Текст книги "Улыбка сатаны"

– Они просто стали терпимее.

Когда Андрей и Динака вышли на площадь Святого Александра, они остановились перед величественной громадой храма.

Над церковью возвышались пять куполов. С восточной стороны полукуполами апсида, по бокам, в один ярус, перекрытые сводами нефы. Оконные проемы были увенчаны арками и каменными плитами с крупными отверстиями. Огромные, сделанные из бронзы, двери украшены накладными рельефами, орнаментальными розетками и бордюрами. От одного взгляда на храм возникало впечатление мощи и силы.

– Храм Александра неотступившего, – сказал Андрей.

– Никогда не слышала, – разглядывая купола сказала Динака.

– В 1470 году жил в нашем городе великий ученый Теодор. Народ дал ему прозвище – простодушный. Теодор был очень умный, образованный человек. Философ, механик, химик, богослов. По утрам в церковной школе учил детишек которые постарше. Вечерами, в своей лаборатории, придумывал разные снадобья, механизмы. Помнишь у реки остатки каменного фундамента?

– Помню. Разрушенная башня.

– Это была не башня, а мельница. Теодор сконструировал ее по просьбе мэрии. Река у нас, сама видела, не шибко быстрая. Но Теодор добился того, что и муки она молола больше, чем другие мельницы, и помол у нее был мельче. С этой мельницы и начались злоключения Теодора.

Жил в наших краях один князек. Все у него было, кроме славы. А славы ему о-очень хотелось. Вроде бы неглупый был князь, торговые дела у него хорошо шли, и как государственный деятель неплохо себя проявил – король любил его с посольством посылать. Но славы ему хотелось не как политику, а как механику. Вот и пришел он к Теодору, когда тот мельницу строил. Мэрия на строительство денег выделила немного, наш город в то время был не самым богатым. Пришел князь к механику и говорит: “Давай мельницу вместе строить. Я, конечно, в механике не так одарен, как ты, но зато связи имею великие. Поговорю с влиятельными людьми, они и увеличат расходы на мельницу. А нет – я и к королю могу постучаться. Мы же для себя ничего не попросим, да и лишнего не возьмем ни гроша”. “Зачем же тебе это нужно?” – спрашивает Теодор, хотя уже догадался обо всем. – “Король узнает, что мы не стяжатели, – ответил князь. – Скоро городские стены перестраивать будут. А кому, как не нам с тобой, это дело доверить. Уж я все в лучшем виде организую. Ни поставщики, ни каменщики лишнего не попросят. И городу хорошо, и нам с тобой почет”. “Ты так и не ответил, – сказал Теодор. – Зачем тебе это нужно? Выгоды никакой. Забот у тебя и своих хватает. Почет и слава тоже есть”. “Что деньги, что почет, – вздохнул князь. – Мы умрем, вместе с нами и слава, и почет уйдут. А городские стены на века останутся. Вместе с ними и имена наши. Вот где почет. Та слава хороша, что в камне запечатлена. Ты подумай, – говорит князь. – А я тебе помогу и с папским престолом дела уладить. В который раз уж следователь приезжает. Что ты за снадобья готовишь, да и уж не Сатана ли тебе нашептывает, когда ты механизмы придумываешь. Такие вопросы костром могут кончиться”.

Теодор ничего не ответил. А князь решил, что дело уже в кармане, и поехал договариваться с королем о городских стенах, мечтая в дороге, как потомки в веках прославлять его будут. Вскорости, военный советник короля отправился объезжать королевство с инспекцией. И, конечно же, заехал в наш город, чтобы на месте посмотреть, как обстоят дела с городскими укреплениями и что предстоит перестраивать. Про таланты Теодора вся страна знала. Вот и пришел к нему советник обсудить, где тот думает стены выше поднять, а где толще сделать. Тут-то он и узнал, что Теодор даже и не помышлял строить городские стены. “Как же так? – спрашивает советник. – Князь уже всему королевству рассказал, что он вместе с тобой строит мельницу для города. А после нее вы возьметесь за городские стены”. “Не строит он со мной мельницу, – ответил Теодор. – Да и не к чему мне это, я и сам справлюсь”. “Значит, и стены ты один будешь строить?” – спрашивает советник. “Я не обучен возводить военные укрепления, – ответил Теодор. – Будет нужен мой совет – помогу, если смогу, а чтобы все на себя брать – не по уму мне это дело”. “Да как же так? – спросил советник. – Король доволен, что ты будешь строить укрепления одного из важных городов. Разгневается оч, узнав что это обман”. “Сожалею, – сказал Теодор, – что так все получилось, но я ничего никому не обещал и меня во лжи уличить нельзя”.

Скоро все королевство узнало, что князь солгал. А тот всеми святыми клялся, что договорился с Теодором, они уже не раз выезжали стены осматривать. И он не может понять, почему Теордор отказывается. Появились и именитые свидетели, которые подтвердили, что знали о договоренности между Теодором и князем. А сам князь уже не первый год добивается перестройки городских стен. О безопасности города беспокоится.

– Вот подлец какой, – не выдержала Динака.

– Да нет, говорят, он человек неплохой был, – сказал Андрей. – Просто искушение славой… жажда славы однажды верх взяла.

– А причем тут “Александр неотступивший”?

– Через полгода после того случая по старым делам Теодора от инквизиции новый следователь приехал. Доказать связь ученого с Сатаной снова не получилось, а вот жизнь Теодору испортили окончательно. Лекари перестали ему заказы на снадобья давать, ремесленники его дом стороной обходили, в школе появляться ему запретили. Деньги за строительство мельницы ему заплатили, но суды и штрафы их быстро сожрали. А новых доходов нет. Да и соседи Теодору прохода не давали. Дети сначала дразнили его, а потом камнями кидаться начали.

Напротив Теодора жил Александр, лавочник. Он увидел, что дела у механика совсем плохи и начал косить ему продукты. Тот сначала ни в какую брать не хотел, и вообще советовал Александру не ходить в его дом. Чтобы на свою семью беды не накликать. Александр сказал, что это в долг. Черные времена пройдут, пойдут у ученого дела в гору, тогда и рассчитается. Но они оба знали, что дела у Теодора лучше уже не будут. А к зиме тот еще и болеть начал. Соседи недовольны были, что Александр к Теодору ходит, помогает ему. Торговля в лавке оскудела. Жена мужа пилит, что так они сами по миру пойдут вместе с этим сумасшедшим. Муж сказал “цыц”. В средние века спор между мужчиной и женщиной проще решался, – улыбнулся Андрей. – И вот как-то в очередной раз пришел лавочник к механику, принес корзинку с хлебом, колбасой и овощами. Тут Теодор и говорит ему, что скоро умрет. И завещает Александру великую тайну. В подвале у него есть дверь, через которую можно пройти в другой мир. Лучший мир. Этот разговор подслушал соседский мальчишка и разнес его по улице. Тут и лавочника, и семью его, все на смех подняли. Через три дня Теодор умер. Когда Александр хоронил его, на кладбище пришел лишь угольщик, жившей на их улице. А на следующий день сгорел дом механика. Со смертью Теодора торговля у Александра лучше не стала и через месяц, в поисках лучшей доли, ему пришлось уехать из города. Через год, во время осады города испанцами, мельницу взорвали порохом.

Когда война закончилась, в наш город приехал герцог Брауншвейгский. Несколько лет назад местный кузнец сделал ему доспехи, которые в последней войне спасли рыцаря от копья неприятеля. Удар был страшный, ни одни доспехи не выдерживали такой удар. Но Теодор сам приготовил сплав и доспехи выдержали. Узнал герцог о том, как горожане обошлись с Теодором и вызвал любого, кто осмелится, на поединок, в котором заступится за честь ученого. Вызов никто не принял. Герцог назвал наш город городом трусов и уехал к королю, добиваться справедливости. Король сказал, что заслуги Теодора перед страной велики, но не в его власти вероотступников прощать, а в папской. Герцог добился аудиенции у папы, но тот наотрез отказался прощать Теодора. Даже когда герцог пообещал построить новый храм на свои деньги. А вот лавочника Александра за гонения от сограждан и за доброту к изгою объявили святым. Он ведь остался верен христианскому долгу и не отвернулся даже от падшего человека. Тем более, что Александр к тому времени помер от чумы. Герцог слово сдержал и построил храм, который нарекли храмом Александра не-отступившего.

– Странно все-таки, – сказала Динака. – Теодор был богословом, жизнь ему сломали, а святым лавочника назвали.

– Теодор… Теодор от Бога талант получил. А талант всегда вместе с гонениями дается. Александр же жил в сытости и спокойствии. Свои беды он сам выбрал, когда Теодору помогать начал.

Из дверей храма вышел худощавый священник и, остановившись на ступенях, посмотрел на семейную пару.

– Смотри-ка, Мартин, – не веря глазам своим, сказал Андрей.

Священник узнал Андрея и пошел навстречу.

– Вы знакомы? – спросила Динака.

– Да. Мы росли на одной улице…

Еще издали священник развел руки для объятий и приветливо улыбнулся.

– Сколько же лет прошло, как мы виделись последний раз?

– Не меньше двадцати, – сказал Андрей. – Рад тебя видеть, Мартин.

– Я тоже рад, Андрей. Только теперь меня зовут Фома.

– Фома… Фома – так Фома. Познакомься, это моя жена Динака.

– Здравствуйте, – тихо сказала Динака, теряясь, нужно ли назвать священника святым отцом или необязательно.

Андрей и Фома обнялись, как обнимаются старые друзья после многолетней разлуки.

– Вот уж не думал, что здесь встретимся, – сказал Андрей, всматриваясь в смиренные глаза в прошлом городского хулигана, в четырнадцать лет чуть не угодившего в тюрьму за торговлю марихуаной.

– А я был уверен, что мы встретимся именно здесь, – сказал Фома. – Когда четыре года назад получил приход, первое о чем подумал, так это о том, как ты однажды придешь в этот храм и увидишь преступника, который теперь носит рясу.

– Ну… скажем прямо, это не такая уж и редкость, – заметил Андрей. – Тот, кто преступил закон, дозже часто несет в мир слово Божие.

– Я не поэтому стал священником.

– В чем же причина?

– Разве вы не видите, что мир катится в пропасть?

– Катится? – взорвался Андрей. – По-моему он уже свалился в пропасть.

– Нет, – спокойно сказал Фома. – Мы всего лишь на краю. Свалиться в пропасть нам только предстоит.

Андрей опустил голову.

– Я до сих пор не могу поверить в то, что мы услышали и увидели сегодня. Сначала нас не пустили в любимый парк без собаки. После этого в табачном киоске прямо передо мной кто-то купил ЛСД. Через десять минут в ресторане мне сказали, что мясо и вино не подают на открытой веранде. А вчера меня оштрафовали, за то, что я поцеловал свою жену в аэропорту. Я ехал домой, мечтал, что снова пройду по знакомым с детства улицам, встречу друзей, которых знаю всю жизнь… А что получается? Попал в сумасшедший дом!

– Неужели ты не заметил, что мир менялся? – спросил Фома. – Мир населен не слепцами, человеку даны глаза.

– Ты знаешь, у нас на острове все осталось по-старому, – уверенно ответил Андрей.

– Цивилизация не может стоять на месте, – как будто пытался оправдаться за человечество Фома. – Она либо развивается либо погибает.

– Цивилизация… Тогда понятно, – вздохнул Андрей. – У нас ведь на острове одни дикари…

– Но как же церковь… – неуверенно спросила Динака. – Она всегда была консервативна. Мы сегодня видели не менее тридцати сект. И они не просто существуют, они функционируют. Абсолютно легально. Мы видели, как туда заходят люди.

– Сорок семь, если быть точным, – сказал Фома. – Сейчас в городе сорок семь разных учений, которые устойчиво функционируют.

– Нет… нет, нет, нет… я не могу понять. У меня в голове не укладывается. Права животных выше, чем права человека – это я допускаю. Легализация наркотиков – вполне возможно. Дифференцированное наказание, в зависимости от благосостояния гражданина – бог с ним. Но вера… Это единственное, что на протяжении тысячелетий оставалось неизменным. Сейчас что, не принято верить в Бога?

– И раньше человек сам решал, верить ему или нет. Сейчас же общество относится к этому еще более терпимо. Высшее проявление демократии.

– С ума сойти. И это я слышу из уст священника…

– Не священника, а гражданина. Из уст гражданина ты услышал правду. Но не истину.

– Но тогда ответь мне, гражданин. Ты понимаешь, что Библия это не конституция? К ней нельзя принимать поправки! И никакие свитки мертвого моря не в силах этого сделать! Церковь может признать свои ошибки, заблуждения. Признать, что лгала намеренно, пусть и руководствуясь высшей целью. Но благословлять однополые браки она не может! Церковь не вправе амнистировать содомский грех, лотя бы потому, что никакой папа не сможет сделать даже один белый волос черным.

Андрей замолчал, а Фома лишь снисходительно улыбнулся. Андрей почувствовал, что только что доказывал элементарные вещи, которые все давно знают.

– Как священник, – все так же спокойно сказал Фома, – я скажу, что ты прав. Именно поэтому ты застал меня в этом заброшенном храме. Сюда перестали ходить люди, но отсюда не ушел Бог.

– Но как же…

– И падшей женщине, и сборщику налогов Христос сказал: “Ты можешь пойти с нами”. Человек сам выбирает, во что ему верить. Я лишь могу помочь нуждающемуся в поддержке, но заставить… не то чтобы не могу, но и не хочу. Человек сам совершает поступки и сам будет отвечать за них.

– Ты не правильно меня понял, – сказал Андрей. – Я не агитирую немедленно всем креститься или делать обрезание. Откуда взялись шарлатаны я догадываюсь, но почему им все так запросто верят – понять не могу.

– Еще когда ты учился в университете, – ответил Фома, – свобода в Европе приобретала все более причудливые формы. Однополые браки, легализация наркотиков. Клонирование человека, волна новых учений. Официальные представительства террористических организаций. Новые пророки указывали на пороки церкви, справедливо указывали, и заявляли что они, и только они, настоящие посланники высших сил. Многие считали, что лучше секты, чем ислам. Ватикан закрыл глаза на лжепророков, только бы не отдать паству в руки ислама. Десять лет назад казалось, что как только ислам отступит за свои извечные границы, христианство быстро вернет себе заблудшую, ушедшую в секты паству, к тому времени понявшую свою ошибку. Казалось, останется только раскрыть объятья… Но человек увлекся. Свобода ради свободы – это хаос. Никто не задумывался, к чему все может привести. Очень скоро законы стали обвинять в ущемлении прав гражданина. Пацифисты, целующиеся с террористами, кровью невинных омывающими дорогу к власти. Правозащитники, кричащие, что только Бог имеет права наказывать человека. Экологи, призывающие остановить промышленность… Вы правы. Мир встал с ног на голову. То радушие, с каким демократия раскинула свои объятия хаосу – улыбка Сатаны. Он и не делал ничего, мы все сделали сами.

Фома замолчал. Андрею и Динаке стало страшно от услышанного.

– Один писатель, – тихо заговорил Андрей, – однажды сказал: “За пару дней я могу придумать религию, которая за десять лет разрушит мир. Только зачем?” Религию он придумывать не стал, но для разрушения мира десяти лет почти хватило.

Они разговаривали еще около получаса.

От церкви Андрей и Динака неспешно пошли в сторону дома. На улицах стало больше прохожих, в летних кафе уже было непросто отыскать свободный столик. Город бурлил, как и пятнадцать лет назад, горожане жили обычными бытовыми заботами, воспитывали детей, ссорились и мирились. И на первый взгляд ничего не говорило о том, что этот город… эта страна стала совершенно другой. Непонятной. Чужой.

На площади согласия их встретил митинг антиглобалистов. Три сотни молодых парней и девушек, размахивая черными и зелеными флагами, аплодисментами одобрения сопровождали речь седовласого оратора, который, надрываясь в мегафон, взывал к более активному противостоянию транснациональным корпорациям.

Андрей и Динака остановились на углу и с интересом наблюдали за происходящим. Рядом с ними стояла патрульная машина, возле нее трое полицейских обсуждали преимущества и недостатки лыжных курортов. Еще два десятка стражей порядка лениво созерцали, митинг рассредоточившись по периметру площади. Чуть правее стояли три человека. Явно не зеваки, уж слишком официально они выглядели.

Андрей вдруг сообразил, что толпа митингует напротив “Макдональдса” и сразу же оживился.

– Я так понимаю, сейчас они начнут бить витрины.

– Может нам лучше уйти? – спросила Динака.

– Да ты что! Я сто лет погромов не видел!

Динака посмотрела на мужа, не зная улыбнуться или испугаться: “Конечно, он сможет за себя постоять, но… стоит ли испытывать судьбу? Толпа – она безумна. Да и погром… он чаще всего заканчивается убийством”.

– Ты думаешь, они разгромят закусочную? – спросила Динака, в глубине души надеясь, что этого не случится.

– Ну а зачем они тогда здесь собрались? – Андрей даже удивился такому вопросу. – Обязательно разгромят. Да еще как!

– Андрюша, там люди! Как ты можешь спокойно говорить об этом?

– Где? Внутри? Да ты что… там давно никого нет.

Андрей показал на группу молодых людей, человек в двадцать, одетую в одинаковую униформу.

Звон разбитого витринного стекла разлился по площади, словно молоко по полу. Толпа оживилась, заорала, завизжала и пришла в движение. Полицейские, стоявшие возле патрульной машины, как будто бы отвлеклись от своих разговоров. Прошло пять минут. Толпа разнесла закусочную и заодно офис авиакомпании, разместившийся в соседнем здании. Полицейские так и не двинулись с места.

– Вы не собираетесь их остановить? – не выдержала Динака.

Патрульные обернулись и с некоторым непониманием посмотрели на женщину, задавшую такой глупый вопрос.

– Зачем? – спросил щуплый, коротко стриженный лейтенант.

– То есть как это зачем? Они наносят ущерб чужой собственности!

Полицейские снисходительно усмехнулись.

– Собственность застрахована, – сказал лейтенант. – Страховка покроет все расходы плюс кругленькая сумма за моральный ущерб. Видите вон ту троицу? – лейтенант показал рукой. – Это два страховых агента и адвокат владельца заведения. Как только все закончится, они тут же подпишут страховку.

– Но ведь могут пострадать люди!

– Люди могут пострадать, если мы будем разгонять митинг. Владелец закусочной был предупрежден за два дня, посетители были эвакуированы за час до акции протеста, и, я думаю, к утру заведение будет полностью восстановлено и готово к приему посетителей.

– Как это предупрежден за два дня? – переспросил Андрей.

– Как и положено. Акция протеста получила официальное разрешение в мэрии, – спокойно объяснял лейтенант. – Владелец об этом был предупрежден в установленные сроки и уже договорился о ремонте. Через пятнадцать минут антиглобалисты закончат протестовать, и за дело примутся ремонтники.

– Какой к черту протест, – усмехнулся Андрей, показывая на ревущую толпу, – это погром.

– Это не погром, а одна из форм социального протеста, – настаивал лейтенант. – Гражданин свободной Европы имеет право на любую форму протеста, которая не угрожает жизни другого гражданина.

– А что страховая компания, тоже так думает?

– Страховая компания работает в соответствии с 629-ой статьей конституции. К тому же половина ущерба покрывается за счет государства.

Поблагодарив офицера за разъяснения, Андрей и Динака не стали дожидаться кульминации одной из форм социального протеста. Рыбак рад любой, даже маленькой, рыбешке. Но если ты знаешь, что под водой сидит водолаз и насаживает на крючок трофей согласно прейскуранту, тебя вряд ли обрадует даже трехкилограммовая форель.

Чуть тронутые седым пеплом угли пылали жаром на дне мангала. Белые точки звезд мерцали в черном небе, молодой месяц холодно отражал свет солнца. Из динамиков лилась негромкая мелодия испанской гитары. Андрей сидел в саду, в желтом свете гирлянды лампочек, и неторопливо нанизывал шашлык на шампур. Он уже заканчивал.

Виктор и Эльза вместе с детьми еще утром уехали в Инсбрук навестить тетушку Эстер. Старушка подвернула ногу, катаясь на лыжах в горах Домбая.

– Извини, Андрей, я не могу поверить, что для тебя такой мир стал новостью, – сказал дядя Яша, сидя в плетеном кресле, с бокалом красного вина в руке. – Человечество шло к нему. Шло уверенно. Его предупреждали, чем все может закончиться. А оно отвечало: “Ну и прекрасное. И теперь говорить, что оно не знало – по крайней мере нечестно.

– Но мы с Динакой действительно не знали, что происходит, – сказал Андрей.

– Вы не читали газет?

– Практически нет. Только научные журналы.

– У вас на острове не принимаются телесигналы?

– Принимаются, но…

– Вы не смотрели новости?

– Смотрели. Я же тебе говорил, один канал островного телевидения. А там в основном местные новости. Иногда Филиппины, Малайзия, Австралия, Индонезия. Но чаще местные. Не веришь мне – спроси у Динаки, – улыбнулся Андрей и показал шампуром себе за спину.

Динака вышла из дома с плошкой в руках, в которой лежали свежие огурцы, помидоры, сладкий перец. Дядя Яша посмотрел на нее и подмигнул. Динака улыбнулась в ответ, прошла до беседки и, поставив миску на стол, начала резать салат. Андрей был рад, что Динака и дядя Яша сразу же подружились. Это очень хорошо. Просто замечательно. У старика никого не осталось…

– Но раз вы все всё замечали, почему допустили чтобы…

– Никто не хотел остаться без стула, когда замолчит музыка, – не дал договорить дядя Яша.

– Ерунда. – Андрей встал с табурета, взял шампуры и подошел к мангалу. – Ты меня неправильно понял, – грустно сказал он, чуть подержав над углями ладонь с растопыреннымл пальцами, и начал раскладывать шампуры. – Я не пытаюсь искать виноватого. Я его знаю. Мы все виноваты, Кто больше, кто меньше… Но если кто-то был просто глуп и ленив, а кто-то все делал намеренно, то куда же смотрели те, кого ты называешь цветом нации, ее генофондом?

– Я думаю, они запутались, – ответил дядя Яша. – Да-да, именно запутались. Ну скажи, пожалуйста, как можно сказать нет, когда человек просит поддержать его протест против смягчения наказания за издевательства над малолетними детьми? Что ты ответишь, когда кто-то предложит увеличить наказание с двух месяцев до десяти лет за издевательство над животными? Конечно, ты скажешь, я с тобой. А через месяц кто-то, и от твоего имени тоже, внесет в парламент закон об уравнивании ответственности за убийство животного и за убийство человека. Ну не пойдешь же ты к дому своего депутата с плакатом “Я с этим не согласен”.

– А почему бы и нет? Раз ты доверил президенту от твоего имени начать войну, ты ровно столько, сколько и он, и его генерал, несешь ответственность за каждого убитого на этой войне. За каждый взорванный дом.

– А как быть тем, кто не голосовал за президента, объявившего войну? – спросил дядя Яша.

– Точно так же. Ты гражданин страны, которая бомбит чьи-то города. И если за эту войну в чужой стране тебе плюют в глаза, нечего возмущаться, что ты не причем.

– Но ведь бывает и так, что до руля говориться одно, а у руля другое.

– Чувствуешь, какой запах? – довольный процессом спросил Андрей.

– Боюсь, я слюной захлебнусь раньше, чем ты скомандуешь к столу, – ответил дядя Яша.

– Нет, дядь Яш. Они не запутались. Вспомни, что ты мне говорил двадцать лет назад, когда я тебе задал вопрос: «Что такое государственная машина и почему ее так трудно повернуть в сторону?»

– Двадцать лет назад это было правильным. Сейчас… не знаю.

– Я ни в чем не обвиняю это общество, – Андрей взял кусок картона и начал гонять ветер над мангалом. Вкусный едкий дым тут же заклубился, полез в глаза. – Боже упаси. Но я прошу… Нет, я требую, не говорить при мне: “Поделать было ничего нельзя. Мы не думали, что все примет такие крайние проявления, поэтому не придавали большого значения. Толпа, она во всем виновата”. Я имею на это право. Вот она имеет, – Андрей показал на жену. – Потому что нас здесь не было.

– Зря ты так… Непросто идти против общества. Что еще оставалось этим людям, кроме как все замечать, не соглашаться с тем, с чем совесть не согласна, и по мере сил противостоять?

– Мне кажется меру, с которой надо было противостоять, они отмерили уж слишком маленькую.

– Послушай, можно подумать, что мне здесь все нравится, – сказал дядя Яша. – Как будто я кого-то защищаю.

Калитка скрипнула и отворилась. Андрей, Динака и дядя Яша обернулись. В сад вошла пожилая чета Лабадзе, соседи из дома напротив. Они переехали шесть лет назад, и Андрей был с ними не знаком. Дядя Яша сразу же заподозрил неладное.

– Добрый вечер, – поздоровался Оскар Лабадзе. Джейн повторила слова мужа.

– Добрый вечер, – хором ответили дядя Яша и Андрей.

– Виктор и Эльза дома, – поинтересовался Оскар.

– Нет, – ответил Андрей. – Они в Инсбрук уехали. Через пару дней вернуться.

Было заметно, что Оскар хочет что-то сказать, но теряется.

– Может я смогу чем-нибудь помочь? – спросил Андрей, перестав размахивать картонкой.

– Вы, Андрей… – предположил Оскар, – а это ваша жена Динака…

– Да.

Теперь и Андрей почувствовал себя неловко. «Да что же ты так трясешься? – подумал он про Оскара. – Виктор тебе денег должен и не отдает? Ты решил попросить меня повлиять на брата?»

– Право, не знаю как начать… Андрей, вы очень долго жили на острове и скорее всего не знаете, что мясо… – Оскар замолчал.

– Мясо нельзя продавать и употреблять в пищу на улице, дабы не вводить в соблазны неокрепшие души. – Андрей намеренно взял издевательский тон: “Какого черта?! Еще не хватало у себя в доме спрашивать разрешение соседей, что съесть на ужин”. – Ио мы, кажется, никого не вводим в соблазны. Здесь присутствуют уже сформировавшиеся личности, и они осмысленно собираются употребить в пищу жареное мясо.

– Яков, – вмешалась Джейн, – но вы-то прекрасно знаете, что можно делать цивилизованному европейцу, а что не следует. Я поражена вашим поступком. Неужели вы не могли объяснить это своему молодому знакомому?

– Я думаю, он уже достаточно не молод, чтобы самостоятельно решать, что прилично делать в саду своего брата, а что нет, – ответил дядя Яша.

Динака отвлеклась от салата и вышла из беседки.

– Минуточку, а что, собственно, происходит? – свел брови Андрей. Я нахожусь у себя в саду, за забором…

– Но запах! – возмутился Оскар. – Совершенно невозможно находиться на улице. Ветер дует с северо-запада…

– А нечего нюхать чужое, – неожиданно даже для самого себя выдал Андрей. – Или в законе записано, что запрещено жарить шашлык в саду своего дома, с четырех сторон окруженного забором.

– Я поражена вашим поведением. Я даже представить себе не могла, что…

– Я очень рад что смог удивить вас.

– Довольно. Я не намерена дальше терпеть неуважение к общепринятым нормам морали и этики.

Джейн фыркнула, и соседи Лобадзе ушли, демонстративно задрав нос.

– Наверное, не следовало этого им говорить, – сказал Андрей, как только калитка захлопнулась.

– Ты начал процедуру оформления вознаграждения по контракту? – спросил дядя Яша.

– Нет… Да причем здесь деньги?.. Виктору с Эльзой здесь еще жить…

Андрей вздохнул и, присев возле мангала, снова занялся шашлыком, Динака вернулась на веранду, дядя Яша сделал глоток вина и, запрокинув голову, посмотрел на небо.

Ужин на свежем воздухе был великолепен. Дядя Яша снова расспрашивал Андрея о жизни на острове, о коллективе, о климате. Динака отвечала на бесконечные вопросы о родственниках. Было нетрудно заметить, что старику нравился все, что рассказывали Андрей и Динака.

Андрей проснулся поздно, около десяти часов. Он вышел в сад и, жмурясь в лучах утреннего солнца, сладко потянулся. Утро было солнечным, день обещал быть добрым. Вернувшись в дом, Андрей обшарил его в поисках Динаки, но нашел лишь записку на зеркале в ванной. Динака отправилась в Комитет по образованию, оттуда в Комиссию по малым народам и Департамент защиты природы тропических островов. Андрею во второй половине дня предстоял поход в банк. Нужно получить деньги, зайти в агентство по торговле недвижимостью, купить путевку на горный курорт. Куда-нибудь, где снега побольше, надоели пальмы. Купить путевки можно было не выходя из дома, но Андрей решил по старинке пройтись по офисам.

Утро прошло за завтраком и просмотром новостей. Андрей сначала от души веселился, когда слушал тот бред, что несли журналисты, потом ему стало грустно. Уродливая гримаса общества принадлежала не городу. Она принадлежала всей Европе.

В дверь позвонили. Андрей посмотрел в видеофон. У калитки стояли двое. Один тощий, другой упитанный. Оба ростом под два метра. Их официальный в: и рождал неприятные предположения. Андрей пригласил гостей войти и нажал кнопку электрозамка. Гости прошли через сад по узкой каменной дорожке, вошли в дом.

– Андрей Такер? – спросил тощий.

– Чем могу?

– Мы из муниципалитета, – сказал упитанный. Пожалуй, он выглядел поувереннее. – У вас найдется для нас время?

Андрей провел гостей на веранду, собеседники удобно устроились в плетеных креслах.

– Итак… Чем обязан?

– Собственно, мы на минутку. Вопрос… Точнее просьба. У нас к вам просьба. Андрей, мы очень хотели, чтобы вы нас правильно поняли, – начал тощий. – От примет современного европейского общества у вас невольно могут возникнуть аналогии с некоторой комедией абсурда… Вам наверняка многое кажется гротеском… Не торопитесь с выводами, оглядитесь. Постарайтесь разобраться.

– Вы о чем? – Андрей делал вид, что не понимает. Точнее он был уверен, что понимает все, но некоторые сомнения все же имели место.

– Все дело в вашем долгом отсутствии в родном городе, – продолжил упитанный. – Именно поэтому изменения так сильно бросаются вам в глаза. Они вам кажутся неестественными из-за того, что вы находились очень далеко, когда общество вынашивало эти идеи. Вынашивало годами, методом проб и ошибок. И цель этих изменений – общественное благо, социальная защищенность, процветание всего общества. И те правила, которые существуют…

– Стоп-стоп-стоп… – Андрей поднял руки. – Я сомневался, но теперь все понял. Вы по поводу жалобы соседей?

– И из-за этого тоже, – подтвердил тощий.

– Не пугайтесь, – сказал упитанный. – Вы, наверное, решили, что раз пришли чиновники из муниципалитета, значит дело обстоит очень серьезно. Подобные визиты совсем не редкость. Правда, в рядовых случаях к гражданину посылают представителя службы информации. Но вы не рядовой случай. Вы ученый с мировым именем.

– Разве в Европе не все равны? – вскинул брови Андрей.

– Государство имеет право потратить на вас больше времени, денег и энергии.

– Не сочтите это за наглость… А что будет, если я все-таки не смогу адаптироваться к вашим нормам морали и правилам приличия?

– Сможете, – сказал упитанный. – Не сгущайте краски.

– А если все-таки нет? – настаивал Андрей.

– Если вы нарушите закон, то, несомненно, понесете наказание в соответствии с действующим законодательством. Вы это хотели услышать?