Текст книги "Сначала будет страшно. 7 жизней, которые мне пришлось прожить, чтобы стать настоящим предпринимателем"

Но это еще не скоро. Еще целых две жизни.

А пока, уже поняв, что «Белые волки» хромают на все четыре лапы, Лекторович собрал друзей из группировки и сказал: «Ребята, надо делать легальное общественно-политическое движение. Кто хочет – присоединяйтесь». Осталось четыре человека. Остальные ушли. Так появилось общественное движение – «Национальный альянс».

Жизнь вторая. От политика до политтехнолога

Гроб-путешественник

Слава, староста православной общины, главный организатор городских крестных ходов, позвонил мне в 10 вечера.

– Серега, Серега! Меня только что выпустили из отдела, против тебя готовится провокация. Я сейчас приеду, все расскажу.

Через 20 минут он был у меня. А через 30 я уже звонил всем нашим сторонникам из общественных организаций и средств массовой информации, чтобы на следующей день они сопровождали меня от самого дома и до митинга. Иначе был риск не доехать.

Неизвестные, на тонированном «Мерседесе», встретили Славу у подъезда, когда он ранним утром вел дочку в школу. Отвезли в отделение и 8 часов допрашивали, заставляя его позвонить мне и сказать, что «гроб» найден, и он ждет меня на заброшенном пустыре центрального района.

Иначе: «Ты отсюда не выйдешь, мы тебе “наркоту” оформим, к цыганам посадим» и т. д.

Слава, взрослый православный мужчина 37 лет, давлению не поддался.

– Делайте, что хотите. Звонить я не буду. Как после этого в глаза другу смотреть?

Но начнем по порядку.

У обычных гробов не бывает приключений. Они совершают короткое печальное путешествие в один конец. Но деревянный гроб-символ, заказанный мной в одном из похоронных бюро города Тольятти, ждала иная участь. Он должен был стать реквизитом для громкой политической акции на главной площади города.

Правда, в кабинетах тольяттинских силовиков думали иначе. Грядущее предназначение похоронного инвентаря обсудили на высоком совещании. И постановили: гроб – изъять. Во избежание массовых беспорядков, нежелательных новостных заголовков и непредвиденных ситуаций. И в этот раз они подготовились серьезно.

– Серег, это Вован, ну, помнишь, в парке познакомились? – спросил незнакомый голос в домофоне.

В парке я ни с кем не знакомился, но открыл. Было интересно. Я вышел в коридор, открыл железную дверь, которая объединяла маленький тамбур нашей и соседской квартиры, и стал ждать.

Предчувствие меня не обмануло.

Лифт открылся этажом ниже и снизу послышался топот ног.

Вверх по лестничке бежали несколько человек с автоматами наперевес: «Стоять, милиция, поехали с нами». Зачем-то заблокировали дверь, которую я и так не собирался закрывать. Выбежала мама: «Сынок, что происходит? Что им надо?»

– Ничего, мам. Это господин Максимов так шутит.

Максимов был начальником криминальной полиции города и по совместительству руководителем центра «Э» – управления по борьбе с экстремизмом, а по сути – с оппозиционно настроенными гражданами.

– Я скоро вернусь. Ну что, куда едем?

– Там узнаешь, – сердито буркнул милиционер.

– Я и так знаю. Южное шоссе, 402-й кабинет.

Мы вышли. На улице стояла милицейская «шестерка» с включенной мигалкой, и меня сопроводили к ней с эскортом из автоматчиков. Я ощущал себя не меньше, чем боссом мафии. В Управлении внутренних дел меня завели в кабинет, где сидели несколько милицейских начальников.

– Сергей, завтра у вас планируется акция. У нас есть одно условие – гроба быть не должно.

Именно в том году по всей стране шли митинги против монетизации льгот. У стариков, инвалидов, многодетных матерей и других уязвимых групп населения отобрали все живые льготы, заменив их на невнятные финансовые подачки. Мне тогда пришла в голову идея – превратить митинг протеста в похоронную процессию Конституции. И настоящий гроб должен был принять в ней самое «живое» участие. Этот художественный прием привлек бы внимание не только региональных, но и федеральных СМИ и к самому шествию, и к нашей партии «Национальный альянс», которая ее организовала.

– Акция санкционирована. Разрешение на ее проведение получено. В чем проблема?

– Я еще раз тебе говорю, – повысил тон подполковник, – проводите все что хотите, только без гроба.

– А иначе что?

– А иначе у тебя и твоих друзей будут большие проблемы.

– Мне терять нечего. До встречи.

Я встал и вышел.

В день проведения митинга во всех похоронных агентствах города дежурили сотрудники «6-го отдела».

Я приехал в похоронное бюро рано утром. В сопровождении представителей прессы, друзей из вазовского профсоюза «Единство», помощников симпатизирующих нам депутатов и, конечно, своих ребят. Спустился в подвал, поздоровался с владельцем бюро, с которым договорился заранее о покупке, и спросил, где наш реквизит.

Он кивнул в сторону стеллажей. Рядом стоял какой-то невзрачный парень, но я не придал этому значения. Может, его помощник? Я достал деньги, расплатился, мы оформили квитанцию, и тут со спины я услышал:

– Оперуполномоченный Иванов, предъявите документы.

Я обернулся. Передо мной стоял тот скромный парень, на которого ни я, ни владелец заведения не обратили внимания. Знаете, есть такой тип людей, они как будто созданы для работы в правоохранительных органах – с незаметной внешностью, чем тише – тем лучше.

– Покажите ваше удостоверение.

Он достал корочку из внутреннего кармана, и, развернув, показал ее мне. Я взял ее у него из рук и громко закричал водителю:

– Виталик, прессу сюда! Срочно!

Ребята включили камеру.

– На каком основании вы здесь находитесь и какие у вас требования к нам? Вы хотите воспрепятствовать законной покупке товара?

Сотрудник замялся. Он стоял как вкопанный. То же самое происходило и с владельцем похоронного бюро – он вообще не понял, что происходит. Хотя накануне я предупредил его, что из-за нас у него могут быть проблемы, объяснив, почему и от кого. Но он, проявив мужество и гражданскую солидарность, не дрогнул.

Мы оформили покупку. Получили чек, расплатились, и ребята понесли гроб в машину. Я остался внизу и обратился к оперу.

– Ладно, я все понимаю. Ты здесь уже сколько дежуришь?

– Я с 8, как и ребята во всех похоронных агентствах города.

– Давай так: я приехал в 7:30. Ты меня не видел, и я тебя. Чтобы тебе не прилетело от начальства – обещаю, никому ничего не скажу.

– Хорошо, Серег, договорились.

Городская газета «Вольный город» от 25 марта 2005 года

«По задумке организаторов последнего городского митинга, шествие его участников от городской Думы к мэрии должно было выглядеть как похоронная процессия. Похоронить ее участники собирались ненавистный закон № 122 о монетизации льгот. Специально для этого в одном из похоронных бюро города был куплен самый настоящий гроб. Однако закон в него не попал. Случилась почти детективная история, в результате которой сценарий митингующих был скорректирован нашей доблестной милицией».

До площади, где уже собралась толпа, мы не дотянули совсем чуть-чуть. Милицейский бобик подрезал нашу газель, в которой ехали мои товарищи. Несчастный водитель получил кулаком в нос. Не обращая внимания на крики и подлинное удостоверение помощника депутата Государственной думы, которым был вооружен один из моих коллег, неизвестные в черных шапочках изъяли реквизит, бросили в грузовик и укатили в неизвестном направлении.

На площади, где уже все было готово к митингу, стояла толпа людей. Сегодня их было больше, чем обычно – 8 – 10 тысяч человек. Рядом дежурили две пожарные машины. Сдерживая приступ ярости, я поднялся на сцену:

– Ну что, ребята?! Только что власть совершила разбойное нападение на нас! Несколько человек в штатском избили водителя, выхватили ключи от машины и увезли гроб в неизвестном направлении… На улице минус 15. Эти пожарные машины стоят здесь для того, чтобы разогнать нас в случае беспорядков и поливать водой. В этом все их отношении к нам – простым людям! Что мы ответим им?!!

Толпа взревела.

Плохо помню, что происходило дальше, но митинг-шествие мы, несмотря ни на что, провели. Это было крупнейшее за всю историю Тольятти протестное мероприятие. Мы шли организованным строем. Рядом ехали машины. Люди выглядывали из окон. Транспаранты с информацией об отобранных льготах и похоронный марш, который играл из колонок, раскрывали суть происходящего даже без украденного у нас гроба.

Репортажи о мероприятии попали на «Первый канал» и даже Euronews, заполонили полосы городских и региональных газет, стали центральными на местном радио и ТВ. Сюжеты о нас, как о новой городской политической силе, вышли во многих СМИ, даже в провластных газетах.

Но после этого за нас взялись всерьез.

В газеты и на телевидение пошли «сливы» о моем «ультраправом прошлом». Одна за одной стали выходить публикации, имитирующие расследования. Факты передергивались, фотографии фотошопились, превращаясь из указательных жестов левой рукой в фашистское приветствие правой. На форумах появились обсуждения якобы знакомых со мной людей, которые пострадали от «страшного и злого Лекторовича». Это сначала жутко злило, а потом мы поняли, что оппоненты только увеличивают нашу известность, и начали относиться к этому спокойно и прагматично.

Так начал формироваться мой «плохой цифровой след», который сыграет отрицательную роль в будущем при взаимодействии с государственными институтами.

Однажды из-за этого мне даже откажут в зачислении в одну из известных бизнес-школ. Но все это будет потом.

А пока пустой одинокий гроб стоял на одной из городских площадок, рядом с автобусной остановкой около городского стадиона.

Народ, переминаясь с ноги на ногу, ожидая своего автобуса на морозе, веселился: «Кто это у нас тут воскрес, интересно?»

«Коловрат» здорового человека

В 2001 году у меня появилась новая большая цель: к двадцати пяти годам создать собственную федеральную партию. Новая цель – новые поступки. Я поступил в филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации. Этот выбор тогда казался максимально логичным: что может быть полезнее для начинающего политика, чем такой университет?

Лозунги РНЕ для меня теперь звучали скучно. Потому что любой демонстрационный вызов – игра низшего порядка. Примером настоящего националиста в моих глазах теперь стал Столыпин, а не Баркашов. Я хотел хорошей жизни для народа на его собственной земле. Я хотел гордиться своей Родиной и своим народом.

Все это воплотилось в движении «Национальный альянс». Постепенно мы вовлекали в свою сместившуюся орбиту бывших «уличных борцов».

Общаясь и с правоохранительными органами, и с местными политиками, и с ФСБ, мы шутили: «Именно мы занимаемся профилактикой экстремизма в Тольятти, а не вы». Это было недалеко от истины.

Пройдя через все круги ада в уличном движении, мы быстро эволюционировали, поняв, что это безумный и ошибочный путь в никуда. Ничего, кроме насилия, увечий, тюрьмы или гибели, в нем нет и не может быть.

Нашей стране всегда не хватало героев. И этот запрос существует и сейчас. Как компании нужны ценности, которые являются ключевыми ориентирами развития, так и стране необходимы простые и понятные примеры, на которые стоит равняться, камертоны, в соответствии с которыми выстраивать свою жизнь.

Если в компании нет четко определенных ценностей, вы обречены на то, чтобы быть обычной фирмой, заниматься микроменеджментом, и вряд ли вы добьетесь большого успеха. Потому что структурированного движения без естественных направляющих не существует.

Так и в государстве: народ только тогда превращается в нацию, когда заданы четкие ориентиры, проявления которых демонстрируются элитами.

Изучив обстановку в официальном патриотическом движении, мы увидели, что его основу составляют стареющие маргиналы, причем многие – с явными признаками деменции.

Мы хотели противопоставить себя им – стать молодой, уважаемой силой, которая будет защитником коренного населения не на площадях, а на государственных площадках, в коридорах власти.

Мы придумали термин «респектабельный национализм», надели галстуки и костюмы, чтобы отличаться от «маргинальной тусовки», и не снимали их следующие шесть лет.

Символом эволюции наших взглядов стал новый концерт группы «Коловрат» в Тольятти. На этот раз абсолютно легальный. Первый легальный концерт «Коловрата» в России. Второй состоялся на Болотной площади в День народного единства 2004 года – но это уже будут времена, когда в недрах Администрации Президента родится «Русский проект», Путин назовет себя «главным русским националистом», а власти страны смогут перехватить у радикалов национально-патриотическую повестку.

– Парни, вы работаете не на ту аудиторию, – убеждал я лидера группы Дениса Герасимова. К тому времени я уже настолько освоился, что разговаривал с музыкантами на равных. – Петь для бритых агрессивных подростков – это путь в никуда! Давайте сформулируем другую концепцию патриотизма.

Они согласились.

Я выбрал из репертуара подходящие композиции – «Русский Кавказ», «Дмитрий Донской», «Косовский фронт», – напечатал приглашения и вместе с текстами песен разослал во все общественные организации города.

Отдельно направил официальные приглашения с полной программой и текстами мэру города, руководителям городских управлений МВД и ФСБ с просьбой согласовать проведение данного мероприятия и направить своих представителей.

Позвал на концерт Комитет солдатских матерей, ветеранов Афганистана, депутатов городской думы.

Переговорил с молодыми: «Если кто-то крикнет хоть одно провокационное слово или будет скандировать лозунги – выкинем из зала».

Мы собрали полный зал Дома культуры. Мэр, конечно, не явился. Но зато пришли силовики. Просто сели в зале как зрители. Было непривычно.

На песне «Русский Кавказ» афганцы плакали. Один из ребят вышел на сцену и подарил Герасимову краповый берет…

Сейчас я понимаю, что фактически мы добровольно и бесплатно делали то, что потом поручат прокремлевским движениям вроде «Наших» и «Молодой гвардии». Мы создавали молодежный патриотический проект на коленке – без бюджетов и связей. На листовки и прочий реквизит скидывались из собственных денег. Листовки по городу клеили наши девушки. Мы пахали ночами. Именно тогда я научился печатать десятипальцевым слепым методом, чтобы выпускать собственную газету, которую мы назвали «Русский вопрос».

«Национальный альянс» хватался за любые возможности продвинуть свою повестку: печатали плакаты в защиту семьи, выступали на Дне славянской письменности, даже участвовали в выборах в городскую думу – правда, с треском провалились. Для меня это был первый серьезный проигрыш. Но зато, следуя за мечтой, я поднялся еще на одну ступеньку – стал председателем тольяттинского отделения НДПР (Национально-державная партия России). Впрочем, на политическом поле она не продержалась и двух лет.

Чей мальчик?!

Настоящая городская слава пришла к нам в 2005 году. «Национальный альянс» успешно заявил о себе во время протестов против монетизации льгот. Дебютом стало участие в большом первомайском митинге, организованном вместе с другими партиями. Я тогда страшно волновался, читал по бумажке речь, скомпилированную из фрагментов выступлений Лукашенко и Путина. У меня тряслись руки от волнения, но к третьему выступлению я уже вошел во вкус. Энергия толпы – это сильное переживание. Публичные выступления оказались мощным наркотиком.

«Мы едины и непобедимы!!!» – кричал я со сцены. Толпа реагировала, я чувствовал эмоции людей. Мы, респектабельные националисты, подружились с коммунистами и профсоюзами. Акции проходили все чаще. На городских слушаниях пенсионеры требовали «дать слово Лекторовичу». Когда однажды меня схватила милиция, какая-то бабуля с криком «Отпустите мальчика!» стала лупить стражей порядка клюкой.

Мы придумывали яркие перформансы. То козла с капустой на митинг позовем и представим его членом «Единой России», то сожжем портреты идеологических врагов – в общем, делали все, что так любят журналисты. Конечно, это сразу уходило на первые полосы газет.

Мы яростно нападали на мэра Николая Уткина. Я был уверен, что хуже градоначальника быть не может. Только потом оказалось, что он был лучшим мэром нашего города за последние 15 лет. По крайней мере, сам принимал решения, уважал людей, был местным патриотом и крепким хозяйственником. Все, кто был после него – слабые фигуры, которые без одобрения сверху не делали ничего. Жаль, Уткина посадили за взятку. Вернее, за то, что не ушел, когда ему настоятельно рекомендовали это сделать. Уголовное дело возникло подозрительно быстро.

Конечно, многие не верили, что мы создаем такое напряжение бесплатно. Особенно чиновники, с которыми я вместе учился в Академии госслужбы.

Одни смеялись:

– Да все с тобой понятно, Сережа. Сколько ты получаешь за каждый митинг?

– А вы как думаете?

– Тысяч 300, не меньше.

Другие за глаза говорили:

– Да этот Лекторович – полный придурок. Мы, как трамваи, идем друг за дружкой – у нас сцепка, нормальное движение. А этот забрался сверху на провода и всех пытается обогнать. Это небезопасно. Ничего у него не выйдет.

Третьи советовали по-отечески:

– Ты молодец, харизма есть, путь тебе в большую политику. Только опыта не хватает. Тебе нужно чем-нибудь поруководить, возглавить какое-нибудь производство, поумнеть.

Поумнеть мне в ту пору действительно не мешало. Но я никого не слушал. Авторитетов не признавал. В определенный момент понял, что, вероятно, стал самой заметной фигурой в местном протестном движении. И хотя это действительно было так, торжествовать было еще рано: в политике падают гораздо быстрее, чем взбираются наверх.

Вслед за журналистами любопытство к нам стали проявлять органы правопорядка. Всерьез «гасить» начали после сюжета о митингах в Тольятти на Euronews. И без того напряженные отношения с милицией безнадежно испортились. В местных СМИ появились заказные сюжеты в духе «Криминальной России». С акцентом на моих «золотых часах», которые на самом деле были позолоченные и куплены по случаю. Газеты публиковали заметки о моем «кровавом скинхедском прошлом».

До сих пор не понимаю, почему меня, двадцатилетнего пацана, всерьез не трогали. Почему не закрыли по сфабрикованному делу или не подвесили на уголовку, чтобы стал сговорчивей. Почему мои выступления в городской думе без смеха слушали депутаты? Наверное, в каком-то смысле я оказался в собственном городе на положении гоголевского ревизора. Местный истеблишмент, скорее всего, не верил, что мальчик настоящий. Раз вылез, значит, кто-то за ним точно стоит. И отец вроде как судья (к тому времени он уже ушел из УВД). Лучше не связываться.

Но шло время, и я стал ловить себя на знакомых ощущениях. «Национальный альянс» становился в городе все популярнее, мы гремели на всю область, но в реальности ни на что не влияли. А это не так-то просто – постоянно находиться в контакте с людьми, видеть их бедственное положение, протекающие потолки, больных детей, которых некому лечить, умирающих пенсионеров, живущих на хлебе и воде, – и понимать, что ты никому из них всерьез помочь не можешь. Мы обращались в разные инстанции, говорили об этом с трибуны, привлекали знакомых юристов, писали жалобы, запросы в прокуратуру, воевали с управляющими компаниями, которые наглели и выставляли жителям города запредельные счета. Даже добивались их отмены, пересмотра, одерживали маленькие победы.

Но скажу честно: теория малых дел – не моя. Я уважаю людей, которые практикуют подобный подход, но сам всегда любил масштабные проекты. Я хотел получить рычаг, чтобы на порядок увеличить эффективность собственных усилий. То, что мы делали, не оценивалось в моем сознании, как влияние.

Уже тогда от бессилия мы потихоньку начинали перегорать.

Я стал понимать, что создать серьезную партию федерального масштаба уже вряд ли смогу. Я взрослел, розовые очки спали, и юношеский энтузиазм постепенно растаял, мне стало ясно, что в политике есть два пути: либо делать революцию, либо встраиваться в систему.

От силовых способов борьбы я давно отказался. Как лидеры протеста мы были готовы интегрироваться во власть, чтобы представлять интересы людей, которые нас поддерживали. Но как это сделать?

«Я узнал, что у меня…»

Партия «Родина» появилась на горизонте очень вовремя. Она решила объединить разрозненные национально-патриотические силы разной степени радикальности под одним, легальным брендом. Партия очень быстро вышла на третье место в стране по популярности – после «Единой России» и КПРФ. Но в Тольятти местная ячейка существовала только номинально – фактически она бездействовала.

Внимание на эту возможность обратил мой друг и соратник, которого я очень уважал, местный предприниматель Владимир Коновалов – один из тех, кто нас поддерживал. Именно он инициировал дальнейшие события. Поначалу я не понимал, зачем нам нужна «Родина» – ведь у нас есть собственное движение. Мне было непросто смирить свои лидерские амбиции, не хотелось встраиваться в чью-то чужую структуру. Но Владимир Григорьевич обладает очень важным для предпринимателя качеством – настойчивостью. В конце концов, я осознал, что вектор «Родины» вполне отвечает нашим политическим взглядам и планам. Мы увидели, что впервые в стране появилась легальная политическая сила во главе с харизматичным лидером, которая всерьез заговорила о проблемах нелегальной миграции, об этнической преступности, о положении соотечественников за рубежом – о чем и мы говорили все эти годы. Нам искренне захотелось стать частью этой силы.

Мы поехали вместе с Коноваловым в Самару, там нас радушно приняли в партию и дали зеленый свет по работе в Тольятти. Я нашел достойных людей, кто мог возглавить ячейки в трех районах города, в том числе крупных местных бизнесменов – и мы решили провести пресс-конференцию, чтобы заявить о своих планах и целях. Ну, и, конечно, мне захотелось сделать это красиво, на высшем уровне. Наш соратник, который был знаком с депутатами «Родины» в Госдуме, попросил их прислать официальное поздравительное письмо в связи с моим назначением. Мы сняли большой конференц-зал в «Парк-Отеле», самом респектабельном месте города. Содержание мероприятия держали в тайне до конца. Журналистов тоже приглашали по официальным каналам. Все знали только то, что это будет пресс-конференция партии «Родина», но состав участников и суть заявлений были известны лишь узкому кругу лиц.

Представьте: вам 22 года, вы еще мальчишка – и вот вам предстоит выступать перед большой аудиторией в совершенно новом для себя качестве. Приехали журналисты не только из Тольятти, но и из областной столицы.

Я волновался – для меня это был важный шаг в системную политику. Несколько дней я готовил речь. Раньше я выступал только на митингах, их риторика мне была привычна и понятна. А вот к официальным заявлениям, спокойному прагматическому разговору с совсем другой аудиторией я не привык, здесь, как я считал, нужен иной – более консервативный подход.

Моими заочными учителями стали Путин и Лукашенко. «Вот у кого точно работает команда талантливых и профессиональных спичрайтеров», – думал я. Несколько дней и ночей я изучал их речи – все что нашел в открытых источниках, архивах государственной думы, правительства и Совета Федерации.

Читал их стенограммы, выбирал тезисы, которые соответствовали нашей программе, адаптировал к тексту своего выступления целые смысловые блоки. В итоге получился неплохой труд на несколько страниц. Речь была готова.

По дороге на пресс-конференцию мы остановились. Я выпил в машине грамм 50 коньяка, чтобы унять волнение. В молодости мы часто прибегали к этому приему: снизить внутренний градус за счет повышения внешнего. Сколько смелых, дерзких, а часто и совершенно дурацких поступков было совершено с помощью этого инструмента преодоления психологических барьеров.

Я специально задержался на десять минут, чтобы еще больше подогреть напряжение аудитории. За это время мой соратник-владелец медицинского центра, врач-нарколог Андрей Ткач, зачитал поздравительное письмо – правительственную телеграмму из Государственной думы, в нем я был назван по имени-отчеству, но без фамилии. Это еще больше подстегнуло интригу. Зал начал перешептываться: «Что за Сергей Владимирович?»

Газета «Коммерсант – Среднее Поволжье», 11 марта 2006 года:

Тольяттинская «Родина» меняет «лицо».

7 марта 2006 года приостановил свою деятельность «Национальный альянс» («НА») – праворадикальная организация, активно действовавшая на территории Самарской области, главным образом в Тольятти. Причина приостановки деятельности «НА» – вступление его актива в ряды партии «Родина».

Лидер «НА» – Сергей Лекторович, бывший участник ультраправого движения и председатель Самарского регионального отделения НДПР, возглавил Тольяттинское отделение партии «Родина».

Выяснилось, что 18 февраля 2006 года президиум «Родины» в Москве утвердил его кандидатуру в качестве руководителя городского отделения Тольятти. «Усиление» партийных рядов столь одиозной фигурой, как Лекторович (который, вероятно, продолжает оставаться во главе региональной НДПР), связано с предстоящими в 2007 году выборами в областную думу, если, разумеется, «Родину» на эти выборы допустят.

«Наше вступление в партию «Родина» словно вхождение в святой источник. Мы отбрасываем все то, что так или иначе можно было считать непозитивным в нашей политической деятельности, сохранив при этом хрустальный сосуд идеи национального возрождения, наполненный любовью к своей нации», – заявил Сергей Лекторович.

Раньше я никогда не читал речи по бумажке, но это был особый случай. Важно было каждое слово. Я сказал: «В нашем городе до сих пор была одна доминирующая сила – «Единая Россия». С этого момента ее монополия нарушена. Теперь мы сделаем все, чтобы на следующих выборах набрать как минимум 20 %. У нас будет самый высокий рейтинг среди всех отделений «Родины» по стране. Я вам это обещаю».

Я читал речь, а сам с волнением ждал ее окончания. Никто не знал исход пресс-конференции. Это мероприятие было за гранью наших возможностей. Даже не выход из зоны комфорта, а высадка на Луну. Как встретит довольно циничная и острая аудитория нашу трансформацию, было неясно и от этого страшно.

Но вот я закончил речь, посмотрел в зал – и после секундной паузы раздались уверенные аплодисменты. Начались вопросы. Получилось!

Потом в кулуарах спрашивали более конкретно:

– Сколько стоило инициировать это письмо из Госдумы?

– Нисколько.

– Не верю. Я знаю местных политиков, которые за такие услуги миллион платят.

– Посмотрите на меня. Я похож на человека, у которого есть миллион?

Странно, что люди готовы принять любую конспирологическую версию событий, кроме самой очевидной: единомышленникам свойственно помогать друг другу. У нас у всех был очень высокий градус эмоциональной вовлеченности. Стремились ли мы при этом и сами занять более высокое социальное положение? Точно – да. Нас двигали вперед амбиции. Я хотел участвовать в следующих выборах, показать всю нашу активность в регионе, создать большую фракцию в городской думе и пойти дальше – на федеральный уровень.

Но последующие события развернулись совершенно неожиданным образом. Проходит неделя после успешной пресс-конференции – и вместо того чтобы радоваться появлению мощной партийной ячейки во втором по величине городе региона, самарское отделение «Родины» исключает меня и всех моих тольяттинских соратников из партии.

Официально – за скинхедскую фотку семилетней давности. Фактически – в результате интриги.

Вокруг каждого сильного лидера всегда водятся «рыбы-прилипалы» – люди, которые так или иначе на нем паразитируют. В Самаре «Родину» в то время возглавлял Владимир Шерстнев – ветеран МВД, владелец крупного строительного бизнеса, патриотически настроенный предприниматель, друг лидера партии Дмитрия Рогозина. Но при нем был один наемный сотрудник, который распоряжался всеми бюджетами и просто зарабатывал на них деньги. А таким людям всегда удобней паразитировать в атмосфере бездействия. Если партия становится активной, на первый план выходят люди настоящие, идейные, заточенные на результат, – и имитации приходит конец. Мы невольно стали угрозой для монополии этого человека. А так как он умело манипулировал своим шефом, то ему удалось сплести вокруг нас интригу при первом же удобном случае, который не заставляет себя ждать, когда ты занимаешься политикой.

После моей громкой пресс-конференции несколько областных газет написали, что я ставленник Москвы, что тольяттинская площадка только трамплин и что из меня выращивают замену Шерстневу. С чего они так решили, не знаю. Может быть, это были их домыслы, а может, их кто-нибудь попросил. Сам я для себя такую карьерную перспективу на тот момент даже не рассматривал. Шерстнев был для меня большим авторитетом, примером того, как можно успешно социализироваться, получить влияние, выстроить отношения с действующей властью – и при этом не растерять своих убеждений.

Но публикации вовремя оказались у него на столе с соответствующей интерпретацией. Нас исключили из партии. Мы это решение проигнорировали и продолжили работать в Тольятти в качестве представителей «Родины», партбилеты никто из нас сдавать не собирался. Но теперь мы утратили уважение к самарским соратникам и решили и вправду выстроить отношения напрямую с федеральным центром.

Связей в Москве у меня не было никаких. Деньги на поездку в столицу собирали все вместе. Потрепанный на уличных митингах костюм я уравновесил ручкой Parker – единственным дорогим предметом, который у меня тогда был. Потом это стало моей фирменной технологией в бизнесе – прыжок через головы свиты и промежуточных начальников непосредственно к «решающему» вопросы человеку.

Москва. Приемная депутата Государственной думы из фракции «Родина», 11-й этаж. Наш друг работал у него помощником и договорился о встрече.

Андрей Николаевич выслушал меня.

– Хорошо, Сереж. Я тебя познакомлю с человеком, который отвечает за партийное строительство в России. Расскажешь все. А там уже решение за ним.

Мы быстрым шагом вышли из здания Думы и куда-то пошли. Я еле за ним поспевал.

Довольно быстро оказавшись в штаб-квартире «Родины», первые три часа своего там пребывания я разглядывал фикус в приемной.

Наконец меня пригласили.

– Ты зачем здесь, парень? Володя – наш друг, мы своих не бросаем. Так что тебе дорога в партию закрыта навсегда.

– Я приехал за тысячу километров. Дайте мне одну минуту, и я уеду.

– Хорошо, я тебя слушаю.

По сути, это был первый в моей жизни elevator pitch[9]9
  Короткий рассказ о концепции продукта, проекта или сервиса. Термин отражает ограниченность по времени – длина презентации должна быть такой, чтобы она могла быть полностью рассказана за время поездки на лифте, то есть около тридцати секунд или 100–150 слов. – Прим. ред.


[Закрыть], хотя тогда я и слов таких не знал. Я просто рассказал этому человеку свою историю – коротко и искренне. Подчеркнул нашу полезность в городе. Выразил готовность весь свой общественный капитал вложить в «Родину», работать и дальше с полной самоотдачей.