Текст книги "Коллекция заблуждений. Люди. Том второй"

По-настоящему золотым (причем в прямом смысле) этот век был для многочисленных любовников государыни, которых она по имеющейся у нее дурной привычке превращала в государственных деятелей. Самым выдающимся из них был князь Потемкин, остальные же больше принесли вреда государству, нежели пользы. Так, «государственная деятельность» одного из них Платона Зубова привела по оценке историка Казимира Валишевского к следующим результатам: «Подорванная дисциплина в армии, развитие роскоши и сибаритства в офицерских кругах, опустошенная казна и переполненные тюрьмы таковы по словам компетентных авторитетов, памятники административной деятельности фаворита в области внутренней политики».

Державин писал по этому поводу: «Коротко сказать, сия мудрая и сильная Государыня, ежели в суждении строгого потомства не удержит по вечность имя великой, то потому только, что не всегда держалась священной справедливости, но угождала своим окружающим, а паче своим любимцам, как бы боясь раздражать их; и потому добродетель не могла, так сказать, сквозь сей закоулок пробиться и вознестись до надлежащего величия; но если рассуждать, что она была человеком, что первый шаг ее восшествия на престол был не непорочен, то и должно было окружить себя людьми несправедливыми и угодниками ее страстей; против которых явно восставать, может быть, и опасалась, ибо они ее поддерживали».

Тот же Валишевский об эпохе Екатерины в своей книге «Вокруг Трона»: «Ее империя также обнаруживает для внимательных наблюдателей признаки истощения и нужды. В письме, к графу Воронцову от 3 апреля 1755 года Безбородко подводит итог общему положению и картина получается крайне мрачная: чтобы встретить турецкую флотилию из 35 кораблей, выставленных Портой на Черном море, имеется только десять судов, наполовину сгнивших: они были построены из плохого материала, флот из весельных галер, на который рассчитывали, вовсе не существует…

Безбородко принадлежит к числу недовольных, но его свидетельство не единичное. Современники почти единодушны в своем мнении о приближающемся страшном кризисе: политика Екатерины довела все пружины правительственной машины до такого напряжения, которое далеко превышает силу их сопротивления: во всех областях средства не могут удовлетворить предъявляемых к ним требованиям, и Россия не может выдержать той роли, которую ей навязали».

Больше всего, конечно же, от неразумного правления «мудрой» царицы-философа страдали простые люди. Государыня больше думала о том, что написать Вольтеру, нежели о том, как помочь голодающим крестьянам. Так, князь Щербатов пишет («О состоянии России в рассуждении денег и хлеба»): «Московская, Калужская, Тульская, Рязанская, Белгородская, Тамбовская губернии, вся Малороссия претерпевает непомерный голод, едят солому, мякину, листья, сено, лебеду, но и сего уже недостает, ибо к несчастью и лебеда не родилась и оной четверть по четыре рубля покупают. Когда мне из Алексинской волости привезли хлеб, испеченный из толченого сена, два из мякины и три из лебеды, он в ужас меня привел, ибо едва на четверть тут четвертка овсяной муки положена. Но как я некоторым сей показал, мне сказали, что еще сей хорош, а есть гораздо хуже. А однако никакого распоряжения дальше, то есть до исхода февраля месяца, не сделано о прокормлении бедного народа для прокормления того народа, который составляет силу империи…»

В тот же год, о котором идет речь в «Размышлениях» Щербатова, то есть зимой и весной 1787 года Екатерина совершает свое знаменитое путешествие по России, ознаменовавшееся огромными тратами государственных средств.

Цитата на полях

…Не рожденная от крови наших государей, жена, свергнувшая своего мужа возмущением и вооруженною рукою, в награду за толь добродетельное дело корону и скипетр российский получила, купно и с именованием благочестивые государыни, яко в церквах о наших государях моление производится.

Не можно сказать, чтобы она не была качествами достойна править толь великой империей, естли женщина возможет поднять сие иго, и естли одних качеств довольно для сего вышнего сану. Одарена довольной красотой, умна, обходительна, великодушна и сострадательна по системе, славолюбива, трудолюбива по славолюбию, бережлива, предприятельна, некое чтение имеющая. Впрочем мораль ее состоит на основании новых философов, то есть не утвержденная на твердом камени закона божия, и потому, как на колеблющихся свецских главностях есть основана, с ними обще колебанию подвержена. Напротив же того, ее пороки суть: любострастна, и совсем вверяющаяся своим любимцам, исполнена пышности во всех вещах, самолюбива до бесконечности, и не могущая себя принудить к таким делам, которые ей могут скуку наводить, принимая все на себя, не имеет попечения о исполнении и, наконец, толь переменчива, что редко и один месяц одинакая у ней система в рассуждении правления бывает…

Сама императрица, яко самолюбивая женщина, не токмо примерами своими, но и самым ободрением пороков является, желает их силу умножить.

Дошедшая до такой степени лесть при дворе, и от людей в дела употребленных, начели другими образами льстит. Построит ли кто дом, на данные от нее отчасти деньги, или на наворованные, зовет ея на новоселье, где на люменации пишет: «Твоя от твоих тебе приносимая»; или подписывает на доме: «Щедротами великия Екатерины», забывая приполнить, но разорением России; или, давая праздники ей, делают сады, нечаенные представлении, декорации, везде лесть и подобострастия изъявляющия…

Дружба чистая никогда не вселялась в сердце ея, и она готова лутчего своего друга и слугу предать в угодность любовника своего. Не имеет она материнских чувств к сыну своему и обо всех за правило себе имеет ласкать безмерно и уважать человека, пока в нем нужда состоит, а потом, по пословице своей, выжетой лимон кидать.

Князь М. М. Щербатов «О повреждении нравов в России»

Улыбнитесь

Английский посланник подарил Екатерине телескоп, который ей очень понравился. Придворные, желая угодить государыне, спешили наводить инструмент на небо и уверяли, что довольно ясно различают на луне горы.

– Я вижу не только горы, но и лес, – сказал граф Львов.

– Вы возбуждаете мое любопытство, – произнесла Екатерина, поднимаясь с кресла, чтобы посмотреть.

– Торопитесь, государыня, лес рубить начали, вы не успеете.

Бытует мнение, что «мудрая северная Минерва» стремилась к просвещению народа. На самом же деле сама Екатерина всемерно способствуя созданию своего образа просвещенной Матери Отечества практически ничего не сделала для того, чтобы ее народ стал пусть даже немного образованней. Широкого развития народного образования она опасалась*, а задумку развития сети народных училищ, ей «завершить не удалось: при ней было открыто несколько губернских училищ („гимназий“), не везде были открыты уездные; и не было учреждено ни одного университета» (Платонов)

Екатерина писала губернатору Москвы: «Я не устраиваю школ, но для Европы надо сохранять в общественном мнении наше отношение. В тот день, когда наши крестьяне пожелают учиться, ни Вы, ни я не останемся на своем посту».

О каком просветительстве может идти речь, если проведенные Екатериной Второй реформы были направлены на укрепление власти дворянства, другим словами, на упрочение рабства в России.

Как же проекатерининские историки объясняют то, что никакого просвещения народа на деле, а не на словах не было?

Так, Ключевский писал: «Екатерина поняла, что в просветительном движении эта власть может и должна стать в другое отношение к обществу, непохожее на то, какое существовало между обеими этими силами на Западе. Там общество через литературу поучало правительство; здесь правительство должно было направлять и литературу и общество».

Наш современник М. И. Микешин продолжает мысль Ключевского: «Царица устроила – и не одну – кампанию общения с народом выходами, поездками, манифестами и более всего разговорами.

Разговоры эти по преимуществу велись в салонах, поскольку и «народ» тогдашний вращался в них же. Салон был не только местом общения и типом времяпрепровождения. Это были еще и своеобразные «средства массовой информации», которые, вместе с перепиской, вполне создавали имиджи и паблисити для любого члена высшего общества. Поэтому тогда не быть допущенным в салон означало примерно то же, что современному политику не быть допущенным на программу телевидения. Иностранные послы были фактически представителями одного салона в другом. Путешествующие дворяне перемещались не только из города в город, но и из общества в общество, из салона в салон, где принимали любого приезжего, если он соответствовал «рангу» салона.

Просвещение как форма, стиль жизни – это и есть салон плюс его «аксессуары». Салон не имел никакого прямого отношения к нравственности, это была форма организации жизни и общения по своим строгим правилам, и времяпрепровождение в нем могло казаться пустым, пошлым, никчемным, безнравственным тому, кто «не играл в эти игры», кто смотрел на эту форму жизни извне, был чужим и воспринимал лишь внешнюю сторону «праздника жизни». Атмосфера роскоши и праздника – необходимая часть салона (бала, маскарада – как разновидностей салона). Кроме естественного стремления разнообразить, украшать свою жизнь и развлекаться, существовали еще причины «купания в роскоши»: древнее стремление выказыванием роскоши и богатства демонстрировать свою власть и благополучие, возможность «разговора» культурным языком символов с себе подобными. Просвещенный абсолютизм – это абсолютизм салонов. Просвещение – это салонная беседа. Письма – это «салон по переписке», это продолжение и расширение салона на тех, кто отсутствует, но остается частью «общества» (многие письма были рассчитаны на чтение вслух). Даже беседа один на один была частным случаем салона, она так и понималась современниками (ср. беседы Екатерины и Дидро, Дашковой и Дидро и т. д.). Мемуары были «салоном для будущего». Просвещенный человек – это человек, приобщенный к салону, то есть обладающий всеми возможностями, необходимыми для ведения салонной жизни. Жизнь в усадьбе – это тоже салон, только на пленэре, она невозможна без гостей, званых обедов, праздников, охоты, бесконечных разговоров».

Понятно, что при таком подходе можно говорить только о чисто внешнем просвещении очень узкого круга лиц. Когда в 1787—1788 годах народ в России повсеместно голодал знать «просвещалась» на роскошных салонах, балах, маскарадах, охотах. Основным же средством «просвещения» были разговоры, в том числе, наверное, и о тяжкой доле простого народа. А может вместо того, чтобы «разговоры разговаривать» было бы лучше сделать хотя бы один реальный шаг для истинного, а не «салонного» просвещения народа. И тогда неумеренное славословие в адрес «мудрой Северной Минервы», столь присущее многим современным прозападным историкам было бы в какой-то степени оправданно. Но не было такого шага. А любые пустопорожние беседы под заморские и отечественные деликатесы, сопровождаемые танцами и флиртами, всегда можно оправдать умными (а точнее заумными) словами, назвать, например, сакрализацией аристократического этуализма, в преломлении дискурсивного потока самосознания нации. Более того можно не только назвать, но и доказать, используя все те же умные (заумные) слова. Но все равно это будут детские игры интеллектуалов и не более того.

Цитата на полях

Все царствование сей самодержицы означено деяниями, относящимися к ея славолюбию.

Множество учиненных ею заведений, являющихся для пользы народной заведенных, в самом деле не суть, как токмо знаки ея славолюбия, ибо, естли бы действительно имела пользу государственную в виду, то, учиня заведения, прилагала бы старания и о успехе их, но, довольствуяса заведением и уверением, что в потомстве она яко основательница оных вечно будет почитаться, о успехе не радила и, видя злоупотреблении, их не пресекала.

Свидетельствует сие заведение сиропитательного дому, девичьева монастыря для воспитания благородных девиц, переправление кадетцкого корпуса и прочее, из которых в первом множество малолетних померло, а и поныне, чрез дватцать слишком лет, мало или почти никого ремесленников не вышло; во втором ни ученых, ни благонравных девиц не вышло, как толико, поелику природа их сим снабдила, и воспитание более состояло играть комедии, нежели сердце и нравы и разум исправлять; из третьего вышли с малым знанием, и с совершенным отвращением всякого повиновения.

Князь М. М. Щербатов «О повреждении нравов в России»

Улыбнитесь.

Пред очи Государыни Екатерины как то была представлена делегация духовенства, которые изложили ей свою просьбу:

«Царь-де, батюшка, Петр Великий, колокола на пушки изволил перелить, а когда= их снимал, то обещал вскорости вернуть. Да так и не вернул. Не поспособствуете ли Вы в нашем горе, Матушка?»

На это Екатерина II полюбопытствовала, обращались ли с этой просьбой к самому Петру I?

«Да.» – ответили ей – «И даже петиция оная с тех времен у нас сохранилась.»

Императрица пожелала на нее взглянуть, и когда та была ей вручена, увидела кроме прочего и резолюцию, на ней начертанную: «А… вам моего не надо?» И подпись: «Петр I.»

После чего Монархиня попросила подать ей перо и чернила и своей царственной ручкой начертала: «А я же, как женщина, даже этого предложить не могу».

Такой ее считали в Европе с подачи Вольтера и Дидро, такой ее считают и многие наши соотечественники, находящиеся в плену мифа о «золотом веке Екатерины». И такой она никогда и не была. Мы уже отмечали, что крепостное право во время правления «мудрой Северной Минервы» достигло по словам Платонова полного и наибольшего своего развития». Добавим и то, что «царица-философ», любившая порассуждать о правах человека с Дидро, Вольтером, Ж. Д’Аламбером, М. Гримом, распространила крепостное право на ранее свободный юг России. Более миллиона «не имеющих прав человеков» были розданы ею своим фаворитам и приближенным. Так, Разумовский (кстати, сам сын казака) получил в награду 100000 крестьян, столько же крестьян было «подарено» потомку Меньшикова, а у Потемкина к концу его жизни было двести тысяч крестьян.

Крепостные с подачи Екатерины были лишены даже тех остатков «прав человека», которые у них были. Так, высочайшим повелением им было запрещено жаловаться представителям государства на противозаконные действия своих помещиков. Более того, царица разрешила помещикам отправлять крестьян за «предерзостные поступки, прямо на каторгу».

О том, как сами крестьяне относились к этим реформам можно узнать из, написанного одним из крепостных «Плача холопов»:

 
О, горе нам, холопам, за господами жить!
И не знаем, как их свирепству служить!
Пройди всю подселенную, нет такого житья мерзкова!
Разве нам просить на помощь Александра Невскова.
 

Не удивительно, что в период с 1762 по 1772 годы в России было до сорока крупных восстаний крестьян. А в 1773 году началась крестьянская война под руководством Емельяна Пугачева.

Цитата на полях

Один из иностранных путешественников, которому удалось посетить личные покои императрицы в Царском Селе, утверждал, что в одной из комнат государыни, примыкавших к опочивальне, «все стены от пола до потолка были увешаны картинками, воспалявшими воображение, а в другой находились портреты мужчин императрицы». Понятно, что отсюда было недалеко до откровенных вымыслов. Поговаривали, что Екатерина Великая, женщина далекая от предрассудков, «заказала фарфоровую модель орудия прославленного Потемкина». В XVIII веке в это легко верили. Изготовление подобных игрушек было в большой моде. Их богатая коллекция и сейчас хранится в Эрмитаже. Говорят, среди этих «безделиц» есть и тот легендарный фарфоровый муляж.

Наум Синдаловский

Улыбнитесь

Старый генерал Федор Михайлович Шестаков, прослужив более 40 лет, ни разу не был в Петербурге и приехал туда только по случаю отставки за получением документов, необходимых для пенсии.

Секретарь Екатерины II представил Шестакова императрице, которая любила преподносить награды, дипломы и все прочее, что могло быть приятно заслуженным чиновникам и военным. Увидев впервые Шестакова, Екатерина удивилась, так как полагала, что знает всех своих генералов, и, не сдержавшись, заметила:

– Как же так, Федор Михайлович, что я до сих пор ни разу вас не видала?

– Да ведь и я, матушка-царица, тоже вас не знал, – ответил простодушный старик.

– Ну, меня-то, бедную вдову, где же знать! А вы, Федор Михайлович, все же генерал!

Что-то не любят у нас Екатерину Вторую. То, приписывают ей продажу Аляски, то секс с лошадью, тогда как ни в том ни другом императрица не замешана. То, что она была мягко говоря неравнодушна к противоположному полу, ни для кого не секрет. И чем старше становилась царица, тем больше ей нравились молодые мужчины. Мужчины, но не лошади. Умерла же Екатерина Вторая в возрасте 67-лет от инфаркта, а вовсе не от «общения» с жеребцом. Вот как описывает произошедшее доктор исторических наук М. Рахматуллин (журнал «Наука и жизнь»): «…вечером 11 сентября у Екатерины II случился первый небольшой апоплексический удар. 2 ноября Екатерина, как оказалось, последний раз побывала в большом свете. Два следующих дня она, как обычно, провела за деловыми бумагами. 5 ноября, встав по привычке рано, Екатерина пила свой крепкий утренний кофе, поговорила с П. Зубовым, пригласила секретарей и вышла в туалет, где обычно не задерживалась. На этот раз было что-то не так, и обеспокоенные слуги, открывшие дверь, увидели Екатерину лежащей на полу без сознания. Несмотря на все старания врачей после 36-часовой агонии она умерла в 9 часов 45 минут 6 ноября 1796 года».

Цитата на полях

 
Старушка милая жила
Приятно и немного блудно,
Вольтеру первый друг была,
Наказ писала, флоты жгла
И умерла, садясь на судно.
 

А. С. Пушкин» Мне жаль великия жены»

Улыбнитесь

Новый рекламный ролик:

Екатерина Великая, выгоняя из постели очередного фаворита кричит:

– Не всякая колбаса Царицинская!!!!!

Бетси Росс

Согласно широко распространенной легенды Американская швея Бетси Росс сшила первый американский флаг. Согласно все той же, скажем прямо, весьма сомнительной легенде, именно она убедила Джорджа Вашингтона с соратниками, что пятиконечные звезды смотрятся гораздо лучше, чем шестиугольные. На самом же деле Бетси была только лишь швеей, а придумал флаг Френсис Хопкинсон. Сохранились документы, подтверждающие, что в мае 1780 года он обращался в адмиралтейство с заявлением, что разработал флаг США. Каких-либо данных о том, что кто-то из современников оспаривал его авторство нет.

Интересно, что в Филадельфии туристам показывают одну из американских святынь – дом Бетси Росс. Впервые о том, что легендарная швея проживала в нем заявил в конце девятнадцатого века один из прежних владельцев дома. А в 1892 году, когда дом собирались сносить его отстояли благодаря одному их художников, написавшем картину с изображением дома и назвавшем ее «Здесь родился американский флаг».

Однако каких-либо серьезных оснований верить во все это нет. Документальных подтверждений проживания Бетси Росс в этом доме просто не существует.

Вашингтон

Такая легенда весьма и весьма распространена. Однако в действительности такого быть просто не могло, хотя бы по той простой причине, что в те времена еще не было серебряных долларов. К тому же, в том месте, где первый американский президент якобы бросался долларами ширина реки превышает полтора километра, и перебросить через нее доллар не смог бы даже такой сильный человек, как Вашингтон (он славился недюжинной силой и был весьма высокого по тем временам роста).

Историческая справка.

ВАШИНГТОН, Джордж. Родился 22 февраля 1732 в Уэйкфилде (Виргиния) в семье богатого плантатора. Первый президент США. Командующий американской армией времен войны за независимость США. Скончался 14 декабря 1799 года.

В 1800 году пастор Уимс издает двенадцатистраничную брошюру «Жизнь Джорджа Вашингтона с любопытными случаями, похвальными для него самого и поучительными для его юных сограждан». В седьмом издании этой суперпопулярной книги появляется история о том, как маленький Джордж срубил вишневое дерево (в ранних версиях, он не рубил дерево, а всего лишь обдирал кору). Отец спросил его:

– Джордж, ты не знаешь, кто погубил красивую вишенку в саду?

Поначалу опасаясь быть наказанным мальчик замялся, но затем переборол себя, и честно глядя в глаза отцу произнес: «Я не могу лгать, папа! Это я срубил ее своим топором».

В наше время на мемориальной ферме Вашингтонов у реки Раппаханнок под раскидистой вишней на бронзовой табличке написано: «Здесь стояло вишневое дерево, которое срубил в детстве Джордж Вашингтон» (куда там Ленину с его шалашом).

Но как бы не верили американцы в эту замечательную историю нет никаких оснований считать ее историческим фактом. Этот анекдот, сочиненный пастором Уимсом ничем не подтвержден.

Он, кстати, писал, что услышал эту историю от «старой леди, дальней родственницы Вашингтонов, которая в детстве часто бывала в их семье». Если доверять рассказам «старых леди», боюсь, всю историю человечества нужно переписывать заново, причем неоднократно.

Улыбнитесь

Американская школа. Учитель:

– …и когда маленький Джордж Вашингтон поцарапал топориком вишневое дерево отца, отец даже не наказал его! Знаете почему.

Ученик:

– Конечно, ведь топор все еще был у него в руке!