Текст книги "Модные увлечения блистательного Петербурга. Кумиры. Рекорды. Курьезы"

Партерные гимнасты

Многофигурные композиции спортсменов, громоздящихся на головах друг у друга, стали одной из визитных карточек физкультурных парадов в нашей стране в 1930-х гг. Замысловатые фигуры, которые складывали спортсмены, призваны были выражать не только спортивные достижения, но и нечто гораздо больше – счастливую жизнь советских людей и их безграничную веру и преданность «партии и правительству». Они стали символом своего времени.

Тем не менее этот вид спорта культивировался в России задолго до 1930-х гг. Свое распространение он получил в начале XX в. под именем «партерной гимнастики». В нашу страну он пришел из-за границы, где на него обратили серьезное внимание и включили в общую программу гимнастических упражнений в виде «живых пирамид» – двойных, тройных и с большим числом участников.

Момент схватки в французском боксе. Справа – Василий Павлович Крестьянсон, слева – М.М. Антонович. 1911—1912 гг.

Фотограф Карл Булла

В России в ту пору в каждом цирке и почти в каждом летнем театре практически всегда ставились номера из партерной гимнастики, однако она воспринималась больше не как спорт, а вид развлечения. «Среди известных нам видов гимнастики меньше всего прививается гимнастика партерная („Par terre”) на земле и без аппаратов, – сообщал в 1909 г. обозреватель журнала «Русский спорт». – Она состоит из упражнений, исполняемых при содействии других участников, из поднятия упражняющегося на вытянутых руках, восхождения на его плечи и т. д. И все это проделывается красиво и эффектно, с таким расчетом, чтобы избежать телесных повреждений».

Одним из первых поклонников партерной гимнастики среди любителей-непрофессионалов в Петербурге стал Василий Павлович Крестьянсон. Он был известен как чемпион России по гимнастике, заведующий гимнастическим отделом петербургского общества народной трезвости в Народном доме императора Николая II, преподаватель французского бокса в атлетическом кабинете И.В. Лебедева (знаменитого «дяди Вани»), курсов шведской гимнастики и атлетики в Петербургском университете, а также как преподаватель «физических занятий» в престижной гимназии Мая.

Именно В.П. Крестьянсон, а также М.М. Антонович, как отмечали современники, ввели этот вид спорта в Петербурге. Они познакомились друг с другом еще в 1890-х гг. в гимнастическом зале Адмиралтейства, где они занимались гимнастикой под руководством известного преподавателя Брашмана. Пройдя в совершенстве его курс, стали заниматься партерной гимнастикой.

При основании С.-Петербургского атлетического общества они вступили в число его участников и впервые выступили в нем в «публичном представлении» любителей. Вскоре Крестьянсон и Антонович заслужили большую популярность среди спортивной публики в качестве партерных гимнастов, выступая часто и с большим успехом на различных благотворительных и спортивных вечерах. За ними укрепилась слава выдающихся любителей этого вида спорта. Оба они завоевали много наград как за партерную гимнастику, так и за «гимнастику на аппаратах».

Преподаватель Василий Павлович Крестьянсон руководит исполнением гимнастических упражнений. 1913 г. Фотограф Карл Булла

«Трудно найти гимнастов лучше и всесторонне развитых, чем партерные гимнасты, – отмечал обозреватель «Русского спорта». – Единственная слабая сторона партерной гимнастики – это необходимая привычка участников друг к другу, так что при выбытии из данного состава гимнастов одного члена упражнения не могут продолжаться до тех пор, пока не будет заменен выбывший участник новым и новые товарищи не привыкнут друг к другу».

По системе Далькроза

Европейской сенсацией начала XX в. стала ритмическая гимнастика – система швейцарского композитора и педагога Эмиля Жак-Далькроза. Новинка имела ошеломляющий успех во всех странах Европы, добралась она и до России. Изобретение Жак-Далькроза популярно и сегодня, только называется оно теперь иначе – аэробика.

Первоначально идея ритмической гимнастики зародилась в Швейцарии, но наибольшее свое развитие получила на германской почве. Она выходила за рамки просто спортивных занятий: речь шла о возможности воспитания нового гармоничного человека. Появилась идея создания Школы музыки и ритма, которая осуществилась в городке Хеллерау под Дрезденом. Это заведение, открывшееся 22 апреля 1911 г., сыграло огромную роль в пропаганде ритмической гимнастики и стало образцом для других школ ритма, возникших вскоре в Европе: в Стокгольме, Лондоне, Париже, Вене, Барселоне и в других городах. «Мой метод ритмической гимнастики, – писал Далькроз, – стремится к тому, чтобы движение было искусством».

Горячим и убежденным проповедником ритмической гимнастики в России стал князь Сергей Михайлович Волконский, бывший директор императорских театров. Окрыленный увиденным, он приложил много усилий, чтобы донести свои чувства до всего российского общества. Осенью 1912 г. он открыл в Петербурге курсы ритмической гимнастики и начал издавать «Листки курсов ритмической гимнастики».

«Слово „гимнастика” всегда вызывает мысль о воспитании мускулов, – говорил Сергей Волконский. – Нет, наш предмет – не гимнастика при помощи музыки, а музыкальное воспитание путем гимнастики». Князь подчеркивал, что ритмическая гимнастика поможет преодолеть наше традиционно одностороннее интеллектуальное воспитание: «В школе мы за книгой – наше тело бездействует; в спортивных играх тело работает – ум спит. Ритмическая гимнастика воспитывает те невидимые способности, которые управляют взаимодействием духа и тела».

Сергей Волконский был неутомим в своей пропаганде учения ритмики и нашел немало последователей. Поэт Георгий Иванов вспоминал, как Волконский выступал в артистическом богемном кабаре «Бродячая собака» и, «не стесняясь временем и местом, с жаром излагал принципы Жак-Далькроза». Благодаря энергии и настойчивости Сергея Волконского преподавание ритмической гимнастики в Петербурге ввели во многих престижных учебных заведениях – Смольном институте, гимназии Стоюниной, Реформатском женском училище и т. д., а также в частных группах.

В начале 1913 г. князь Сергей Волконский выступал с докладом на Всероссийском съезде семейного воспитания. «Освобождение и радость – вот основные чувства, пробуждаемые нашими упражнениями, – заявил он. – Ритм – великая сила, обеспечивающая правильность и безопасность движения во вселенной». После доклада состоялась демонстрация детского урока ритмической гимнастики. Однако появление детей на сцене было встречено громким протестом со стороны некоторой части публики. После первого же упражнения раздались негодующие крики из зала: «Довольно! Не надо!» Тем не менее решением большинства собрания показ все же был продолжен. По замечанию газет, последовавшие за демонстрацией прения «отличались страстностью», а некоторые речи и вовсе дышали злобой и раздражением.

«По-видимому, глас Волконского оказался вопиющим в пустыне, на всероссийском съезде по семейному воспитанию система Далькроза успеха не имела, – писала одна из газет. – Большинство наших выдающихся артистов отнеслось к ней отрицательно. Среди публики также раздавалось немало критических оценок».

Не все испытывали восторг от системы Жак-Далькроза. На страницах печати нередко встречались и отрицательные отзывы. «Ритмическая гимнастика – это детская каторга», – заявлял авторитетный московский доктор Буткевич. «Ритмическая гимнастика – дрессированный пляс, – возмущался известный литератор Федор Сологуб. – Эта гимнастика умерщвляет в душе человека волю к свободному самоопределению».

В начале февраля 1913 г. сам Жак-Далькроз пожаловал в Петербург. Причем не один, а с шестью учениками Хеллерауского института. Он посетил несколько классов ритмической гимнастики и дал ряд уроков. Состоялась демонстрация его системы в театре Музыкальной драмы и в Михайловском театре. Объяснения давали сами Жак-Далькроз и Волконский. Театр был переполнен, и на сей раз публика горячо аплодировала выступлениям учениц Хеллерауского института и петербургских последовательниц ритмической гимнастики.

Петербургские последователи системы Жак-Далькроза наладили тесные контакты с Хеллерауской школой музыки и ритма. Первый номер «Листков курсов ритмической гимнастики», издававшихся с января 1913 г. в Петербурге князем С.М. Волконским, открывался приветствием руководителей, преподавателей и учеников Хеллерауского института. В нем говорилось: «Дабы между Хеллерау и Петербургом мог установиться живой обмен на почве опыта и совершенствования, управление Института Жак-Далькроза в Хеллерау постановило: 1) установить в Хеллерау ежегодный двухмесячный летний курс для учеников русских отделений; 2) учредить ежегодно 5 даровых вакансий на полный годичный курс для учеников русских отделений…»

К началу 1914 г. число поклонников ритмической гимнастики в Петебурге, в России и во всем мире еще больше увеличилось. Преподавание системы Жак-Далькроза происходило в Германии в более чем 150 учебных заведениях, а также во многих других странах – Америке, Франции, Голландии, Австрии, Швеции, Швейцарии.

В Российской империи ритмическую гимнастику преподавали не только в Петербурге и Москве, но и в Киеве, Риге, Варшаве и Гельсингфорсе. В Петербурге с осени 1914 г. ритмическая гимнастика по системе Далькроза была введена как обязательный предмет в программу Школы балетного искусства, которой руководила актриса Императорских театров О. Преображенская.

«Наши курсы вступают в третий год своего существования, – говорилось в октябре 1914 г. в издававшихся Сергеем Волконским «Листках курсов ритмической гимнастики». – Несмотря на трудности, прилив учеников значителен, и распространение системы в учебных заведениях не остановилось».

Однако начавшаяся в августе 1914 г. Первая мировая война самым отрицательным образом повлияла на развитие ритмической гимнастики. Хеллерауский институт закрылся, Жак-Далькроз перебрался из Германии в Швейцарию, а русско-немецкие контакты в области ритмической гимнастики прервались. В здании Хеллерауского института устроили лазарет, а потом ангар для дирижабля. (Тем не менее здание пережило все катаклизмы, случившиеся в Германии, и после Второй мировой войны использовалось для казарм Советской Армии. Спустя много лет, в 1995 г., это место вновь стало культурным центром.)

«Колыбель Ритма остается для нас лишь воспоминанием, – писал в те дни Сергей Волконский, – как благоуханное, дорогое нам растение, хотя и выросшее на почве злой, отныне чуждой нам страны, среди людей, нарушивших биение основных ритмов человечества».

Нелегко пришлось последователям ритмической гимнастики и в России. Курсы Волконского во время Первой мировой войны закрылись, «Листки» перестали выходить. Правда, Волконский продолжал преподавать ритмику во многих театральных студиях и училищах России. После революции он покинул Советскую Россию и обосновался в эмиграции, где снова продолжил дело ритмической гимнастики, занимаясь ею в балетных студиях Матильды Кшесинской и других русских танцовщиц.

Однако в Советской России остались поклонники Далькроза, и в 1920 г. в Петрограде был создан Институт ритма – на основе бывших курсов Волконского (в 1925 г. его присоединили к Институту сценических искусств). В Москве также возник подобный институт. Их сотрудники занимались разработкой вопросов ритма в музыке, движении, слове, производственных процессах и т. д.

В 1924 г. в Ленинграде издали книгу «Э. Жак-Далькроз и его система», в которой система ритмической гимнастики называлась орудием «одного из величайших устремлений революции – к перерождению человека и человечества, к возвращению его к естественной природе». «Только наша революция с ее всечеловеческим размахом и мировым значением способна дать делу Далькроза действенный смысл, как культуре тела и освобождению духа», – говорилось в предисловии к книге, написанном актером и режиссером П.П. Гайдебуровым.

Обложка и иллюстрации книги К. Шторка «Э. Жак-Далькроз и его система» (Л., 1924)

К середине 1920-х гг. с самых высоких трибун ритмику стали обвинять в «буржуазности», ее устранили из школьных программ и заменили «производственной гимнастикой». Меньше чем через полвека ритмическая гимнастика вернулась в нашу страну и вновь стала завоевывать тысячи поклонников. Только теперь она уже называлась по-другому – аэробикой.

Легкая атлетика: «Прыгал с замечательной легкостью…»

Считается, что начало легкой атлетике в Петербурге и вообще в России положил С.-Петербургский кружок любителей спорта, возникший в 1888 г. Впрочем, легкоатлетические состязания устраивались в столице и прежде. Порой они носили полушутливый характер, подобно вошедшему в Петербурге в моду нынче (с 2006 г.) ежегодному женскому забегу на шпильках.

«Бег толстяков»

В сентябре 1883 г. на Царскосельском ипподроме происходило любопытное событие, которое организаторы громко назвали «небывалым доселе праздником состязаний». Они особенно упирали на то, что проводился такой праздник впервые и принимали в нем участие исключительно любители, а не спортсмены-профессионалы.

В программу праздника включили состязания на велосипедах, «дамскую скачку», соревнования на «римских колесницах», бег русских скороходов, «народную скачку» и прочее. Что именно «прочее» – в афишах не расшифровывалось, но в прессе сообщали, что публике покажут «бег толстяков». В нем будто бы согласились участвовать три известных «объемистых господина» – самые знаменитые петербургские толстяки: один – ресторатор с Казанской улицы, другой – владелец хорошо знакомой многим колбасной, третий – капельмейстер одного из лучших в столице оркестров.

Обещанный «бег толстяков» вызвал настоящий ажиотаж у публики. Все ждали захватывающего и веселого шоу. Поговаривали, что в одном только толстяке-рестораторе 11 пудов веса (один пуд – 16 кг). «Насколько мне известно, „колбасных дел фабрикант” еще более толст до невозможного, и, как он побежит, представляется крайне любопытным и смешным, – ерничал репортер «Петербургского листка». – Во всяком случае, все три „чемпиона” смело могут рассчитывать быть принятыми членами северо-американского бостонского „клуба толстяков”, в котором призы выдаются не за бег, а за объем, вес, аппетит и способность продолжительнейшего сидения на одном месте».

В назначенный день масса публики, подогреваемой обещаниями увидеть долгожданное супершоу, собралась на состязание. Поезда в Царское Село шли переполненными, ложи и трибуны ипподрома оказались битком набитыми. Организаторы, естественно, были довольны аншлагом.

Поначалу все проходило спокойно. Все номера программы исполнялись в точности и без малейших задержек. Зрителям показали и состязание велосипедистов на двухколесных и трехколесных английских велосипедах, и соревнование русских скороходов, и бег в мешках. После каждого состязания всем победившим участникам сразу же выдавались призы.

Правда, как ехидно замечали острословы, некоторые номера выглядели довольно карикатурно. К примеру, «римские колесницы» были запряжены такими сухопарыми клячами, что их худобе позавидовал бы даже донкихотовский Россинант. Тем не менее публика не роптала, поскольку терпеливо ждала «гвоздя программы» – состязания толстяков. Однако вскоре все номера подошли к концу, и устроители объявили о завершении «праздника состязаний». Цитируем очевидца:

«– Господа, а где же бег толстяков? – раздались возмущенные возгласы зрителей. – Где же толстый ресторатор Кюне, которого нам обещали?

– Толстяков сюда! – кричали в толпе. – Подайте нам толстяков! Где распорядители?»

А распорядителей уже и след простыл. Как они заявили потом, никакого «бега толстяков» и не предполагалось – его придумали, репортеры. Более того, в программе оно вообще не значилось, а потому его и быть не могло. Поэтому с репортеров, обещавших шоу, – весь спрос! Говорили, будто бы добровольно записавшиеся толстяки накануне «праздника состязаний» отказались бежать, поэтому как в афишах, так и в программах это состязание не фигурировало.

Газетчики в долгу не остались: они объявили царскосельский праздник ловкой проделкой мошенников-«прожектеров», завлекших публику обманом. Репортер «Петербургской газеты», который, как говорили, больше других возмущался отсутствием «бега толстяков», вообще написал, что «одураченная публика смотрела нелепое и глупейшее зрелище». Одним словом, яркое спортивное событие превратилось в скандальное шоу. Что там особенного в «народных скачках» и гонках на велосипедах? Толстяков подавай!..

Заморский скороход и русские подражатели

Летом того же 1883 г. на протяжении нескольких недель петербургская публика с интересом наблюдала за небывалыми гастролями англичанина-скорохода мистера Кинга в увеселительном заведении «Крестовский сад». «Для нашей публики такого рода спорт является новинкой, – замечал современник. – А в Нью-Йорке мания на скороходов дошла за последние годы до максимума».

Правда, мистер Кинг дал петербуржцам немало поводов для разочарований. Как обещали, его дебютом в северной столице станет забег 29 июня на 15 верст за час. Однако скороход сослался на недавний дождь, рыхлость грунтов и лужи и согласился бежать 7 верст за полчаса. Публика выстроилась у барьера и в течение получаса неотрывно следила за пробежкой мистера Кинга, восхищаясь его выносливостью и спокойствием. «На первых порах казалось нам, что ход скорохода медлен, но на третьей, четвертой, пятой и половине шестой верст Кинг „разошелся”, как кровный рысак», – отмечал современник.

После окончания забега публика устроила англичанину овацию, а некоторые из присутствовавших медиков отнеслись к Кингу как к объекту изучения. Доктор Лещинский тут же провел обследование скорохода, о котором потом сообщил зрителям. По его словам, по окончании бега пульс Кинга составлял 160 ударов в минуту, а через шесть минут – 108 ударов. «Сердцебиение было до такой степени сильно, что приложенная рука доктора отскакивала от левой грудной полости», – сообщал очевидец. Правда, сам Кинг заявлял, что не чувствует никакой усталости.

Через неделю англичанин совершил второе выступление в «Крестовском саду». Публики собралось в два раза больше, чем в прошлый раз, – около четырех тысяч, а для подробного изучения «феномена Кинга» собралась целая медицинская комиссия. Англичанин совершил два забега – на полторы версты и на 15 верст, причем во втором из них соперниками Кинга стали два добровольца из числа зрителей – «вятские крестьяне-битюги».

«Впереди понеслась красная рубаха при громком смехе публики, следом наш же битюг в крахмальной сорочке без жилета и дальше скороход Кинг в костюме акробата», – сообщал репортер. Правда, русские бегуны посрамили свою честь: они быстро рванули на старте, оставив далеко позади флегматичного англичанина, но затем резко сдали: один на четвертом круге, другой – на одиннадцатом. А мистер Кинг бежал как ни в чем не бывало. Чем дольше он бежал, тем легче становился его бег.

Обещанные 15 верст англичанин пробежал за 49 минут и 30 секунд. Когда он дошел до финиша, раздались крики «ура» и «браво». Дамы махали платочками, мужчины подбрасывали вверх шляпы и трости. Неудавшихся русских скороходов купцы поощрили выпивкой. «У нас в деревне, – говорил какой-то подгулявший субъект, – дьячковский сын – вот бегал-то. Бывало, лошадь обгонял». «Супротив арестанта никто не выстоит», – замечал другой.

Тем не менее идея «обставить» англичанина нашла своих продолжателей. И если «вятские битюги» оказались неопасными соперниками, спасовавшими через несколько верст, то через несколько дней с Кингом состязался молодой петербуржец Сергей Русин, выходец из крестьян Могилевской губернии, который оказался достойным конкурентом. Оба скорохода состязались 49 минут: Кинг за это время прошел 15 верст, а Русин – 11 с половиной. Публика восторженно приняла нашего доморощенного, никогда специально не тренировавшегося бегуна. Ему устроили овацию. Когда же выяснилось, что Русин уже два года как безработный и живет очень бедно (до этого он четыре года служил в конторе редакции журнала «Нива»), ему тут же среди публики и артистов собрали 60 рублей.

На 10 июля в «Крестовском саду» назначили заключительный бег Кинга. К восьми вечера в «Крестовском» было уже яблоку негде упасть. Первый бег Кинга, на полторы версты, прошел спокойно. Но когда он собрался бежать 15 верст, стать его соперниками вызвались два мастеровых, а потом появился еще один – бегун в красном, оказавшийся венским скороходом Кони. Кинг оказался в замешательстве: он не ожидал столкнуться с таким серьезным противником.

Один из «доморощенных» сдался через пять минут, потом на одном из поворотов на четвертой версте Кинг угостил пинком своего соперника Кони, да так неудачно, что сам упал в грязь и больше бежать не мог. Кони, проделав после «угощения» еще пару кругов, тоже выбыл из гонки. На арене остался лишь любитель, который продолжал бежать, но затем с криком «Мне колет!» остановился. Его окружили, стали ощупывать и осматривать, затем толпа с воплями радости стала качать победителя.

Содержатель сада Евсеев оказался в щекотливом положении: выдавать призовые деньги надо было не именитым скороходам (на что уже был уговор), а реальному победителю. Евсеев этого не сделал, чем вызвал буйство публики. Многие взбадривали себя пивом и водкой, и только разразившийся ливень остудил горячие головы.

Через два дня в «Крестовском саду» Кинг и Кони сразились еще раз. По условиям состязания, оба должны были бежать до тех пор, пока один из них не спасует. Победителем стал Кинг, получивший приз в сто рублей. Вечером он укатил на гастроли в Москву….

В октябре того же года в Петербург пожаловал еще один скороход. На сей раз им стал Диббельс из Вены – немец по происхождению. Личностью он был знаменитой: выступал во всех больших городах Западной Европы и имел немало медалей и призов. В Петербурге он дебютировал 16 октября 1883 г. в саду «Александрия» у Измайловского моста, показав, как отмечали современники, невероятную выносливость в беге и оставив далеко позади всех своих соперников – как профессиональных, так и добровольных бегунов-скороходов. За два часа безостановочного бега он прошел 30 верст.

Первоначально с ним состязалась лошадь, но на девятой версте забега она захромала на правую переднюю ногу и сошла с дистанции. Диббельс продолжал бежать один. Пройдя за час более пятнадцати верст, он усложнил себе задачу: стал на бегу преодолевать препятствия, которыми служили расставленные поперек высокие столы.

«С замечательной легкостью он прыгал через столы по нескольку раз, – сообщал очевидец, – затем переменил направление бега, сделав несколько кругов вспять, и продолжал бежать далее, не проявляя ни малейшей усталости, разговаривая с публикой, отдавая приказания – дать ему коньяку, закуски, пива, сигару и т. п. На двадцать второй версте ему вторично поставили препятствия, и скороход брал их с прежней легкостью».

Когда условленный срок времени бега стал заканчиваться и Диббельс прошел уже тридцать верст, то он потребовал, чтобы с ним состязалась лошадь. Но даже она не смогла догнать мчавшегося как стрела феноменального бегуна. Раздались восторженные аплодисменты, и представление закончилось. Собравшиеся спортсмены-бегуны были в восторге. Овациям не было конца.

Через несколько дней Диббельс устроил свое шоу в Кронштадте, где также покорил местную публику. А затем вторично бежал в «Александрии», где пообещал снова сделать за два часа тридцать верст. Особенный интерес публики вызвало сообщение, что одновременно с Диббельсом будет бежать его жена, хотя и на гораздо меньшую дистанцию.

Кроме того, венский скороход приглашал всех желающих состязаться с ним как он сам говорил, «выдержать курс бега». В случае, если Диббельс окажется побежденным, устроители обещали выплатить победителю премию в размере не менее ста рублей. К сожалению, сведений о том, как прошло это представление, в газетах обнаружить не удалось. Но известно, что спустя неделю после этого, 30 октября, Диббельс устроил в саду «Александрия» свой последний состязательный бег. За два часа он обогнал шестерых скороходов-добровольцев и при этом, как и прежде, преодолевал на своем пути импровизированные препятствия. Публика рукоплескала своему кумиру и предвкушала новые зрелища: ведь Диббельс пообещал, что зимой будет устраивать состязания скороходов. на льду Невы.