесенный над блондинкой кулак, неминуемо опустился бы на ее голову, если бы не интеллигентного вида старичок. Он повис на руке подонка всем своим весом. Леха стряхнул заступника, как муху и тот рухнул на чьи-то сумки.

– Отвали, старый пень! Только тебя тут не хватало!

Платов решил, что настал его черед, встал и пробрался в хвост автобуса.

– Эй, ребятки! Вы что совсем нюх потеряли?

Автобус притормозил у остановки, распахнулась дверь. Несколько пассажиров, опасливо пробрались мимо Ивана к выходу. Первым пришел в себя Гоша. Выпятив нижнюю губу, он встал и вцепился обеими руками в куртку Платова.

– Ты попал, толстячок! Даже не представляешь, как попал!

Капитан не стал отталкивать противника. Вместо этого, он только крепче сжал поручни.

– Ошибаешься, это ты попал!

Повиснув на руках, Иван оттолкнулся от пола и впечатал обе ноги в грудь хулигана. Гоша стоял спиной к распахнутой двери. От удара он потерял равновесие и, цепляясь руками за воздух, вывалился из салона в весьма кстати подвернувшуюся лужу. Пока он пытался принять вертикальное положение, двери захлопнулись и автобус тронулся.

Платов обернулся к Лехе, который успел стать в боевую позицию.

– Ты еще не угомонился? – кулак участкового благополучно миновал расставленные Лехой блоки и врезался ему точно под глаз. – Добавка требуется?

Воинственно-угловатые контуры Лехи расплылись.

– Н-не требуется…

– Тогда собирай манатки и пшел вон! – Иван обернулся к водителю. – Шеф, дай юноше выйти, а то его укачало! Неровен час, салон тебе испачкает.

Едва автобус остановился, Леха выпорхнул на улицу со скоростью вырвавшейся из сачка бабочки. Спасенная блондинка смотрела, как разъяренные дружки машут вслед автобусу кулаками. Платов сел рядом с ней.

– Вы в порядке?

– В полном. Спасибо вам, – девушка протянула капитану руку. – Надя Маркова!

– Иван Платов. И куда путь держите, Надя?

– К себе, в Махово. Я там, в школе пение преподаю.

Успокоившиеся пассажиры перестали бросать на капитана признательные взгляды.

– Хм… Нам, Надюша по пути. Я тоже в Махово еду. На наследство свое взглянуть хочу.

– И кто ж его вам оставил?

– Двоюродный дед помер. Прокоп Подольный.

Голубые глаза блондинки округлились от изумления.

– Подольный? Так ведь он больше десяти лет назад умер!

– Не знаю, – пожал плечами Иван. – Я только на днях письмо из нотариальной конторы получил.

Надя нахмурилась, что-то подсчитывая в уме.

– Так. Я тогда в пятом классе была. Хорошо помню, что Подольного осенью хоронили. Значит, Иван, ваш родственник умер ровно тринадцать лет назад.

– Все страньше и страньше, как сказала бы на моем месте Алиса.

– А за наследство вы не волнуйтесь. Дом деда Прокопа целехонек!

Платова это известие не обрадовало.

– Тринадцать лет… Ничего себе юбилейчик!

– Скажу вам больше, – заметила Надя. – Если мне не изменяет память, ваш дед умер, как раз в середине этого месяца и годовщину печального события следует отмечать завтра или послезавтра.

– Я даже не подозревал о существовании этого родственника и вряд ли он обрадуется, если такой невнимательный внучок припрется к нему на кладбище.

– А вы и не найдете могилы Подольного. Я хорошо помню, что его похоронили за оградой. Без креста. Холмик давным-давно сравнялся с землей, чего нельзя сказать о доме. Его видно издалека. Вы легко найдете завещанную недвижимость.

– И все-таки было бы гораздо лучше осмотреть дом и прилегающим местность с таким симпатичны гидом, как вы. Уделите хотя бы десять минут, приезжему милиционеру!

– С большим удовольствием! Вы защитили меня от хулиганов и вправе требовать ответной любезности.

Автобус подкатил остановке. Как выяснилось, кроме капитана и его новой знакомой, других желающих побывать в Махово не нашлось.

Иван и Надя шли по центральной улице деревни сопровождаемые любопытными взглядами, сплетничавших на лавочках старушек.

* * *

Лев Евгеньевич Бортышев раскладывал пасьянс, изредка поглядывая на старенькую электроплитку, на которой исходила паром эмалированная кружка. Такая технология кипячения никак не вписывалась в шикарный интерьер кабинета, который занимал Бортышев, и смотрелась так же нелепо, как галстук на шее хозяина кабинета. К его грушевидному лицу больше подошла бы серая сорочка, а на покатых плечах хорошо смотрелся бы не дорогой пиджак от французского модельера, а тюремная роба с биркой на кармане.

Многократно судимый Лев Бортышев по кличке Кипятильник не мог скрыть под напускным лоском свою узкоуголовную сущность, да и не пытался этого делать. Тюрьма поставила на нем первую печать в шестнадцать лет. Отсидев два года за угон мотоцикла, Бортышев начал полировать нары с завидным постоянством. Росли срока, длиннее становился перечень статей уголовного кодекса, по которым проходил Кипятильник, поднимался его авторитет среди братвы.

Постепенно он превратился из Левы во Льва Евгеньевича, а из шестерки – в титулованного вора. После седьмой ходки ему был доверен общак. Кипятильник так ловко распоряжался воровской кассой, что его стали оберегать, холить и лелеять.

Вскоре Бортышев позабыл вкус баланды и последние четыре года курсировал между большим офисом из стекла и бетона и загородным домом. Встречался с градоначальниками, заключал сомнительные, но прибыльные сделки и пополнял общак.

У Льва Евгеньевича не было семьи и почти никаких привязанностей. Он обожал только голубей и чифир. Вот и кликуху свою получил за пламенную любовь к лучшему из тюремных напитков.

Даже на воле, где по первому приказу Бортышеву могли доставить любой, самый экзотический напиток, он пил исключительно черную жижу собственного приготовления. Только почетный титул смотрящего удерживал Кипятильника от желания прикрыть завариваемый чифир грязной руковицей-спецовкой. Без этого штриха напиток, конечно, проигрывал в качестве, но имиджа ради приходилось идти на жертву.

Вода вскипела. Лев Евгеньевич перестал мусолить карты и начал таинство приготовления чифира с отмеривания лошадиной порции крупнолистового грузинского чая.

Священнодействию помешал робкий стук в дверь.

– Входи, Хряк!

В кабинете появился стриженый детина таких габаритов, что при взгляде на него каждый думал о двух сдвинутых стульях, на спинки которых Хряк должен был вешать свой пиджак.

Григорий Хрященко сознавал хрупкость большинства предметов окружающего мира, поэтому передвигался так, словно боялся проломить пол и рухнуть на первый этаж. К тридцати годам он так и не научился управлять собственной силой, предпочитая полагаться в этом на людей вроде Кипятильника, у которых дефицит физических возможностей с лихвой компенсировался гибким умом и змеиной хитростью.

– Что новенького на белом свете, Гриша? – поинтересовался Кипятильник, засыпая чай в воду.

– Глухо, Евгенич, как в танке! – пробасил Хряк, осторожно присаживаясь на стул, который под ним жалобно скрипнул. – Жмот, как сквозь землю провалился. В кабаках не появляется, в саунах с телками – тоже.

– Загородный дом?

– Обшмонали. Разве что доски от стен не отрывали.

– Банки?

– Успел, сучонок, все счета подчистить! – Гриша сжал кулак размером с голову обычного человека. – Эх, попадись он мне!

– Попадется, никуда не денется, – нежно пропел Кипятильник, глядя на свое отражение в кружке с чифиром. – Крысы далеко не уходят. Они по норкам прятаться любят. Наш Жмотушка, ведь из деревенских?

– Точно, – от смеха Хряка задрожали оконные стекла. – Возле сохи родился!

– Так что ж вы его по столицам ищете?

– А ведь верно, Евгенич! И все-таки ты – голова!

– Поэтому и поставлен здесь за порядком присматривать. Действуй, Гришенька. Только найди Жмота и, будь другом, не калечь раньше времени.

Хряк получил дополнительные указания и поспешно вышел из кабинета, а Кипятильник отхлебнул своего варева и зажмурился, как кот на солнышке.

Он спрятал в шкафу всю аппаратуру по приготовлению чифира и вернулся к пасьянсу.

Раскладывая королей и тузов, Лев Евгеньевич думал о коварном и глупом Большакове, который решил обвести его вокруг пальца.

Нет уж, Артурчик, нашла коса на камень!

Кипятильник хорошо знал повадки своего контрагента и почти не сомневался в том, что Большаков прятался в Махово. Именно там он начинал свою карьеру афериста и, с помощью молодого бандита Левы Бортышева заработал стартовый капитал, изящно обмишурив доверчивого председателя колхоза.

Несчастный пред, не дожидаясь суда, повесился, Кипятильник взял на себя все грехи и отправился в зону, а Артур Большаков с головой окунулся в строительный бизнес. В те смутные время он строил еще не дома, а финансовые пирамиды.

За все время дружбы с Кипятильником махинатор не забывал о том, что обязан ему свободой и процветанием. Однако по мере роста банковских счетов у Жмота стали расти крылья. Лев Евгеньевич искренне жалел о том, что не подрезал их вовремя. Теперь предстояло вырвать с корнем.

Кипятильник положил на последнюю стопку карт пикового туза и улыбнулся. Пасьянс сошелся. Участь Большакова была решена.

* * *

Иван и Надежда вместе обошли дом Подольного. На месте, где по всем деревенским канонам должен был находиться огород, Платов увидел глубокий овраг, с торчавшими из зарослей кустов каменными глыбами.

– А это еще что такое? У вас в Махово часом друиды не водились?

– Не знаю, как насчет друидов, но ваш дед выбрал для постройки дома довольно неприятное место. До сих пор старожилы стараются говорить о здешнем помещике Вацлаве Грахольском только шепотом. Именно в этом овраге стояли его каменные хоромы. Грахольский учился за границей и считался весьма образованным, по тем временам человеком. Проблема заключалась в том, что помещик привез из Европы не только безобидные знания, но и увлечение оккультизмом. Поначалу оно выражалось в том, что Грахольский вместе с группой единомышленников организовывал спиритические сеансы. Потом этого показалось мало и крепостные помещика, на собственной шкуре убедились в том, что, значит, попасть во власть деспота и мистика. Грахольский отдалился от всех, перестал принимать гостей и жутко мучил своих крестьян, немногие из которых доживали до старости. В угоду неведомым богам оккультист-одиночка изобрел собственную технологию изощренных пыток.

– А еще говорят, что ученье – свет! – усмехнулся Иван. – И чем же все кончилось?

– Переполнилась чаша терпения не только холопов, но и соседей-помещиков. В Петербург одна за другой полетели жалобы с описанием бесчинств изверга. Было назначено расследование, но наш оккультист благополучно смылся за границу. По слухам жил во Франции и водил дружбу с самим Калиостро.

– Ну, уж это слишком! – Платов поддел ногой камень на краю оврага и тот с грохотом покатился вниз. – Мало того, что дом выглядит, как храм ацтеков, так вы еще пичкаете меня легендами-страшилками.

– Все не так страшно, – ободряюще улыбнулась Маркова. – Все действующие лица давних драм умерли, а ваш дед до самой пенсии был местным главой советской власти. Еще живы те, кто может подтвердить, что Прокопа Подольного очень уважали в наших местах и ценили, как хорошего руководителя.

– Знаете, Надюша, словосочетание «советская власть» давно вызывает у меня стойкую аллергию. Прям, чувствую, как по всему телу готовы выскочить прыщи. К тому же нормальным функционером сельского масштаба дед был только до пенсии. А что случилось с ним потом?

– Точно не знает никто. Говорят, что при строительстве дома, Подольный нашел книгу. Особую книгу заклинаний, оставшуюся от помещика-оккультиста. С той поры все пошло наперекосяк. Прокоп стал избегать контактов с односельчанами и заработал стойкую репутацию колдуна. Ходили слухи о том, что он может превращаться в животных, вызывать непогоду и наводить порчу.

– Очень мило! Значит я – внук чернокнижника?

– Не похожи вы на чернокнижника, – Надя прыснула со смеху. – Больше на мудрого Гудвина из Изумрудного города смахиваете.

– А моя рыжая шевелюра напоминает гриву Трусливого Льва? – с улыбкой кивнул Платов. – Спасибо за комплимент, но думаю, что даже зеленые очки не помогут этой домине выглядеть веселее.

– Какие проблемы? Вы наследник и можете преспокойно продать дом.

– Думаю, что так и сделаю, но в любом случае мне придется провести здесь ночь. Кстати, а где раздобыть ключи?

Маркова задумалась и пожала плечами.

– Наверняка в управе. Больше негде. Пойдемте, провожу.

Иван и Надя расстались у двухэтажного здания школы.

– Через двести метров увидите одноэтажное здание с флагом над крыльцом. Это и есть наша сельская управа. Буду рада, если вы выкроите минутку и заглянете ко мне на чашку чая.

Учительница помахала рукой и направилась по обсаженной липами дорожке к входу в школу. Платов двинулся своей дорогой, но, сделав несколько шагов, остановился.

– Надя!

– Да, Иван!

– А на чем вы играете?

– На аккордеоне. Если заглянете в гости, обязательно исполню вам что-нибудь из своего репертуара.

– Отлично. Я тонкий ценитель музыки, а от звуков аккордеона просто готов карабкаться на стену!

Глава 13. Ключи

Вместе с голубоглазой блондинкой ушли хорошее настроение, а довольно милый осенний денек сменил холодный вечер. Платов с завистью смотрел на окна домов, в которых светились экраны телевизоров и домовитые хозяйки, наверное, накрывали столы к ужину. Иван почувствовал себя по-настоящему чужим в этой, живущей собственной жизнью деревне.

Ветер усилился, а с темного неба упали первые капли дождя. Капитану показалось странным, что по мере приближения к управе дорога становилась все хуже. Складывалось впечатление, что власть не пользуется большой популярностью у населения. Асфальт сменила изрытая ухабами дорога, а на ее обочине Платов увидел такой архаизм, что не удержался от желания рассмотреть его поближе.

Если в других концах деревни были установлены современные водозаборные колонки, то в непосредственной близости от управы сохранился уродливый поршневой механизм с длинным рычагом. Чтобы запустить эту адскую машину в действие, за рычаг пришлось взяться обеими руками и качнуть его не меньше десяти раз. Колонка выплеснула из своего чрева тонкую струйку воды.

Капитан решил, что старая поршневая качалка используется во время перебоев в сети современного водоснабжении, поднял воротник куртки и зашагал по пустынной улице в направлении, указанном Надей.

Самого здания управы еще не было видно, но о том, что он не сбился с пути, Иван понял, услышав хлопки, трепещущей на ветру ткани.

Резиденция местной власти выглядела, как сарай, возомнивший себя дворцом. Не обшитые досками бревна были выкрашены темно-зеленой краской, наводящей на мысль о том, что все есмь прах и лучший способ покинуть суетный мир – самоубийство.

Платов толкнул массивную, обшитую ржавой жестью дверь и вошел в полутемное помещение. В нос ударил запахи пыли, старой бумаги и, ни с чем несравнимый аромат советского бюрократизма. Поскольку никто не отреагировал на вторжение, Иван остановился и бросил в пустоту:

– Здрасте! Есть здесь кто-нибудь?

Тишину нарушал только мерный стук капель в оконное стекло. Платову пришлось пройти до единственной открытой двери. Заглянув в комнату, освещенную только светом настольной лампы под абажуром, он увидел стопки скоросшивателей, бюстик Ильича на сейфе, политическую карту мира во всю стену и древнюю пишущую машинку с заправленным в нее листом. Только после этого он заметил хозяина кабинета, который едва ли не упираясь носом в стол строчил какой-то документ.

Иван почувствовал себя просителем, до которого никому нет дела, и робко откашлялся.

Мужчина поднял голову. На его узком бледном лице было написано выражение неудовольствия человека, которого по пустяковому поводу отрывают от важного дела.

– Здравствуйте, – важно произнес он. – Вы ко мне?

– Если вы здесь старший, то к вам.

– А кто как не старший, по-вашему, и может сидеть здесь после окончания рабочего дня?

– Я очень извиняюсь. Не знал расписания работы.

– Чего уж там! Присаживайтесь и выкладывайте, зачем пришли! – мужчина встал и Иван удивился его необычайной худобе.

Председатель выглядел так, будто только час назад был освобожден из Освенцима. Он принялся листать какую-то толстую книженцию и капитану показалось, что о нем забыли.

– Я по поводу наследства своего двоюродного деда. Прокоп Подольный завещал мне свой дом…

– Вам?! – председатель неожиданно грохнул книгой по столу с такой силой, что Иван подпрыгнул на стуле. – Значит, вы…

– Платов.

Председатель быстро обошел стол и приветствовал Иван коротким насильственным рукопожатием.

– Так бы сразу и сказали. Заждались мы вас, Иван Александрович. Нехорошо дому пустовать. Когда намерены вселиться?

Платов с трудом подавлял желание вытереть о брюки руку, которой коснулся этот странный субъект.

– Во-первых, извещение из нотариальной конторы я получил совсем недавно, во-вторых, мой дед умер тринадцать лет назад, а в третьих… Я вовсе не собираюсь никуда вселяться. У меня есть свой дом, и он меня вполне устраивает.

Странный субъект будто не слышал последней фразы Платова. Он задумчиво расхаживал вдоль стола, заложив руки за спину, очень напоминая аиста, который высматривает в траве лягушку.

– Тринадцать лет? Мне кажется, что это было только вчера. Презанимательнейшая штука время, вы не находите?

Платов не находил, но из вежливости кивнул.

– За этими стенами оно пролетает стремительно, а здесь, – мужчина обвел рукой кабинет. – Плетется, как старая кляча. Так-то, милейший Иван Александрович.

Платову надоели философские рассуждения и какие-то старорежимные лексические обороты.

– Я хотел бы осмотреть дом деда. Ключи…

– Конечно ключи! Именно ключи!

Узник Освенцима ринулся к сейфу и, распахнув дверцу, принялся выбрасывать наружу бумаги. Иван с изумлением смотрел на кружащиеся по кабинету пожелтевшие листы, а председатель, наконец, нашел то, что искал и торжественно поднял руку, в которой держал связку ключей на массивном медном кольце.

– Ключи! Они откроют перед вами все двери!

Платов протянул к ключам руку, но мужчина спрятал связку за спину и с ласковым укором погрозил Ивану пальцем.

– Не спешите. Нам предстоит выполнить небольшую формальность. Точнее вам. Одна небольшая закорючечка вот на этом листике и можете, с чистым сердцем ступать в дом дедушки.

– Я готов, – капитану не терпелось покинуть кабинет и больше не встречаться с его хозяином, который явно нуждался в помощи хорошего психиатра. – Что за документ?

– Расписочка. Контрактик. Согласитесь, я не могу отдать вам ключи просто так. Не имею права!

Платов придвинул стул к столу и взглянув на лист. Сельсовет, вне всяких сомнений испытывал проблемы с бумагой. Лист походил на свиток пергамента и был настолько измятым, будто его вытащили из заднего прохода. Витиеватые буквы складывались в слова, слова в предложения, из которых явствовало, что Иван Александрович Платов считается единственным наследником Прокопа Даниловича Подольного.

Капитан почувствовал, как в его руку вкладывают шариковую ручку и, пожав плечами, поставил внизу листа свою подпись.

– Число, пожалуйста, – прошептал в самое ухо мужчина. – Месяц, год. Отлично!

Он поспешно схватил подписанный документ, сунул его между страниц толстой книги в странного вида переплете и захлопнул ее.

– Теперь ключи, дом и … все его содержимое ваше! Искренне, от всего сердца поздравляю!

– Спасибо, – Иван сунул связку в карман. – И до свидания.

Он вышел в коридор.

– Да и не забудьте покормить кота! Бедное животное совсем исхудало! – донеслось из кабинета. – Очень на вас рассчитываю!

– Да пошел ты к черту вместе со своим котом! – прошипел Иван, распахивая дверь. – Не могли найти здорового председателя. Придурок лагерный!

В лицо ударил сильный порыв ветра. Пригнувшись, Платов двинулся в обратный путь. Лампочки на столбах не горели еще со времен перестройки. Здание с флагом над крыльцом моментально растворилось в темноте и когда Иван оглянулся, то не увидел даже тусклого пятнышка света настольной лампы.

* * *

– Олег Степанович! Вы меня слышите?

Скрипкин взглянул на толстую повариху, которая комкала в руках мокрую тряпку.

– Чего тебе?

– Прибраться бы надо. После этого чертова бизнесмена – только полный бардак и гора грязной посуды. Свалился на нашу голову!

– Завтра. Иди домой!

Недовольно бурча себе под нос, повариха протиснула свои грузные телеса в дверь, оставив директора наедине с невеселыми думами.

Если бы Олегу Степановичу Скрипкину посчастливилось выудить золотую рыбку или на худой конец бутылку со стариком Хоттабычем, то первым делом он попросил бы их избавить его от общества залетного бизнесмена.

Скрипкин был карьеристом, а значит, консерватором и смертельно боялся всего нового и неизвестного. Стоило ему узнать о приезде в деревню самого завалящего начальничка, как Олег Степанович начинал глотать валерьянку, а на его лице окружающие читали только один вопрос «Что теперь будет?».

Что касается Большакова, то бедой от него несло за версту. Большой, мясистый нос директора школы чуял этот запах и повисал как хобот старого слона, которому не милы родные джунгли.

Праздник давно закончился, а Скрипкин все еще расхаживал по опустевшей столовой моля всех богов о том, чтобы Артур вместе со своими компьютерами, телохранителями и дорогим автомобилем провалился в подземное царство Аида.

Бизнесмен-жулик поставил под угрозу весь смысл существования Олега Степановича, который когда-то с грехом пополам закончил физкультурный факультет пединститута и, цепляясь зубами за скользкие ступени системы образования, поднялся из рядовых физруков до директора школы. Только сам Скрипкин знал, сколько бессонных ночей и изгрызенных ногтей ему это стоило!

Он не мог послать Артура ко всем чертям, поскольку тот в свое время помог спровадить на пенсию бывшего директора школы, обтяпав головокружительную интригу.

На последнем совещании начальство вскользь намекнуло о намерении повысить Скрипкина, а теперь все летело к черту. Не организуй он Большакову торжественную встречу, возникли бы неприятности. В итоге встреча была организована, но кто мог гарантировать, что завтра в Махово не нагрянут суровые и неподкупные сотрудники прокуратуры?

– А кто это с почестями встречал преступника? – непременно спросят они. – Кто совал пройдохе хлеб-соль?

– Наш директор Скрипкин! – хором ответят все.

– А подайте-ка сюда, Олег Степанович, ваши белы рученьки! – грозно сверкнут глазами служители Фемиды.

Директор почувствовал на своих запястьях стальной холод наручников и наполнил стакан водкой, которая осталась в одной из бутылок. После нескольких глотков кошки стали, скрести по сердцу без прежнего остервенения. В глазах Скрипкина вспыхнула искорка надежды.

– А может все-таки пронесет? – поинтересовался директор у тарелки с остатками салата.

– И не надейся! На тюремной параше тебя пронесет!

Голос, прозвучавший в голове Олега Степановича, принадлежал районному прокурору, желчному мужичку, который всегда смотрел на Скрипкина так, словно фотографировал его анфас и профиль.

За дверью послышались шаркающие шаги и в столовую заглянул школьный сторож Прошка Макеев. Его, покрытый недельной щетиной, подбородок при виде директора дернулся вверх.

– Чего тебе, Прохор?

– Так запирать школу пора, Олег Степанович.

– А… Правильно. Только не вздумай в столовую ночью нос совать.

– Чего я тут не видел? – обиженно шмыгнул носом Прошка. – Мне и в каптерке хорошо.

– Сам знаешь чего – водки!

– Сдалась мне ваша водка! – ни с того, ни с сего покраснел сторож. – Можете ключ от столовой с собой забрать, если мне не доверяете.

Скрипкин встал.

– Пожалуй, так и сделаю, а то до утра все вылакаешь!

Не замечая насмешливого взгляда Макеева, директор запер столовую и положил ключ в карман.

– Смотри мне тут!

– Смотрю, Олег Степанович, в оба глаза смотрю!

Как только шаги директора стихли на улице, Прохор вставил в замок дубликат ключа. Когда-то, до того, как горькая стала для него альфой и омегой, Макеев был неплохим слесарем. Устроившись в школу сторожем, он вспомнил былое ремесло и за пару дней возни у тисков добился беспрепятственного входа во все без исключения помещения.

Особенно пострадала от этого учительница химии, которая ломала голову над парадоксом сверхбыстрого испарения этилового спирта из закрытой колбы. Несчастная химичка билась головой о стену и листала толстые учебники, не подозревая о том, что Прошка каждую ночь чокается с портретом своего крестного папаши, изобретателя водки Дмитрия Менделеева.

Нынешней ночью сторожу не требовалось подниматься на второй этаж, вламываться в кабинет химии и делать кровопускание очередной колбе. Макеев уселся за столом и как Наполеон обвел взглядом воинство расставленных тарелок, стаканов и бутылок.

Скрипкин ворочался в постели, раздумывая над тем, какой срок ему могут припаять за связь с Большаковым, а Прошка лихо уничтожал недопитую водку. К полуночи он уже клевал носом, но еще смог дотянуться до очередной порции, залпом ее проглотил и уронил голову на стол.