Текст книги "Вне рубежей"

– Tu – Domingo. Tu – Segunda-feira. Tu – Terca-feira.[67]67
  «Ты – воскресенье. Ты – понедельник. Ты – вторник» (порт.).


[Закрыть] Ну вот и все. А теперь:

– Atencao! Avante, siga-me![68]68
  «Внимание! Вперед, за мной!» (порт.).


[Закрыть]

Суевериям – низкий поклон. У нутра, под изначальный шаг, завсегда припасено околошекспировское, вопросительное «Грядет судьбы сюрпризов ожиданье?». На второй шаг – ответ: «Пошло оно все на…!» Вот так и пошло все дальше, шаг за шагом, но ближе к кусту, за которым лежал убиенный гонец.

Через десяток метров понял, что с эффектом академика Павлова переборщил. Во-во, с тем, который активный отдых и нервишки успокаивает под физкультуру. Лямки аж трещали на ходу, вещмешок тянул назад и заставлял горбиться, плюс приземляющие дубина с машиной и прочее. Удел носильщика – дискредитация в глазах подчиненных аборигенов, но шустриков перегружать – себе дороже. Им академик Павлов при нервных передрягах противопоказан – вызывает аллергические реакции с обратным эффектом. А лечить надо и срочно. Трофейные декстроамфита-мины с кодеинами тут вряд ли помогут. Нужен стресс.

Еще пара-тройка шагов.

Солнечные лучи, пробивая густую траву, подсвечивали останки бледно-коричневого пергамента кожи на лице. Естество невзрачного процесса разложения ускорили муравьи, подстегнутые жарой. За какой-то час он неузнаваемо изменился, и стало немного не по себе от скоротечности происходящего где-то совсем рядом – за гранью мертвого безмолвия.

Абсурдно утверждать, что незнакомцы, ушедшие за грань, визуально притягательны для психически здорового человека. Тем не менее это так. Мы вынуждаем себя взглянуть, схватываем детали и, пусть подсознательно, но примеряем предложенный к осмотру антураж Госпожи. При соответствии роста, веса, пола, возраста и цвета кожи возникает своего рода резонанс – мысль, которой трудно противостоять. В зависимости от обстоятельств попытка противления порождает новые, подобные мысли, и нервный срыв не за горами. Прибавьте к этому предварительную укомплектованность ужасом…

Гонец остался позади. Шаг за шагом трава набирала зелень, теряла в росте, а в ветках здешних деревьев скво-речник[69]69
  Мина-подвес.


[Закрыть] не спрятать. Кроны высоки, разлаписты, просматриваются, и я, было, вздохнул, но посетило не менее трогательное озарение с явным холодком у затылка: ведь шустриков может закоротить окончательно…

Трое. В полном ажуре по части железа. За спиной.

Экспериментатор хренов… Не торопись… Спокойно… Остановился. Пока оборачиваться ни к чему. Сзади должны продублировать стоп. Шелест травы затих – они выполнили и ждали. Теперь можно взглянуть… Аккуратно…

Первый, примерно в четырех метрах, просеивал округу внимательно и осмысленно – без натяжки и глазной беготни. Второй – спокоен, поймал взгляд, но глаз не отводит. Оба – в норме. Замыкающий – возле гонца, на примерке антуража, но он – всего лишь третий. Вот теперь вздохнем – и тьфу-тьфу-тьфу. Вперед, к желанному и ненавистному.

Упрятав от солнца, буш имел обыкновение сваливаться на голову, поскольку необходимость щуриться отпала, и человек слегка обескуражен иными зрительными образами, предвкушает расслабленность и облегчение. Судьба любит жалить в такие моменты. Всего лишь секунды частичного ослепления, а точнее – потеря общего восприятия. Эти секунды ждешь, и очень хочется, чтобы ожидание подвело.

Я замедлил шаг – дал глазам привыкнуть, а голове поплотнее усесться на своем привычном месте. Секунды тянулись и, наконец, ухнули в преисподнюю – случился желанный обман, и буш принял, одарил заботой, поделился трепетным и утонченным благополучием, ласковым и полнокровным. Приоткрылись тональности сочной зелени и четкая, всегда абсолютная гармония теней, огрехи которой указали бы на чужеродное присутствие и были сокрыты в тех самых секундах. Прямо-таки эффект газеты «Правда» из типографии «Ассошиэйтед Пресс», в унисон с повадками незабвенной тещи.

Резерв – тридцать две минуты. Шаг за шагом в пышном, наполненном цветущей жизнью убранстве напоминали о повсеместной напичканности почти трехкратной порцией железа, свисающей на лямках и ремнях, увесисто покачиваясь-попрыгивая в такт. Калаш норовил сползти с плеча. Тяжеловесную дубину РПК пришлось устроить в руках еще на первый шаг. Копыта не лыком шиты и проперли бы с полсотни километров, да вот уже завалило мимолетное облегчение в прохладце буша, а заодно и устоявшееся психомоторное «наплевать». Весьма прискорбное отношение к житухе в целом и к себе в частности распространялось с ужасающей быстротой. При этом совсем не помешало бы заняться насущным и подумать о выборе позиции – выжать из окружающего хоть какое-то преимущество. На карте имелся небольшой уступ горизонтов – к нему и направлялись. Уже почти съели дистанцию, но пока – лишь ровная, откровенная земля, сомкнувшаяся зелень вокруг и сиротливые, встревоженные птицы. Все быстрее углубляясь в сумрак однообразия флоры и негатива, чуть было не прозевал позитив.

Впереди нарушился порядок крон. Через прорехи на полусонный, обездвиженный мир тишины свалилось солнце. Ветви расплескали потоп, и обессиленный свет не ослеплял, а всего лишь указывал. Вот он – уступ.

Отмахнул шустрикам: ждать. В бинокле – высотка. Приутюженная, без складок, дрянная и гладкая – высоткой-то не назовешь. Так себе, нечто приподнимающееся над последующим участком местности. Но с вариантами – полный абгемахт, и придется гнездиться здесь.

До боли знакомая всем штангистам и домохозяйкам беда покинула вместе со сброшенным на землю тяжеленным кошмаром. Перевел дух. Вымокшая спина приятно холодила, и пот перестал лезть в глаза.

Относительный простор после чащобы – не есть хорошо, и оттого заосторожничал, огляделся, не спешил выходить, а уже потом присел неподалеку от излома высотки. Тут-то она и очаровала. Не линия Маннергейма, но хоть что-то. Вниз уходил небольшой склон, лежал ровно, просматривался. Трава на нем низкая, и кустарник с деревьями в пору – совсем редкие. Фланги удобоваримые: левый в сквозную редколесицу упирался, правый погуще.

В общем, по высоте и обзору – преимущество. А еще объявилась убежденность – ночные, нечеткие следы на траве. Они отходили этим же маршрутом. Вседозволенность и безнаказанность – их местная норма, потому вопреки общепринятому вернутся так же. Долговременная роль хозяев положения совратит любую, даже самую наипедантичную аккуратность. Да и зачем искушать судьбу? Маршрут проверен – мин нет, к тому же – фактор времени.

Окапываться вот только не будем, хотя в запасе еще полчаса. Рыть быстро несовместимо с рыть тихо, а очень бы даже не помешало – встречать-то их, судя по всему, во фронт придется.

Толчки крови в висках, наконец, стихли, и воцарилась чистота тишины, не опороченная ни небом, ни человеком, ни их творениями. Чтобы задавить безмолвием, буш тщательно и умело скрывал даже шорохи миниатюрной жизни, копошащейся где-то по соседству. Была в этом всем какая-то смесь ожидания и тоски. Навязчивое состояние, словом. Дабы избавиться, замурлыкал себе под нос первое попавшееся:

 
А еще тебе желаю, трам-пам-пам, товарищ мой. Если смерти, то…
 

Замер… Рифмоплеты, едрит! В срочном порядке сменил репертуар. Сбацать что-нибудь из опереттки?.. «Мистер Икс» и без того нешуточно тосковал, а «Сильва», точнее, Бони – это бесстыдное и целенаправленное издевательство. Пришлось обратиться к задушевному:

 
…Мы хлеба горбушку – и ту пополам…
 

Все в том же полуприсяде я сдал на пяток метров назад, к паре подходящих деревьев. Откинув сошки, установил РПК возле ствола потолще и прилег рядом. Неплотно сбитые кроны над головой микшировали свет с тенью, создавая некое подобие маскировки при частичной солнечной засветке с тыла. Увиденное вполне удовлетворило, хотя кустарник спрятал дальнюю часть левого склона, то есть одного шустрика необходимо определить туда.

«Встречаем во фронт… По-другому не выходит. Вообще-то, в этом изюмина есть – сразу не просчитают и удар с фланга будут ждать. Секунд пятнадцать-двадцать можно выиграть. Основное – грамотно принять на опережение, и тогда – классика: после первого контакта сразу рассредоточатся елочкой, затем назад, линию сформируют, маневр вправо – и уже вперед их человечек пойдет. Вон там. Броском пойдет, в подъем, по кустам, метров тридцать. Не ахом, так прахом? Мечтать не вредно, ребята. Если даже прикроете его плотно, то добежать все одно не дам: позицию-то уже сменю – ищите-свищите, и положу вашего прыткого, а то и двоих.

Вот в таком ажуре, с надеждой на правильный выбор точки для пулемета и успешно дистанцируясь от иллюзии мертвенной мощи вокруг, я совершил очередное расстрельное преступление – оставил РПК. Прихватив родимый калаш, споро отполз назад и перекатился вправо. Снова огляделся. В нескольких метрах топорщился куст – там придется обосноваться ненадолго, на период «ищите-свищите».

Гранатами смогут достать, конечно. Но муторное это дело – из положения лежа, вверх. А кто ж встать-то даст? Зато мы гранатами поработаем, чтобы охоту нахрапом переть отбило.

Прервав песнопения, прислушался к бушу, который тут же укутал в первозданный и абсолютный вакуум тишины. Подождал с минуту, но ничего нового не обнаружил. Вставая, оттолкнулся от короткого ежика травы. Под ним оказалась теплая, податливая земля, и ладонь сохранила ощущение ее умиротворенности, никчемной, даже неуместной и раздражающей. Чертыхнулся с горькой усмешкой. Отряхивался уже под прокофьевский авангардизм:

 
Луна, словно репа, а звезды – фасоль, Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль.
 

На беспокоящем правом фланге частокол деревьев образовал небольшой островок – естественный и удобный схрон для оставшейся пары из нашего войска. Прилегающие к частоколу кусты давали возможность скрытно перебазироваться к парочке на усиление или даже обосноваться там, если ржавые пойдут на дальний охват с фланга, чего и следовало ожидать во втором акте – после того, как выявят наш размер и потенцию.

Решатся на охват, верняк. Нас просчитать – дело плевое, как ни кланяйся. Но делиться-то им уж никак нельзя, потому что потери, и день на дворе, и не знает их бог, какие дивизии с армиями к нам на выручку спешат. А мы по обстановке рассудим – или на запятую, или отойдем. Так что повоюем еще, хлопчики. Повоюем… Здесь бы знак восклицательный поставить, но слегка погрустневший и с придыханием, а пунктуацией такового не предусмотрено. Жаль…

И время куда-то запропастилось…

Грузные стрелки часов сошлись, сомкнулись и будто бы замерли в интересном положении. Лишь одна секундная устало и нервно ползла по кругу, не оставляя тщетных попыток сдвинуть настолько же призрачную, насколько неподъемную тяжесть.

Бытие медлило, оказавшись в чьей-то ленной узде. Происки мирового империализма? Отнюдь.

Обыкновение играть со временем – прерогатива Госпожи, предвкушающей очередную премьеру. Труппа театра абсурда уже приглашена на сцену, и вскоре прозвучит: «Занавес!», а чуть погодя – «Тушите свет, ребята!». Пока же ей приходилось довольствоваться забавами, соблюдая незыблемый закон жанра: дать актеришкам в полной мере постичь сущность ожидания действа и тем самым превознести одну-единственную человеческую ценность безотносительно к истинам. Абсурд не подвластен истинному, существует вне и нетерпим к разумному с его извечным «Ради чего?». Здесь правит страх…

Тем не менее время кое-как текло, и я вернулся к своему жиденькому войску, вновь застигнутому в непрестанной борьбе с земным притяжением. Поскольку на данный момент пятая точка опоры использовалась всем личным составом, то определить победителя не составило труда, по поводу чего у меня уже выработались некие стандарты поведения: характерная мимика, жесты, беззвучная, но доступная даже под бородой артикуляция рта касабель-но упоминаний шоколадной матушки, а также остальных предков аж до четвертого колена.

На этот раз войско возобновило борьбу поснорови-стей, да и собственная реакция на увиденное отличалась. Вяло пригрозив кулаком, я принялся за вещмешок.

Лямочный хомут на горловине никак не хотел поддаваться, норовил сломать ногти, но наконец отпустил. Ожидая подобного сопротивления и от удавки, второпях нерасчетливо дернул за ее конец. Узел легко развязался, веревка не препятствовала и вместе с кулаком въехала под челюсть. Зубовный стук – мелочи, но язык прикусил.

Солоноватое тепло растеклось во рту. Наблюдая, как на физиях войска разгорались белоснежные оскалы удовольствия, нутряная злоба не заставила себя долго ждать – поднялась, захлестнула. Изливать ее было некуда, не на кого и незачем. Пришлось терпеть и переваривать вместе с болью, забравшись в вещмешок.

Внутри, на вершине, примостился патронный цинк с узээргээмами наизготовку. Вынув и отставив его в сторону, я вывалил часть содержимого под ноги. Зеленые болванки эфок и эргэдэшек со свинченными пробками посыпались в траву, поблескивая новенькими боками и глухо цокая друг об друга. Пачки патронов вместе с сороками[70]70
  Магазины РПК.


[Закрыть] остались в вещмешке.

Шустрое войско наконец занялось делом. Пара Воскресенье – Понедельник (далее Воскредельник или Поне-сенье) винтила запалы, а мы вместе со Вторником и облегченным скарбом спортивной ходьбой направились к кромке чащобы. Необходимо было ставить левый фланг и заодно обоезапашивать остальные точки. Время не поджимало, но вдруг понял, что теряю рабочий настрой.

Мир вещей утратил свою значимость за каких-то пару минут. Удивительно. Кроны уже не озадачивали определением угла метания гранат. Стволы деревьев не беспокоили явной пулепробиваемостью. Игра зелени и света не ассоциировалась с маскировкой. Наплевать было и на складки местности в плане точек и применения Ф-1[71]71
  Серия гранат.


[Закрыть]. Земля выглядела иначе – не как мино– и следосодержащее плюс рикошетирующее.

Милосердная, щадящая жара и покой, а в нем – давно позабытый вкус жизни, позволивший видеть гармонию сплетенных ветвей, необыкновенно изогнутые, утонченные формы деревьев, девственный глянец ярко-зеленой листвы в паутине змеиных тел бесчисленного множества лиан и вьюнов, устремленных ввысь, к свету. Радовали сердце беззаботно разбросанные, причудливые островки солнца на кустах, в траве, на стволах деревьев, на земле у корневищ, покрытой чем-то сродни синеватому мху. Умиротворенное, обездвиженное царство теней пленяло неземным очарованием тишины… Откровенной, чистой… От лукавого буша…

«Манил усладой глас сирен…» Але, Одиссей, совсем рехнулся? И я целенаправленно прикусил и без того болевший язык – это поспособствовало быстрейшему возврату к работе.

Потенциальная опасность левого фланга на первый, да и на последующие взгляды, не нуждалась в особом внимании. Перед глазами лежал широкий, открытый, уходящий плавной дугой влево склон, кое-где утыканный высокими, но единичными деревьями с громадой распластанных крон и слишком низким кустарником. Дальше уже вовсю бесчинствовало солнце. Зелень бушевала через пару сотен метров в отдалении.

Однозначно и без но: ржавые сунутся сюда только в случае массового психического катаклизма. Буквально все слева и даже дальняя часть – аж до чиста поля, с которого нас и принесло, – просматривалось и простреливалось с этой стороны высотки. Обзор впечатлял, а с позиций противника был не настолько хуже, чтобы искушать судьбу. Поэтому выбор наиболее подходящей точки для наблюдения и – чем черт не шутит – обороны левого фланга осуществлялся планомерно, с осторожностью, то есть на моем пузе, пока вещмешок и Вторник сторожили друг друга на границе зарослей, по соседству.

Вторник. Пусть будет так. На имена-фамилии память хромала всегда, хотя этого парня я знал давно, почти с момента появления под местным солнышком. Низкий угрюмый боровичок откуда-то из северных провинций. Он один из первых среди стартовой партии новобранцев распрощался с пресловутой трубой – непробиваемым ступором, который заложен природой в каждого. Пробивное упражнение бесхитростно. Окоп полного профиля. Внутри – шустрик с тщательно разжеванной задачей: наблюдать обстановку. Не высовываться по плечи, иначе пуля в лоб. Ведут огонь по пробиваемому из положения лежа, с пятидесяти метров. Вот и получается, что, увидев, откуда произведен первый выстрел, и прочувствовав нутром «цвырк» над головой, обстановка для испытуемого замораживается. Вам остается, изредка постреливая, проползти по дуге и зайти хоть в полный рост с фланга, вплотную к окопу – он не заметит, моля своего бога и посматривая в обретенную с перепуга стационарную воображаемую трубу.

Вопреки устойчивому местному стереотипу, Вторник распрощался с трубой на второй попытке и пошел потихоньку в рост: уже и плакаты с трофейными тетками в карманах водились, и расческу Жорину спер, к тому же пулеметчик, но на этот раз безлошадный. РПК – это мое.

Доходчивые ориентиры и лежбище с возможностью скрытного наблюдения при визуальном контакте отыскались быстро. Я оглянулся назад, распознал в зарослях неотрывно глядящее округло-черное и поманил пальцем. Зелень почти не шелохнулась. Полз он сравнительно шустро и аккуратно: задница не дыбилась, подсумки сдвинул на спину, калаш перед собой на предплечье, как влитой. Молодец, словом. Подумал, что надо бы ему пару сотен патронов дополнительно выделить, но передумал. Суетливо чересчур с мешком туда-сюда. Ни к чему это, не к месту.

Он прилег рядом и приподнял голову – как учили, боком, чтобы осмотреться. Страх в глазах пока не бесился. Я указал ориентир, ограничивающий его сектор справа. Повел ладонью влево, до чиста поля, и дал понять, что это на потом. А до команды – наблюдение по всему фронту. Вторник не спеша переварил навалившиеся заботы, кивнул, продублировал руками и начал обживать точку.

Шептаться здесь – неуважение к планиде, потому и не пристало, хотя не сразу. Не смотреть, а видеть. Не слушать, а слышать. Применять сигналы оповещения, выполнять команды управления – шустрики руководствовались данными и рядом других положений неукоснительно, так как они давно вызубрены, затем привиты, в ходе чего забиты до глубины родственных чувств и ощущений, параллельно с «обживать». Нет, не «выжить». Именно, «обживать». Установка «выжить» не прозвучала. Зачем? Ее без бинокля видно, а необходимо проникнуться, но – не довелось.

Хоть и натасканные должным образом, и пробитые, и нюхнувшие, а все еще фанера…

Ободряюще ткнув в плечо фанерный левый фланг, я поворотился в тыл и отбыл, продолжая бороздить пузом травку и морщась от укусов местной членистоногой живности, вольготно блуждающей по бокам и пояснице. Для душевного комфорта при целостности мироощущений не хватало лишь змей, тьфу-тьфу-тьфу!

Отчесался только в зарослях, уже приняв вертикальное положение. То ли муравьишки потревоженные набезобразили, то ли еще какая нечисть, но зудело – будь здоров. Подхватил мешок и к пулемету. Не сперли?

Не сперли. И даже… На исцарапанном, облезлом и почерневшем ложе РПК восседало нечто божественное. Поигрывая перламутром крылышек, изумрудный ангел со снисходительной ехидцей взирал на меня, то есть на перемазанное сажей, бородато-пятнистое чудо-юдо, которое согбенно копошилось по соседству, почесывалось и суетливо зыркало по сторонам. Видимо, мириться с беспардонным попранием прав на одиночество местным божествам надоедало, поэтому, проковыляв к затыльнику, ангел взмахнул крылышками и был таков.

Завистливо проводить его взглядом не удалось. Мало того, что поясница уже не просто зудела, а горела синим пламенем, так еще и что-то металлически бряцнуло за спиной, в прорехе зарослей. Оттуда показались две пере-пуганно-оправдывающиеся физиономии Воскредельни-ков, самовольно покинувших насест по одному их Богу известной причине.

Вытаращив глаза, я метал громы и молнии. Немые, но с сурдопереводом. Справно, хотя и без желания… Постольку поскольку… Сюрпризы уже доконали. Поэтому и не обратил внимание на нечто, едва теплящееся. Недосуг было, но видеть эти рожи – тем более. Отвернулся, сплюнул и вскользь прошелся взглядом по фронту. Тут оно и посетило – странное ощущение узнаваемости происходящего. Сходство с чем-то, уже имевшим место быть, прозябающее в закутках послужного списка.

Ёлы…

Повернулся к лежащему в десятке метров слева Вторнику и бездумно уставился, перекипая. Из-за кустарника была видна лишь его верхняя половина, которая на удивление беспокойно ворочала головой. В течение секунды или двух ничего не происходило. Затем чуть выше травы появилась его рука. Растопыренные черные пальцы несколько раз сжались в кулак: «Наблюдаю движение на удалении. Классифицировать невозможно».

Уже распластанный, с недовольной укоризной, мол, рано ж еще, я отмахнул Понесеньям. Те, слава Богу, по-тихому забились в кусты. Вторник показывал сейчас куда-то не в ту сторону – к черту на рога, влево, и, должно быть, следил за мной – ждал команды. Выпростав к нему обе руки, я ткнул кулаком в ладонь: беру наблюдение на себя, не дышать. Команда прошла, поскольку его голова и рука исчезли в траве, а я аккуратно пополз к излому высотки, заодно пытаясь определиться с помощью уматеренного орудия оптических пыток, что ж там такое свалилось на наши головы.

Солнце беспрепятственно жарило землю примерно через полсотни метров в той стороне и далее. Вакханалия света выбелила цвета, смазала контуры, привнеся в пейзаж отменную толику раздолбайского абстракционизма. Оттого-то не сразу, но, наконец, увидел. И главное, понял, что отправная база планирования – наши возможности, а никак не реалии – полетела в тартарары. Хотя… Исходить из вероятия того, что здесь работало две или даже три группы противника, равносильно самоубийству: заела бы очевидная невозможность противостоять. А так вроде бы и не очень пугающе. Самообман? В некотором роде – да. Мозги с возу – сапогам легче.

Не пренебрегая азами маскировки, на самом краю буша, у чиста поля, на коленях, по пояс в траве расположился хомо сапиенс. По окрасу – ржавый и, по всей видимости, лоб группы. Изучал обстановку где-то в солнечной дали, слева, и поэтому предоставил к осмотру профиль – во всей красе: с засученными рукавами, в перчатках, обветшалой панаме, со спецсидором за плечами. Белый, небольшого росточка, крепко сбитый, почти без камуфлы на загорелой коже рук. Избегая бликов, он перехватил окуляры бинокля спереди, но осторожничал не так чтобы уж очень.

Живых ржавых лицезреть до сей поры не доводилось. Первое впечатление слегка развеяло выпестованный образ призраков буша. Невзирая на солнечную феерию, прямо отсюда, с дистанции в пару сотен метров, можно было бы запросто навертеть ему запасную дырку под панамой. Воображение способствовало здоровым желаниям и стремлениям по ситуации, хотя особенной радости…

А почему бы нет? Валю этого – и все на ушах. Пиреш слышит погромых, снимается на исходную – начинаем отсчет. Минут пятнадцать в дороге. Пока эти разберутся, пока то да се… Идиллия, кабы не одно но: мы не сможем одновременно работать две группы… Есть вторая группа. Точно есть. Ежели б без второй, то не торчал бы этот эксгибиционист, как на Илиа[72]72
  Коса с пляжами в Луанде.


[Закрыть], чуть ли не в носу ковыряясь.

Нельзя было их трогать. Дистанция и явное присутствие второй группы по фронту позволяли полевым свободно и без задержки пройти к нам в тыл: крюк по кромке – и жди у себя на плечах. То есть уходить нам пришлось бы в любом случае. А некуда, потому как фронтальные уже где-то рядом и как раз на добивание поспевали.

Так что решил фронтальную группу встречать по полной программе и без головной боли с тыла хотя бы секунд на двадцать-тридцать, а уж потом по обстановке…

Страх не торопился, лишь вяло растаскивал драгоценный скарб хладнокровия по каким-то тайным сусекам, поплескивал вдохновенным адреналиновым потопом на пламенный мотор, от чего ритмично и гулко долбало в голове, слегка искажая реальность. Но зуд в пояснице исчез, а о любви не просили. Экзотическая и самодостаточная стряпня в поджилках не удосужилась побеспокоить моего внутреннего зверюгу, что странно. Словом, дозволено потихоньку жить, чем и занялся: разок обратился к Богу за снисхождением, затем традиционно помянул черта по матушке и вернулся к делам праведным при избытке мотиваций а‑ля «на благо и во имя», но опять же – по матушке.

Окружение эксгибициониста пополнялось. Из кустарника появился еще один и присел чуть впереди. Манеры, грация и стать с некой едва уловимой претензией «Julle maatjies kan my ma se tiete taai»[73]73
  «Глядя на всех вас, ребята, у моей мамы сиськи набухают» (африкаанс).


[Закрыть] указывали: определенно старшой. Оттого и сидор не слишком пухлый – все как у людей.

Он уже неторопливо изучал местность – справа-налево, то есть от нас к полю. Изобилие биноклей выдавило обыденное «Хорошо живут, суки».

Я поджался к земле во избежание очередных сюрпризов, но продолжал наблюдать за ржавыми, фронтом и вообще, а заодно нащупал позади-справа крышку ствольной коробки РПК, затем переводчик огня и удостоверился на всякий случай, что находится он в правильном положении – вниз, до упора.

Командирский осмотр ландшафта вскоре миновал наш ареал обитания, пошел-поехал дальше. Явного беспокойства не выказывалось, и я решил пошарить взглядом в кустарнике за их спинами, но так ничего и не углядел. Где-то там в готовности к прохождению открытого участка сконцентрировались остальные. Скоро они окажутся у нас в тылу, а до появления передового дозорного фронтальных оставалось минут пять-шесть.

Одни – в тылу, другие – с фронта. Ну и чудны же дела твои, товарищ соцреализм.

Увлекая за собой остатки времени, секунды неумолимо обретали цену и скоротечность. Обычно сухие и шершавые ладони покрылись препротивной влагой. Жизненные ухабы слегка потряхивали, но в пределах нормы. Глубоко вдохнув, медленно-медленно выдыхал, напрягая все мышцы.

А делать чего-то надо… Не прекращая наблюдения, я показал кустам позади кулак с оттопыренным вверх большим пальцем: гранаты. Затем попытался изобразить этой же рукой не входящее в номенклатуру команд «Где?».

Подождал, обернулся, увидел обоих. Точнее, оба лица рядом, в прорехе зарослей. Перетянутые улыбки, в глазах плясали черти, но калаши пока не потеряли. Каждый протягивал ко мне руку с гранатой, похоже, из собственного БК.

Я… не… злюсь…

Пришлось ползти к ним для популярных разъяснений.

– Onde estao os granadas de meu saco?[74]74
  «Где гранаты из моего мешка?» (порт.).


[Закрыть]

– Ali[75]75
  «Там» (порт.).


[Закрыть], – понесенные одновременно махнули рукой назад.

Внутри заклокотало… Прошипел:

– Vao trazer todas as granadas. Por aqui[76]76
  «Тащите все гранаты. Сюда» (порт.).


[Закрыть], – ткнув пальцем в землю у них перед носом, развернулся и пополз обратно.

Ресурс тайных плевков с матерщиной подысчерпался, хотя сзади началось активное перемещение тел, но в рамках приличия – без характерных звуков волочения пустых бочек по гравию.

А в солнечной дали у кромки мало что изменилось. Лоб, оторвавшись от бинокля, демонстрировал затылок, внимая командиру. Вероятно, я ухватил заключительную фазу плодотворного диалога. Занятие это весьма скоротечно. Секунды. Командир вдруг поднялся во весь рост и не спеша направился к своей пока невидимой группе, запихивая миниатюрный бинокль в нагрудный карман. Через пару шагов он скрылся в зарослях. Тем временем лоб перебежкой выдвинулся вперед, в тенек, и продолжил наблюдение степных просторов. Вот только ракурс поменял – теперь анфас, но спиной.

Получалось, что достаточное условие мирного существования на отдельно взятом участке суши для них налицо. То бишь пространство удовлетворяло. Если бы хоть захудало-шустрый взвод был под рукой, тогда и об их всеобъемлющем физиологическом удовлетворении помечтать не грех. А тут…

Я… не… злюсь…

Достаточным пространством они владели, но необходимым временем – вряд ли. Вставать на ожидание визуала с фронтальными им не резон, и это очевидно. Есть дисциплина взаимодействия при обеспечении безопасности сопряженных флангов, жесткий график следования и, в конце концов, точка сбора – где-то позади нас, возле опушки. На данный момент полевым топать до нее две дистанции фронтальных, и пора трогаться – их время жмет.

По большей части нутро переключилось на встречу с фронта. Я уже подвинулся назад, приложился с любовью к дубине[77]77
  РПК (ручной пулемет Калашникова).


[Закрыть], достал из подсумков и аккуратно, рядком разложил гранаты. Подогнул усы на запалах для повышения скоростных эксплуатационных характеристик карманной артиллерии и дурел потихоньку дальше. Кис в извержениях желез внутренней секреции, доглядывал за левым флангом, машинально терся бородой о затыльник пулемета в периодике процесса безуспешной настройки «усройсва» наблюдения. Потом, не подумав, сунул в зубы стебелек какой-то произрастающей рядом дряни с жуткой, вяжущей горечью. Щека чего-то снова задергалась.

Сзади, от прорехи, долго и нудно шипело. Нет, не гады ползучие, коих бы вовек не видеть… Хуже… Балбесы, выполнив архисложную задачу, пытались привлечь внимание к результатам своих героических усилий. И цинк, небось, пустой притащили…

Шипеть не переставало, а полевые наконец-то разродились проходом. Мысок зарослей на краю поля исторг первого. Слава Богу, без мин и минометных причиндалов. Простенько: стандартная экипировка, сидор, калаш. Присев, в течение нескольких тягучих мгновений он отслеживал реакцию лба. Тот заметил, сразу снялся с насеста на маршрут и исчез в зелени. Первый пошел. Легко, мощно, уверенно, не утруждая себя изучением округи. Слегка пригнувшись для приличия, перебежал голое и пропал.

Второй с MAG[78]78
  Пулемет


[Закрыть]… За ним старшой в паре с радистом… Замыкающий… Гранатомета нет. Снайпер в группе не шел, но он, скорее всего, с фронтальными… Продолговатая громоздкая коричневая коробка плюс к УКВ-рации в поклаже радиста… Это ж КВ-связь…

Чувства смешались. Странно, ненависть отсутствовала. Мимоходом промелькнуло уважение к высококлассной, очевидной школе. Новая, стылая порция страха в мятущемся хламе эмоций отыграла где-то в подбрюшье, скользнула вниз, заставив проникнуться-приголубить. Я – твой… Я – рядом… Вроде отпустила.

Зачем им дальняя связь?

Шипение за спиной незаметно прекратилось: или шустриков сморило, или внимание в секундной отключке. Мысль нудно и тупо раскатывалась, не понимая или не желая верить в причину перехлестнувшего через край и едва упрятанного страха.

Габариты приемопередатчика указывали на возможность непосредственного радиообмена с центром связи HQ SADF в Каприви[79]79
  Полоса Каприви (англ. Caprivi Strip, нем. Caprivizipfel) – длинный узкий выступ территории Намибии, которая простирается на 45O километров от северо-восточной оконечности основного массива территории страны к востоку к реке Замбези.


[Закрыть] без промежуточного подхвата с воздуха, что не сообразовывалось с задачами язычествующих топографов, а являлось прерогативой глубинки[80]80
  Глубинная разведка.


[Закрыть].

Как правило, при ведении такого рода разведдеятель-ности имел место временный базовый лагерь, и решение тех или иных задач осуществлялось выходами отдельных групп, но, увы, только uns patetas[81]81
  «Полные олухи» (порт.).


[Закрыть] потащили бы с собой на работу КВ-станции. А тащили же.

При существовавшем обыкновении предлагать вариации в плане увеличения продолжительности ведения разве-допераций, огневой мощи, оснащенности и численности глубинка симптоматична для готовящихся крупномасштабных диверсионных, а скорее наступательных операций, но это ни в коей мере не услаждало стратегическое самолюбие ввиду приоткрытых вражьих планов. Наоборот, расплодились сугубо тактические мысли, которые в череде сегодняшних ошибок и ложных выводов сформировались в одно-единственное трезвое откровение: я тщательно спланировал и собирался осуществлять в данный момент самоубийство.