Текст книги "Безымянка"

– Рельсы-шпалы… – выдавил я, когда от столкновения нас разделяло метров десять, а стрелять по колесам уже было бессмысленно. И заорал во всю глотку: – Бросай тормозить!

Ева послушалась, и это спасло нам жизнь. «Цыпочка» с охотой рванулась вперед, навстречу скользкой струне просеки. А следом понесся многотонный грузовик. Слева прощальным росчерком, словно благословляя, мелькнула часовенка, и нас тряхнуло так жестоко, что в голове помутилось.

Эх, хотел бы я в тот краткий миг глянуть в глаза ответственному за самарские дороги и чинушам, воровавшим три десятка лет назад бюджетные деньги. Массу невысказанных мыслей они бы прочли в моем укоризненном взоре, многое бы осознали…

Головокружительный спуск по просеке запомнился урывками. На заднем сиденье ремней безопасности предусмотрено не было, поэтому меня трясло так, что зубы громко клацали, а мозги бились внутри черепа наподобие начинки в детской погремушке. Автомат я успел поставить на предохранитель и намотать ремень на руку. Сгруппировавшись, вцепился в спинку кресла и дверную ручку в надежде не вылететь через лобовое стекло, если врежемся. Хотя разумом понимал, что на такой скорости все равно улечу, как из катапульты, инстинкты работали назло здравому смыслу.

Просека, как стрела, рассекала лес и огороженные заборами полуразрушенные особняки.

Как выяснилось, насчет бездорожья мы ошиблись: покрытие тут было, но за годы паводков и непогоды поверх асфальта намылся порядочный слой грунта и перегноя. Что делало дорогу еще более опасной – машина мчалась по ней, будто сани по заснеженному склону. Стоило Еве сделать любое движение рулем или слишком сильно нажать на педаль тормоза, как «Цыпочку» начинало заносить.

А следом, набирая скорость, надвигался «Урал».

Молот налицо. Интересно, внизу наковальня есть или нас просто на полном ходу вгонит в толщу воды?

– На трот-т-туар рул-л-ли… – стараясь не прикусить язык, процедил я. – Только н-н-неж-ж-жно…

Ева, поджав губы, уставилась перед собой, и сперва я решил, что она ничего не видит и не слышит, кроме бегущих навстречу бордюров и шума колес. Но через несколько секунд рулевое колесо под ее перчатками начало небольшими рывками смещаться вправо, тут же возвращаясь в исходную точку. Казалось, что оно само подрабатывает в сторону, а не водитель пытается изменить траекторию движения. Уровень тротуара был выше проезжей части, и там имелся шанс затормозить на проплешинах асфальта.

– Ворота! – вякнул Вакса, указывая вперед пальцем.

Сквозь дымку показалась площадка с желтым зданьицем проходной и ржавые решетки, в крошеве шифера.

– Тормозить нельзя, – сухо отозвалась Ева, продолжая забирать в сторону и нацеливая машину на приоткрытую створку ворот. – Грузовик нас размажет.

Правая пара колес с неприятным стуком заскочила на тротуар. Я сжал ручку изо всех сил и уперся коленями в спинку пассажирского сиденья. Снаружи раздался страшный скрежет: двери царапнули по каменной кладке забора. Меня мотнуло вперед, прикладывая лбом о подголовник.

Перед воротами машина подскочила на ухабе и грохнулась задним мостом о камень. Видимо, Ева собиралась протаранить правую створку и уже на территории санатория в управляемом заносе погасить скорость, уходя с пути грозного «Урала», но маневр не удался.

Брямц!

Вышибленная решетка с лязгом перескочила через капот и крышу, чудом не расколотив лобовуху. От столкновения «Цыпочка» резко потеряла скорость, но не надолго. Буквально через полсекунды сзади раздался оглушительный хлопок.

Удар бампера грузовика пришелся в багажник.

На мгновение я почувствовал, как желудок подскочил к горлу, и с изумлением отметил, что далекая гладь Волги, едва видимая отсюда сквозь крошечные просветы между голыми деревьями, висит наискосок, а не горизонтально, как ей положено, согласно законам физики.

Разумеется, это сам я находился в тот миг под углом, а не горизонт. Но субъективное ощущение было именно таким: река наглым образом опрокинулась, и миллионы тонн воды вот-вот хлынут на аллеи санатория.

На грани слышимости замер отчаянный крик Евы.

Полумаска респиратора съехала набок, и в нос шибанул тяжелый болотный запах.

За окном, на переломанной стихией и временем табличке, которая валялась в куче битой черепицы, застыла бледная надпись: «Слава советским Вооруженным силам!»

После этого нечаянно сфотографированного памятью момента небо с землей поменялось местами.

И на мир обрушилась тьма…

При автокатастрофе, вопреки предположениям людей, никогда в нее не попадавших, никакая жизнь не проносится перед глазами. Не удается даже понять, что произошло. Ты не успеваешь осознать абсолютно ничего. Лишь последний «кадр» втравливается в сетчатку раскаленным клеймом. А потом – бам…

Уже темно.

Глава 11. Шаг в глубину

Тысячи огоньков мерцали в гигантском городе из серых блоков, составленных в причудливый узор. Вспыхивали, гасли, подрагивали в сумрачном лабиринте. Огоньки двигались по каким-то своим делам, сталкивались, меняли оттенок, сливались в плотные световые пятнышки, разбегались. У каждого был свой путь. А вокруг зияла непроглядная тьма. От антрацитовой пустоты веяло холодом, смертью. И только муравейник с непокорными огоньками мерцал на фоне черного полотнища, словно затерянный в бесконечности остров…

Внезапно яркая вспышка пронзила все вокруг. Выбитое сознание рывком вернулось в изнывающее от ушибов и ссадин тело.

Рвотный позыв удалось побороть, но кадык бешено заходил туда-сюда, а под ложечкой мерзко засосало. Я сперва даже не разобрал, отчего же так погано, но через секунду пришло понимание произошедшего.

В глотку ворвался пахнущий тиной воздух, веки машинально раскрылись – как в последний миг перед аварией. От резанувшего по глазам света пришлось тут же зажмуриться, а воздух – выдохнуть. Респиратора на лице не было. Я живо захлопнул пасть, чтобы если и дышать отравой, то хотя бы с меньшим ущербом для здоровья: слизистая носа – какой-никакой естественный фильтр.

Стараясь не двигаться, хотя до ломоты в суставах хотелось размять затекшие конечности и повертеть головой, я приоткрыл веки и осторожно огляделся. Скосил глаза сначала влево, потом вправо и, наконец, вниз.

В моем нынешнем положении имелся единственный позитивный пункт: кажется, кости и органы все же остались целы и невредимы. Полдюжины поверхностных ран, стертые до крови колени под разорванными штанами, онемевшее плечо и тошнотворная головная боль – не в счет.

Относительная сохранность организма, несомненно, радовала.

Зато в остальном… врагу бы такой поганой участи не пожелал. Впрочем, это лишь фигура речи, нечего лукавить. Как раз – с удовольствием бы пожелал.

«Цыпочка» валялась кверху дном на вмятой крыше. Передние колеса развернулись под невообразимым углом, капот был похож на сдвинутую гармошку, стекла рассыпались крошевом по всей траектории нашего полета, искореженный задний бампер лежал метрах в пяти, у крыльца столовой. Нехило нас приложило! Ладно хоть бензин не рванул, а то бы гриль получился.

Ева в сознание еще не пришла, но, судя по ритмично поднимающейся груди, осталась жива. Ее руки были обвиты вокруг оконной стойки и сцеплены наручниками на запястьях. Лица отсюда увидеть не удавалось.

У меня была прикована к останкам машины правая кисть. Впрочем, какая фиг разница: одна рука или две обездвижены? Так и так не отклепаться.

Я несколько раз сжал и разжал правый кулак и легонько потянул руку. Металл звякнул о металл. Черта с два: защелкнули сильно, впритык.

– Хва звенеть! – шикнул Вакса. – Не успел очнуться, уже палится на всю округу.

Я скосил глаза на пацана. Тоже прицеплен к стойке, правда, в отличие от нас, куском проволоки – грубо и неудобно. Видно, у наропольских бандитов на всех браслетов не хватило.

Перехватив мой взгляд, Вакса ощерился, обнаружив недостачу зубов: на месте двух передних резцов зияла внушительная дырка. Полумаска бесполезным грузом болталась у него на шее. Десны и губы были перемазаны кровью, что придавало и без того страшненькой физе с подбитым глазом совсем уж нетоварный вид. И, несмотря на полученные травмы, оболтус лучился от радости. Мне его молодецкий настрой сейчас тоже не помешал бы, но я-то прекрасно сознавал всю дерьмовость нашего положения.

Вообще странно, что пацан столь легкомысленно относится к ситуации. Не в его стиле. Может, сотрясение заработал, пока мы кувыркались?

– Давно не спишь? – шепотом спросил я.

Вакса шепеляво затараторил:

– Очнулся вверх тормашкам, хотел отстегнуться и вылезти сам, но гляжу: эти уже тут как здесь. Ну я и прикинулся, типа, что в отключке. Страшно было… Думаю, вот прикончат сейчас… но пронесло. Сивый сказал, чтобы пока не мочили. Они выскребли вас из салона и прищепили к машине, а на меня не нашлось обручей и… – Он показал глазами на перетянутые проволокой руки. – Во как примотали, жабы туннельные.

Да уж, дело швах.

– Шмотки перетряхнули, стволы забрали… – продолжил Вакса.

– Перфокарты нашли? – перебил я.

– Ага. И картонки, и ключи. Возле грузовика оставили караульного и подстреленного водилу, а сами ушли куда-то в сторону реки.

– А Эрипио?

– Сивый-то? Так он первым и пошел – остальные следом, как крыски дрессированные.

Запястье резало, кисть начала затекать.

– Чего лыбишься-то? – хмуро осведомился я, опять сжимая и разжимая кулак. – Головой, что ль, приложился?

– За мозги мои не парься, – еще сильнее ощерился пацан. – Их не так много, чтоб повредить. Зато соображают шустро.

Он неловко пошевелил пальцами, и из плотно стянутых ладоней выпал блестящий предмет. Съехал по изодранной жилетке и упал в слякоть рядом со мной.

– Еле дождался, пока соизволишь очухаться, – сообщил Вакса. – Любишь ты покемарить.

Я, озираясь, протянул свободную руку и выловил крошечный ключик. Да это же… Ай да Вакса, ай да сукин сын!

– Лихо, – ошеломленно промолвил я. – Но… как?

Он перестал лыбиться и виновато опустил глаза. Пожевал окровавленными губами, прежде чем ответить:

– Ну… я же щипач. Не сердись, Орис. Я… как лучше хотел.

– Умница ты, – улыбнулся я.

– Ничего не умница, – набычился Вакса. – Девчачье какое-то слово.

– Очень даже пацанское, – возразил я, поудобнее зажимая ключик пальцами. – Ты умница, хоть и дурак.

– Это как так? – не понял он, поднимая глаза.

Разжевывать мне не улыбалось. Эмоциональные заявления требуют тонкого подхода, а на него пока времени нет.

– Забей.

– Ты уж определись, умный я или дурак.

– Сказал же, неважно. Лишнее знание ухудшает пищеварение.

– Всегда ты так, когда сказать нечего…

Я отмахнулся от назойливого Ваксы и попробовал попасть в скважинку.

Не попал. Ключик выскользнул, и мне пришлось опять на ощупь искать его в слякоти. Оказывается, расстегнуть наручники не так-то просто – тоже определенная сноровка нужна. Это в детективных книгах их одним движением снимают, в жизни все иначе. Попробуй еще извернись, когда весь затек от неподвижности, озноб прошибает до копчика, а суставы не желают гнуться как положено.

Окончательно извозившись в грязи и попомнив по родословной напомаженного предводителя, я все же попал ключиком в скважинку. Механизм щелкнул, и я с облегчением тряхнул кистью. Если б не Вакса – еще часок в этих тисках, и с рукой можно было бы попрощаться.

Не теряя времени, я размял конечности, встал и бросился освобождать Еву. На ходу спросил у Ваксы:

– Оружие наше куда дели, не видел?

– Кажись, в машину побросали. За углом. Только не звени, как вагонетка. Их караульный вон там, в столовке. Не успеешь оглянуться, а он тут как здесь…

– Тут как тут, – привычно одернул я Ваксу, расстегивая браслеты на Еве.

На этот раз наручники поддались быстрее. Но теперь передо мной стояла другая проблема: Ева все еще не пришла в сознание. Тащить ее на себе в сложившихся условиях нереально, оставить здесь – тоже исключено.

– Эй. – Я тихонько шлепнул девушку по ободранной щеке и поправил маску респиратора. – Доброе утро. Подъем.

Ноль реакции. Что же делать? Что делать? Пока мозг лихорадочно соображал, ладонью я продолжал автоматически хлопать Еву по щеке.

Внезапно взгляд мой упал на автомобильную аптечку, валяющуюся в салоне перевернутой «Цыпочки». Я подполз, добрался до пластиковой коробочки с отсыревшей этикеткой и открыл ее. Должен быть нашатырный спирт, должен… Ага, вот. Сколупнув крышку, я сунул Еве под нос флакончик.

Секунду ничего не происходило, а затем она дернулась и отстранилась от резкого запаха нашатыря. Широко распахнула глаза и тут же зажмурилась.

Я прижал палец к губам, чтобы чего доброго не вскрикнула с перепуга. Успокоил:

– Тихо-тихо. Как дела?

Она помотала головой, продолжая щуриться. Поднялась на локте и огляделась, приходя в себя.

– Голова раскалывается…

– Это мы переживем. Руки-ноги целы?

Ева ощупала себя, морщась от боли и постанывая. Кивнула. Заметила перекореженную «копейку» и печально вздохнула, проведя ладонью по желтой дверце. Наверное, у нее с этой машиной были связаны действительно теплые воспоминания. Признаться, я тоже почувствовал жалость к «Цыпочке», но распускать слюни сейчас было категорически некогда. Скорбеть о павших станем потом.

Я надел болтающийся на шее респиратор на лицо, закрепил лямки. Подошел к Ваксе, нацепил маску и на него – негоже уличной гадостью дышать. Осмотрел проволочные оковы. Сурово. Попробовал разогнуть толстые концы, но тщетно – голыми руками не взять. Черт, как же ее скручивали-то…

Я подхватил крестовую отвертку, вылетевшую из багажника во время аварии, просунул тонкое, но прочное жало между верхними витками проволоки и нажал на импровизированный рычаг.

– Ой-ё! – приглушенно вскрикнул Вакса.

– Терпи.

Шипя от боли, я прижал моток проволоки к кузову машины исцарапанным коленом и снова повернул отвертку. Концы разошлись в стороны. Отлично! А теперь полегоньку, полегоньку, по четверти оборота… Оп, оп, оп.

Через минуту пацан был свободен. Он с остервенением растер запястья и поднялся на ноги. Тут же стянул полумаску респиратора и принялся ощупывать дыру на месте вышибленных зубов.

– Куда лапищами-то грязными полез, – покачал я головой. – Заразу ведь занесешь.

– Намана. Ща в аптешке чего-нибудь найду, прополощу… – прошепелявил он. – Шпасибо, что отвинтил.

– Тебе спасибо.

Ева, стоя на четвереньках и поглядывая через плечо на крыльцо столовой, копошилась под сиденьем опрокинутой машины.

– Чего ищешь? – спросил я.

– Ствол у меня там припрятан был…

– Не трудись. – Вакса шмыгнул носом и, наконец вытащив пятерню изо рта, обтер рукавом кровь с подбородка. – Обрез выскочил, когда мы кувыркались. Они его подобрали.

Ева чертыхнулась и, пятясь, вылезла из салона.

– Нужно обойти здание, – предложил я. – Если оружие в грузовике, есть шанс захватить его, пока караульный в столовой.

– Да, – поддержала Ева. – Но кому-то нужно остаться на стрёме.

– Вот и оставайся сама, – буркнул Вакса. Ему явно не хотелось сидеть на месте. – А что, так везде принято: чья идея, тот и крайний.

– Не угадал, – сказала Ева. – Вы оба шумите, как телеги в перегоне. Поэтому будете стеречь выход, а я быстренько метнусь на ту сторону и раздобуду стволы.

Мы переглянулись и не нашлись что ответить.

Ева, крадучись, словно кошка, скрылась за углом. От пускать ее одну не хотелось, но умом я понимал: скромный полевой опыт городского переговорщика нечего даже сравнивать с диверсионной подготовкой сталкера. Только под ногами буду путаться.

На пустынных аллеях санатория было тихо. Лишь ветерок, дующий от реки, с едва уловимым шелестом гонял пожелтевший обрывок с черно-белыми фото и столбцами текста, видимо, выскочивший из багажника, когда мы перевернулись. Края газетной полосы уже набухли от слякоти, отяжелели – недолго осталось кувыркаться странице из прошлого. Блеклая бумага, словно чувствуя скорый конец, старалась взлететь повыше, но ветер здесь был слишком слаб…

– Не сердись на меня, – тихо проговорил Вакса, отбрасывая распотрошенную аптечку. – Ну, за то… за то, что хотел стянуть эти картонки.

Я поглядел на него и снова уставился на выход из столовой.

– Не сержусь.

– Не хочу, чтобы ты меня крысой продажной считал. Я не предатель, Орис.

– Знаю я. Отстань уже. И хватит языком чеса…

Я заткнулся на полуслове. Предупреждающе поднял руку, в которой до сих пор продолжал держать отвертку. Вакса, заметив жест, тоже застыл, как изваяние.

Из-за крыльца, покачиваясь и шевеля средними конечностями, вышел мэрг. Сутулая фигура двигалась почти бесшумно, лишь чуть-чуть пришлепывая. Красноватые глазки, казалось, смотрели вправо и влево одновременно: настолько широко они были разнесены на уродливом черепе.

Скорее всего, амфибия выждала, когда вломившиеся на ее территорию люди угомонятся, и пришла полакомиться свежатиной. Если б мы до сих пор были прикованы к «Цыпочке»… Ой-ой… Дальше я даже думать не стал.

Мэрг пожаловал матерый: в нем было центнера полтора мышц и жира, скользкое тело бугрилось от шрамов, полоски на месте жабр отливали аквамарином, зубные пластинки кое-где подгнили, но все еще оставались страшным оружием.

А вот мне, кроме крестовой отвертки, противопоставить хозяину Приволжья было нечего. Рельсы-шпалы! Куда же Ева запропастилась?

Однако, как выяснилось, мэрг пришел не по наши души.

Он неторопливо поднялся на крыльцо и, не обратив на нас с Ваксой внимания, зашел в столовую. Оттуда донесся ворчливый клекот, а через секунду страшный матерный крик. Что-то разбилось, загремела отодвигаемая мебель, дважды оглушительно хлопнуло.

Хищник явно застал караульного врасплох.

– Грибы цветные… – вырвалось у Ваксы, когда тот выскочил из дверного проема спиной вперед.

Охранник Эрипио был облачен в плотный комбез и громоздкий броник. В трясущихся руках он держал помповое ружье, на бедре, под разодранной штаниной, зияла страшная рана. Вид у наропольца был жалкий и растерянный. Ну, разумеется – это тебе не облава, где можно безнаказанно огнеметом гнезда выжигать под прикрытием вооруженного отряда. Тут, что называется, борьба на выживание в естественных условиях. Один на один.

Оступившись на поврежденную ногу, караульный загремел на ступеньки, но в падении успел еще раз выстрелить.

Дробь попала в косяк, превратив древнюю деревяшку в щепки. И в этот момент из проема высунулся мэрг. Проворно перескочил через отчаянно взбрыкнувшего ногами мужика и оказался сзади него. Амфибия двигалась так ловко, словно весила втрое меньше.

– Помо… – успел вякнуть охранник, прежде чем все четыре хватательные конечности мэрга обвились вокруг его головы, прервав исступленный призыв о помощи.

Ружье упало на землю.

Над санаторием разнесся победный клекот.

Мы с Ваксой юркнули за перевернутую машину, стараясь не выпускать из виду опасного хищника. Мэрг сноровисто поволок лягающую воздух добычу вдоль бордюра к канаве, из которой уже выползали детеныши, похожие на окуней-переростков.

Через минуту амфибия скрылась среди перегноя и сплетенных корней. Хрип, стоны и довольное чавканье было слышно еще некоторое время, затем противные звуки стали стремительно удаляться и вскоре совсем стихли.

Ветерок в последний раз подбросил газетный лоскут вверх и припечатал к грязному торцу скамейки.

Охота закончилась.

– Грибы цветные, – повторил Вакса, сглотнув. – Как поросенка на бойню уволок.

– Тьфу ты! – сплюнул я, осторожно выходя из-за машины и направляясь к оброненному «помповику».

– Никогда так близко рыбью рожу не видал! – поделился восторгом пацан. – А они крупнее, чем кажутся издалека, да?

Я не ответил. Остановился в шаге от ружья, заляпанного сгустками крови. Кто-то наблюдал за мной. И не просто смотрел, а вел через прицел. Ощущение давящего на висок оружейного взгляда невозможно было спутать ни с чем иным.

Медленно, без резких движений я повернулся.

– С отверткой ты сморишься очень воинственно, – хихикнула Ева, опуская «Кугуар». – Так и знала, что нашумите.

– Это мэрг, – отмазался я, поднимая, осматривая и брезгливо отбрасывая полностью разряженное ружье. – Там моего ствола, случайно, не нашлось?

– Держи. – Ева вытащила из сумки и бросила мне кобуру со «Стечкиным». – Мэрг, говоришь?

– Угу, – подтвердил Вакса. – Здоровущий такой, с выводком мальков. Лупоглазые твари!

– А караульный?

Я показал на окровавленные ступеньки и пожал плечами:

– Зрелище, печальное во всех отношениях.

Ева понимающе кивнула.

– Из пулеметчика ничего выбить толком не смогла. Валяется в кузове, мычит и материт гада, который ему ляжку продырявил. – Она достала подробную карту местности. – Вот, позаимствовала у них. Судя по схеме, вход в катакомбы возле берега. Здесь.

– Спальный корпус, – машинально прочитал я сноску. – Бывший купеческий дом, постройка тысяча девятьсот седьмого года… А перфокарты?

– Наверное, Эрипио все забрал с собой. Нужно торопиться.

– Тогда – вперед.

– Только не гремите больше, а? И так, наверное, вся округа уже в курсе, что в санатории – беспредел.

– Да говорю же, не мы это…

– Ладно, пошли.

Ева перебросила ремень сумки через плечо, поправила накидку и двинулась по аллее в глубь парка. Озираясь, я поравнялся с ней и зашагал рядом. Вакса на минуту замешкался со шнурками, но тоже быстро нас нагнал.

– Ты в порядке? – спросил я у Евы.

– Да, я в норме. Только будь любезен, спрячь свою отвертку – ты меня пугаешь.

Я усмехнулся и сунул инструмент в нарукавный карман.

– Эрипио шел по нашему следу, а теперь мы идем по пути Эрипио, – сказала Ева. – Не вижу, что будет дальше. Жизненные нити стянуты в узел.

Она в который уже раз преподносила очевидные факты по-своему: будто выхватывала их из реальности и разглядывала под необычным углом. Подмечала то, что остальным было неведомо.

– Как твой голод, Орис?

Я вздрогнул. Когда она заговаривала про это, меня било по нервам ледяным молотом. Разве может самое обыкновенное слово быть таким тяжелым и холодным? Видимо, может…

– Ему нужны жертвы, – внезапно ответил я, хотя секунду назад хотел сказать что-то совсем другое. – Он наслаждается ими. И требует все больше.

– Да, – спокойно согласилась Ева.

– Сначала ему хватало крови, но потом… – Я запнулся, подыскивая слова. – Он как будто… повзрослел. Ему понадобились однозначные поступки. Верные решения. Такие и только такие, без вариаций.

– Не понимаю.

– Роль… Помнишь взбесившегося роля?

Ева, не сбавляя шага, повернула голову и внимательно посмотрела на меня. Моргнула.

– Да. Я поняла. Аплодисменты – это было верное решение.

Некоторое время мы шли молча, разбивая каблуками зеркальца луж. Вакса в разговор не встревал – хмуро топал рядом, сунув исцарапанные руки в карманы и громко сопя через фильтры.

– Мне страшно, – наконец признался я. – Боюсь поселившуюся внутри тварь. Что ей понадобится в следующий раз?

– Заполнять пустоту всегда больно.

Ева опять ответила не так, как мне бы хотелось. Она не пожалела, не подбодрила, не принялась убеждать или разубеждать в чем-то. Она даже не завела свою любимую философскую шарманку про пути и поиски-скитания.

Ева прочертила четырьмя нечаянными словами жирную линию из моего прошлого в мое настоящее. Просто и без затей.

Отрезок.

Из точки «а» в точку «б».

– Егор, сколько людей было с Эрипио? – решил я сменить тему. – Успел сосчитать?

Вакса на ходу вытащил из кармана пятерню, согнул несколько пальцев и ответил:

– Трое или четверо. У двоих точно автоматы, у остальных вроде пушки попроще.

– Они не ждут нападения, и это наш козырь, – прикинула Ева. – На самом деле, нам крупно повезло, что Эрипио не успел всю свою армию подтянуть.

– Уверен, ополченцам сейчас есть чем заняться, – саркастически подметил я. – С одной стороны, народ бунтует, с другой – наемники наседают. Борьба за власть и земли.

– Ага, только за подземелья, – поправил Вакса. – Поверхность-то загажена – толку ноль из-за нее глотки рвать.

Объяснять, что даже сейчас территории делят без оглядки на их вертикальный срез, я не стал. Пацану нужен оппонент – так вот шиш он его получит.

– Ты не согласен, Орис? – не выдержал Вакса через минуту.

Я вновь не ответил, лишь незаметно улыбнулся под силиконовой маской.

Молчание порождает сомнения? Вот и отлично. Пусть чаще ковыряется в своих выводах, больше пользы будет.

Так и не дождавшись от меня реакции, Вакса неопределенно хмыкнул и вернулся к созерцанию окрестностей.

Мы обогнули здание с симпатичной башенкой на крыше и вошли на мост, перекинутый через распадок. Высота была небольшая. По дну бежала асфальтированная дорога с наносами осадочной породы по краям, напоминая пересохшее русло ручья. Склоны оврага были взрыхлены свежими следами: видимо, мэрг здесь стащил неудачливого караульного на дно и поволок тушу в гнездо. К вящей радости многочисленного выводка.

Я осторожно провел рукой по железным перилам – вниз полетела цветная шелуха. Давным-давно они были покрашены, но за годы краска облупилась, оставив лишь хрупкое конфетти.

После моста дорога зигзагом вильнула мимо уснувшего фонтана, окруженного четырьмя скульптурными жабами, и фонарного столба с разбитым плафоном. Вдоль дороги торчали ели с полуголыми стволами. Все вокруг было усыпано гниющими веточками и рыхлой хвоей – повышенный радиационный фон и почва, пропитанная зараженной водой, практически не оставляли шансов флоре в прибрежных зонах.

– Сюда, – скомандовала Ева, указывая «Кугуаром» на уходящую под углом тропинку. – И смотрите в оба. Эрипио мог на поверхности охрану выставить.

Мы свернули с аллеи. Я снял «Стечкин» с предохранителя и перехватил пистолет поудобнее. Ощущение привычной тяжести в руке придавало уверенности, хотя, честно говоря, я бы сейчас предпочел укороченный «калаш», а не верный пристрелянный АПС. Но автомат Ева не нашла.

Ваксе из остатков наропольского арсенала достался простенький «Макарыч» с запасной обоймой.

Метров через сто тропинка вывела нас к желтому двухэтажному зданию, больше похожему на маленький форт, чем на жилой корпус. Редкий лес здесь упирался в Волгу, кромка обрывистого берега убегала в туманную даль.

Охраны видно не было. Наверное, Эрипио не счел нужным перестраховываться, полагая, что из наручников нам не выбраться. Скорее всего, все спустились под землю, и пальбу караульного никто не услышал.

Мы обошли здание слева и остановились. Последний раз так близко я видел Волгу очень давно, еще в юности, возле гидротурбин в районе пивзавода. Но там было шумно, суетно, и Тимофеич то и дело поторапливал. А здесь река предстала во всем своем суровом величии.

Свинцовые волны ровно гудели, ударяясь в полуразрушенный парапет набережной и набегая на длинный бетонный волнорез. Чуть левее, на темной гальке, облепленной водорослями и слизью, тускло зеленели пустые кладки мэргов. Для икры – не сезон.

Ветер здесь уже не был похож на хилые порывы, гонявшие газету возле столовой. Дуло крепко. Противоположный берег лишь угадывался. Воздух и вода смешивались в сизую муть, сильно и колко бившую в лицо. Приходилось щуриться.

Такой ветер мне нравился. Именно за ним я забирался на смотровую площадку вокзала. Его жесткое дыхание рассказывало о прошлом, наполняло меня простором, которого так не хватало под землей, побуждало держаться выбранного пути. Ветер нес на своих призрачных крыльях веру. В его густом шепоте угадывались отзвуки надежды. Небрежные касания обжигали лоб и щеки, натягивали нервы, передвигали какие-то кусочки памяти, складывая их в пеструю мозаику.

Ветер не просто обдувал меня…

Он забирался под одежду, обволакивал тело, проникал под кожу, растворялся в крови, становился плотью.

Ветер был мной.

Он натягивал купол жизни, как парус, осторожно трогал какие-то невидимые струны, заставляя их звучать. Через годы и километры летела тихая мелодия, вплетаясь в само пространство и время. И я чувствовал, как дрожит натянутое до предела полотно души. Ветер.

Враг тому, кто с ним борется, друг для того, кто принимает…

– Эй, ау!

Окрик Ваксы вернул меня к реальности. Пацан стоял неподалеку и держал пистолет стволом вверх в согнутой правой руке, левой ладонью под рукоять. Еву я даже не сразу заметил – она прислонилась к дереву и практически слилась по тону с темно-серым стволом.

– Что?

– Ничего. – Вакса пожал плечом. – Хватит подвисать. Поплыл куда-то, как грибошник удолбанный.

Я подошел к Еве:

– Идем внутрь?

– Вход в подвал должен быть с торца. Я пойду первой, держитесь за мной. Ступайте след в след и будьте готовы прикрыть.

Я кивнул, и мы двинулись к желтому зданию. Тихонько прошли мимо заколоченного досками парадного входа, обогнули ржавый бак, наполовину наполненный мутной дождевой водой, и остановились перед грунтовым завалом. По всей видимости, когда-то здесь и впрямь был спуск на цокольный этаж, но сейчас над землей светлела лишь кромка верхней ступени.

– Глушняк, – сказал я.

– Это плохо, – нахмурилась Ева, сверяясь с картой. – Есть еще лифтовая шахта, ведущая прямо в это здание, но, судя по метке, она замурована.

– Как же тогда попасть в катакомбы?

– Только с берега. Там должен быть еще один вход.

– Значит, попробуем.

Она пролезла сквозь кустарник, быстро огляделась и позвала нас. Мы раздвинули колючие ветки и выбрались на обводную тропинку.

– Они прошли тут, – сказала Ева, всматриваясь в свежие следы на тропе. – Спускались к берегу гуськом. Четверо.

– Значит, мы на верном пути.

У осколков набережной ветер стал невыносим. Он срывал с волн пену, беспощадно хлестал по лицу холодными брызгами. И хотя до воды было далеко, плиты под ногами покрывала скользкая слизь. Любой поспешный шаг мог привести к падению с приличной высоты на острые камни.

Ева указала на темное пятно:

– Вот он.

Я, щурясь, вгляделся в изломанные очертания скал. От приоткрытой металлической двери нас отделяло всего несколько метров, но их еще нужно было преодолеть, не сверзившись с узкого карниза. Любой прочный на первый взгляд кирпич мог оказаться невесомой трухой и легко осыпаться под ботинком.

До уступа мы ползли друг за другом минут пять. Без лишних комментариев, упрямо и сосредоточенно.

Пока я корячился над очередным зацепом, успел заметить, что уровень воды здесь то опускался, то поднимался, – об этом говорили характерные риски на камнях и ссыпавшемся грунте, вымытые гроты под ногами. Причем колебания были нехилые. После того, как плотина Волжской ГЭС рухнула, прибрежные районы вообще довольно серьезно лихорадило: паводки, ливневые и грунтовые воды, сезонные «болтанки» Волги, внезапные приливы и отливы в рукавах, объяснить причины которых не могли даже цэдэшные гидрологи.

Наверняка раньше подступиться к этому входу в бункер было гораздо проще, но стихия и время усложнили задачу.

Когда мы, наконец, добрались до уступа и заветная дверь уже была в двух шагах, Ева предупреждающе подняла руку. Я и Вакса замерли в неудобных позах, поддерживая друг друга за рукава. Она медленно наклонилась, чтобы не удариться головой о толстый бетонный навес, обрамляющий вход, и осмотрела ржавый металл. Аккуратно провела рукой по кромке.