Текст книги "У реки Смородины"

Раздался хруст. От места удара пробежали затейливые трещины, и голова зверя развалилась на несколько кусков. Туловище так и осталось стоять посреди коридора.

Егор, морщась, смотрел на руку. Костяшки пальцев стремительно заливала кровь. Средний палец не разгибался.

Через минуту из проема показалась голова дядьки Почечуя.

– Эй! – позвал он.

Обернувшийся парень усмехнулся: «Послали слепого подглядеть», но тут же одернул себя. Некрасиво.

– Все в порядке, – буркнул ефрейтор. – Опасность миновала, можно пореветь.

Свечи догорели, и чердак двухэтажного терема погрузился во мрак. Предрассветная молочная мгла вплывала в слуховое окно и рассеивалась в чернильной тьме. На грязном полу мутнел неявный светлый круг, поделенный крестообразной тенью рамы на четыре сектора. Рядом с этим импровизированным коловратом – знаком солнца – виднелся край старой дерюги, на которой спал могучий здоровяк. Татуированные руки вздрагивали, лицо искажали гримасы боли. Детине снилась черная-черная комната с черной-черной дверью, а за ней – черный-черный человек.

– Ты плохой мальчик, – прошипел человек.

Вокруг было темно, но здоровяк почему-то видел незнакомца. О, он испытывал к черному человеку смешанные чувства. Детина любил его и одновременно боялся. Это был первородный, животный страх, отнимающий рассудок. И чем сильнее возрастал страх, тем крепче, неистовее становилось обожание.

– Да, я плохой мальчик, – пролепетал здоровяк. – Накажи меня!

– Я накажу тебя. Позже. Если захочешь. Прошлым вечером ты пытался сделать большое дело, но у тебя немного не получилось. Не отчаивайся и продолжай служить мне.

– Я не подведу. Что-нибудь еще, повелитель?

– Вроде бы нет. Хотя… Помойся, наконец. От тебя смердит.

Человек вынул из-за спины черную-черную руку и, сжав ее в черный-черный кулак, погрозил.

Детина проснулся, лопоча: «Я разочаровал Злодия. Я разочаровал Злодия».

Он достал из-под дерюги кнут и стал неуклюже охаживать себя по спине:

– Вот тебе! Вот тебе за поведение… Вот тебе за прилежание… За двойку по арифметике… За кол по пению…

Эти слова всегда сами выползали из темных глубин памяти сумасшедшего здоровяка, ведь именно их произносил его злой и пьяный отец во время частых экзекуций. А, как нам известно из голливудских триллеров, корни всех проблем следует искать в детском опыте пациента.

Глава пятая
В коей от многих отворачивается удача, а события развиваются прямо-таки пугающе

Я глупо создан: ничего не забываю, – ничего!

М. Ю. Лермонтов

Проснувшийся Федорин впервые за последние трое суток почувствовал себя человеком. Конечно, он восстановился не полностью, зато перегруженный разум наконец-то отдохнул.

«Хорошо, что я запретил себя будить», – отметил Радогаст.

Он выскочил из постели, быстро оделся, радуясь тому, что спал во дворце и не нужно идти на работу по промозглому туманному Легендограду. Работа уже здесь, только выйди за дверь скромных покоев, отведенных сыскарю.

Отвернувшись от окна, Федорин вздрогнул – на комоде лежала голова и таращила на него маленькие глазки.

– К-колобок? – вымолвил Радогаст.

– Он самый, – ухмыльнулся каравай.

Он радовался тому, что застал сыскаря врасплох.

Федорин молчал, и Хлеборобот решил его не раздражать.

– Побеседовать бы. Но не здесь. Лучше прогулочкой утренней насладиться.

– Согласен.

Человек и колобок покинули комнатку и столкнулись с мальчонкой-посыльным. Русоволосый паренек обрадовался, затараторил:

– Вашество, тут что было, что было, ужасть, кто бы мог провидеть, чистое непотребство, и в самую спальню княжны, вашество, зато он ка-а-ак даст, и в труху, девки воют, переполох, все кричать: «Зови сыскаря!», но я не пущал, мне вашество не велели, до сих пор там посередь торчит, служанки ходить боятся…

– Тпру! – скомандовал Федорин. – Что стряслось?

– Так я и говорю. – Малец захлопал голубыми глазищами. – Ночью ожил и попер, но и наш-то не лыком шит, даром что не каменный, а он его через весь колидор – хрясть! Дверь долой! А он на ноги и со всей мочи – бах! Башка в клочья.

– Это у м-меня башка в клочья от тебя! – Радогаст махнул в сердцах, дескать, все вздор. – Кто ожил? Какую дверь долой?

Посыльный набрал в грудь побольше воздуха, чтобы обрушить на начальника новый шквал слов, но тут вклинился колобок:

– Дозволь, я.

– Давай.

– Сперва успокойся и поверь: опасность миновала. А теперь пойдем, куда шли.

На крыльце Федорин попросту обалдел:

– Что за с-страна? Каменного льва с шаром и тех сперли!

– Кабы сперли, – промолвил каравай. – Представь себе, лев ожил и отправился к Василисе. А Егорий его остановил. Тут тебе малец не соврал: витязь-то наш просто герой. Разбил каменную голову кулаком. Полночи дворец о том только и говорит, один ты проспал все новости.

– Ч-что княжна?

– Да хорошо! Переселилась в другие покои, и дело с концом. К похоронам отца готовится.

– Срочно проверю. Самолично, – пробормотал сыскарь, намереваясь идти к Василисе. – И больше никаких приказов «не будить». А то и вправду все просплю.

– Да погоди ты, – произнес колобок.

Федорин остановился.

– Я ж тебя звал не только на пустую тумбу пялиться, – проворчал каравай. – Пооколачивался я тут и там, послушал людей. Думаю, есть что тебе передать. Вот, к примеру, все знают о вражде главного ценатора и верховного волхва. Мол, даже видеть друг друга не могут. А они встречались.

– Есть такое подозрение. Якобы неделю назад…

– Вчера, – прервал дерзкий хлебец. – Вчера, в этих самых стенах. Гордей, Рогволд и угадай кто.

– А что гадать-то? – усмехнулся сыскарь, берясь за дверную ручку. – Воевода Ярий. О похоронах говорили. Тоже мне, тайна.

– Гляжу я на тебя, Радогаст, и умиляюсь, – по-старчески заявил колобок. – Вроде умный, а дурак. Подивитесь, как же так?.. Хе-хе. Нешто тебе не известно, что в делах властвования истинные причины встреч остаются не названными? И готов ли ты поверить, что ценатор дружелюбно принял речи волхва, а тот внимал ценатору? Воевода же, на дух не переносящий обоих, проявил высшую степень терпимости.

– Ты ч-что же, п-подглядывал? – нетерпеливо спросил Федорин.

– И подслушивал, – криво улыбнулся каравай.

– И помнишь, о чем говорили?

Хлебец гордо вскинул бровки:

– Слава моим создателям, я совершенно ничего не забываю. Поэтому прошу внимания…

Воевода поиграл желваками, рассматривая по очереди волхва и ценатора, потом расцепил пальцы рук, покоившихся на столе, и начал совещание:

– Прежде чем мы приступим к обсуждению похорон, полагаю, нам необходимо прояснить будущее княжества.

– Не томи, дружина, – пренебрежительно сказал ценатор.

– Будь терпимее, боярин Гордей, – тихо проговорил Рогволд. – Ярию не легко в эти смутные дни.

– А кому легко, – буркнул глава цената и замолк.

– Да, держать на своих плечах Легендоград и врагу не пожелаешь, – сказал воевода. – Тем сильнее мое беспокойство за молодую княжну. Сдюжит ли?

– Разумеется, нет, – спокойно заявил верховный волхв.

Гордей кивнул.

Ярий продолжил:

– Я знаю ваше мнение на сей счет. Ваши устремления мне тоже известны. Но я призываю вас не забываться и не сеять в горожанах раздора. Есть Правда. Правда, кою мы получили от пращуров, велит предложить народу на голосование прямую наследницу великого князя.

– Не занудничай, – поморщился боярин. – Никто закона нарушать не собирается. Девчонке двадцать лет. Она еще не способна править самостоятельно. Посему важные решения станет принимать ценат. Когда на площади соберется люд, я поставлю этот вопрос на голосование. Разъясню народу цену вопроса, назначим девчонке испытания. И она их обязательно провалит.

– Не говори «Гоп!», пока не перепрыгнешь, – сурово окоротил воевода. – Василиса для всех нас не девчонка, а княжна. Я тоже не уверен в ее силах, но подпускать к власти кучку стяжателей, просиживающих штаны на ценатских сборищах, не намерен. Защитники Легендограда готовы помочь будущей княгине управлять нашим государством.

Рогволд и Гордей отлично понимали, что дружина, всегда стоявшая на стороне Ярия, запросто окоротит и ценат, и волховный собор.

– Не начни братоубийства, воевода, – остерег волхв.

– А я и не собираюсь. Уговори своего дружка, чтобы ценат не лез наверх, и все останется по-прежнему.

– Лукавишь. – Жрец покачал головой. – Ты помешан на сильном княжестве. Возглавь его Василиса – и вороги, в особенности латунцы, захотят испить шеломами воды из наших каналов.

– Захлебнутся, – прорычал Ярий. – А княжне действительно нужна помощь.

– Думается, мудрый совет, укрепленный богами, поспособствует ей вернее, нежели ратная удаль военачальника, – с небесным смирением произнес Рогволд.

– Дудки! – усмехнулся в усы воевода.

– Довольно! – резко вступил боярин Гордей. – Увы, девчонка в огромной опасности, и мы не знаем, доживет ли она до всенародного веча. Я отчего-то сильно сомневаюсь, что смерть Велемудра была последней.

– Ах, вот ты как заговорил! – Ярий встал над столом, наставляя перст на ценатора. – Я чуял, что ты причастен к убийству великого князя. Но чтобы так прямо…

– Но-но, дружина, – поднял руки Гордей. – Я всего лишь поделился с вами подозрениями. А коль ты имеешь неопровержимые доказательства, то изволь их предъявить!

– Спокойнее, уважаемые, – тихо вклинился в перепалку жрец. – Вчера боги дали мне знак. Воистину их мудрость безгранична и непостижима… Сядь, доблестный Ярий. Видел я чудный сон, в коем сошла на землю мудрая Мокошь и говорила со мной, как мать с заблудшим сыном. «Есть среди нас глава, – сказала мне великая богиня доброго жребия, – но и прочие помогают ему всеми силами. Случается поспорить, только разумные спорщики всегда найдут благое решение». Так будем ли мы с вами грызться, аки блудливые псы из-за дохлого сизаря, или станем помогать нашей будущей княгине с трех сторон, по-братски не забывая о чаяньях друг друга?

– Без обмана? – спросил воевода.

– Без.

Ценатор дотронулся до носа, подумал и сказал:

– Вполне здравое решение. Я обсужу его с боярами.

– Наша беседа отнюдь не закончена. Пока я жив, тебе, Рогволд, Легендограда не видать… Но пока отложим склоки, – хмуро резюмировал Ярий. – Есть дело святое и скорбное. Перейдем к нему.

И тройка самых влиятельных людей Легендограда стала обсуждать подготовку похорон князя Велемудра.

* * *

Явившийся на смену брату Иван еще в пути почувствовал, что произошло нечто особенное. Слишком уж изводился паренек-провожатый. Он явно хотел выплеснуть какие-то новости, но сдерживался.

Потом выяснилось, что мальчонка тащит Старшого совсем не туда, где была почивальня Василисы. Дембель пожал плечами, но внутренне собрался: мало ли что местные начальники отчебучат? Вдруг с какого-то перепугу повторится ситуация с Драндулецким? Не хотелось снова загреметь в застенки, тем более здешние обязательно будут сырыми и холодными – камень все-таки.

Иван увидел Егора и облегченно вздохнул. Правда, правая рука младшего брата была замотана белой тряпицей, и на ней отчетливо виднелись красные пятна.

– Дрался? – с тревогой спросил Старшой.

– Дал одному в дыню, – расплылся в довольной улыбке ефрейтор.

– Потому и переехали?

– Угу.

Сзади неслышно подошел Федорин:

– Ну, рассказывай, Егор, как льва победил.

– Льва?! – почти шепотом протянул Иван.

– Угу, – подтвердил Емельянов-младший. – Ночью нарисовался в коридоре каменный лев. Попер на меня. Я его остановил. Он мне лапами в грудь. Я как влечу в комнату княжны! Рассердился, конечно. Обратно выпрыгнул и, не раздумывая, ему в лобешник. Он и того.

– Это хорошо, что не раздумывая, – промолвил Старшой. – Так ты, наверное, руку в муку сломал.

– Не-а. Так, вывихнул палец и костяшки сбил. До свадьбы заживет, – беспечно ответил Егор.

– Значит так, витязи, – вклинился Радогаст. – Меня с-смущает, что вы беспечно относитесь к происходящему. Льва подослали умертвить Василису. Если злоумышленник действует столь изощренным способом, то ей угрожает чудовищная опасность. А нынче похороны. Посему ты, Ваня, держи ухо востро.

Младший побрел спать, Федорин упылил по сыскным делам. Иван проторчал около получаса в одиночестве, затем дверь спальни отворилась, и к нему вышла Василиса.

Она была одета во все белое. Бледное лицо, прекрасное и печальное, навсегда осталось в памяти Старшого как пример идеального очарования.

За княжной следовал дядька Почечуй.

– Пойдем, витязь, – тихо сказал он. – Нынче будет трудный день.

Они покинули дворец и оказались на площади, заполненной людом – от первейших вельмож до распоследней черни.

Емельянов-старший не запомнил церемонии, более того, он за ней не следил. Перед ним стояла совсем иная задача: не допустить покушения на княжну. Инструкции Федорина были четче некуда.

К тому же Иван с детства не любил смотреть на трупы. Трупы вызывали у него чувство отвращения и скорбь по поводу того, что и он когда-нибудь будет выглядеть ничуть не лучше.

А конкретные останки Велемудра он рассмотрел на месте преступления.

Помост с телом князя покоился в центре площади.

Лица, лица, лица проносились перед взором стража. Здесь были и ценатор Гордыня со всеми боярами, и волхв Рогволд, возглавивший церемонию, и хмурый воевода подле полка статных дружинников. В чреде смутно знакомых людей промелькнул и Федорин. Он расположился чуть поодаль и внимательно наблюдал за толпившимися вельможами до самого конца обряда.

Иван уже знал, что народ любил Велемудра. Князь не лютовал, не драл трех налоговых шкур, слыл тихим нравом и острым умом. При покойном не случилось войны, мора и голода.

Нынче же масштабы почитания достигли гротескных. Старшой никогда не понимал, зачем на некоторые современные похороны зовут специальных старух-плакальщиц. Они превращают повод уважить уходящего в натуральный фарс. Так вот, нынче простолюдины плакали не по заказу. Дембель был в этом уверен.

На рожах представителей знати, наоборот, читались плохо скрываемые скука, ненависть к князю и алчный интерес: что же дальше? Кто будет после Велемудра? Сядет ли девчонка на престол, и кто ею будет вертеть?

Следовало отдать должное сильным государства сего – никто не потревожил Василису до похорон родителя. Но уже завтра ей придется ох как туго.

Только все это завтра. Сейчас Иван выхватывал из толпы новые и новые лица, жесты, резкие движения, готовый в любой момент защитить стоящую чуть впереди княжну.

Волхв Рогволд произнес краткую речь, в которой назвал усопшего благим правителем, а время его княжения спокойным и благодатным.

– Давайте запомним нашего великого князя Велемудром Ненапряжным.

В толпе раздались одобрительные крики.

Ничего не случилось, пока пелись погребальные гимны. Все было тихо, когда запылал подожженный волхвами помост из пропитанных специальным составом бревен. Похоронный костер сгорел за час. От Велемудра остался лишь пепел, и Рогволд удовлетворенно закивал. Очевидно, это было добрым знамением.

– Вот и все, – промолвил слепец Почечуй.

Крепившаяся всю церемонию Василиса всхлипнула и стала оседать наземь.

Иван ловко подхватил княжну.

Толпа ахнула.

– Обморок! – крикнул воевода.

– Обморок… Обморок… Обморок… – пронеслось в зашевелившейся толпе.

Парень поднял девушку на руки и понес во дворец. Все приотстали, даже воспитатель.

В коридоре Емельянов-старший почувствовал, что княжна очнулась – напряглось тело. Василиса приоткрыла глаза, оценила происходящее и шепнула Ивану:

– Нынче в полночь будь под окном. Хоть отвяжусь от дядьки, а то он от меня не уходит, а нам бы продолжить разгадывать батюшкину задачу. Я кое-что надумала. Но об этом позже.

Сзади уже нагоняли хлопотливые слуги, прямо-таки кудахчущий Почечуй и пара охранников из княжеской дружины. Парень бережно занес Василису в спальню, уложил на постель. С девушкой остались подружки-служанки да все тот же дядька.

Остаток дня дембель провел под дверями покоев. Дворец словно вымер. Коридоры, колоннады и своды залов были объяты тишиной, лишь изредка раздавалась дробь шагов одинокого слуги. По старинному обычаю славной Эрэфии надлежало поминать усопшего медовухой до беспамятства. А во дворце сие непотребство строжайше воспрещалось.

В урочный вечерний час к Ивану сошлись отоспавшийся братишка да возбужденный, как терьер перед охотой, Федорин.

– М-мужайся, Егор. З-завтра мы с Иваном с утра едем в лес. Новый след в деле убийцы старух. Весьма любопытный, Ваня! – Сыскарь потер руки. – Так что б-береги силы, богатырь. А ты, Иван, после нашей сегодняшней вылазки живо отсыпаться!

– Вопрос, – твердо объявил Старшой.

– Что? А, ну да. Задавай, – проговорил Радогаст.

– Я вот все эти дни никак не могу понять: почему мы вваливаем тут охранниками, ты нами командуешь, будто мы твои холопы…

– Подожди, – остановил его Федорин. – Разве тебе не люба княжна? Разве не хочешь ты защитить ее от убийц? Разве не чуешь своей способности поймать Раскольника и потому – ответственности? М-мы с вами, друзья мои, люди долга. Не ростовщики, естественно, а мужчины, осознающие свою способность утверждать Правду. Мир наш рожден жить по Правде, так разве плох тот, кто усиливает глас справедливости на земле? Плохо ли тебе, Ваня? Худо ли тебе, Егор?

– Нормуль, – пожал могучими плечами ефрейтор.

– Да я не жалуюсь, – сказал Старшой. – Я про жалованье. Жалованье когда будет?

– Ах, вот ты о чем! – рассмеялся сыскарь, отвязывая от пояса мошну. – Вот по три гривенных. Сойдет?

– Ну, на первое время хватит. А премиальные Егору за подвиг со львом ты все же выплати. Завтра. Ага?

– Ну, р-разбойник! – притворно рассердился Радогаст.

– Не разбойник, а трезво мыслящий человек, не чуждый справедливости и, как там ее, Правды!

– Тогда наряжайся старушенцией, и пойдем-ка в дозор, – завершил прения Федорин.

Вернувшись с похорон Велемудра, Рогволд успел решить несколько неотложных проблем и теперь собирался отобедать. Неспешно шагая в трапезную, он раздумывал о последнем деле.

Верховный жрец Легендограда только что повидался с номинальным главой собора волхвов. Не относящийся к духовенству боярин, назначенный князем, был фигурой слабой и не заслуживавшей особого внимания, но раз уж он есть, то с ним надо иногда встречаться. Мирской руководитель собора пребывал в подвешенном состоянии, ведь кончина Велемудра сулила перестановки, а то и вовсе роспуск ненавистного жрецам учреждения. Хитрый Рогволд вел себя ровно с горе-начальником, не давая понять, что тот вовсе стал существовать на птичьих правах. Волхвы и так на протяжении многих веков занимались своими делами за спинами мирских глав. К большой радости жречества, великий князь Велемудр назначил им тихого и безотказного руководителя, который исполнял роль, скорей, ушей князя в соборе, нежели проводника воли Велемудра.

В коридоре здания жреческого собора было безлюдно. Окна пропускали солнечный свет. Близость Раздолбалтики творила с погодой всякие фортели: сейчас было почти ясно, но к вечеру мог пойти затяжной дождь. А то и снег. Во всяком случае, небу от облаков полностью очиститься не удалось.

Щурящийся Рогволд поправил пестрый шнур, поддерживающий волосы. Длинная серая хламида шелестела при каждом шаге, тяжелый посох стучал по каменному полу. «Все-то в этом городе мраморное, – подумал волхв. – А что не мраморное, то из гранита».

Жрец должен быть близок к земле, лесу и воде. Камень холоден и безжизнен. Если, конечно, это не Алатырь. Костер, капище, звездное небо – вот удел волхва. А приходится влачить существование в бездушном мешке. Рогволд опустил посох на пол сильнее, чем обычно, и в длинной анфиладе заметался звук удара. Волхв остановился перед окном, повернулся к солнцу, раскинув руки. Как нарочно, на светило набежало сизоватое облако.

Досадливо сплюнув, жрец пошел дальше. Когда он достиг двери трапезной, на другом конце коридора появился младший помощник, человек старше верховного волхва, толковый, но излишне мягкий.

– Отче Рогволд! – крикнул помощник. – Знамение!

«Вот и поел», – подумал жрец и повернул обратно.

– Сказывай.

– Братья закончили прорицание, и тут на Огневеда сошло озарение. Тебя зовет, трясется весь, аж жутко!

Главный жрец прибыл в подземные гадальные покои, где отмеченные даром предсказания волхвы собирались для совместного путешествия по тропинкам будущего.

Огневед, рыжий семнадцатилетний парень с вечно беспокойными глазами и правда был на взводе. Руки и губы тряслись, на бледном лице, освещенном масляными светильниками, застыла маска ужаса. Юный прорицатель полулежал на ковре, вокруг тревожно перешептывались трое жрецов. Заметив Рогволда, они разом смолкли.

– Что случилось? – Волхв присел возле Огневеда, возложил уверенную руку на его чело, и парень как-то мигом успокоился.

– Открылось мне страшное, отче, – пролепетал юноша. – Пламенный Рарог провел меня дорогами яви к границам навьим. Там, куда не ступала нога живого человека, узрел я огромные черные врата, скрепленные семью большими светящимися печатями. Врата шатались, словно оттуда норовил вырваться огромный зверь, а печати мерцали. Я смотрел на них, и священный сокол рек мне: «Увидь нарушенные печати, человече. Они пока не сломаны, но их едва не сорвали. Злокозненные попытки не прекращаются, предотвратите их. Иначе в мир придет Чернобог». При упоминании владетеля Пекла жуткий, пробирающий до последней косточки вой раздался из-за врат, и я в смятении бежал.

Огневед замолк, тяжело дыша. Рогволд встал, задумчиво касаясь шнура на лбу, тяжело вздохнул:

– Знать, подтверждается то, чего мы так боялись. Кто-то дерзает открыть ворота… Истинно печальные новости, братья мои. Кто бы теперь сказал, что нам делать?..

Иван, закутавшийся в лохмотья, опирался на суковатую палку и шаркающей походкой шел по сумеречным улицам Легендограда. Необходимость бродить, согнувшись в три погибели, чертовски изматывала. Время от времени Емельянов-старший садился на каменный парапет, извлекал из-под рваного платья фляжку, выданную Федориным, и прикладывался к зелену вину.

«Елки-палки, кто бы рассказал, что я после армии устроюсь в менты, да еще и средневековые, я б тому в рыло дал, – усмехнулся своим мыслям Иван. – Дежурства, тайные дозоры, а завтра вообще куда-то придется ехать. В лес какой-то. Темнит сыскарь…»

Речушки плескались в гранитных желобах, хмурые люди-тени проходили мимо, спеша по своим делам. Где-то сзади неприметно катился колобок. Иногда законспирированный дембель отдыхал особенно долго, каравай настигал его да принимался отчитывать:

– Топай, богатырь, иначе не видать нам обещанной мзды.

Старший сержант мысленно произносил страшные формулы. Если бы они возымели действие, то колобку пришлось бы туго, а наука сексопатология обогатилась бы не одним новым разделом.

Отведя душу, Иван поднимался, кряхтя абсолютно непритворно, и брел дальше. Порой его охватывала легкая паника, ведь напади маньяк сейчас, когда ныла спина, затекла шея и болели согнутые ноги, дембель ни за что не отбился бы.

Это была уже вторая вылазка. Западнее околачивался наряженный в лохмотья сам Радогаст Федорин. Результатов пока не было. «Везет Егору! – Старшой аж заскрипел зубами. – Второй вечер подряд в тепле, при княжне. Мало ли, крупен телом! Старухи всякие бывают. Может, маньяк как раз на крупную бабку вышел бы куда быстрее. Хотя при адской невезучести братана…»

А еще сегодня, в отличие от вчерашней вылазки, Иван прямо-таки физически ощущал чей-то заинтересованный взгляд, буравящий его спину. В конце концов, парень списал это ощущение на собственную подозрительность и усталость.

Истекал третий час «прогулки». Вскоре совсем стемнело, и мнимая старушка повернула к постоялому двору. Пройдя грязную площадь с Железным Всадником, Иван двинулся по слабоосвещенной улочке в глубь города.

Через несколько минут где-то на крыше каркнула ворона, и сразу что-то бухнуло сзади, а потом раздались быстрые шаги. Сначала они приближались, затем пешеход свернул в боковой проулок. Старшой пожал плечами. Их пронзила судорога.

– Твою мать, – прошептал Иван, возобновив движение.

Он дошагал до красивого мраморного крыльца, сел, достал фляжку.

Народа не было. Из домов доносились приглушенные звуки быта: гремела посуда, кто-то читал нотации сынку, издалека долетали россыпи девичьего пения. Парень всматривался в темноту улицы, стараясь приметить движущегося колобка. Хлеборобот не спешил появляться.

Иван забеспокоился, вспомнив странный звук и торопливую дробь чужих шагов. Уж не покрали ли смышленого каравая? Он-то уйдет, да все равно жалко.

«Надо проверить», – решил Старшой. Встал, заковылял в обратном направлении.

– Тут свернул незнакомец, – шепотом отметил он, минуя перекресток.

Осилив еще метров тридцать, Иван поравнялся с бесформенной кучей ветоши. За ней высились две небольшие кочки. Сначала дембель не обратил на них внимания, а затем взгляд сам собой вернулся, и парень воскликнул:

– Колобок!

На грязной мостовой, в помойной луже валялись две хлебные полусферы. Кто-то разрубил беднягу-каравая острым тяжелым предметом, предположительно, топором.

Колдун Перехлюзд и разбойник Заруба искали близнецов-богатырей. И тот, и другой наткнулись-таки на постоялый двор, где Емельяновы ночевали до того, как попасть во дворец.

И волшебнику, и преступнику хозяин двора сказал, что витязи съехали, щедро расплатившись и не оставив никаких сообщений для важных господ. Перехлюзд ушел раздраженным, а Заруба даже одарил информатора денежкой.

Разозленный маг раздумывал: не могли ли Егор да Иван покинуть Легендоград? Или отыскали кров подешевле? Было бы обидно, если бы оказалось, что богатыри давно топают в другое княжество, а он тут время теряет.

У Перехлюзда здесь жили знакомые, но он не хотел их беспокоить. На них нельзя было положиться. Единственная встреча, которую он назначил, послав заговоренную сороку, не состоялась. Все придется обстряпать самому.

Оставалось лишь расспрашивать горожан. Затеряться в большом городе не мудрено, но вдруг ему повезет, и близнецы еще тут?

Похожим образом рассуждал и Заруба Лютозар. Он внимательно прислушивался к уличной трепотне и постепенно вызнал всякие интересные вещи.

Во-первых, тянитолкаевские герои-драконоборцы, одолевшие Соловья-разбойника, поступили на службу в княжий дворец. Один из них, кажется, красивенький такой да удаленький, победил опасного подсыла – каменного льва. А может, все-таки хищника поборол здоровенный угрюмый бугай. Да-да, он вернее на такое годится. Егором вроде кличут. Что? Как поборол? Кто говорил, мол, взялся дланью за нижнюю челюсть, шуйцей за верхнюю, да разорвал львиную пасть. А другие бают, что герой поступил по старому обычаю молодцев-богатырей Эрэфии, которые кулаком быка валили. Отоварил хищника по лбу, башка-то и треснула. Откуда лев? А ты сходи, сходи ко дворцу. Глянь на крыльцо. Еще вчера два льва там было. Да, каменных. Очень уж воли много стали брать колдуны паршивые. Оживили, на голубочку нашу сизокрылую Василисушку натравили. Тут молодец удаль богатырскую и выказал.

Во-вторых, на похороны князя, что на дворцовой площади состоятся, может прийти каждый. Велемудр-то был мужик хороший, зла простому человеку не чинил, отчего же не помянуть. Опосля погребального костра будут бесплатную медовуху наливать. Грех не сходить, не почтить великого князя поклоном земным да похмельем завтрашним.

«А вот и точно – схожу на погребение», – решил Заруба.

Там он во всех подробностях разглядел телохранителя бедняжки-княжны. До сего дня Лютозар не видел близнецов, но описание парадной формы солдата российской армии, которым Зарубу снабдил Полкан Люлякин-Бабский, было точней некуда. Да, за спиной Василисы стоял один из братьев.

Преступник был крайне доволен собой. Когда толпа разошлась, он расположился неподалеку от дворца и стал ждать. Тыпонец-учитель отлично вышколил юного Зарубу, и тот мог просидеть хоть сутки. Без движения. В воде. Дыша через соломинку. А тут все было куда проще: изображай нищего и бесстыже пялься на богатые терема. Вполне обычное поведение.

Суток не потребовалось. Поздним вечером с крыльца сошли два мужика, зачем-то переодетые бедными старухами. Раскусить подмену помогли знания и опыт шпиона-убийцы, приобретенные Лютозаром в Тыпонии. Более того, по манере двигаться и особенностям фигуры Заруба опознал в высокой лже-бабульке виденного утром телохранителя княжны.

За ними катился колобок. Об этом волшебном создании Заруба был наслышан еще в Легендограде. Чем не очередное подтверждение, что преступник обнаружил-таки кого искал. Но зачем богатырю переодеваться бабкой?!

Выразив удивление легким подниманием брови, разбойник отправился за ряжеными, не выдавая своего присутствия. Вскоре «старушки» разделились. Заруба, естественно, отправился за близнецом, шедшим в компании колобка. Вели они себя странно: шлялись по грязным и темным улицам Легендограда, будто искали приключений.

Спустя час Лютозар обнаружил, что приключения нашлись. За витязем начал следить странный большой детина, укутанный в черный плащ с капюшоном. Под капюшоном была островерхая шляпа иноземного покроя. Полу плаща оттягивало что-то тяжелое. Итак, вооруженный человек крался за лжестарушкой и приотставшим от нее колобком, не замечая скрытой слежки Зарубы.

Разбойник сопоставил слышанные на ярмарках и в харчевнях сплетни с видом детины и догадался, что за птицу ловит на живца богатырь. «Люлякин-Бабский не зря ценит этого молодого человека, – подумал преступник. – Выманивание на себя кровавого убийцы во имя установления гармонии достойно всяческого уважения». Заруба на всякий случай нащупал за поясом сюрикен. Если случится беда, он поразит лиходея с любого расстояния.

Вскоре истребитель старух обратил внимание на колобка. Лютозар наблюдал, как колеблется убийца, то решая покинуть цель, то останавливая этот порыв. Наконец детина сделал выбор. Он улучил момент, когда колобок замешкался на особенно темном участке улицы, и разрубил хлебного живчика топором.

Потом убийца хладнокровно дошагал почти до самого богатыря, наряженного бабкой, и свернул в переулок. Заруба решил проследить за лиходеем. Судьба колобка разбойника не интересовала, опасности для витязя не было, а найти его теперь не составит труда, поэтому Лютозар преспокойно отправился за убийцей.

Полезно знать, где логово зверя. А Заруба крайне не одобрял таких вот сумасшедших нелюдей. Преступление не прихоть и не самоцель, а деяние, ведущее к достижению той или иной цели. Раскалывание черепов бедных старушек вряд ли решает какие-то великие задачи. Следовательно, больной разумом убийца должен быть остановлен.

Когда Лютозар прикинул направление, в котором чуть ли не бежал работничек топора, он весьма удивился. Но предпочел не торопиться с выводами.

Иван вынес половинки колобка на свет, падавший из больших окон богатого дома.

– Капец круглому, – по-детски жалобно проговорил Старшой.