Текст книги "Параллели. Часть первая"

– Да, конечно, надо, только я не знаю их адреса. Они в эвакуации.

– Жаль, – ответил он.

Софья Петровна со слезами в глазах прижала этот сверток к груди и почти шепотом произнесла:

– Проходите, Аркадий Петрович, расскажите, как это случилось.

– Спасибо.

Аркадий Петрович прошел в большую комнату, присел на предложенный стул. Софья Петровна села напротив него за стол и бережно раскрыла сверток. Там оказались фотографии жены Андрея, его детей, Сони и Кадыра, все они, улыбаясь, каждый по-своему всматривался в ее комнату, вот только лица были пропитаны кровью Андрея. «Какое несчастье, каким хорошим Андрюша был мальчиком!» Софья Петровна всматривалась в их лица и шептала:

– Какая счастливая семья, ах, если бы не война. Сколько они вытерпели, Андрюша совсем немножко не застал Зою. Его отпустили гораздо позже, и они разминулись. Какое жуткое время, Аркадий Петрович.

– Да, конечно, Софья Петровна, – согласился он.

– Расскажите мне, как погиб Андрюша, я при первой же возможности отпишу Зое.

Они еще долго сидели за столом, пили чай. И грустные расстались. Зима 1941—42 годов оказалась необычайно суровой. Ленинград еще был не готов к блокаде, городские службы только приспосабливались к выживанию. В эту зиму город понес одни из самых больших потерь среди гражданского населения. Оставшись одна, Софья Петровна умерла от истощения и голода, так и не успев выяснить, куда отправили Зою с детьми. Многочисленные ее запросы часто оставались без ответа…

Июльским утром поезд с эвакуированными уже отошел от Ленинграда на 10 километров, когда пассажиры услышали звуки приближающихся самолетов. Машинист стал тормозить состав. И вдруг люди в поезде услышали жуткий вой авиабомб. Они летели отовсюду, рвались рядом с вагонами, а где-то врезались в сами вагоны и разрывали их на куски. Зоя, ополоумев от ужаса и страха, выскочила с детьми из вагона и, услышав, как какой-то мужчина в железнодорожной форме истощенно орет: «Быстрее бегите дальше от вагонов!», почти волоком тащила испуганных детей прочь от вагонов. Набежавшая такая же ополоумевшая горстка людей ударилась в их руки и, разбив ее с детьми, стала увлекать куда-то под откос. Зоя силилась догнать уносимых этой горсткой людей своих детей, как что-то ухнуло, и глыбы сырой земли встали дыбом перед ней, еще секунда и сознание ускользнуло от нее окончательно. Соня увидела, как мать словно кто-то подбросил и резко бросил на землю. Подбежав к матери, она увидела ее, лежащую с открытыми глазами, с головой, покрытой кровью. Соня замерла, рядом, уткнувшись в сестру, стоял ее младший брат, перепуганный до смерти, он вцепился в ее юбку и плакал, пристально уставившись на мать. Кто-то из бегущих женщин закричал им: «Не стойте, бегите в лес!»

Этот крик оживил Соню, она схватила маленького брата и, увидев, что люди бегут по направлению к лесу, со всех ног пустилась за ними. Кадыр еле успевал за ней, но тоже отчаянно старался не отстать. Они вбежали в лес, люди стремились раствориться в нем, так как самолеты снова и снова кружили над растерзанным поездом, довершая свое злодеяние. Наконец, они стали удаляться. Из леса послышался громкий мужской голос:

– Кто живой есть, идите сюда!

На поляне стоял мужчина лет 50 в форме лесника. Люди стали потихоньку выходить на его голос, все, кто уцелел. Собрав уцелевших, лесник первым делом постарался сам и силами пассажиров оказать помощь раненым. Затем повел их к своей усадьбе. Кое-как накормив и разместив перепуганных людей, он отправился в ближайший сельсовет, где еще была телефонная связь. Через три дня на усадьбу к леснику пришли машины, их погрузили и вывезли до ближайшей станции. Оттуда после сортировки и проверки Соня и Кадыр были отправлены в Татарстан, вглубь страны, в детдом с такими же детьми, потерявшими родителей.

К растерзанному фашисткой авиацией составу были направлены санитарные отряды. В их задачу входило – осмотр местности бомбежки, вагонов железнодорожного состава, определение количества убитых и раненых, уборка погибших и оказание помощи раненым. Санитар, осматривавший Зою, обнаружил, что она дышит, оказал ей необходимую помощь и в бессознательном состоянии отправил в госпиталь. Придя в себя, Зоя стала спрашивать о детях, но никто ей ничего сказать не мог. Как только она смогла ходить, она обратилась к начальнику госпиталя с вопросом о судьбе детей. Тот сказал, что детей без родителей с этого поезда отправили в Татарстан, в детдом. У них уходит санитарный поезд с ранеными туда же, и он может отправить ее туда же. Зоя была благодарна начальнику госпиталя за заботу.

Через два дня их поезд уже стоял на маленькой станции Чистополь. Первым делом по прибытию Зоя кинулась искать детей и нашла их в Чистопольском детском доме. Дети уже были разведены по возрастным группам и очень скучали по матери. Несмотря на то, что ей еще нужно было лечиться, Зоя прибыла на пункт распределения, уставшая, но счастливая, с обоими детьми, и была отправлена распределительной комиссий в Устькамское, совхоз N 55, где и приступила после окончательного выздоровления на работу.

Вначале Зоя трудилось на ферме, но ей явно не хватало сил прокормить детей. Так как мужчины уходили на фронт, в маленьком Устькамском порту не хватало грузчиков. Кормили их хорошо, да и им часто перепадало что-либо. При первой же возможности Зоя напросилась на работу грузчиком. Несмотря на тяжелый труд, она теперь могла накормить детей. И это было самым главным ее достижением.

После окончания войны Ленинград еще долго оставался закрытым городом. Возвращаться в него можно было только доказав свои родственные связи, либо со своим рабочим коллективом, с мест эвакуации заводов, либо по прямому разрешению властей. Ни того, ни другого у Зои не было. И она все продолжала работать на старом месте. Семья ей тоже так и не ответила, ни на письма до войны, ни на письма во время войны, ни на письма после войны. У нее создалось впечатление, что они ее вычеркнули из своей памяти. Хотя теперь она жила в 3 часах езды от родных мест, Зоя часто тешила себя мыслью, что как только вырастут дети, она обязательно повезет их в родные края и тогда, если отец еще будет жив, он обязательно простит ее и примет. Так она и жила из года в год, изо дня в день.

Война закончилась, и с фронта стали возвращаться солдаты. Их встречали, как героев, по праву заслуживших почет и уважение. Вот и в их Устькамское вернулись фронтовики – женихи завидные, женская часть населения охотно принимала их ухаживания, а они, чувствуя цену себе, не все и не всегда вели себя корректно. Случалось всякое, уходили от жен, что честь по чести ждали их всю войну, сберегая детей. А чаще погуливали, используя свое выгодное положение. Обещали жениться на одних, а женились на других. Далеко не всех война сделала честными, да порядочными, кого и вовсе искалечила. Если б не награды, да участие, смотришь на такого человека и диву даешься, как же он выжил-то. Но в основном все-таки вернулись способные ценить эту жизнь, беречь ее в любом проявлении, их было гораздо больше среди фронтовиков. Мальчишки, ушедшие безусыми юнцами, возвращались зрелыми состоявшимися мужчинами. Конечно, за такого героя и мечтали выскочить девушки. Начальство охотно ставило фронтовиков на различные руководящие позиции.

Вот и погрузочной площадкой назначили руководить молодого фронтовика Федора. Мужчиной он был статным, прошагал всю войну от начала до конца, многократно был ранен и имел многочисленные награды. Федор не любил рассказывать о войне, каждый раз отговариваясь, что о ней говорить, мало там чего хорошего. Приступив к руководству погрузочной площадкой, Федор первым делом стал знакомиться со своими подчиненными, делал это, не торопясь, вдумчиво. Когда дело дошло до Зои, она поразила его своей прямотой и скромностью. На такой тяжелой даже для мужчин работе Зоя была по-прежнему привлекательной, а ее природная скромность и обаяние тянули к себе, как магниты. Постепенно Фёдор стал оказывать Зое свое внимание, она все больше и больше нравилось ему. Наконец, он заговорил с ней о планах их будущего. Зое этот разговор показался смешным, и она ему прямо сказала:

– Федор, ты что, слепой, смотри, сколько девчонок вокруг, я женщина с двумя детьми. Твоя мать не позволит тебе испортить свою жизнь.

– Причем здесь моя мать, я решаю сам за себя. Ты, Зоя, хочешь пойти за меня или нет?

– Я не могу тебе так ответить, у меня дети, они тоже могут тебя принять или не принять. И с этим ничего не поделаешь. Дочери уже 12, она подросток, сыну 8, но и он имеет право голоса.

– Хорошо, Зоя, так и решим, если я понравлюсь твоим детям, ты выйдешь за меня, если нет – они дадут мне отказ. Договорились? Ты только сама детей против меня не настраивай, пусть сами определяются. Хорошо?

– Хорошо. Экий ты быстрый, у тебя мать Тамара Ивановна, вон какая строгая, разрешит ли тебе, сомневаюсь, ты в начале бы у нее спросил.

– Я взрослый мужчина, Зоя, мать у меня, хоть и строгая, но справедливая, и в мою жизнь, думаю, вмешиваться не будет.

– Поживем, увидим, – ответила Зоя.

Теперь Федор стал частенько захаживать к ним, общался с Соней и Кадыром, играл с ними, приносил какие-нибудь угощения. Постепенно дети приняли его, подпустили близко и стали доверять. Федор настойчиво ухаживал за Зоей, но вел себя уважительно и не форсировал события. Наконец, Зое стало казаться, что у них все хорошо, постепенно начинает складываться семья.

Осень 1946 года выдалась на редкость теплой и сухой, сельчане собрали хороший урожай, его грузили на баржи и отправляли вниз по течению, на хлебоприемные пункты. Кама несла этот груз бережно, словно понимала, сколько трудов было потрачено людьми для его сбора. Наконец, после страды в совхозе проводили праздничные мероприятия с танцами в местном клубе. Играл духовой оркестр, и труженики, как могли, отдыхали. Кавалеры приглашали нарядных дам, они долго кружились в танце, затем столь же долго вели задушевные беседы. Федор с Зоей тоже весь вечер танцевали, разговаривали, смеялись. По окончанию Федор вызвался проводить Зою домой. Зоя не возражала, и они отправились в путь. Шли неторопливо, часто останавливаясь, смеялись над чем-то пустым и вновь шли. Наконец, они взяли чуть в сторону от основной тропинки и побрели медленнее, все ближе и чаще соприкасаясь друг с другом. Наконец, Федор набрался смелости, притянул Зою к себе и нежно поцеловал ее. Она не сопротивлялась, не отстранилась, только стояла, с нежностью и готовностью раскрыв губы навстречу его поцелуям. Мужчина и женщина настолько за эту войну истосковались по человеческому счастью, что шли навстречу ему доверчиво и охотно.

Осмелев, Федор взял Зою за руку и повел ее в сторону к ближайшему стогу сена. Душистая трава приняла их в свои пахучие объятья, укрыла их от нескромных глаз и позволила вдоволь насладиться близостью. Откинувшись на спину, они долго всматривались в ночное прозрачное небо, на котором звезды словно благословляли их чувства и желали им счастья. Она лежала на его плече и с замиранием сердца прислушивалась к его дыханию. Он глубоко, глубоко вдыхал запах ее волос, словно хотел испить ее до самого дна. Они не ощущали время и пространства, они действительно были счастливы. Счастливы ровно настолько, насколько им позволила сама природа своим естеством.

Вернулись они почти под утро, незаметно проскользнув каждый к своему дому. Выходя после выходных на работу, Зоя смотрела на Федора совершенно по-иному, впрочем, как и он на нее. Теперь они часто задерживались на работе, стремились друг к другу, скучали. Стали подумывать о том, чтобы сойтись и жить вместе. Одно препятствие все же оставалось у них. Федор никак не мог решиться поставить в известность свою мать. Герой-фронтовик пасовал перед своей строгой матерью и никак не мог набраться силы воли для разговора с ней. Зоя терпеливо ждала разрешения ситуации. Прошел месяц, другой, вот уже побежал третий, ей стало тяжело управляться с работой.

Наконец, Федор решился. Вечером за ужином он заговорил с матерью:

– Мама, я давно собираюсь тебе сказать, я хочу жениться на Зое Зариповой.

– На ком, сынок? – словно не расслышав, переспросила мать.

– На Зое Зариповой.

– А что так, сынок, неужели у нас девок без детей нет?

– При чем здесь это. Она мне нравится, и дети не помеха.

– Это как не помеха, ты своих детей заводить не собираешься?

– У нас будет общий ребенок.

– Когда же вы успели?

– Успели, мама. Что с того?

– И ты уверен, что ребенок твой?

– Уверен, мама.

– Ну, что ж, коль уверен, женись, сынок, что здесь скажешь. Думала, дождусь тебя, ты придешь, на молодой женишься, а ты поди-ка бабу себе выбрал.

– Мама, Зоя ненамного моложе меня, ну что значат эти три года. Мы их в дальнейшем и не почувствуем вовсе. Прошу тебя, отнесись к ней по-доброму, меня и ребята ее уже полюбили, славные они у нее. Да и твоего она внука под сердцем носит. Прими мой выбор, мама, я люблю тебя.

Федор подошел к матери, нежно обнял ее за плечи, и материнское сердце не выдержало.

– Ладно, сынок, коль любишь, женись, что уж теперь, – ответила мать и потрепала его за затылок.

Утром во время работы Федор, улучив момент, рассказал Зое о разговоре с матерью и попросил определиться с тем, когда они вместе поговорят с матерью. Зоя была счастлива и порхала весь день. Они определились навестить мать Федора в ближайшее воскресенье. Во-первых, потому что был выходной день, во-вторых, потому что это было удобно. Рано утром Зоя встала раньше обычного, волнение не давало ей хорошо отдохнуть. И хотя она знала, что мать Федора согласна на их женитьбу, но как тут будешь спокойной, вдруг ей что-то не понравится. Дети это всё-таки, конечно, ей хотелось иметь своих – родных внуков, а не готовых.

Наконец, яркое солнышко заглянуло к ним в окно, расплескалось лучами по всей комнате и заиграло зайчиками по посуде, зеркалу, шкафу. Пора будить, подумала Зоя. Она подошла к кроватям детей и очень ласково произнесла:

– Вставайте, уже и солнышко встало, и вам пора.

Соня потянулась, приоткрыла один глаз и протянула:

– Мам, сегодня же воскресенье, можно поваляться.

Кадыр, услышав сонный Сонин голос, перевернулся к стене и исчез под одеялом с головой.

– Вставайте, умывайтесь, мы сегодня идем в гости к дяде Федору и его маме.

Дети заинтересованно посмотрели на мать.

– В гости? – удивленно спросила Соня.

– Да, нас пригласил дядя Федор к себе в гости, он хочет познакомить вас со своей матерью.

– Мам, мы же ее знаем, мы видим бабу Шуру постоянно, в магазине, – не унималась Соня.

– Так то в магазине, а мы идем к ней домой, и это не одно и то же, вставайте! Соня, мне еще тебя заплести нужно. Ну-ка живо, Кадыр, сколько ты будешь прятаться под одеялом?

– Встаю, мам, встаю.

Кадыр выскользнул из-под одеяла и понесся умываться. Соня села на кровать и заинтересованно обратилась к матери:

– Мам, а чего ты светишься вся?

– Настроение хорошее, вы проснулись и мне веселей.

– Мам, мы что, к дяде Федору свататься идем?

Зоя покраснела, но, не выдавая своего смущения, спокойно ответила:

– Свататься, дочка, ходят только к девушкам, а к мужчине не свататься. И потом, что же, нам и в гости ни к кому сходить нельзя, по-твоему.

– Мам, мы же видим, он тебе нравится, и ты иногда поздно приходишь.

– А что, вам дядя Федор не нравится, что ли?

К своей кровати подбежал Кадыр и, обращаясь к матери, выпалил:

– Нравится, мам, с ним всегда интересно.

– Ну, вот и славно, одевайтесь, заплетаемся и завтракаем.

Зоя взяла гребень и стала приводить в порядок Сонину голову. Позавтракав и нарядно одевшись, они все втроем стали ждать Федора. Он вскоре появился, тоже по-праздничному одетый.

– Ну что, готовы?

– Готовы, – ответили все как-то разом.

– Тогда идем, – и Федор открыл входную дверь.

Пока они шли по поселку, встречные сельчане с интересом наблюдали за ними. Дети шли уверенно и беседовали о разных безделицах, взрослые шли с небольшим волнением, чувствовалось, что волновались оба. Вроде бы все понятно, а все равно волнительно.

Мать Федора встретила их приветливо, поздоровалась, пригласила пройти и усадила за стол, угостила детей сладкими пирожками. Время было не совсем сытное, потому дети были рады любому кусочку пищи. Баба Шура уселась напротив молодых и завела неспешную беседу.

– Так что, Зоя, Федор мне сказал, вы решили сойтись. Что ты сама по этому делу думаешь?

Зоя сжалась в комочек и тихо стала отвечать.

– Я, не знаю, много не думала, не верилось как-то!

Федор демонстративно взял ее за руку, придвинулся ближе и вступил в разговор.

– Мам, мы пока поживем у Зои.

– Как так, у Зои? У тебя есть дом. Живите у нас, я вам мешать не буду.

– Ну, что ты, мам, ты нам разве можешь мешать?

Баба Шура обратилась к Зое:

– А вы, Зоя, что по этому поводу думаете?

– Я, – Зоя, запинаясь ответила, – как Федор решит.

– Ну, что ж, сынок, у тебя свое жилье есть, вот и живи в отцовском доме.

Чтобы не обижать мать, Федор поспешил ее успокоить.

– Хорошо, мам, там видно будет, пока об этом говорить рано, ближе к осени и решим. Давайте пить чай.

– Давайте, – ответила мать и, обращаясь к Зое, сказала: – Зоя, поможете мне с чаем?

– С удовольствием, – ответила Зоя и они вместе с матерью стали хлопотать за столом.

Наконец, все уселись пить чай из большого тульского самовара, который использовался только по особым случаям. За столом мать Федора продолжала вести оживленную беседу с Зоей, словно поставила цель узнать о ней и ее детях абсолютно все с момента рождения и по сегодняшний момент включительно. Зое от этих расспросов было неуютно. Федор не единожды приходил Зое на помощь, выцарапывая Зою из цепких рук своей матери. Как только была выполнена эта обязательная часть, Зоя с мольбой в глазах обратилась к Федору.

– Федя, может, дети пойдут погуляют, они поели, чего им сидеть.

Дети охотно повскакивали со своих мест, в надежде улизнуть подальше от этих взрослых разговоров. Федор взглянул внимательно на Зою и, поняв ее без всяких слов, обратился к матери:

– Мам, мы, пожалуй, пойдем, да и ты, наверное, устала, хочешь отдохнуть. Пройдемся с ребятами, посмотрим, что в поселке нового, погуляем, одним словом. Хорошо?

Баба Шура взглянула на сына с неудовольствием, но удерживать не стала.

– Идите, погуляйте, – сказала она. Увидев, что Зоя стала собирать со стола грязную посуду, она быстро положила ей руку поверх ее рук и сказала: – Не нужно, Зоя, я справлюсь сама, идите гулять.

Зоя благодарно кивнула ей, сказала «спасибо», подняла из-за стола детей и, попрощавшись, они вышли на улицу. Только здесь Зоя ощутила полную свободу, вдохнула много свежего воздуха и подумала: «Как же мы будем жить с ней под одной крышей!» Ей стало жутко тоскливо от такого будущего. Федор уловил ее настроение и, обнимая ее, ласково сказал:

– Все, не грусти, никто тебя сюда тащить не собирается. Мама у меня еще тот командир, тебе будет тяжело с ней, а я вас делить не собираюсь. Что ты, что она, мне одинаково дороги. Жить начнем у тебя, так будет лучше для всех! Обещаю поговорить с мамой и убедить ее в том, что это мое решение, не твое, это важно в нашей ситуации. Детей она любит, ты за них не переживай, они смогут у нее бывать часто, как захотят. И я думаю, у них сложатся отличные отношения. Им нечего делить, ни кухню, ни уборку или другие какие общедомовые заботы. – И с нежной улыбкой, смотря ей в лицо, закончил: – Ну все, я снял твое напряжение? Теперь мы можем выдохнуть и провести этот вечер в покое?

Зоя с огромной благодарностью взглянула на Федора. Как же она была ему признательна, за эти перспективы, за его смелость и внимательность. Неужели после стольких лет одиночества она опять встретила достойного мужчину?!

Рабочая неделя начиналась обыденно, как многие недели до нее. Федор по-прежнему руководил погрузочной площадкой. Шел вывоз зерна, оно прибывало на подводах и машинах, которые, впрочем, еще были большой редкостью, складировались на погрузочной площадке и по прибытию барж отгружались на них. Далее зерно плыло вверх и вниз по течению, в зависимости от свободных на данный период мощностей на хлебоприемных пунктах. Вот и теперь Федор руководил погрузкой, Зоя и члены ее бригады перебрасывали мешки к лоткам-спускам, по которым те скользили к баржам, где вторая бригада грузчиков производила их распределение по всей барже.

День уже клонился к концу, когда люди услышали сигнал тревоги, подаваемый капитаном буксирного катера, только что отошедшего от пристани с груженной зерном баржей. Буксир тянул ее от берега ближе к фарватеру, но по какой-то причине он не успевал вытянуть баржу в безопасный коридор. Противоходом навстречу им двигался пассажирский теплоход. Капитан теплохода тоже подал сигнал тревоги и приступил к повороту своего судна по направлению к берегу. Но развернуть его на большой угол капитан не мог, так как неизбежно посадил бы судно на мель. Буксир тянул баржу за собой, напрягая всю мощность своего двигателя. Как всегда, на буксире разместилась часть работников пристани. Трос, тянувший баржу натянулся как струна, но баржа все равно уже явно не успевала пройти перед носом теплохода. Капитану теплохода ничего не оставалось как направить нос корабля, минуя баржу, между буксиром и самой баржей, что в той ситуации было единственно верным решением. Успев разойтись с носовой частью баржи, теплоход вклинился в пространство между баржей и буксиром, и резко врезался своим носом в трос. От удара трос натянулся, баржа пошла кормой к берегу, а буксир носом к теплоходу. При этом трос заставил буксир резко накрениться на левый борт и даже зачерпнуть воду. Люди, сидящие на палубе буксира по левому борту, попадали в воду. С буксира, баржи и теплохода к месту падения людей спускались шлюпки, бросались спасательные круги. Быстрое течение Камы сносило людей ниже по течению в сторону пристани. В этих местах река изобиловала водоворотами, местные это знали и никогда не купались далеко от берега. Федор, изначально с напряжением наблюдавший эту трагическую картину, не раздумывая, бросился к лодке, отвязал ее и, что было мочи налегая на весла, направил лодку к середине ее русла, в надежде там перехватить тех, кого река сносила к водоворотам. Ему удалось втащить в лодку уже несколько человек, когда он увидел женщину, отчаянно зовущую на помощь ее все ближе и ближе сносило к водовороту. Федор крикнул сидящим в лодке:

– Отводите лодку дальше к берегу! – и тотчас же прыгнул в воду.

Мощными взмахами рук он поравнялся с тонущей. схватил ее за длинные волосы и потащил за собой к лодке. Женщина, ополоумев от страха, пыталась схватить его за руки. Он удачно отбрасывал ее руки, не переставая тянуть за собой к лодке. Люди в лодке спешили к ним тоже изо всех сил. Наконец, они подошли на расстояние вытянутого весла. Федор сделал усилие, рванул женщину на себя, ближе к веслу, но она, вместо того, чтобы схватиться за весло, схватилась за него и, не разбирая его слов, стала карабкаться по нему самому куда-то вверх. Федор то уходил под воду, то вновь выныривал, все время пытаясь освободиться от ее мертвой хватки. Тут ее схватили несколько сильных женских рук и потянули в лодку. Ногами она уперлась в Федора и сильно ударила его под дых. У Федора выбило дыхание, он обмяк и течение тут же потащило его к воронке водоворота.

Когда Федор пришел в себя, мощное течение его уже тянуло по направлению водной спирали. Он увидел, что лодку тоже сносит к водовороту, Федор вынырнул и крикнул:

– Уводите лодку отсюда, быстрей!

Люди в лодке налегли на весла. Федор старался вырваться из водных объятий, но с каждым усилием сил становилось все меньше и меньше. Тогда он решился поднырнуть под водоворот и под водой преодолеть гребень спирали. Федор набрал в легкие максимальное количество воздуха и нырнул с полной силой, как умел. Люди в лодке увидели, как его ноги, пружиня, ушли под воду, те, кто знал, в надежде вглядывались в водную гладь, но, к сожалению, Федору не суждено было выплыть. Пройдя всю войну от начала и до конца, не раз находясь на волосок от смерти, фронтовик, полный надежд и мечтаний, погиб, как в бою, спасая гражданских.

Когда Зое сказали о гибели Федора, она окаменела и долго не могла прийти в себя. Горе словно душило ее, окутывало своим черным покрывалом, выжигало грудь и глаза. Она не хотела верить в случившееся, ждала и надеялась на чудо. Но, к сожалению, жизнь часто самым суровым образом разрушает наши мечтания, не считаясь с тем, кто хороший человек, а кто не очень, кому следует жить, а кому и пора бы помереть. Все в этой жизни происходит по ее расписанным правилам, далеко не по нашим. Второй мужчина, которого она искренне любила, достойный и добрый человек, ушел из жизни, так и не успев построить совместно с ней их общий дом. «Может быть, я какая-то не такая, приношу несчастья?»

Зоя сидела и думала о своей женской доле. Нет, думала она, больше не надо никого, поднять бы детей. Затем она подумала об отце, который ее так любил, с которым все детство и юность, вплоть до замужества, были такие добрые, чуткие отношения. Может быть, это наказание за то, что она не подчинилась его воле, уехала тогда в Ленинград с Андреем. Отец всегда твердил им, что они татары, и должны этим гордиться. Живя в Татарии, они часто сталкивались с примерами смешанных браков, особенно между русскими и татарами. Но отец постоянно твердил, что этого делать нельзя. Нельзя смешивать разные культуры. Нужно знать и уважать культуру соседа, но держаться всегда своей юрты. В понимании отца юрта у них всегда олицетворяла жилище, очаг, род, отчизну. И хотя они жили в деревянном добротном доме с красиво разукрашенными воротами и окнами со ставнями, однако в доме всегда хранили память о своих предках и воспитывали детей в строгой последовательности этим традициям Окунаясь в память о далеком своем детстве, Зоя ловила себя на нестерпимом желании вернуться в это благодатное время, хотя и сама без посторонней помощи понимала всю невозможность этого.

Федора нашли спустя несколько дней далеко ниже по течению, хоронили его всем селом. Односельчане помнили о нем, как о славном и очень добродушном человеке. Уже когда минуло первое нахлынувшее так внезапно несчастье, спустя неделю или две, к ней подошла баба Шура и мягким безжизненным голосом произнесла:

– Ты заходи, дочка, с детьми ко мне, когда сможешь. Не забывай, с внуком буду рада тебя видеть у себя, не чужие мы теперь, помни!

Она удалялась по улице неслышной, вкрадчивой походкой, словно боялась нарушить тишину безлюдной улицы. Ее стройная фигура сразу же после случившегося стала выглядеть согбенной, словно что-то тяжелое неожиданно придавило ее к самому низу земли, не давая выпрямиться, а лишь все тяжелее и тяжелее накатываясь на ее и без того хрупкие плечи.

Баба Шура не смогла пережить потери сына, ее не стало буквально через несколько месяцев после его гибели. Зоя хотела было вернуться в Ленинград, но, придя в контору и начав разговор о планируемом отъезде, она с удивлением узнала, что Ленинград стал закрытым городом. Туда позволяли вернуться гражданскому населению только в том случае, если удавалось найти родственников-ленинградцев и при обязательном наличии жилья. Для Зои это было невозможно, поэтому она осталась работать и жить в Затоне.

Время шло, дети росли. Соня превращалась в красивую молодую девушку и пользовалось вниманием противоположного пола. Кадыр радовал настойчивостью в учебе. Подрастал и младший, Хайдар. В 1951 году Кадыр успешно окончил 7 классов, Зоя видела, что у него есть особое прилежание к учебе. Поразмыслив о его будущем, Зоя решилась вести его в Чистополь, в техникум механизации сельского хозяйства. Соня уже работала, и Зое стало чуточку легче. На руках оставались Кадыр и Хайдар. Директор техникума встретил их в коридоре перед приемной комиссией. Он поздоровался с Зоей, которую хорошо узнал на собрании в школе, так как его родственники жили в Затоне. Бывая у родственников он непременно заходил в школу, общался с учителями и всегда просил талантливых ребят присылать к нему на учебу. Вот и на том собрании он сразу заприметил маму, которая активно и тщательно разбиралась в успехах сына. Женщина была статной, с веселыми карими глазами, от нее исходила притягательная доброта. Когда он, как всегда, взял слово и рассказал о техникуме, именно она задала больше всего вопросов. Отвечая на них, он пошутил:

– Извините, как вас зовут? Вы так много и подробно расспрашиваете о техникуме, что я уверен в том, что отвечаю маме своего потенциального ученика.

– Зоя, – скромно ответила она.

– Вы не местная, если мне не изменяет память? Вы из эвакуированных?

– Да, мы ленинградцы.

– А в Ленинград возвращаться не стали?

– Нет, у нас не осталось там родственников и жилья. Мы будем жить здесь.

Директор задумался о том, что не все ленинградцы могли вернуться в город, слишком большой урон нанесла война, разметала людей по всей стране. Он вернулся к действительности и спросил у Зои:

– Ваш мальчик сам чего хочет? Как видит свое будущее?

Зоя призадумалась и уверенно ответила:

– Работать хочет, матери помогать. Старший он у меня. Мужчина в доме. Только, я думаю, учиться ему надо, пока у нас силы есть. Поэтому хочу его к вам отправить на учебу.

– Ну, что ж, правильно, Зоя, вы мыслите, о будущем его заботитесь. Все бы родители вперед вот так заглядывали!

Зое понравились слова директора, но стало как-то неловко за себя. Словно почувствовав ее замешательство, директор спросил:

– А как ваша фамилия и как зовут вашего мальчика?

– Зариповы мы, а сына зовут Кадыр.

– Ну что, Зоя, с удовольствием примем вашего сына в техникум.

И директор перевел свой взгляд в глубину класса. Он еще отвечал и отвечал на вопросы родителей. Директор прервал нить воспоминаний и, обращаясь к Зое с сыном, проговорил:

– Ах, да, да, приехали, значит, ну, милости просим.

Они вместе вошли в приемную комиссию и, обращаясь к секретарю приемной комиссии, директор попросил принять документы. Потом, посмотрев внимательно на Зою, попросил ее зайти к нему, как только они освободятся. Зоя обрадованно кивнула и присела к столу. Как только они закончили сдачу документов, они с сыном прошли к кабинету директора, и Зоя попросила секретаря разрешения войти в кабинет. Секретарь охотно встала и, приоткрыв дверь, испросила разрешение, Зою пригласили в кабинет.

Директор сидел за небольшим двухтумбовым столом, к которому был приставлен стол для посетителей. Он пригласил Зою сесть и спросил:

– Ну что, сдали документы, вопросов не возникло?

Зоя поколебалась, но решилась и, смотря прямо в лицо директору, начала разговор: