Текст книги "О чем рассказал веер"

Бальное остроумие

Ольга Николаевна вернулась из антикварной лавки раскрасневшейся, тотчас вооружилась лупой и села рассматривать свою покупку. Улыбка не сходила с ее лица.

Неслышно подошел Иван Ильич и заглянул через плечо.

– Новый экспонат в твою коллекцию?

– Посмотри, Иван, это веер – бальная книжка. Старинный, я думаю, первая половина XIX века. Обложка перламутровая, а листки-пластины костяные. На них записывали свинцовым карандашиком название танца и имя кавалера, пригласившего даму. Не дай Бог ошибиться. Скандал! После бала записи можно было легко стереть. Но хозяйка этого веера – бальной книжечки сделала остроумные зарисовки.

Ольга Николаевна раскрывала одну за другой пластины-страницы.

– Не правда ли, эти рисунки напоминают иллюстрации к «Горю от ума»? Вот этот персонаж, согнувшийся в полупоклоне, напоминает Молчалина. А этот, с брюшком, грудь колесом, похож на Репетилова. Этот, тонконогий, вышагивает, словно по льду скользит, – точь-в-точь Загорецкий. Вот и военный, чем не Скалозуб?

– А Чацкий-то есть в этом обществе «уродов с того света», как писал Грибоедов?

– Вот он – романтичный мужчина! Изображен, кстати, без всякой насмешки. Видно, дама ждала-ждала его приглашения, но…

– Вместо танца в объятиях этого красавца она упражнялась в остроумии, – закончил Иван Ильич. – Уж ты-то на балах никогда не занималась рисованием.

– Ах, балы это моя слабость, – вздохнула Ольга Николаевна с притворным смирением.

Веер-экран каминный, картон, сетка, раскрашенная гравюра.

Рукоятка: дерево.

Англия, первая треть XIX в.

Урок французского

Ольга Николаевна не упускала случая проэкзаменовать Лёвушку по иностранным языкам. Сегодня для этой цели она выбрала веер-экран начала XIX века с надписью по-французски.

Такие веера-экраны использовали не в качестве опахала, а для защиты лица от жара камина – даме следовало иметь «интересную бледность»; красное или загорелое лицо считалось даже неприличным. В выбранном Ольгой Николаевной веере-экране было сделано сетчатое «окошко», в котором можно было сменять картинки наподобие панорамы или райка.

Лёвушка с любопытством рассматривал веер. На раскрашенной вручную гравюре вокруг «окошка» были изображены парк в английском вкусе и благородное семейство, отдыхающее «на лоне природы». Справа возвышался огромный валун, или даже скала, на котором и была сделана надпись:

Sa masse indestructable

a fatigé le temps.

И подпись: Delille.

– Лёвушка, я подзабыла французский, – слукавила Ольга Николаевна, – помоги мне перевести.

Лёва перевел верно по содержанию: «Ее неразрушимая масса заставила устать время».

– Очень хорошо, – похвалила мама. – Но, поскольку это строчки из стихотворения, может быть, мы поищем более образные выражения?

В результате совместного творчества родился такой художественный перевод:

 
Так велика скалы несокрушимость,
Что даже время, утомившись, отступилось.
 

– А кто такой Делиль? – спросил Лёва.

– О, Жак Делиль был знаменитый поэт и переводчик, член французской Академии. Во время революции ему пришлось эмигрировать в Англию, и там его очаровали английские сады и парки, выглядевшие более естественными, природными, что ли, чем французские и немецкие. В начале XIX века Делиль вернулся на родину и напечатал свою поэму «Сады», в которой призывал современников быть соавторами природы, включать деревья, камни и водоемы в ландшафт садов и парков. Делиль был очень популярен у нас 100 лет назад. Кстати, в поэме «Сады», описывая природу разных стран, Делиль упомянул Россию. Как там у него, дай Бог памяти… кажется так:

 
В России северной свирепствуют метели,
Но мощные леса, их кедры, сосны, ели,
Мхи и лишайники во мгле морозных зим
Стоят зеленые под слоем снеговым.
Умение и труд там все превозмогают.
Огонь с морозами бороться помогает.
 

– Вот если бы все учебники состояли из таких рассказов и таких картинок! – вздохнул Лёвушка.

Оба остались очень довольны необычным уроком.

Веер плие, бумага, печать, раскрашенная гравюра. Остов: кость, резьба, металл, зеркальце.

Франция, середина XIX в.

Свет мой зеркальце, скажи…

Этим вечером Ольга Николаевна с мужем и племянницей Анной отправились в оперу. В антракте Иван Ильич зашел в буфет, а дамы тем временем прогуливались в фойе. Ольга Николаевна развернула красивый старинный веер с изображением галантной сцены. Можно было подумать, что она разглядывает какие-то детали веера, но она вдруг сказала:

– А знаешь, Нюта, ведь за тобой неотступно следует молодой офицер. Ты не оборачивайся, это, пожалуй, неприлично. Я тебе опишу его, если хочешь.

– Вы, тетя, ясновидящая? – удивилась Аня.

– Почти. Твой воздыхатель высокий шатен, недурен собой и определенно умеет держаться.

– Бог мой, да как вы это узнали?!

– Благодаря вот этому вееру. Посмотри-ка внимательней.

И Ольга Николаевна указала на маленькое овальное зеркальце в изящной позолоченной рамке, оно было закреплено на лицевой пластине веера.

– Незаменимое изобретение наших прабабушек, – заметила Ольга Николаевна. – С помощью такого зеркальца можно было поправить прическу, припудриться. Но главное, можно было наблюдать, что творится у тебя за спиною.

– Тетя Оля, дайте мне скорее ваш веер, – взмолилась Аня.

Но в это время раздался звонок, тут и Иван Ильич подошел. Публика направилась в зал.

В продолжение второго действия Аня то и дело окидывала взглядом зал, бельэтаж и ложи. После спектакля Ольга Николаевна придержала мужа за рукав, шепнув: «Не спеши, пусть Аня одна пройдет в гардеробную».

Когда же супруги спустились в вестибюль, они увидели, как молодой поручик любезно помогает Ане одеть шубку…

Веер бризе, дерево, металл, рисунок, рукописные тексты.

Германия, начало ХХ в.

Веер-сувенир

Этот скромный веер бризе с изображением васильков подарила Ольге Николаевне молодая учительница немецкого языка Урсула Шварц. Она не так давно приехала в Россию, служила гувернанткой, давала частные уроки, к примеру, подтягивала Лёвушку и Маняшу по немецкому. И вот ей сделал предложение преподаватель женской гимназии. Перед свадьбой Урсула пришла к Ольге Николаевне, принесла веер и объяснила:

– Я бы не хотела, чтобы муж увидел этот веер. На нем есть личные записи, ничего предосудительного, но я не хочу возбуждать подозрений. А у вас, я знаю, он сохранится, а вместе с ним и часть моей жизни…

Незадолго до отъезда Урсулы в Россию в ее родном городке состоялся Бал цветов. Он стал для нее как бы прощальным балом. Все знакомые юноши танцевали с хорошенькой фройляйн. И по традиции записали пожелания на память на реверсе веера, который так и назывался «веер-сувенир». Он служил своего рода девичьим альбомом для памятных записей.

Ольга Николаевна с благодарностью приняла подарок и, в свою очередь, подарила невесте равноценный веер из своей коллекции.

После ухода гостьи Ольга Николаевна села разбирать надписи. В основном это были цитаты из стихов, афоризмы и пожелания.

«Любить и быть любимым – нет прекрасней дара на земле. С дружбой, на память – В. Фогель».

«Кто больше не любит и не ошибается, тот хоронит сам себя. С дружбой, на память – Ё.Р. Келлер».

«Мгновения проходят, и если ты их не использовал, значит, и не жил.

На память – Фриц Кай».

«В жизни Май бывает лишь однажды, и больше никогда. С дружбой, на память – М. Петри».

«Пусть годы пройдут, останутся в сердце прекрасные воспоминания. П. Зелберт».

«Дама дополняет блеск праздника, если музыка зовет к танцам. С дружбой, на память о «Бале цветов» – Курт Мюллерманн».

«Дамы это мой воздух, а без воздуха мне не жить. На память о Е. Штарке». «Кто не любит вино, женщин и песни, тот останется глупцом на всю жизнь. Альфред Зидлер».

В некоторых надписях сквозили не только мальчишеская бравада, но и печаль расставания, волнение молодых сердец перед новой неизведанной жизнью. Ольга Николаевна вспомнила свои первые балы и таких же русских юношей, старавшихся казаться мужчинами.

Она осторожно сложила веер, словно задернула занавес, скрывший сцены из жизни незнакомых прежде людей.

Веер плие, бумага, печать, раскрашенная гравюра.

Остов: перламутр, инкрустация.

Италия, 1820-е гг.

Там упоительный Россини

Ольга Николаевна обожала оперы Россини, некоторые слушала по несколько раз. Жаль, что не все его оперы ставили у нас. Правда, можно было купить ноты произведений композитора, а однажды Ольга Николаевна обнаружила фрагменты его малоизвестной оперы даже… на веере!

Она развернула старинный веер 1820-х годов, поставила его на пюпитр рояля и начала играть, а потом и напевать, хоть и не сильна была в итальянском.

Вошел Иван Ильич и облокотился на крышку рояля, некоторое время слушал внимательно, а потом сказал:

– Это Россини.

– Как ты узнал?

– Его трудно не узнать, – и продолжил цитатой из «Евгения Онегина»:

 
…Там упоительный Россини,
Европы баловень – Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же, вечно новый,
Он звуки льет – они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые.
 

Ольга Николаевна показала мужу веер.

– На этом веере – сцена из оперы «Матильда ди Шабран» и ноты самых ярких фрагментов. Часто ее ставили под названием «Коррадино» – по имени главного мужского персонажа. Этот грубый и жестокий дворянин, женоненавистник волею случая оказался опекуном осиротевшей красавицы Матильды. Однако молодая воспитанница сумела смягчить его сердце и разжечь в нем любовь. Но однажды Коррадино заподозрил девушку в измене и приговорил ее к смерти. К счастью, Матильда сумела оправдаться и. Помнишь, как пела Розина в «Севильском цирюльнике»?

 
Я так безропотна, так простодушна,
Вежлива очень, весьма послушна.
И уступаю я, и уступаю я
Всем и во всем, всем и во всем.
Но задевать себя я не позволю
И все поставлю на своем!
Сто разных хитростей, и непременно
Все будет так, как я хочу!
 

– О том же финальная ария Матильды ди Шабран, – продолжала Ольга Николаевна и, заглядывая в ноты на веере, пропела:

Мы рождены, чтоб побеждать и править!..

Каждая женщина иногда верит в эту сказку. Каждый мужчина иногда соглашается с нею.

Веер «Тысяча лиц»

Несколько дней у Старцевых гостил брат мужа – Федор Ильич, инженер-путеец. Он вернулся из Маньчжурии, где русские строили Китайско-Восточную железную дорогу. Ольге Николаевне он привез в подарок редкий китайский веер.

– Такие веера в Китае называют «веер тысяча лиц», – рассказывал Федор Ильич. – В Европе их чаще именуют «мандаринскими»– ими пользовались китайские чиновники, которых еще португальцы прозвали у мандаринами, от санскритского слова mandari – командир, начальник.

Ну а торговцам они известны как «кантонские», поскольку их отправляли из портового города Кантон, или по-китайски Гуанчжоу.

Веер плие «Тысяча лиц», бумага, рисунок, аппликация тканью и слоновой костью.

Остов: дерево, роспись золотом по лаку.

Китай, середина XIX в.

Ольга Николаевна внимательно рассматривала много – фигурную композицию.

– По-моему, лица и одежды наклеены.

– Верно, лица– это разрисованные пластинки из слоновой кости, они все разные, никогда не повторяются. А одежды – аппликация из тончайшего шелка.

Ольга Николаевна закрыла, а потом медленно раскрыла веер.

– Так вот откуда этот странный эффект, – сказала она. – Когда разворачиваешь веер, мерцание слоновой кости и блеск шелка создают иллюзию движения, словно фигур становится больше – действительно, тысяча лиц!.. Ну а что, собственно говоря, изображено на веере? Кто все эти люди?

– Точно сказать не могу, – развел руками Федор Ильич. – Но обычно на веерах такого типа изображали собрание чиновников, сцены из придворной жизни или из театральных постановок. Знаешь, Оля, китайцы очень странные. Они искренне считают, что мы все должны знать особенности их жизни, разбираться в их религии, традициях и культуре.

– Наверное, и мы им кажемся странными, – заметила Ольга Николаевна. – Мы знаем китайцев только как старательных и услужливых работников, преимущественно по китайским прачечным. А их родина – страна уникальной древней культуры. Сейчас начали переводить средневековую поэзию Китая. Вот, например…

Она взяла с полки книгу, заложенную закладкой, и прочитала:

 
…Здесь государь
Проводит дни с гостями,
Я слышу —
Музыка звучит опять.
Те, кто в халатах
С длинными кистями,
Купаться могут здесь
И пировать…
 
 
И три небесных нимфы
В тронном зале,
Окутав плечи
Тонкой кисеей,
Под звуки флейт,
Исполненных печали,
С гостями веселятся
День-деньской…[2]2
  Гао Ши (707–765), поэт эпохи империи Тан. Перевод Ё. Эйдлина.


[Закрыть]
 

Молчавший до тех пор Иван Ильич сказал:

– Разница в том, что и китайцев когда-нибудь поймут. А русских – никогда. Даже мы сами…

Веер плиант, перья, дерево, шелковые ленты.

Франция, 1900-е гг.

Веер-птица

Великим постом балов не давали, но домашние вечера не прекращались. Супруги Старцевы были приглашены на суаре к сослуживцу Ивана Ильича. Многие дамы, не сговариваясь, пришли с веерами плиант – перьевыми веерами. Ольга Николаевна внимательно рассматривала их. Словно стая экзотических птиц собралась здесь: веера из страусовых перьев, из перьев марабу, павлина, лебедя, фазана и голубого попугая. Несколько плиантов были составлены из крашеных перьев, они выглядели очень эффектно, хотя, по мнению Ольги Николаевны, не могли сравниться с натуральными.

Эти веера вели свою родословную от больших опахал из перьев под названием «фла-беллум», ими навевали прохладу еще на фараонов Египта. Флабеллумы были распространены и у аристократов Древней Греции. Позднее, при дворе английской королевы Елизаветы I, дамы обмахивались одним страусиным пером на точеной ручке из слоновой кости. А впервые такие перья появились в высоких прическах знатных дам, а затем и на шляпах – мужских и женских. На Востоке веерами из страусовых перьев пользовались даже одалиски в гаремах султанов. Бог знает, сколько страусов лишились оперенья из-за женской страсти к украшениям! Но в 1860-х годах в Южной Африке начали заводить страусовые фермы, там птицам время от времени обрезали перья, которые затем постепенно отрастали. Особенно ценились белые перья с крыльев и хвоста. Но и черные выглядели таинственно-элегантно.

Веер плиант, перья страуса, дерево, роспись.

Франция, 1900-е гг.

Хозяйка дома заметила:

– Ну, просто райский сад посреди наших снегов!

– Видно, повеяло весной, – улыбнулась Ольга Николаевна и развернула свой красавец-веер из черных и белых перьев страуса.

С таким веером любая женщина ощутила бы себя графиней. Как написал недавно поэт-декадент:

 
Овеев желание грёзовым веером,
Сверкая устовым[3]3
  «Устовым» – неологизм от слова «уста». Стихи Игоря Северянина.


[Закрыть] колье,
Графиня ударила веером страусовым
Опешенного шевалье…
 

Веер Ольги Николаевны произвел впечатление: веера присутствующих дам заколыхались чуть сильнее, выдавая их волнение. Да, веер, этот вечный обманщик, иногда отражает истинные чувства своей хозяйки. К тому же веерам плиантам не к лицу суетливые движения. Ими нужно обмахиваться медленно, с достоинством, словно выказывая уважение окружающим и самому вееру.

Веер плиант, перъя фазана, дерево.

Западная Европа, конец XIX – начало ХХ в.

Мадам де Сталь заметила однажды: «По манере пользоваться веером я легко могу отличить княгиню от графини и маркизу от разночинки».

Веер плиант, перъя фазана, целлулоид.

Западная Европа, конец XIX – начало ХХ в.

Ольга Николаевна, не обладая никакими титулами, владела этим искусством в совершенстве.

Веер плие детский, бумага, раскрашенная гравюра.

Остов: дерево.

Западная Европа, середина XIX в.

Веер и пушинка

На дне рождения Маняши в гостиной собралось много детворы – подруги-гимназистки, дети родных и знакомых. Старший брат Лёвушка пообещал присмотреть за младшими. Родители дожидались детей в комнате Ольги Николаевны.

Веер бризе, картон, хромолитография.

Поздравление ко дню святого Валентина.

США, конец XIX в.

После «сладкого стола» дети начали играть. Ольга Николаевна краем уха слышала, как они спорят и ссорятся, а Лёвушка покрикивает на них и уже начинает сердиться. Мама решила, что пора вмешаться и вышла к детям.

– Давайте играть в пушинку! – предложила она.

– В пушинку? Как это? – заговорили гости.

– Сейчас увидите.

Веер плие детский «баллон», шелк, рисунок.

Остов: целлулоид, роспись.

США, начало ХХ в.

Ольга Николаевна принесла легкое перышко от своего старого боа и несколько вееров. Это были детские веера, с помощью которых девочек обучали владению настоящим веером, и взрослые веера со сценами, изображающими детей, – их особенно любили заботливые матери.

Ольга Николаевна раздала детям веера и подбросила перышко вверх.

– А теперь взмахами веера гоните перышко от себя, – объяснила она. – На кого оно сядет, тот проиграл и должен фант, то есть выполнить задание, которое ему назначат. Например, произнести скороговорку. Или прочесть азбуку с конца наперед. Или изобразить статую, а все присутствующие могут придавать ей разные позы. Только прошу вас, дети, берегите веера, они старинные и ценные.

Дети с увлечением играли в пушинку. А когда дело доходило до исполнения фантов, гостиная наполнялась смехом.

Вдруг вбежала Маняша и пожаловалась:

– Мама, а Лёва назначил мне фант «сесть на огонь»!

Веер плие детский, бумага, раскрашенная гравюра.

Остов: дерево.

Западная Европа, середина XIX в.

Встревоженная Ольга Николаевна вышла к детям. Лёвушка с хитрой улыбкой что-то писал на бумажке. Он положил ее на стул и приказал Маняше:

– Садись!

На бумажке было написано слово «огонь» и нарисованы языки пламени. Все расхохотались. Игра продолжалась.

Игра в пушинку. Журнальная иллюстрация.

Англия, начало ХХ в.

Когда же дети наигрались и заглянули в комнату к взрослым, им открылась удивительная сцена: мамы и папы самозабвенно гоняли веерами пушинку.

Последняя жертва

Ольга Николаевна воротилась домой из церкви. Горничная Глаша, принимая зонтик и шляпку, сказала:

– Заходил приказчик из Гостиного двора, сказал, что поступили веера из Парижа.

– Какие?

– Какими вы интересовались прошлый раз.

Веер плие, бумага, рисунок «Прощание Гектора с Андромахой».

Остов: перламутр, резьба, аппликация, золочение.

Дом «Александр». Франция, середина XIX в.

– Он, наверное, называл веерные дома, фирмы? Ты записала

– Я запомнила, – Глаша покраснела и отвела глаза. Она с трудом читала, а писала и того хуже. – Первый, он сказал, какой-то Александр.

Веер плие, шелк, вышивка, кружевная тесьма.

Остов: перламутр, резьба, роспись, аппликация, золочение.

Дом «Дювеллеруа». Франция, последняя треть XIX в.

– Понятно, веерный дом «Александр».

– Ага, а второй… кошачье такое название… Кис – кис!

– «Кисс», наверное?

– Вот-вот. А последний. Ой, запамятовала. Кажется, там что-то похожее на велюр, что ли.

– «Дювеллеруа»?

– Точно! – девушка с облегчением выдохнула.

Это были лучшие веерные дома Европы – «Alexandre», «Kees» и «Duvelleroy», о которых Ольга Николаевна давно мечтала. Она послала Глашу ловить извозчика – своего выезда у Старцевых не было, – а сама вновь надела шляпку, приколов ее к высокой прическе длинной шляпной булавкой, взяла зонтик. Нужно было спешить: покупателей на такие дорогие веера было немного, однако… Кто знает, могли перехватить!

Веер плие, шелк, рисунок. Остов: дерево.

Дом «Эрнест Кисс».

Франция, последняя треть XIX в.

Через пару часов Ольга Николаевна уже любовалась тремя великолепными веерами, приобретенными, разумеется, в кредит. Какая красота, какое изящество! Потом она долго позировала перед зеркалом-псише, разворачивая веера один за другим и воображая, как она поразит всех на балах, в театре… Конечно, к каждому из них требовался особый наряд и украшения, но… Этот ужасный, ужасный счет из магазина просто разрывал ей сердце.

Видно, придется отказаться от нового платья к Рождеству и от новой шляпки с плюмажем, да еще от чудесной шубки из шиншиллы…

«И ведь никто не оценит этой жертвы!» – думала Ольга Николаевна, сокрушенно вздыхая.

Веер плие, шелк, рисунок, пайетки.

Остов: кость, резьба, золочение.

Франция, 1900-е гг.

Если б милые девицы…

– Посмотри, какие странные сюжеты на этих веерах, – сказала Ольга Николаевна мужу. – Вероятно, это шутливые образы, но в чем тут соль?

На одном веере была изображена барышня, сидящая на ветке дерева. В таком наряде даже молодая, ловкая дама не смогла бы забраться на дерево. Да и что ей там делать? Другая девица сидела на разрушенном мостике, словно на ветке.

Иван Ильич сказал:

– Я думаю, художник по-своему представил довольно частый образ во французской легкой поэзии – «девица-птица». В русской поэзии эту тему развил Державин: «Если б милые девицы…»

– Ну конечно! – воскликнула Ольга Николаевна. – В «Пиковой даме» Чайковского эту шуточную песенку на стихи Державина поет офицер Томский.

Она села за рояль, заиграла и запела:

 
Если б милые девицы
Так могли летать, как птицы,
И садились на сучках…
 

Иван Ильич подхватил баритоном, немного дурашливо:

 
…Я желал бы быть сучочком,
Чтобы тысячам девочкам
На моих сидеть ветвях.
Пусть сидели бы и пели,
Вили гнезды и свистели,
Выводили и птенцов;
Никогда б я не сгибался,
Вечно ими любовался,
Был счастливей всех сучков.
 

– Не много ли тебе будет – «тысяча девочек»? – рассмеялась Ольга Николаевна.

Веер плие, шелк, рисунок.

Остов: кость.

Франция, 1870-1880-е гг.

Дети вбежали в гостиную, чтобы узнать, отчего так развеселились родители.

Веер плие, шелк, рисунок.

Остов: дерево, резьба.

США, 1870-1880-е гг.