Текст книги "У реки Смородины"

Часть вторая
Двое из дворца

Глава первая
В коей близнецы выбирают нелегкий путь, а читатель узнает о новом княжестве

Вратари теперь не летают, а если летают, то низко.

Комментатор В. Маслаченко

Ни в одном кинофильме никогда не показывают того, что случается после хеппи-энда. Мы видим лишь отважного победителя-героя в кровище и грязище. На руках у него – спасенные дети, животные и даже женщины. Герой выходит из дыма и огня, вокруг царят разрушения. Множество бездыханных тел раскидано по периметру. Это второстепенные злодеи. Где-то внутри заброшенного завода, который только что голыми руками или с применением всех видов оружия разрушил герой, покоится почивший лютой смертью Главный Злодей. Добро торжествует.

А что же дальше, после победы? Многочисленные иски о материальном и моральном ущербе, о потере кормильцев, о превышении пределов допустимой обороны и даже серийных убийствах, иногда в сговоре с второстепенным весельчаком-героем. В особо суровых фильмах этот весельчак имел счастье испустить дух на руках главного героя, которому и предстоят изнурительное следствие да долгие тяжбы.

Братья Емельяновы покинули Тянитолкаев героями. Егор прославился как драконоборец. Иван ловко улизнул от боялина Драндулецкого, похитив то, что нельзя было вынести из терема. Обоих народ считал витязями из славного прошлого, пришедшими для возрождения раздробленной, разворованной и полузабытой Рассеи.

Пришельцы оставили после себя неспокойную политическую обстановочку. Боялин Люлякин-Бабский корил себя за то, что упустил ценных гостей, и не забывал заваливать Драндулецкого обвинениями. Дескать, негоже спасителей Эрэфии в казематах держать. Хитрый глава партии слонов быстро придумал свою версию, по которой выходило, что витязи сами сбежали от Люлякина-Бабского, ибо тот плохо их приветил, а он, Драндулецкий, напротив, так обаял Егория и Ивана своим гостеприимством, что один из них поспешил на бой с драконом. А Станислав якобы даже не хотел пускать. Затем скромные богатыри тихо ушли вершить новые подвиги.

Вождь партии ослов целое думское заседание угробил на критику версии Драндулецкого. В конце Станислав поднялся и устало промолвил:

– Эх, Полкан. Надо насмерть сражаться с ослом в себе. Вот приедет князь, он нас рассудит.

Пока грызлись подлые политики, в народе царило всеобщее ликование. Дракон ушел, на земле объявились настоящие герои. Жизнь налаживалась. Только бабка Скипидарья качала седой головой и бормотала:

– То ли еще будет, ой-ой-ой…

На следующий вечер боялин Станислав снова и снова перечитывал бумагу Перехлюзда. Особенно долго взгляд Драндулецкого останавливался на маленькой приписке, оставленной чародеем: «Захочешь поговорить – просто сожги эту бумажку». Боялин страшно не любил проигрывать, а с пришельцами просчитался по всем статьям. Такое не оставляют. Драндулецкий не был злопамятным, он мстил сразу. Вот почему он решился и поднес депешу мага к трепыхавшемуся пламени масляного светильника. Заискрило, заполыхало зеленым. Бумажка сгорела мгновенно, и Станислав услышал отчетливый шепот:

– Жди…

Оставалось внять краткой инструкции. Боялин просидел всю ночь, прикладываясь к кубку с медовухой и проваливаясь в короткий тревожный сон. Ни утром, ни днем чародей не появился, зато на закате к измотавшемуся Драндулецкому прибежал слуга и сказал, что на двор пришел странный человек в черном и требует боялина.

– Веди скорей! – прохрипел Станислав.

Минутой позже перед ним предстал ведун – пятидесятилетний брюнет с проседью в волосах. Длинная борода была разобрана на две пряди. Темные глаза смотрели зло и настороженно, прямой нос придавал чародею сходство с птицей. Драндулецкий отметил, что колдун нисколько не изменился со дня их встречи.

– Чем могу помочь, боялин?

– Допреже всего, знай: твое неразрушимое запирающее заклятие сломали. Ты обещал, что колобок не уйдет. Колобок ушел. Значит, нужно его вернуть.

Перехлюзд кивнул:

– Да, я давал слово. Поведай, как все было.

Пока Станислав рассказывал о мнимых немчурийцах и исчезнувшем каравае, настроение колдуна поднималось, будто на дрожжах. Теперь он не ругал себя за опрометчивое обещание боялину, ведь маг сразу узнал двоих парней в странной одежде. Людишки, посмевшие сорвать величайшую ворожбу, которую творил Перехлюзд в заветную ночь, должны были понести адскую кару. Личная месть сейчас обрела дополнительный мотив: чародей гордился заклинанием, наложенным на колобка. Что ж, проклятые богатыри посрамили колдуна и здесь. А завершение речи Драндулецкого и вовсе порадовало бородача.

– Хотя возвращение колобка является частью нашей старой сделки, ведун, я готов тебе отдельно заплатить за возмездие над похитителями.

Зазвенело золотишко, заблестели черные глаза Перехлюзда.

В тот вечер раскошелился не только боялин Станислав. Полкан Люлякин-Бабский принимал у себя Зарубу Лютозара. Преступник имел к Полкану серьезные претензии.

– Нужного человека в темнице не оказалось. А хозяин и шестеро стражников почему-то ждали. Есть мысль, что иногда заклятые враги объединяются, чтобы сжить со свету кого-то третьего. Например, двое государственных мужей могут затеять расправу над тем, кто всего лишь своим присутствием ставит под сомнение могущество власти.

Полный Люлякин-Бабский обильно потел и прятал глаза. «Вдруг не поверит? – задавал он себе вопрос. – Самое страшное, что я не вру, но он не верит! Лишь бы не убил…» Одновременно изворотливый боялский ум колдовал над новой комбинацией.

– Меньше всего я готов на сделку с Драндулецким. – Полкан приложил влажную ладонь к груди. – И уж ни в коем случае не стал бы участвовать в столь изощренном заговоре против тебя сам. На это есть достаточно людей. Но я готов оплатить издержки, и даже больше. Я беспокоюсь за своих гостей. Зная Станислава, я почти вижу, как он посылает убийц вслед нашим добродушным богатырям!

Заруба поднял руку:

– Драндулецкий никого не нанимал.

Люлякин-Бабский отметил откровенность Лютозара: тот прямым текстом признал, что следит и руководит преступностью Тянитолкаева.

– Опасаясь огласки, мой враг вполне мог прибегнуть к услугам… умельцев со стороны, – привел довод Люлякин-Бабский.

– Возможно. Предложения?

– Охраняй наших гостей! Герои чисты сердцем и не смотрят за спиной. – Боялин потряс огромной мошной с деньгами и мысленно добавил: «А когда они вернутся к нам, я буду первым их другом».

«Хочет отослать, значит, – усмехнулся Заруба. – Ну, плата внушительная, а я давненько не высовывал носа из Тянитолкаева. Почему бы и нет?»

– Принимается, – объявил решение Лютозар.

Сияющий Полкан передал деньги. Еще бы, одним выстрелом двух зайцев подстрелил.

Получалось, что за близнецами послали злобного колдуна да отъявленного злодея. Наверное, колобок сказал бы: «Уйдешь от бабки с дедом, а впереди волк. Сбежишь от волка – медведь». И вряд ли ловкач-разбойник имел преимущество перед чародеем. Скорей наоборот. Вот тебе и тянитолкаевский хеппи-энд.

Так что лучший хеппи-энд всех времен и народов – это тот, где «жили они долго и счастливо и умерли в один день», а Егору и Ивану Емельяновым пока что светили перспективы менее радужные.

* * *

Все дороги мира приблизительно одинаковы. Колеи, трава, лес да поля по бокам. Топай, катись, время считай. Любо идти по дороге веселому, грустно плестись горемыке сопливому.

Иван был первостатейным оптимистом, зато брат его Егор отличался изрядным пессимизмом. Может быть, потому-то и везло одному, да не фартило второму.

Тянитолкаев давно остался позади, утреннее расставание с лешаком Стоеросычем и вовсе забылось, погодка радовала не осенней теплотой, а ефрейтор Емеля гонял невеселые думки:

– Все же как-то нечестно вышло. Я вроде и не дрался с драконом, а получилось, что победил.

– Хочешь, вернемся, и ты начистишь ему рыло, – съязвил колобок.

Иван хмыкнул. Дерзкий каравай был прав: нечего жаловаться, если в кои-то веки удача улыбнулась.

– Не грузись, братан, – сказал Старшой. – Схватка на языках всегда труднее, чем кулачная. Давай-ка лучше червячка заморим. Зря, что ли, Скипидарья сунула мне узелок с едой?

Сделали привал у ручья, пожевали рассыпчатого сыра, запили прозрачной водицей. Чиста была местная вода и сладка, не чета водопроводной отраве из нашего мира.

Сытость поднимает настроение. И спустя несколько минут Егор уже шагал чуть ли не быстрее Ивана и напевал старую песенку:

– Миллион, миллион, миллион алых роз…

– Итого три миллиона, – подвел черту Старшой.

– Я вот что думаю… – начал Емельянов-младший.

– Ты мне это брось! – притворно сострожился Иван. – Не твое это дело – думать!

– Ну тебя на фиг, братка. Я реально говорю. Колдовство, мертвечина, драконы. Вон, колобок тот же. Странно ведь. Все это как-то не вмещается в голову!

– Немудрено. Ты головенку-то свою в зеркале видел? – отмочил каравай.

– А пендаля? – надулся ефрейтор.

Старшой почесал нос, маскируя улыбку. Вроде, нельзя над братом потешаться, да колобок метко его поддел.

– Я думаю, тебе, Егор, незачем всей этой мистикой страдать. Я вот бросил уже. Как нас учили коммунистические материалисты? Объективная реальность дана нам через субъективные ощущения. Ну, такова объективная местная реальность. Теперь главное не свинтиться с катушек.

Младшему Емельянову, парню упертому, не нравилось, когда его отговаривали думать и вообще намекали на отсутствие таланта к этому виду деятельности. Егор начинал заводиться и, ясное дело, выставлял себя еще большим кретином. Вот и сейчас он полез в бутылку и изрек:

– Я не хочу с тобой полимеризировать, но ты не прав.

– Полимеризировать?! – Иван расхохотался. – Полемизировать, братан, полемизировать. Ладно, не обижайся. Давай просто принимать все как есть.

Здоровяк-ефрейтор принялся дуться, а Старшой разговорился с Хлебороботом.

– Мы с вами движемся в сторону полуночи, – тоном заправского экскурсовода вещал колобок. – Рано или поздно мы попадем в Легендоград. Именно там последние три века находится знаменитый Бояндекс Вещий. В древней летописи он так и упоминается:

Бояндекс Вещий,

аще кому хотяше песнь творити,

то растекашется мысью по древу,

серым волком по земли,

шизым орлом под облакы.

– Шизым? Сумасшедшим, что ли? – потребовал уточнений Иван.

– Сам ты сумасшедший, – ответил каравай. – Сизым, значит. Белкой по дереву, волком по земле, орлом в облаках. Это летописец для красоты навернул.

– Да понятно, что для красоты. Дальше что?

– Про загадочный и угрюмый Легендоград я вам после поведаю, про Бояндекса тоже. Нынче важно дорогу выбрать. Из Тянитолкаева в Легендоград пролегают два пути. Прямоезжий и окружной. Всегда так бывает, мои развеселые богатыри. Прямоезжий заброшен и глух, а кружная дорога обжита и благоустроена. Что ни деревенька, то трактир. Купцы да странники по ней ходят, хотя она на целый день длиннее. Трое суток идти. А коли напрямки, то в два дня уложимся.

Колобок замолчал, явно поджидая, когда ему зададут вопрос, дескать, почему забыт короткий путь. Но Егор не собирался вступать в беседу, а лукавый Иван решил взять каравая на слабо. И Хлеборобот не выдержал:

– Вам что, не любопытно, отчего народ в обход ездит, а не напрямки?

Старшой нарочито зевнул послаще, не сбавляя шага, и ответил:

– Неужели там может быть что-нибудь интересное?

– Еще бы! – воскликнул колобок, перескакивая через ямку. – Там Соловей-разбойник сидит.

– Так разве его Илья Муромец не зашиб? – спросил Иван.

– О! Вспомнил, – усмехнулся хлебец. – Давнишние дела. С тех пор несколько Соловьев было. Они же размножаются. Я, когда в Тянитолкаев катился, окружную выбрал.

– Ну и мы умничать не будем, – сказал Старшой.

– Точно, – нарушил обет молчания Егор. – Пойдем по короткой. Избавим землю от врага.

– На подвиги потянуло? – прищурился Иван.

– Типа того. Я, братка, такую в себе силу чую, вот сейчас бы взял вон тот дуб да и вырвал с корнем.

Недалеко от дороги действительно стоял дубок: сильный, довольно молодой, ствол шириной в обхват.

– Валяй, – хмыкнул Старшой. – Рви.

– Да ладно, это ж я в переносном смысле, – сдал назад ефрейтор Емеля.

– Тогда не тренькай, – сухо сказал Иван.

Егор засопел, свернул с дороги и направился к дубу.

– А у него пупок не развяжется? – спросил колобок.

– Не знаю, – пробурчал старший сержант. – Но ума точно не прибавится.

Меж тем здоровяк-ефрейтор скинул парадный китель, присел, обнял ствол и стал пыжиться.

– Бросай, братишка! Грыжу заработаешь.

Лицо Егора сделалось пунцовым, тело покрылось потом и красными пятнами, но он и не думал сдаваться.

– Это надолго, – обреченно произнес Иван, садясь на корточки.

Минуту ничего не происходило. Потом ефрейтор отпустил захват, отлетел, отдуваясь, в сторону. Его гневный взгляд пронзал несчастное дерево насквозь. Могучая грудь вздымалась, словно кузнечные мехи.

– Да раздери тебя на ветошь! – взревел вдруг Егор, подскочил к дубу и нанес ему убийственный удар правым кулаком.

Еще во время замаха Старшой и колобок зажмурились, чтобы не видеть, как сломается рука упрямца, они ожидали услышать хруст дробящихся пальцев, но вместо этого раздался древесный треск.

Открыв глаза, Иван с Хлебороботом узрели заваливающееся дерево и исполина-дембеля, изумленно таращившегося на свой кулак.

Емельянов-старший сглотнул сухим горлом, потом промолвил:

– Ну, хорошо. Идем по короткому пути.

Где разум? Где логика?

Шли молча. Вскоре показалась развилка. Сразу было ясно, что вправо уходил проторенный, свежий путь, а левое ответвление еле угадывалось: старые колеи поросли травой, впереди виднелись темные заросли. Братья не сговариваясь свернули налево.

Колобка пришлось взять на руки, потому что он не мог продраться сквозь сухостой. Иван тащил каравая перед собой. Тот вобрал в себя ручки-ножки и снова стал идеальным сфероидом.

– А что соловей? Свистит? – спросил Старшой.

– Наверное, – откликнулся колобок. – Я сам не слышал. Туда же никто не ходит.

– Тогда я вообще ничего не понимаю. Если все знают, что он сидит на этой дороге, и не суются, то чего он там делает?

– Слушай, тебе не все равно? Природа Соловьев-разбойников до конца не изучена. Мы знаем, что он Соловей, следовательно, поет или свистит, а раз уж он разбойник, то разумно предположить, что он разбойничает.

– Ну и демагог же ты, – усмехнулся Иван.

– Кто я?

– Пустобрех.

– Оскорбить норовишь? – взвизгнул колобок.

– Тихо вы, – шикнул Егор. – Не шумите.

Оставшиеся полдня братья почти крались по пустынной дороге, но так никого и не встретили. Ночевать решили чуть в стороне. Облюбовали небольшой холмик с останками какой-то избы. Тут и дрова, и место просматриваемое, хотя в темноте вряд ли что-нибудь разглядишь.

Неподалеку было озерцо, так что близнецы смогли помыться. Продрогли, конечно, зато отогрелись у заранее разведенного костра. Еды почти не осталось, потому почти не снедали. Емельянов-младший стал кидать голодные взгляды в сторону колобка.

– Да несъедобный я! – рассердился каравай. – Жрать хотите, тогда лучше дрыхните. Мне спать не обязательно, я постерегу.

Так и поступили.

Егор вырубился мгновенно, даже стал тихонько похрапывать. А Иван немного поворочался, размышляя о прошедшем дне. Получается, зря крались. Да и маловероятно, что Соловей обнаружился бы прямо сразу. Это только в сказках все быстро происходит. Реальному человеку еще и потопать нужно.

Утро выдалось прохладным. На траве белела замерзшая роса. Спасибо большому костру – возле него было комфортно. И теплые плащи, подаренные Полканом, не помешали.

На остов избы сел ворон.

– Приветствую, добры молодцы! Все в делах ратных подвизаетесь?

– Угу, – хмуро ответил Старшой. Выбираться из-под плаща и куда-то идти категорически не хотелось.

– Примерно, похвально, прекрасно, – захвалила братьев-воронежцев птица. – О ваших деяниях сложат легенды.

– Лишь бы со счастливым концом, – тихо пожелал Иван.

– Ну, я полетел. Успехов!

Ворон исчез в лесных зарослях.

– Ишь, любопытный какой, – проговорил Егор. – Делать ему, что ли, нечего?

– Какая разница? – Старшой встал, ежась от холода. – Вперед, братан, труба зовет. Эй, колобок!

– А? Что? – Из-под куста выкатился перепуганный каравай.

– Ты это чего, дрых?! – воскликнул Иван.

– Нет-нет, задумался слегка, – заверил колобок и тут же смачно зевнул.

– Ни фига себе, – промолвил ефрейтор Емеля, разминая могучие руки. – Подползай, значит, вражина, и режь? Зачем врал?

– Не возводи напраслины, витязь, – сказал Хлеборобот. – Закемарил чуть-чуть после рассвета, и что теперь?

– А то, что самое верное время для нападения – это раннее утро, – веско проговорил Старшой. – Тут и охрана, как мы выяснили, спит, и у остальных сон крепкий. Следующую ночь разделим. Караулить станем по очереди.

– Если Соловья победим, – уточнил язва-колобок.

Вскоре путешественники столкнулись с первыми признаками присутствия Соловья-разбойника: лес резко закончился, и началось открытое поле. Точнее, даже не поле, а площадка с давно поваленными деревьями. Стволы лежали кронами от центра открытого пространства. Елки на границе леса стояли криво, будто бы облокотившись о зеленую стену.

В центре площадки рос кривой раскидистый ясень.

– Совсем изуродовали деревце, – прокомментировал колобок.

На ясене восседал сам Соловей. Он был неестественно крупным азиатом. Непропорционально большая голова с круглым, заплывшим жиром лицом торчала над деревом, словно воздушный шар. Иван прикинул размеры и решил, что рост разбойника должен составить не менее двух метров с половиной, а диаметр головы мог вполне оказаться сантиметров этак под семьдесят.

Соловей спал. Глаза его были закрыты, мясистый нос втягивал воздух, а затем исторгал его в мир. Храп при этом стоял оглушительный. Ноги были свернуты калачиком, руки упирались в колени, сутулые плечи почти не двигались, зато голый живот раздувался как огромный барабан. Очевидно, разбойника не стесняло сидячее положение, иначе он не стал бы отдыхать на макушке ясеня. Еще лихой уродец был не из мерзляков: красные грязные штаны да старая жилетка – вот и весь гардероб. Зато руки и тело поросли густыми волосами. Короче, красавчик.

– Возьмем его дрыхнущим, – прошептал Старшой.

Очевидно, Соловей был чутким, потому что узкие глаза тут же распахнулись, а храп оборвался, словно кто-то резко выключил запись.

– Кто такой, стоять-бояться! – крикнул разбойник.

Хотя он не прилагал усилий, голос звучал на редкость громко и противно.

– Фактор внезапности потерян, – констатировал Иван. – Пробуем переговоры. Здравствуй, Соловей! Пройти можно?

– Какой пройти? Зачем пройти? Я свищу, багатур умирай.

– А смысл? Давай по-мирному.

– Глупая багатур, подобру-поздорову не уходи, если моя пришел.

Старшой развел руками:

– По-моему, мы попали.

Соловей-разбойник раскрыл рот и вздохнул. Рот у него был размером с футбольный мяч, потому воздуха вкачалось немало. Сузив губы, уродец резко дунул. В дембелей ударил мощный порыв ветра. А как надулись щеки бандита!

– В стороны! – крикнул Егор.

– Я отвлеку, ты доберись! – ответил Иван.

Ефрейтор кивнул и метнулся вправо, перескакивая через поваленные стволы и путаясь в сухих еловых лапах. Старшой, превозмогая давление ветра, побрел навстречу разбойнику. Сейчас Соловей выдыхал медленно, со свистом. Воздушные массы перли сплошным потоком, поднимая пыль и мелкий мусор. Здесь не обошлось без магии, потому что сквознячок, выдуваемый разбойником, разгонялся до ураганной скорости.

– Не свисти, падла, денег не будет, – процедил сквозь зубы старший сержант, прижимая колобка к груди.

Хлебец зажмурился и вцепился ротиком в кунью окантовку Иванова плаща.

Тем временем запас воздуха иссяк, и Соловей совершил второй мощный вдох. Старшой перебежал поближе к дереву. Теперь до разбойника оставалось метров тридцать. Скосив взгляд, Иван засек Егора, двигавшегося по широкой дуге.

Соловей тоже не хлопал глазами, и следующая атака адресовалась ефрейтору. Краем смерча цепляло и Старшого, но он упорно брел к ясеню, крича что-то обидное и нецензурное. Разбойник был из обидчивых. Он повернул красное от напряжения лицо к Ивану. Выпученные глаза так и норовили выпрыгнуть из орбит. Парня отбросило навзничь, он перекатился через голову и приник к земле.

Егор воспользовался моментом и со всех ног понесся к «огневой точке».

Соловей вновь истратил весь воздушный запас. Старшой вскочил, увидал раскрывшуюся для вздоха пасть разбойника, и тут неожиданно для самого себя Иван подбросил колобка и по-вратарски пробил правой в сторону противника. Если бы этот удар делался на глазах специалистов, то парня мгновенно зачислили бы в английский футбольный чемпионат, потому что это была мощная и сверхточная атака.

Колобок, словно пушечное ядро, устремился к разбойнику и угодил точнехонько в рот, наглухо его заткнув. От неожиданности Соловей потерял равновесие и навернулся с ясеня. Брякнувшись с высоты четырех метров, басурманин приложился спиной; кроме звука падения раздался громкий хлопок. Каравай взмыл в небо, подобно пробке, выбитой газами шампанского. Иван проследил за траекторией Хлеборобота, сделал шагов пять и ловко его поймал.

В этот момент Егор уже подскочил к бухнувшемуся разбойнику и без церемоний обрушил на его висок кулачище. Соловей и не думал подниматься, потеряв сознание при падении.

Колобок как-то особенно зарычал, быстро отпочковал от тельца ручки и вырвался из объятий Старшого.

– Отлезь, гад! – сдавленно промолвил каравай и откатился подальше.

– Ну, ты чего? – растерялся Иван. – Ты же цел остался, помог сильно…

– Тебя бы пнули, как ты меня, а я бы посмотрел, – пробурчал Хлеборобот.

– Блин… Ну, извини. Я же не со зла.

– Пошел ты! – Колобок покатился прочь, всхлипывая и помогая себе трехпалыми конечностями.

Емельянов-старший подошел к брату, склонившемуся над поверженным бугаем. Егор задумчиво теребил рукоять так и не обнаженного меча.

Из груди Соловья-разбойника торчал окровавленный кончик толстой ветки.

– Ты что, братишка, убил его, что ли?! – прошептал сержант.

Егор хмуро покачал головой:

– Нет, это ты его заделал.

– Я?!

– Ну, он так вот и упал на сук, – развел руками ефрейтор.

– Не повезло, – промямлил Иван.

– Во-во, – вздохнул Егор, думая о своем. – А так хотелось настоящий подвиг совершить!

Негоже оставлять врага не погребенным. Близнецы отыскали яму, перетащили дохлого Соловья, завалили камнями, присыпали землей. Чем не могила?

«Еханный бабай, я убийца, – размышлял Старшой. – Но, во-первых, он сам начал. Во-вторых, сам упал. В-третьих, либо он, либо мы. Лучше уж он».

– Покойся с миром, – сказал Иван, и братья зашагали дальше.

Каравай дулся и катился чуть поодаль, демонстративно игнорируя попытки Емельяновых помириться.

Вечером колобок устал корчить из себя обиженного и присоединился к близнецам.

– Завтра, я так думаю, мы протопаем весь день, а вечером будем в столице Легендоградского княжества, – промолвил каравай. – Я обещал рассказать вам об этом замечательном городе. Если вы поклянетесь, что никогда не будете больше меня пинать, то я сдержу свое обещание.

– Ну, я же извинился! – протянул Иван. – Я же понимаю, больно…

– Да ни пса мне не больно! – повысил голосок Хлеборобот. – Не чувствую я боли. Просто это… унизительно.

– А полетел высоко, – не смолчал Егор.

Старшой тюкнул его по ноге.

– Послушай, колобок. Ты мне очень помог тогда, в тереме Драндулецкого. И сегодня без тебя мы бы вряд ли справились. Фактически ты и заборол Соловья-то! Спасибо тебе. И прости еще раз. Я больше так не буду.

– И я, – поспешно добавил ефрейтор.

– Почему же я вам не верю? – спросил каравай. – Ладно, слушайте…

Жил старик со своею старухой у самого синего моря. Старик ловил рыбу, старуха пряла пряжу, в общем, тишь да гладь на многие версты вокруг. Сзади кисли болота и заросшие камышом озера. Впереди игралась волнами Раздолбалтика – море, получившее свое название за свою бескрайность, сиречь раздольность, а также за бесшабашность мореходов.

В один прекрасный день на берег пришел великий князь, поморщился, глядя на лачугу стариков, и сказал сопровождавшим его боярам и дружине:

– Здесь будет город заложен!

При этом пучеглазый князь пронзил волевым взором туманную даль, и расступились над Раздолбалтикой тучи, а на землю упали предвещающие удачу солнечные лучи.

Князь покрутил ус, потряс головой и широким шагом обошел лачугу. Запнувшись о лопнувшее деревянное корыто, великий вождь своего народа сказал слова, которые по понятным причинам в летописи не попали. Затем он простер длань над песчаным брегом и произнес:

– Нет, братия! Вот здесь будет город заложен!

– Почто именно тут, княже? – Старик упал на колени.

– Э… – Вершитель судеб явно растерялся, но быстро выкрутился: – А назло надменному соседу!

С того памятного дня погнали к указанному месту народ из всего княжества. Мужики тащили по болотам гранитные плиты, древесину и прочий стройматериал. Вскоре стало ясно, что приморский климат быстро разрушает бревенчатые здания, потому остановились на камне.

В считанные годы на месте болотистой пустоши вырос крепостной красавец. Речушки оделись в гранитные набережные, появились красивейшие мосты, дороги были замощены крепким булыжником. Князь велел строить дома не хуже, чем на Закате. Ему очень хотелось сделать свое княжество частью цивилизованной Закатии.

Не сдавались лишь старик со своею старухой. Они заломили за землю под своей лачугой такие непомерные деньги, что в конце концов сообразительные застройщики подпустили упрямым хозяевам красного петуха, и они остались с тем самым корытом, о которое исторически запнулся великий князь.

Так родился Легендоград.

О тысячах угробленных мужиков предпочитали не вспоминать, потому что важен результат, а не цена, тем более победителей не судят.

Все было сделано по немчурийскому и холландскому манеру. Улицы проектировались с немчурийской точностью, а от холланцев легендоградцы восприняли любовь к цветам и веселой траве. Веселую траву высаживали по периметру крепостных стен. Когда неприятель приходил осаждать город, он поджигал поля, норовя выкурить жителей, а те только смеялись.

Еще от Холландии некоторые легендоградские мужики восприняли обычай ходить ряженными в баб. Некоторым нравилось, другие их поколачивали.

Шли века, и Легендоград стал подлинным мостом между закатным миром и рассейскими княжествами. Кто-то находил в существовании этого города исключительную пользу, дескать, сие есть окно в Закатию. Другие полагали, что больно много плохого через это окно сквозит. За рубежом Легендоград тоже воспринимали неоднозначно.

Менялись времена и князья, и в суровый час упадка пришли темные силы во главе с самим Кощеем. В хладные осенние воды Раздолбалтики вошел наводящий ужас Летучий Холландец. С его борта грянул пушечный выстрел, возвещавший начало великого бунта. Город был захвачен за ночь. «Землю – крестьянам, вольеры – обезьянам! – кричали глашатаи. – Даешь княжества без княжеств, государства без государей, хозяйства без хозяев!»

Новую диковинную страну возглавил Кощей. Правда, он процарствовал недолго – неведомые колдуны с ним справились. Его не живое и не мертвое тело заключили в гробницу и поместили в столице Мозговского княжества.

С тех пор прошло немало лет, и нынешний князь был вполне себе самодержец, без всяких странных идей. Конечно, темное прошлое не отпускало славный город, зато жителям было чем гордиться. Например, небывалой по масштабам преступностью. А еще невероятной культурой. Хотя это вовсе не означало, что легендоградские преступники были очень культурны.

Остальное братьям Емельяновым предстояло узнать самим.