Текст книги "Евразийство между империей и модерном"

Подход Савицкого к этому географическому индивидууму отличался своеобразием и оригинальностью. Используя метод Докучаева по выделению почвенных зон, Савицкий предложил метод определения широтно-полосовых зон и призывал учитывать два фактора. Прежде всего, речь шла о факторе климатическом, в первую очередь о температурном изменении по линии «юг-север». Очевидно, что при прочих равных условиях, при продвижении с юга на север температурный режим меняется в сторону понижения среднегодового значения. Савицкий назвал этот фактор «юго-северной правильностью». Однако этот фактор действует не сам по себе, а с учетом второго фактора – изменения влажности. Опять же, при прочих равных условиях, влажность будет понижаться по мере продвижения к точке наибольшего удаления от морей в центре Евразии. Этот фактор Савицкий именовал «центро-периферической правильностью». Савицкий признавал, что четкое зональное деление невозможно в силу зонообразующего влияния рельефа, обуславливающего как изменения температуры, так и колебания влажности. Однако – и в этом Савицкий видел уникальность своего проекта географической Евразии – низменности-равнины этого «континента» практически полностью свободны от влияния рельефа. Принцип «юго-северного» и «центро-периферического» вектора должен работать на этих равнинах с математической точностью. Учитывая влияние Ледовитого океана, самой большой прибрежной линии России, изменение влажности будет совпадать с изменением температурного режима при продвижении с юга на север (с незначительными исключениями из правил). Разумеется, влажность возрастает при продвижении не только с юга на север, но и с востока на запад, к берегам Атлантического океана. Однако это возрастание, как утверждал Савицкий, на порядок меньше «юго-северного». Результат этого грандиозного климатологического районирования состоял в том, что невозможно разделить территорию России-Евразии на последовательные долготные зоны – при продвижении с востока на запад изменения не носят драматического характера. При движении же «вертикальном», с юга на север, можно выделить резко отличные друг от друга последовательные широтные полосы – «горизонтально-зональные изменения». При приближении к Европе географические особенности Евразии не меняются – такое изменение возникает лишь на «безопасном» направлении к Ледовитому океану²⁷. Таким образом, Савицкий смог сконструировать географический мир Евразии «по вертикали», устранив «восточный склон Европы»: тезис о европейской цивилизации, запоздало приходящей на восток Европы, при такой организации пространства не имел смысла. Евразия переставала быть «отстающей в Европе» – она становилась автаркическим миром, лидером колониальных народов, требующих эмансипации от колонизирующей европейской культуры.

Географическая концепция Савицкого, возникшая под влиянием натурфилософской традиции российского естествознания, оказала формирующее влияние на мышление двух лингвистов, Трубецкого и Якобсона. Якобсон, сыграв ключевую роль в кристаллизации структурального метода в лингвистике и антропологии, транслировал определенные элементы концепции Савицкого, ее эпистемологический ракурс, в европейские социальные и гуманитарные науки. Воспринятый европейскими учеными, этот вариант структурализма выработал свою собственную генеалогию, в которой уже не было места натурфилософским источникам структурализма евразийцев, не говоря уже об идеологическом контексте евразийского движения, которое отражало исторический кризис Российской империи. Тем не менее эта страница в истории структуралистской мысли должна получить свое освещение, вне зависимости от того, каковы были политические и социальные взгляды самих евразийцев.

7
В поисках третьего пути: евразийская организация между фашизмом и коммунизмом

Движение евразийцев объединило в себе элементы интеллектуального кружка и подпольной революционной организации: интеллектуальное движение евразийцев, существовавшее в более или менее организованной форме в течение десятилетия, развернуло активную публикаторскую и лекционную деятельность, трансформировавшись в квазипартию и обратив на себя внимание образованного общества эмиграции и советских спецслужб, которые считали его влиятельной силой. Такая активность вызывает интерес даже на фоне процветавшего издательского дела «зарубежной России», в которой, благодаря присутствию большого количества образованных людей, в межвоенную эпоху сформировался емкий и разнообразный культурный рынок¹. В истории евразийского движения можно выделить несколько основных линий: во-первых, это история поиска и нахождения средств для публикаторской и организационной деятельности; во-вторых, трансформация кружка интеллектуалов в подпольную организацию со своей структурой. Этот процесс преобразования евразийства в квазипартию проходил, с одной стороны, в условиях «инфильтрации» в круги эмигрантов агентов советских спецслужб, с другой – под влиянием группы офицеров-монархистов, близких к генералам А.П. Кутепову и П.Н. Врангелю и присоединившихся к евразийству в 1922–1924 годах. Эти офицеры, став частью широкой сети, созданной боевой организацией монархического Российского обще-воинского союза и «Трестом», связали доморощенных подпольщиков – интеллектуалов Трубецкого, Савицкого и Сувчинского – с боевиками Кутепова и агентами ОГПУ.

Трансформация евразийства из кружка интеллектуалов в подпольную организацию происходила и на фоне формирования политической доктрины движения, которое провозглашало необходимость поиска третьего пути между капитализмом и социализмом. Согласно евразийской теории, революция стала закономерным итогом развития царской России, насаждавшей в Евразии чуждый европейский режим. В то же время революция рассматривалась как высшая точка современности, как событие вселенского масштаба, сделавшее возможным развитие новых принципов в Евразии и стимулировавшее появление нового правящего слоя. Этот новый правящий слой вынужденно исповедовал идеологию большевиков, но в силу своей волевой природы неминуемо должен был воспринять евразийское учение и понять гибельность марксизма.

При этом евразийцы настаивали на том, что новая форма государственного устройства должна в принципе сохранять основные черты советского режима, например демотический строй, при котором группа интеллектуалов, «знающих» принципы верной идеологии, ведет народ к известным ей целям. Такое государство следует принципам «идеи-правительницы» и гарантирует своим гражданам коллективные принципы и национальную самобытность. В таком государстве господствует автаркическое самодостаточное хозяйство, основанное на представлении об «обусловленной собственности», а в национальных отношениях такое государство проповедует «общеевразийский национализм», который составляется из национализмов всех народов Евразии.

Более того, евразийская идеология эстетизировала политику подобно тому, как это происходило с фашистами в Италии, Франции и Германии. Для Сувчинского и Трубецкого политика была производной от «культуры», она являлась результатом эстетического и религиозного опыта, а не рационального отражения взаимодействия социальных сил. Сувчинский был автором евразийской эстетики, которая предполагала поиск новых форм в искусстве и литературе и при этом настаивала на сохранении религиозного, «романтического» основания. Следствием такого подхода была и направленность эстетической теории евразийцев, которые пытались найти третий путь между формализмом и марксизмом².

Как писал Трубецкой Сувчинскому, евразийцы принимали советский строй и «три четверти» советской политики. Единственное, с чем они не соглашались, – это сама марксистская идеология, которую проповедовали большевики. Не составляет труда заметить, что такое учение было чревато все большим креном в сторону открытой поддержки советского режима. На протяжении всей истории евразийского движения его участники надеялись, что в СССР найдутся силы, которые осознают верность евразийской идеологии и возьмут на себя труд по ее реализации. Когда же организованное евразийство распалось, лидеры движения (Трубецкой в частности), по-видимому, утратили какие-либо иллюзии в отношении СССР, а многие другие участники превратились в верных сталинцев. Арапов стал сотрудником ОГПУ и вернулся в СССР; Сувчинский, попытавшись на последнем этапе истории движения превратить его в орган советского режима, чудом не вернулся в Россию и впоследствии отошел от политики, сохраняя в то же время симпатии к советскому режиму; Савицкий, продолжая верить в евразийскую теорию, все так же неустанно пропагандировал ее, впрочем, не надеясь более на перерождение советского режима.

Безусловно, огромную роль в поддержании евразийской веры в то, что внутри СССР назревают какие-то перемены, сыграла грандиозная провокация «Треста», растянувшаяся с 1922 по 1927 год. На этот же период приходится финансовый и публикаторский расцвет евразийского движения. Именно в эти годы к евразийству присоединяются и офицеры, принесшие с собой дух фашистских движений межвоенной Европы и стремление к активной подпольной деятельности. Эти три фактора: заложенное в идеологии евразийства преклонение перед новыми антилиберальными формами государственного устройства и перед «волевой природой» советской власти, операция ОГПУ и приход офицеров в движение – определили его динамику в 1922–1928 годах. Они же определили и тот путь – от активной подпольной деятельности против большевистского режима до полного его принятия, который прошли евразийцы и их сторонники.

Обратимся вначале к вопросу о финансировании евразийства. Для успешного функционирования евразийского проекта нужны были средства, и порой немалые. Учитывая, что трое ведущих евразийцев жили в столицах трех разных стран, поездки и съезды представляли собой проблему не только времени (у занятых в циклическом мире академии Савицкого и Трубецкого в особенности), но и средств. Подобная ситуация складывалась и с пропагандистскими, лекционными и инспекционными поездками по центрам эмиграции. Впечатляющая издательская программа движения тоже требовала вложений. Евразийство функционировало как пропагандистский и научный институт, с постоянными семинарами и лекциями, с собственной издательской программой, включавшей ежегодную публикацию от одной до десяти книг и брошюр, ежегодную «Евразийскую хронику» и выходившую в 1928–1929 годах газету «Евразия»³.

В первые годы существования движения издательская деятельность евразийцев носила характер если не случайный, то во всяком случае неустойчивый. В 1920–1921 годах евразийцы зависели от Русско-Болгарского книгоиздательства, управлявшегося Русчу Георгиевичем Молловым. Болгарин по происхождению, до революции он сделал успешную карьеру в рядах российской бюрократии, дослужившись до поста губернатора Полтавской губернии. Учредителями этого издательства были Николай Сергеевич Жекулин, редактировавший «Летопись» в дореволюционном Киеве, и Петр Петрович Сувчинский. Вполне возможно, что Сувчинскому удалось вывезти какую-то часть огромного семейного состояния – во всяком случае, многие эмигранты считали его миллионером – и вложить эти средства в издательство (как бы то ни было, в последующие годы материальное положение Сувчинского, по всей видимости, не отличалось от положения его коллег по движению). В этом издательстве вышли книги Герберта Уэллса с предисловием Трубецкого, «Европа и человечество» Трубецкого, а также первый манифест евразийцев – сборник «Исход к Востоку»⁴. Существуют противоречивые данные о том, насколько успешным было сотрудничество Русско-Болгарского книгоиздательства с евразийцами. Так, Трубецкой писал Якобсону о том, что его первые книги разошлись очень быстро и он считается среди издателей выгодным писателем⁵. Савицкий сообщал своим родным, что первая книга евразийцев продается очень успешно – несмотря на то что эта работа скучна и непригодна для сплошного чтения⁶. В то же время в 1925 году Трубецкой пишет Сувчинскому о нераспроданных остатках тиража «Европы и человечества» на складах издательства в Софии⁷.

С отъездом евразийцев из Софии прекратилась и связь с Русско-Болгарским книгоиздательством. Встал вопрос о том, где, каким образом и на какие средства будет осуществляться публикация евразийских сборников. За организацию издательского дела евразийцев, начиная с болгарского периода, отвечал Сувчинский, переехавший в 1922 году в Берлин. В том же году в берлинском издательстве «Геликон» вышел второй сборник евразийцев – «На путях». «Геликон» был характерным для Берлина начала 1920-х издательством, возникшим на перепутье эмиграции. С началом нэпа и установлением отношений между Веймарской республикой и РСФСР в Берлине появилось много приезжих из России. Эмигрантские издательства печатали книги как эмигрантов, так и советских (по месту жительства) авторов (в «Геликоне» опубликованы Цветаева и Ремизов, Пастернак и Эренбург). Более того, часто советское правительство закупало книги для библиотек, школ и других учебных заведений в Берлине или размещало заказы в берлинских русскоязычных издательствах⁸. «Геликон» принадлежал А.Г. Вишняку, учредившему это издательство в Москве в 1918 году (отсюда и «Москва-Берлин» на титульном листе геликоновских книг). Вполне возможно, что Сувчинского познакомил с Вишняком Илья Эренбург, с которым Петр Петрович поддерживал дружеские отношения. Да и эстетический вкус владельца «Геликона» должен был импонировать Сувчинскому: он ценил авторов, печатавшихся в издательстве, а с некоторыми из них его связывала тесная дружба.

Однако не всегда евразийцы были готовы использовать чужие издательства. Периодически в их переписке возникают вопросы о том, насколько политическая ориентация того или иного издательства может «скомпрометировать» движение. Подобное обсуждение проводилось, например, по поводу издания сборника «Россия и латинство», когда Трубецкой в ответ на предложения Сувчинского об использовании издательств настаивает, что брать деньги у церковных организаций нельзя по политическим соображениям. В то же время Трубецкой со свойственным ему антисемитизмом требовал, чтобы евразийцы не пользовались услугами издательств, принадлежавших евреям⁹. В таких случаях в ход шли личные связи и велись поиски спонсоров и благотворителей, готовых пожертвовать средства на издание евразийских книг. Вопрос был для евразийцев очень важным, и недаром первое задание, поставленное перед присоединившимися к движению в 1922 году молодыми офицерами-монархистами из группы A.B. Меллер-Закомельского, состояло в нахождении средств для печатания «России и латинства».

Деньги были получены евразийцами от Меллера, который, по утверждению П.Н. Савицкого, в свою очередь, получал их от Лесли Уркварта, известного британского промышленника, надеявшегося выкупить права на Кыштымский медеплавильный завод (до революции владельцем завода был отец Меллера); затем Арапов, познакомившись с сестрой Меллера Еленой Владимировной Исаковой, проживавшей в Берлине, сумел найти у нее средства на выпуск книги¹⁰. Савицкий вспоминал, что Арапов, весьма популярный у женщин, часто использовал свои романы для добывания средств на евразийские издания. Затем A.B. Меллер-Закомельский предложил привлечь к финансированию евразийства Генри Клуза-младшего. Клуз был достаточно колоритной фигурой европейской богемы середины 1920-х годов. Сын знаменитого американского миллиардера, составившего себе состояние на финансировании правительства США во время Гражданской войны, Клуз-младший был художником и скульптором. Построив на развалинах средневекового замка под Каннами свой собственный замок, Клуз превратил его в место встречи художников, музыкантов и аристократов. Меллер получил пропуск в этот закрытый клуб благодаря баронскому титулу и музыкальным способностям. Клуз вначале согласился субсидировать евразийцев, но впоследствии, по словам Меллера, изменил свое решение. Он предложил евразийцам издать сборник статей в США, взявшись финансировать это издание. Сложно сказать, почему издание не состоялось: с одной стороны, Клуз мог опять изменить свое решение, с другой – евразийцы практически прекратили отношения с Меллером.

Разумеется, «находки», подобные араповским, не были частыми и не гарантировали того, что евразийцы смогут продолжать свою деятельность. Сувчинский жаловался Трубецкому в 1924 году, что средства евразийцев полностью исчерпаны. К этому примешивался и тот факт, что далеко не все участники движения имели стабильный доход. Трубецкой и Савицкий жили на профессорское жалованье и не пользовались общеевразийской кассой, несмотря на частое безденежье. У Сувчинского не было постоянной службы, и, судя по его переписке с Трубецким, к 1924 году у него возникает проблема поиска средств к существованию (если Сувчинский и сумел вывезти какие-то средства из России, к 1924 году они, по всей видимости, были исчерпаны). Вероятно, учрежденное Араповым, Меллером, Савицким и Сувчинским в Берлине издательство под маркой Eurasia-Verlag, выпустившее в 1923 году третий евразийский «Временник», не приносило дохода, достаточного для выплаты жалованья его управляющему¹¹. Кроме того, если в начале 1920-х инфляция немецкой марки способствовала издательскому бизнесу, в середине 1920-х марка стабилизировалась, цены выросли, и русскоязычные издательства одно за другим начали сворачивать свою деятельность в немецкой столице. К началу 1924 года Сувчинский заговаривает о своем переезде в Париж, о чем советуется с Трубецким¹².

К этому времени евразийцы уже вступили в контакт с «Трестом», но его представители дали ясно понять, что финансовых вливаний оттуда евразийцы получать не смогут: более того, как мы увидим впоследствии, агенты ОГПУ сами с удовольствием будут получать деньги из бюджета евразийцев. Евразийцам помог случай, сделавший возможным удивительный размах всего евразийского предприятия во второй половине 1920-х годов. П.С. Арапов, который с 1922 года активно включился в евразийскую переписку и стал деятельным участником евразийских собраний, имел связи не только в окружении П.Н. Врангеля в Брюсселе, но и в Англии, в среде великосветской монархической эмиграции. Периодически он ездил в Лондон, где в доме князей Голицыных (Владимира Эммануиловича и Екатерины Георгиевны) проживала его мать, Д.П. Арапова. Там Арапов познакомился с полковником Петром Николаевичем Малевским-Малевичем, который был связан с Генри Норманом Сполдингом, британским филантропом, теологом и основателем кафедры по изучению восточного христианства в Оксфорде¹³. Кто именно был инициатором обращения к Сполдингу за деньгами на евразийские нужды, неизвестно. Мы знаем лишь, что в конце 1924 года Сполдинг выразил готовность передать определенную сумму на нужды нового христианского движения в среде русских эмигрантов. Малевский был дружен с семьей Сполдинга, причем эта дружба явно не зависела от политических взглядов Малевского и продолжалась после распада евразийского движения. Именно в распоряжение Малевского Сполдинг и передал деньги.

Евразийцы были приятно ошеломлены, когда Арапов во время очередной поездки в Англию сообщил из Лондона о размерах взноса: Сполдинг пожертвовал на евразийство 10 тысяч фунтов стерлингов, причем впоследствии он спонсировал отдельные проекты евразийцев сверх этой суммы¹⁴. Можно оценить размеры этого пожертвования, сравнив его, например, как это сделал Дж. Смит, с бюджетом Лондонской школы славянских и восточноевропейских исследований: Бернард Пэре руководил этой школой, с большим штатом, арендой помещений и прочими расходами, на годовой грант в 7 тысяч фунтов¹⁵. Можно добавить, что в середине 1920-х обменный курс доллара и фунта колебался между 3,6 и 4,5 доллара за фунт. Трубецкой сообщал в 1924 году Сувчинскому, что его семья, состоявшая из четырех человек, а также няня превосходно жили на 60 долларов в месяц (очень «буржуйно», как выражался Трубецкой¹⁶). Разумеется, сумма, равная примерно 40 тысячам долларов, была очень внушительной. Отметим, что в 1925–1927 годах Сполдинг выделил на евразийство не менее 12 тысяч фунтов. Он также финансировал издание газеты «Евразия», а после распада движения оплатил долги евразийских издательств и субсидировал (правда, в значительно меньшем масштабе) деятельность группы Савицкого и бельгийских евразийцев, во главе которых стал племянник П.Н. Малевского-Малевича, Святослав Святославович Малевский-Малевич.

Любопытны мотивы Сполдинга, выделившего значительные средства на такое малоизвестное в Великобритании предприятие, как евразийство. Вполне возможно, что свою роль здесь сыграли рекомендации каких-то титулованных русских в Лондоне. Однако из писем самого Сполдинга Сувчинскому возникает впечатление, что он был очень слабо информирован (или неправильно информирован) о евразийстве и его русском контексте и принимал это движение за то, чем оно не являлось. Вот что писал Сполдинг 12 апреля 1928 года:…Успех евразийства представляется мне фактом чрезвычайной важности не только для России, но и для всего мира. В Индии, в Китае, в Японии, в некоторых исламских государствах поднимается секуляризованная и вестернизированная, фундаментально похожая на российскую интеллигенция: будет ли она следовать матушке России на пути к большевизму или евразийцам в их попытке построить государство на принципах Евангелия? На мой взгляд, это самый важный вопрос нашего столетия, и это привилегия – иметь возможность посодействовать, неважно в насколько малой степени, осуществлению таких целей…¹⁷

Вероятно, Сполдинг был посвящен в подпольные тайны евразийства, включая контакты последнего с «Трестом». Во всяком случае, в 1928 году Сполдинг упоминает евразийские «неудачи» 1927 года¹⁸. Возможно, Сполдингу, как и многим евразийцам, импонировала романтика «подполья». Он часто называл себя евразийцем (точнее, к огромному раздражению Святополк-Мирского, «европоазийцем»), обсуждал с Сувчинским стратегию движения и даже написал небольшую книжку, суммирующую взгляды евразийства¹⁹. Впрочем, сам Сполдинг признавал, что был очень слабо подготовлен к такому предприятию, а книжку написал на основе разговоров с Араповым и Малевичем²⁰. Арапов иронически отзывался о способностях Сполдинга именно в связи с обсуждением этой публикации²¹.

Тем не менее деньги Сполдинга обеспечили стремительный рост числа евразийских публикаций вплоть до раскола 1928 года. С 1925 года, помимо ежегодных «Временников», носивших статус «официальных», начинает выходить «Евразийская хроника», предназначенная в основном для выступлений «младших» евразийцев или тех авторов, от которых евразийцы пытались дистанцироваться. Стремление привлечь как можно более широкие слои эмиграции, превратить евразийство в массовую организацию отразилось в публикации брошюр, рассчитанных на неподготовленного читателя и освещавших отдельные положения евразийской доктрины (например, отношение к Красной армии, коммунизму и т. д.). Брошюра «Комплектование Красной Армии», автором которой был полковник Арсений Александрович Зайцов («Зон» или «Кролинский» в переписке евразийцев), вызвала в рядах евразийства активную полемику: Савицкий критиковал брошюру за ее просоветскую линию, тогда как Сувчинский стоял за нее горой. В 1925 году была издана целая серия оттисков работ отдельных авторов, публиковавшихся во «Временниках». В 1927 году публикуется первый более или менее профессиональный опыт евразийской истории – «Начертание русской истории» Г.В. Вернадского, вызвавшее неоднозначную реакцию как в эмиграции, так и в СССР²². В этом же году отдельной книжкой вышло переиздание работ Трубецкого. Начиная с осени 1928 года вышло 35 номеров газеты «Евразия», которая была в планах евразийцев уже в 1924 году.

Перед встречей со Сполдингом Арапов просил Трубецкого, Сувчинского и Савицкого предоставить примерный бюджет движения. Савицкий отреагировал на этот запрос подробным письмом, в котором описаны планы евразийцев и стоимость проектов. Савицкий предлагает просить средства, прежде всего, на поддержание контактов с «Трестом» и на продвижение евразийской литературы в Россию, на производство листовок и воззваний. На содержание представителей евразийства в Сибири, на Кавказе, в Туркестане, на Украине, в Ленинграде и двух представителей в Москве Савицкий планировал выделять по 12 фунтов в месяц, округлив их до 1150 фунтов в год. Бюджет включал три поездки в год из-за рубежа в Россию и обратно – 450 фунтов. Организационные расходы представительств евразийства в России оценивались в 1500 фунтов. Савицкий добавлял, что «этот расчет может почитаться достаточным только при условии самого широкого и полного использования аппарата Треста для передвижения и распределения товара». По всей видимости, средства на эти цели были потрачены: во всяком случае, контакты с «Трестом» носили регулярный характер, а Арапов и Савицкий неоднократно ездили в СССР. Ланговой-«Денисов», сотрудник ОГПУ, который якобы руководил «внутренним евразийством» в СССР, получал довольно значительное ежемесячное жалованье от евразийцев на протяжении нескольких лет.

Особый интерес представляет оценка Савицким издательского и организационного бюджета евразийцев в Европе, сделанная им по просьбе Арапова:

Два сборника (Времен, [ник] Кн. 4 и 5) считая по 2000 экземпляров 20 листов каждая книжка при стоимости печатания и оплаты листа вместе с гонорарами для приглашенных посторонних авторов по го ф[унтов] за лист, а следовательно на книжку по 200 ф[унтов]. Всего 400.

Издание, если можно так выразиться «неофициальной] энциклопедии», ряда отдельных в нефт. [яном] духе – по догматологии, историософии, теософии и социологии, всего для первого года 3 книги, около 60 листов, считая вместе с гонорарами по го ф[унтов] за лист, всего 600 ф[унтов].

Издание сборника (или единоличной книги) о нефти на английск. [ом], одном из индусских, французск. [ом], немецк. [ом] и татарском языках из расчета 5000 – 10 000 экз [емпляров] считая по 10–15 листов в книге и беря вместе с гонораром (очень широко) на книгу 300 ф[унтов], всего на пять книжек 1500 ф [унтов]

Издание книги для детей и юношества в особых отделах издательства («Евразийцы – детям», «Евраз.[ийцы] – молодежи»), писанных первоклассными авторами при расчете 5 тыс[яч] экземпляров] по 15ф[унтов] лист до 100 листов – 1500 ф[унтов]

Организационные расходы издательства: содержание заведующего (П [етр] П [етрович Сувчинский]: 180 ф [унтов] в год) и служащих, его помощников (по 120–150 ф[унтов] в год на человека), наем помещения, создание аппарата по размножению не подлежащих печатанию [текстов], канцелярские почтовые расходы (подробная смета на обороте) 1500 [фунтов] в год.

Торговые поездки нефтяников для устроения филиалов, чтения лекций, и пр[очего] 500 ф[унтов]

Поездка П[етра]С[еменовича]А[рапова], Т[атьяны]Н[иколаевны]Р[одзянко] и Н[иколая] Сергеевича] Т[рубецкого] в Америку для получения дальнейших средств – гооо [фунтов]

Такой поездке я придавал бы огромное значение, важно сочетание именно трех названных лиц; такая поездка могла бы дать еще более крупные средства.

__________________Итого 10 000 [фунтов]

Газета для своего начала требовала бы сверх указанных 10 000 еще приблизительно 20 000. На эту сумму газета могла бы просуществовать 2 года. К этому времени она должна достичь самоокупаемости. Расширение корреспондент. [ской] сети и первоклассное всестороннее осведомление в указанной выше сумме 20 000 ф [унтов] учтены.

Общий принцип дела – никаких личных окладов, все на непосредственную работу. Книгоиздательское дело возглавляет П[етр]П[етрович Сувчинский], получающий 15 ф [унтов] в месяц. Все прочие кормятся на подножном корму, кто где находится. Основное начало – аскетическое существование руководителей, и в то же время – полная финансовая обдуманность и целесообразность в отношении к внешнему миру. Относительно организации филиалов книгоиздательства в 6-7-8 зарубеж[ных] местах имею некоторые мысли – но это уже деталь, которую сообщу потом.

Вся смета в порядке осуществления может, конечно, подвергаться некоторым изменениям. В случае надобности осуществление плана можно будет растянуть на 2 года. Иностранные и другие наши издания обеспечат возобновления затраченных сумм к концу отчетного периода. Издательский план может быть представлен особо. Организацию сбыта придется реорганизовать заново.

Количество издаваемых экземпляров (2 и 5 тыс[яч]) очень мало, но особенно по детской литературе предвидятся многократные повторные издания удавшихся книг. 50-100 ф[унтов] может быть дано Эндену и Ставр[овскому] для их «листовок»

NB – Поскольку «руководители» имеют «пропитание» – они, как и другие, работают безокладно. Расходы по поездкам и пр. [очему] возмещаются по себестоимости. Еще раз скажу – никаких окладов!!!

[Приписано: «Нужно иметь в виду, что поскольку мы сможем обеспечить людей помещениями для работы, техническими приспособлениями для нее и в надлежащих случаях – проездными – мы можем мобилизовать на дело нашей торговли огромные, бесплатные силы и молодежи, и даже отчасти старшего поколения (к настоящему моментумы имеем некоторый „моральный авторитет“».]

…Считаю сугубо правильным осуществить единство кассы. Все полученные средства немедленно переведите мне банковским переводом или чеком – я вступаю в обязанности казначея с твердой рукой²³.

Многие планы, которые предполагал осуществить Савицкий, не были реализованы. Так, не удалась амбициозная программа пропаганды евразийства среди «колониальных» народов; не состоялись евразийские публикации для детей и молодежи, несмотря на то что евразийцы обсуждали их достаточно подробно. На средства Сполдинга в 1928 году начала издаваться газета «Евразия», но именно она и стала поводом к расколу движения и его дискредитации.

В записке Савицкого интересен еще и личностный момент. Она написана тоном человека, ощущающего себя практически единоличным вождем. Вероятно, Сувчинский недаром жаловался Трубецкому на манию величия Савицкого – тон его письма не предполагает возражений: «единство» кассы должно осуществиться немедленно и именно так, как требует Савицкий. Не следует подозревать скрытую материальную заинтересованность Савицкого. У нас достаточно свидетельств того, что его образ жизни был достаточно скромным и что кассой евразийства для личного содержания он не пользовался (и настаивал на том, чтобы ею не пользовались другие). Однако его частые попытки монополизировать принятие решений, резкий тон, личное и социальное отчуждение от круга Сувчинского и Арапова были одним из источников будущего раскола евразийцев.