Текст книги "Поэтома Таахоаси"

«На дне льдистого окна…»

 
На дне льдистого окна живёт малахитовая подкожная тоска
ветер слабых букв
серебрян вечер
чаша полна луны
стынь неба в глотках
пальцы вдоха притягивают к бровям родившийся свет
в нём бездна слепа
тает осязаемый айсберг у глади рук
таинство тепла не обнажаемо
кручи
туча
возврат
бой часового механизма
величественна боль тишины что знакома тебе у ресниц
разверстых.
 

«Мои белые пальцы далеко…»

 
Мои белые пальцы далеко
ветру послушны сполна
необычайно созидательны
текут слова
рисуют ночь
поют море
у трепещущей кривой волны прекрасны
полны звёздных рос
помнят обо мне струнно
мы блаженны врозь
затем снова касание
долгое скольжение щемящей кисти по тропам лица
дремучая пустошь кожи
лунулы ногтей и кости
в захлебнувшемся на дне воздуха городе осень
золотая рябь вечного ноября
я всё ещё здесь
ты всё ещё здесь
мои белые пальцы снова снаряжены парить
дай руку этот сосуд тихих сбруй
и нам хватит тепла зажечь огнистый смерч
бестелесно-оргазмических гроз…
 

«Кровь меня уже давно сменила…»

 
Кровь меня уже давно сменила цвет растекаясь немой рекой
по твоему миру
в далёких от разума твоей боли торговых вывесках говорит
с твоей пропастью моя радужная плазма
отринувшая жидкую горечь чувств
став твёрдой тенью часа
слышишь
это я
слышишь
серое солнце растёт шумит между нами возрастающе
и проплывают сквозь нас инородные тела…
 

«Как в трудный час спадает кожа…»

 
Как в трудный час спадает кожа под тяжестью мысли
на твёрдую землю
так в кипятке покоя
когда свежесть удивления молчит
падают листья в вечность
крадя время у видимости
сегодня лето спокойно
миг для того чтобы исчезнуть
маленькая девочка с лицом счастья уходит по шпалам дерев
вглубь севшего неба
уводя на поводке мою жизнь
всезеленеющие ветви
застывший вдох
края бескрайни
на фоне диких спелых окон бегут года
бегут попятно…
 

«Имя внутри прохожего идущего…»

 
Имя внутри прохожего идущего над ущельем раненого часа стоит
незыблемо вдали от изменчивости
непробудность грядущего сокрыла свой голос в ладони
предчувствия
память нашла свой первоисточник в тот миг
когда боль павших следов превратила свой стон в выученные
наизусть звуки улиц
шаги вспять…
 

«Поезд едет…»

 
Поезд едет
и медленно гаснут мгновенья черту за чертой испаряя
из ускользнувшего времени
и колеблются золотым ветром души
ветви деревьев повторяя похожие
разность найдя лишь в лицах
где дрейфует вечное небо
бесподобным облаком тихо исчезая
жажда необлобызавших друг друга рук
молчание
достигающее ледяной зыби месяца…
 

«В паденье взгляда рука…»

 
В паденье взгляда рука не решается окунуть дрожь сердца
и синева мглы стоит вплотную к груди копьями леса
самое значимое слово невозможно произнести у вершины
вожделения
которую нельзя осязать
но можно испить горсть мокрого снега и раздать тишину
каждому имени
утолив голод вселенского величия
тишь
истошный подкожный крик…
 

«Берег влюбляется в долгий поцелуй луны…»

 
Берег влюбляется в долгий поцелуй луны
предчувствие белизны удобряет воображение текучим стеклом
прямо в молниеносное ощущение холода падает звенящая тень
ничтожества
прошлое отрекается от стыда
слепнет
и начинает свою книгу там
где оставил лотреамон свою бездну свежих язв
приближение…
 

«Бескрышие колонны блёклых шагов…»

 
Бескрышие колонны блёклых шагов отяжеляют архитектуру
памяти нетленно
вечер
забытый свет
гелиотроп кормит ослеплённую мглу вдохом
устье реки укрыто изумрудной пылью отчаяния
блистательная звёздность бесконечности полна величия жизни
величия смерти
тесность
стихийность строк
псалмы гонимы преломлением звука
метаморфоза
песни мальдорора
возвратность опередила без
как будто павшей солью месяца старую боль впотьмах осеняя.
 

«Полдень…»

 
Полдень
следы тебя ещё цветут воспалённым городом в почве зениц
небо бросает свинцовую кость твоему голоду
и затронутый нерв клыков разряжает свою боль свистом шин
кресты на вздыбленном нимбе золота
полновесен смысл смрада
железо камень и вода струятся из раны времени
ангел в преддверии своего появления
когда
выпавший из своей книги аминь застревает в алфавите диких
скверов
и эпидемия горного фёна уносит строки исцеления в великолепие
блистательной оси
сменяющейся бездны
светогрань.
 

«Прохлада ливня невзначай…»

 
Прохлада ливня невзначай бросала в землю своё семя тайны
иглами воды
освободившийся от смысла пар поднимался над раной лет
мы шли вдвоём по узкой тропе страха в самой пасти луж
на облачной глубине алел нездешний мох
необитаемые земли
холмистый пруд
златая влага
мы шли колеблющимся пером внутри сердечного зноя
неся вкус запретного плода у губ изгибалась постель ветра
взбухал нотный крик
жила крыльями дверь
была возможность войти
влеченьем тьма открыта…
 

«В предзакатной вечере…»

 
В предзакатной вечере моими тропами приходит ночь
глоток детской рябины
глоток младенческой силы
щепоть материнского эха
безвозвратное будущее снов
в лепестках чьих-то губ мякоть ив
беззвучен звук
лёд и луч
выхожу на лунное крыльцо и глажу послушную бездну
бен бен бен
кол и колокол
вскользь готфрид бенн
словно отец берёт меня за руку и уводит плавно
возвращаюсь
пью воздух частично
всё это твой голос над протяжностью граней
вися исчезает…
 

«Виниловые диски полей…»

 
Виниловые диски полей лужаек со стаями диких сверчков скрипят
пульсируют в груди ночной
без дня без мира без
аляповатый берег слов родился умер и воскрес
безмолвна осень
печалит послевкусье рук немые ветви
деревья в тучу превратив под пеплом неба
горят глаза
иду по городу…
 

«Там где гигантский шаг прохожего…»

 
Там где гигантский шаг прохожего медленен как бессрочность
и тяжёл как вся боль
скользил по асфальту гладью глубины мой твой глаз
плыла моя твоя мысль
жила моя твоя одинокая пристань
вне всего
липкий ветер гнал одинокую баржу полдня к непознанным дюнам
мы же плыли в возвращающуюся гавань противоположности
где из плотности вечности сбежало мгновение
одинокий рыбак вытащил из волны ночь
и запах стал серым
тогда пуля меня тебя вошла без шума в толпу
сквозная рана свинцозвонна
раненое человечество тайнозыбко
ежедневная мука пеннобездонна
круговорот смерти лунносвистый
неукоснительно жить.
 

«Растрёпанные волосы города…»

 
Растрёпанные волосы города
голова сквозняков
шагающие тени
вопль стиснутый кожей
стены светофоров
мерцающий морок листьев
меня здесь нет
во вчерашней грозе отзвучавшей безопасной у шелеста страниц
лодейзена мой скромный брег
очертания птицы формой музыки строят целебную спираль
услады
дрожь одр
приди приди
моя ладонь открыта свету…
 

«Одинокая тень ловца…»

 
Одинокая тень ловца воспринимается тобой лишь морем
у молчаливого бездонья знания
птица над буруном несёт в себе нераскрытую форму мира
и твой разум гибнет под ножами крыльев
лишь язык ветра кормит твои руки ощущением смысла
маленький мальчик несёт над собой зонтик на берегу певчем
если ты не увидел там жёлтого призрака
дождь обманул тебя
беги
укройся в трещинах города
но и там море хранит свои капли и охотится за тобой
учись видеть ловца
вот к примеру смотри
в простую росу ввергается эклектическая экспрессия клабунда
и возникает не живя живущий предел за…
 

«Священство рокового часа…»

 
Священство рокового часа в оковах молчания когда лезвие буквы
готово пронзить врага
твой страх скрывает свои спазмы блёклостью кожного воска
и огонь свечи не воспламеняет твой стих в уязвимости мрака
эй живущий под кровом бомбы
достань своё мужество из ущелья блефа и смотри как твой вдох
принимает искромётный срок изречь
помни
когда тёплая вода прячет в твоём жёлтом песке даже самые
простые слова
где-то совсем близко ледяная влага произносит все гелинандовы
строфы смерти у дышащих игл грандиозно-блистательного корня
молнии
и слог пьёт силу возвеличивающуюся…
 

«Твоя полуночная лодка…»

 
Твоя полуночная лодка всегда прибывает в расцветшую желтизну
дня
и только внезапно опавшие клёны выдают мою застенчивость
тем не менее я всегда умудряюсь выходить в зияющее увечье неба
сквозь твои пальцы
сквозь таинства твоих холмистых форм
всегда незамеченным
всегда крадущимся ливнем над облачной шевелюрой
так как догорают последние закатные лужи уходят в блёклое
многоголосие листвы наши прикосновения
но мы не печалимся
однажды
на ноже вспыхнувшей поры
мы сомкнёмся друг в друге гулкими грозами в очнувшемся куреве
полусна
забывающей тоской в сквозняках
стужей одинокого полумесяца
забытьём
пронзённый туманом пастух проснулся внутри притчи пропетой
стадом овец и в отливе ветел назвал её юницей-ручьём
это я зову тебя
хрустальная сила детского крика подняла кровавую стаю снегирей
в мерцающие клыки грома
и качнулось здание в глазах обернувшегося чужеземца
это ты удаляешься вьющимся стеблем в поспевающий абрис
златоплачущего забвенья
в моём обмане живущего…
 

Стихоры

 
распускается старый луч тоской неспешно
когда тень твоя смеётся у кончины часа
так живут чтоб явь уравновесить
 
 
полотно снега побеждает соцветий сонм в период покоя
однако даже в этой обители воображение оставляет кровавый
след
на лезвии блудных слов
 
 
рассвет
железная роса
на дорогу вышел я
и открылся взору город
как в отражение стекла перед схваткой с бурей студёной
напрягшегося
 
 
отчаяние пагубы всегда настороже в ненастный день
и небеса отверсты
когда чёрная тень питает корни
блистательной мечты
 
 
как урагану цветок подобен в снах спелых
цветёт влечение к пристанищу счастья
и улица протанцовывая мановения вопля
рисует путь туда
где взгляд искушённый ещё не бывал
 
 
око
снимок белый
лунатический эдвард мунк в напившемся смутным часом
он идёт по перевёрнутому пространству света
в его тени узник поёт сиреневым бором растущего ввысь города
 
 
revelation
чад дыхания формировал небесную смесь
в голосах звенели сломленные лучи
редок беглый миг
белая явь отобразилась в отражение зимы
и стала доступна взору тьма в ослепительно-блистательной ночи
 
 
вдруг
деревья выросли близ меня
угловатость позабылась в ветвистых танцах
с ничто тень сомкнулась и двинулась нежно
расступились сугробы как воды красного моря передо мной
и впервые увидел я что на свой путь стал
в конце концов
 
 
эхо вдали сизой небесной округлости
сделаться красным
сделаться синим
уйти в желтизну орущую
разделить себя
на квадраты
на фигуры зеркала
стать калейдоскопом вечного утра
 
 
рана у дней течи
в шторм видений странных чаша голов преисполнилась
кровавым закатом погиб разум
слова мир родили
окантовав вечностью смерти ось прозрачную
 
 
страх
топор света отсёк неизбежность
потускнел мир омечтанный
на крыле улетающей птицы хлад коснулся крови
где тучепад прогремел над мыслью бессвязной
 
 
и в свете и во тьме гнев как дома
дух его различим у многогранности постижения
оттого звёзды белоглазы в чёрной бездне
и любовь невидимая симметрия под трагическим солнцем
 
 
окна всегда облачаются в угловатую форму боли
чтоб не сошли с ума от поцелуя глаза с сенью небесной
а по ту сторону стекла болят ветер и воздух
высота покрыта мраком пламенеющей повседневности
 
 
потусторонность
явленный на бесптичье крик стервятников молниеносно жалит
звуки
стёртые визуальным шумом глаза перемещаются в тот самый
миг
когда красный сигнал часа захлёбывается серым
 
 
миг вездесущ
когда сердечных миллионы пуль пьют гранат плоти
играет блеском трагическая маска континентов
падающий лист готовится столкнуться с землёй
 
 
путь
вдоль выученных углов дома растут
мерек времени почву свою отдаёт за череду пор переломных
захрустел снег
оттого что руки сомкнулись в лихорадке лунной
 
 
сфумато
город раздроблен
гладь скользящая глаз
тёпл снег у раздумья покоев
и кричит от разлуки с хозяином
каждый след оставленный
 
 
скрыт у истины лик
чтоб не ранить смертельною спицей росы голых очей
человек видит мир лишь сквозь ветер чрез воздух
так давно повелось
оттого плачет ива и вопль свой таит в перелётном кричании
птицы
 
 
труп на дороге алел язвой
с цветом клубники вместе сходился сквозь вонь и свежесть
в почве сознания цветок расцвёл
двигая корнем уплыл по траве в бесконечность осязаемого
неприкосновенно
 
 
мир переполнен
отчего так пусто внутри
образ чёрного ворона блеска коснулся луны
снова вдох возвратился ни с чем
оголённое дерево образ хранит его в лужах студёных
 
 
времени вихрь
деревья плывут по снежным сугробам в бесконечность
необитаемых смыслов
в окнах спят странники одинокие в молчании каторжном
маскируясь сторожат их дома
 
 
вечер
путники безустые в вагонах как в комнатах
усталость ангелом на плечи их склоняет голову свою тихую
стережёт очаг семейный молением тайным
так живут не зная имён друг друга
прожелть виднеется лет
колокол в бездне текучести сроков ещё звучит
колышутся шагов призраки в звуковой тропе
 
 
жажда мотылька
отломанный свет
бесцельное в оболочке живёт
из пор мгновений смотрит противоборец невидимый
метро
опять в атаку бегут на врагов своих воины двуногие
тихий ангел поспешно пишет некрологи духовно мёртвых
 
 
город x
исчезновенно
рук скоротечные знаки
всеобщее принимает их
сумраком светлым приют безголосый зовёт неуклонно у времени
склона
по глубям неизведанного чьи-то шаги
показавшейся вспышкой лик в нездешнее канул
 
 
к дому путь
огни ознобно глядят на вагона мрак
плывёт по волнам хаотическим снаружи за стёклами воплениц
призрак
внутри брат с сестрой за ними следит неотступно
в книге раскрытой слепой изувеченный образ
из молчащей измученной девы двойник поёт
все внимают волшбе его песни
порыжевшее в звёздный хрусталь пробивается несбывшимся часом
 
 
чело век
жаждущий у свинцового родника
геометрический выдох выживает в пространстве улицы
распавшейся тропкой бродит душа по мёрзлому саду
на ветках колышется дикий стон
до чего же безумно распахнуто белое небо
у фрагментов миров дом
скорбь его в тумане звучит невесомо
из каменных очей сочится прозелень зашифрованной легендой
 
 
мгновение длится немой сиреной дней ночей
в мифической цифре 27 мы протанцовываем цикличность агонии
нотами телодвижений
печать замкнутого круга на губах болью живёт
в красный стоп-сигнал вселенной летит дым из лёгких
снова выходит отчаявшийся на волю ранимую инородным вдохом
и сгнившие стихи продолжают воскресать в наших слабых
голосах свои трупные души
 
 
синие дёрны чисел впиваются в моё судно улицы
когда мысли стрелкой компаса указывают на время
качаются на ветру дома вместо травы
чутким биополем зреет ожидание
и дыра циферблата открывается
так я предстою пред миром
каждый раз в ущелье листопада
каждый раз зашифрованным знаком на палубе слов
безмолвствующих
что душу обречённую вскрывают
 
 
враждебное око полдня
смертоносно течение человеческой реки
не выходит на сушу океан
из чрева настороженных птиц доносится его голос тихий
мёртвой девы ликом бледное небо над ветром загнанным
 
 
город изменил стиль своей поэзии
каждый боролся с углами духа с углами души с углами плоти
смыслы забыли в среде одного и того же своё познание
в процессе движения рождалась причина направляться дальше
во время сильного приступа сплетения женомужского и своего
племени на кончике пальца иностранки вдруг закончилась
возможность видимого
вспыхнул источник внутритрубных светил
пуговицы открыли свои глаза
 
 
когда под толстым слоем зноя показалось первое предчувствие
грозы
вода в камне не смела проронить и звука
и дождь освободивший её от жары не смог проникнуть в каменную
глыбу
в отчаянии дикого крика капли рвались наружу
и медленно день за днём бледнел белый свет
со временем форма камней стала выражать вопрос
жизни нет
безумием единственного взгляда я увидел нездешний цветок
в самой его ярости лежал ответ
смерти нет
есть форма другой жизни
это знание и мозг камня не соединились
 
 
утро
у горожан лика беспробудный спит свою невесомость измеряя
рассыпчатым часом
горячий конь заблудшей битвы плачет тихим звуком улицы
пожарище двуногого уныния
во тьме воздуха загораются веки
и гнутся пальцы в невыносимой тоске
по небесному морю
 
 
наконец я обнаружил дверь тебя и вошёл в неё своим
бесформенным знанием вдруг потерявшим дно
я увидел всё как есть
мои ноги бежали по раздробленным костям твоей души к самому
солнцу где кровь повторяла тебя изнутри сотканная из алых
лучей
сердце уже успело покинуть клетку в тот самый миг когда
образовалась ещё одна
на птицах твоих локтей лежал невидимый страх пронзённый
предметами
любое открытое пространство означало крик
гордый ангелоподобный всадник возвышался над пучиной голов
его тень колыхала волны улиц
и покушалась на небо самая ничтожная хлябь
не кончалось это море
не открывалась твоя земля
твой маленький колумб был далеко
ты жил<а>
 
 
когда я проснулся в зимнее лето
люди ещё повторяли нибирийцев
вспыхнул полымем час около кончины памяти
будто дрогнул мира смысл трещинами ветвей
присели в страхе заборы пред листвой зубастой
и вздыбилась шерстью трава под довлеющей тенью крон
округлённые глаза стали синонимом принятого выстрела
пред ошеломительной красотой
 
 
мы летели на воздушном шаре метро сквозь прогретое солнцем
молоко воздуха
тысячи раз выходили наши младенческие ноги в мякоть пахнущего
сада цвет воскрешая в каждом цветке
улыбчивая песнь уха вопрошала откуда пришли эти люди
а мы падали семенем с птичьих колоколен
распускал свои нити город над этим звоном
полоскал бельё своих крыл дождливый грай
звали домой чёрные реки окон
не хотелось возвращаться
когда открылась дверь мы вышли в открытое море белым
лебедем
 
 
city
сеятель камни сеет в углов саду
ось равновесия сужают плоды мозга ромбические
квадратной тени на глубине солнце остывшее вытекшее
кристаллической фигурой лежит у ног лабиринта
людей течение острое
в дымке метафоры в каждом к ёзеф плывёт двуного
за ним двое в увесистой закреплённости предчувствия никнут
код приговора в формуле созвездий под безграмотной пропастью
дверей
улицы перевёрнутые безгласо плавая по неба морю беспомощно
вращают машин винтом
хронометры вынимает землемер из почв получаса
руки стержень колокола словно
безысходно свисают вдоль горя
нет и не было звона
смерть смыкает веки беззвучно у небесной бездны открытости
блистающей
 
 
вижу я как ищут друг друга руки в человечества прорве
заколочены окна окнами
взгляда распад между губ кровавых
волос пляска страшная на главе мерещащейся
влюблённости молнии
в микробном ужасе кашля вспышки цветов лиловых
прозрение
дрейф внезапный
изворот созерцаний
цветение липы забытьём как пронзённой
из шума прозрачности у превращения листвы будто странника
зазывания уже пройденный путь в обречённости оглядеть
прожить его заново
снова на зов ноги идут шагом серебряным
 
 
в суете свинцовые реки ада едва слышимы
когда плоть льнёт к земле быстротечно
и голос ужаса не сводит с ума очей пурпурную бездну
однако в час покоя особенно певуч детёныш ангельский у ног
недвижных
фантасмагорией грозы возрастающий
 
 
поезд плыл
я мы
ямы времени
чистый свет был водой над дном имени
пальцы на сумках как на островах спасения
рисовала видения смерть во будней взбунтовавшихся волнах
не видел глаз
тлели веки у пороха победоносного семени
и не было дрожи в высвобождения пламени
даже огня
 
 
колыбельная изнеможения
как же уязвимо обнажён свет одинокий внутри города
истаивает он бледной бездной у зари скончавшейся
судорожно ищет себя синева в созвездьях чёрных
полночь
оборотень стенной у ложа
день застыл на подкожном полотне
в тишине отразились его взоры непойманные
вдруг коснулись распахнутых в сумерках век их хрустальные
острые пальцы
ангелом месяц застыл у окна потухшего
пьют блеск его огненный жаждущие камни
тоска оборванных рук форму мира создаёт
в железных петлях дверей живёт её песнь
 
 
снова окрас исподний преобразился на лике смоляном
стая диких ладоней преодолевает робко ещё тёплое поле боя
уцелели проблесковые буквы в белой тьме
гонит их из-под удара знаков конник золотой в рыхлом луче
пишут ноты следы безглазые
их день воспроизводит глаголом неизрекомым
туман обмана зеркальный
дышит земли оборотень
в сквозняка и веры смеси мошкариный рой исчисляет вечность
над иконной марой пустота ополчающаяся
 
 
по солнечной волнистой дороге одинокая джонка моя плывёт
воды ветра прозрачны сегодня
о как серебрится под тяжестью понурого взгляда ясное дно
удобряют корни домов тайно люди в подземном метро
распускаются бутоны комнат
опыляют их рай слова из острых проводов
и жрёт мёд нажитого счастья шакалиное кодло под маской пчёл
кричит тишиной лист первый под снега чарующей белизной
 
 
мегалополис
заточение обувью
тоска ног от которой лемурия восстаёт
лёд и камни
крик покидает плоть чередой стен бесконечной
лист последний время держит
успеть бы нащупать ключи
по ту сторону двери ангел учит годзу сиоду поэзии крыльев
каждый раз в этот час от восхищения вдруг птицы взлетают
как будто летали давно
пишут письма мысли в деревню далекую
где лишь комья мхов живых поселились в сна мерцающем шатре
 
 
угроза в эпицентре глухоты
призыв к земле сигнализировать sos
за пределом словарей кричит на языке почвы гиперборея
наслаиваясь друг на друга растут вглубь грунта следы
не видят немыслимого сада слепые корни людей
умопомешательство колёс
пустое небо
мрамор фиксирует узоры облаков
колокол рта
бьёт язычок в нёбную просинь
недозвучие
 

Четыре стихотворения

Призрак

 
Снаявь. Снаявь.
Опиум вдоха.
Капля луны – чернонебая клочь.
Глазницы черепа – бессонница окон —
Бульварных химер бледная ночь.
Дожди в груди —
Пульс.
Трущобы счастья —
Голодный идол медных удач —
Великий расцвет золотого ненастья —
Рожа – город – священный богач.
Влюблён я. Влюблён я
В твоё дикое древо,
Где грёзы – листья – предсмертная дрожь,
Где блуду и святости мать – чрево
И дан поцелуй пуповине – нож.
Здесь правит Лукавый усладой столетней —
Неосязаем, но равновелик
Мгновенью,
Что к Богу возносит последний,
Однако свинцовый —
Спасительный крик.