Текст книги "У реки Смородины"
Автор книги: Сергей Панарин
Жанр: Юмористическая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Тем временем Еруслан продолжил:
– Я знаю, кто вы. Примерно знаю, каковы ваши цели. Люди вашего ремесла никогда не вызывали у меня доверия, тем не менее я прошу вас оказать нам всем услугу. Витязи, о которых вы справлялись во дворце, слишком легкомысленны и не следят за собственными спинами. Утройте усилия по защите этих ребят. Богатыри народ наивный.
Волшебник-сыскарь протянул длань к Зарубе, и разбойник увидел, как его рука тянется навстречу магу. Еруслан ловко нацепил на запястье преступника браслет из темного прохладного камня. Лютозар почувствовал, как стягивается, будто ссыхается, браслет. Потом кожу защипало, и к плечу побежало покалывание, словно колдовское кольцо пустило длинные корни прямо в плоть лиходея. Неприятное ощущение стремительно охватило все тело и исчезло, оставив головокружение и тошноту.
– Это залог того, что вы добросовестно отнесетесь к моей просьбе, – пояснил Еруслан. – Попробуете снять – смерть. Покуситесь на Егора и Ивана – смерть. Да и просто, умрут богатыри – и вы вместе с ними. Внизу вас ждет конь. Счастливого пути.
Начальник сыска удалился, а Заруба некоторое время сидел, прикрыв глаза. Разбойник мысленно читал мантру, позволяющую привести дух в равновесие и избавиться от гнева: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…»
После заварушки с разбойниками и размолвки с послом Иван да Егор долго молчали и хмурились. Не по-человечески как-то все получилось. Погода будто услышала их невеселые мысли, и набежали облака, спрыснули землю мелким, почти незаметным дождичком. Ветер стал прохладней, а тут и лес кончился, уступив место полям. Вдалеке виднелся холм с рощей.
Дело шло к вечеру, поэтому близнецы решили заночевать в первой же деревеньке.
– Знаешь, братан, – разоткровенничался Старшой, – я вот, когда мы были в Легендограде, ощущал, будто на дворе век этак семнадцатый. До этого, в Тянитолкаеве, как бы тринадцатый. Чисто как на уроке истории учили про ранний феодализм. И вот снова… Неровно получается, согласись.
Емельянов-младший пожал плечами:
– Если тебе будет легче, то согласен. Я вот ни фига не парюсь, и мне спокойно. Наша задача, типа, домой попасть.
– Это ты верно говоришь, – вздохнул Иван, но мыслей о странном устройстве этого мира не оставил.
Нет, как бы ни походил Легендоград на Санкт-Петербург, все же он был диким и неразвитым по сравнению со столицей России образца семнадцатого-восемнадцатого веков. Контраст с Тянитолкаевым, вот что удивляло. Какая-то неправильность маячила перед разумом Старшого, только он, сколько ни силился, не мог ее распознать. У Ивана возникло всем известное чувство, дескать, еще секундочка, и откроется истина. И, по обыкновению, в следующий миг правда ускользнула.
Меж тем жеребцы вынесли Емельяновых к уютной деревеньке, прятавшейся за холмом. Подъехав к первому же двору, близнецы увидели там немолодого бондаря, возившегося с новенькой кадкой прямо на крыльце.
– Здравствуй, хозяин! – обратился к крепышу-мужику Старшой.
– И вам не хворать, – степенно ответил бондарь.
– Где тут у вас можно переночевать?
Мужик внимательно осмотрел дембелей, счел их вполне добрыми молодцами и промолвил:
– Пустил бы к себе с радостью, токмо тошно у меня вам будет.
– Да ладно, – усмехнулся Иван. – Ты же не кожи дубишь, кажись.
– Я не в смысле запаха. Донимают меня злыдни всякие. Житья нет. Всю ночь куролесят. Я и гонять пробовал, и мышеловки на них ставить… Ничего не пособляет.
– А ты это… – встрял Егор. – Сильно пьешь, наверное…
Старшой тоже успел подумать о белой горячке, но тут брат опередил. Редкий случай.
Бондарь сплюнул, едва не попав в новую кадку, и сказал:
– Случается, и пью. Как тут не запьешь, когда кругом шуликуны.
Ефрейтор вопросительно поглядел на близнеца. Тот пожал плечами.
– Я понимаю, вы сейчас кумекаете, мол, про шуликунов он с дуру ума говорит. Ведь любому мальцу ясно, шуликун – создание зимнее. А тут в любое время года, да… Вот такусенькие. – Мужик сжал руку в кулак. – Огнем пышут, черти. Хороводы водят. Бузят. Спать мешают, но я уже привычный.
Близнецы попрощались и ушли. От сумасшедшего всякого можно ожидать, не останавливаться же у такого на постой. Дверь второй избы открыла зрелая дородная баба. Она сразу отказала:
– Простите, молодцы, мне своих-то класть некуда.
– А сосед-то ваш что, спятил?
– Борай-бочар? Нет, несчастный он. Донимает его нечисть всякая. Что ни делает – все плохо.
– Братка, а давай поможем этому Бораю! – вдруг оживился Егор, когда дембеля покинули двор женщины.
– Ты что, великий экзорцист современности? – выдавил Иван, которому не улыбалось иметь дело с дурачком или, еще хуже, с волшебными злобными существами.
– Эхзор… ктост? – засопел Емельянов-младший.
– Не важно. Зачем туда лезть?
– Ну, не поверишь, – замялся ефрейтор. – Как услышал про шуликунов этих, так будто в голове щелкнуло. Типа предчувствие. Нам просто необходимо там быть!
– В прошлый раз, когда тебя посетило великое озарение, мы чуть не попали на учет в детской комнате милиции, – припомнил Старшой давний случай.
Пятый класс. Вечер. Егор увидел подозрительного мужичка, лезущего в продовольственный магазин с черного хода… В общем, юный боксер и пловец-футболист скрутили ночного сторожа.
– Нет, Вань, это другое, – настойчиво произнес ефрейтор.
Емельянов-старший отлично знал «везунчика»-брата. Увы, Егор уперся рогом в стену. «Бык. Ярый тур, язви его», – мысленно выругался Иван и побрел к жилищу бондаря Борая.
Мужик даже обрадовался:
– Неужто нынче не одному мучиться? Проходите, гостюшки!
Законченная кадка аккуратно встала в сенях, а хозяин провел близнецов в горницу. Здесь было почти чисто, как случается в домах бережливых и прилежных холостяков.
Нашлось и угощение. Скромное, но сытное. Кое-чего вынули из сумок и братья-дембеля. После ужина разговорились, и беседа плавно свернула на Тридевяцкое княжество.
– Наше село пограничное, – чинно вещал Борай. – Здесь кончается легендоградская землица и начинается тридевяцкая. Подадитесь восточнее – через день очутитесь на Тянитолкаевщине, а еще спустя два – в Задолье.
– А что ты можешь рассказать про Тридевяцкое княжество? – поинтересовался Иван.
– Княжество большое. Степь да степь кругом, а вместе целых две. Я-то сам не певец, не летописец, но пацаненком бабке прилежно внимал. Больно по нраву слог древний да деяния великия. – Жилистый бондарь приосанился, затуманил взор колючих черных глаз. – В давние времена здесь шумели пышные леса и пышнели шумные рощи. Тогда соседствовали тут два бравых и развеселых народа – куряне и выпиване. Но они постепенно повымерли от курева и выпивки. А кто жив остался, того угнали в полон неразумные биохазары. Уже точно никто не поручится, только ходят предания, мол, имел место страшный взрыв. Неведомые ученые люди, маги и многознатцы, получили какой-то новый алимент – пассионарий. Он и шибанул в районе Двадцатисемипалатинска.
– Какой элемент? – переспросил ошалевший Старшой.
– Пассионарий, кажись. Так бабка рассказывала, – извиняющимся тоном ответил бондарь. – И всему пришел полный этот… нагинез. Да-да, именно «этот нагинез». Биохазары распались, и долог их распад был равен примерно двум полураспадам, а в степь нонешнего Тридевяцкого княжества пожаловали южные роды древних рассеян.
Егор вяло кивал в такт словам Борая и млел, потому что не выносил умных речей, длящихся дольше двух минут. Иван же, наоборот, насторожился:
похожие речи слышал от колобка, там тоже был намек на радиацию и современные технологии. Может быть, не так уж и нелепо предположение, что близнецы угодили в будущее, и россказни гадалки Скипидарьи о параллельных мирах – глупость?
– А давно был взрыв? – Емельянов-старший прищурился.
– В незапамятные времена, – авторитетно заявил хозяин.
– Потрясающая точность, – прошептал Иван.
Незаметно стемнело. Стоило солнечному свету окончательно уступить позиции ночи, как в углах да за печью раздались шорох, треск да злобное ворчание.
– Это они, шуликуны, – с грустью обреченного на муки молвил Борай.
Братья и хозяин сидели у зажженной лучины и не видели копошения во тьме, но постепенно разгорелись красные огоньки, и перед глазами изумленных воронежцев предстали маленькие, действительно не больше кулака, огнедышащие чертенята.
Мохнатые рыжие с подпалинами малявки ехидно улыбались, щеря желтые зубки. В воздухе запахло серой и отчего-то сероводородом.
– Ш-ш-што, Борай, подмогу привел? – издевательски спросил самый наглый и крупный бесенок.
Бондарь сразу завял, втянул лохматую голову в плечи, уставился в пол.
Егор встал и неспешно прошелся к хамоватому шуликуну. Наклонился. Показал кулак:
– Заткнулись и вымелись отсюда. Быстро.
– А-а-а! Сиротку выгоняя-а-ают!!! Мамка бросила, так теперь дядька гонит!!! – заверещал наглец.
Ефрейтор разогнулся и пнул гадкого крикуна со всей молодецкой силы. Шуликун впечатался в печь. Шлепок получился – заслушаться. Отлипнув от гладкого, выбеленного мелом печного бока, бесенок брякнулся на пол, потряс рогатой головкой, поднялся. И завопил втрое громче прежнего. Теперь к его воплю присоединились остальные прощелыги. Иван насчитал чертову дюжину.
– Нельзя их трогать, – жалобно проговорил хозяин дома. – Они причитать и визжать начинают, мочи нет.
– А что он про мамку врал? – подал голос Иван.
– Так шуликуны из младенцев, матерями брошенных, получаются, коли нечистые силы срасторопничают и душу невинную похитят, кусочком Пекла подменив, – сказал Борай.
Тем временем бесы перестали орать и теперь обступили Егора. Нудя и канюча, они дергали дембеля за штаны. Спокойный Емельянов-младший застыл, не зная, что предпринять, и лишь негромко обзывался на галдящих малявок жертвами аборта.
– Дядя, не бей! Дядя, не бей! – чуть ли не скандировали шуликуны, противненько растягивая слова.
Близнецы прониклись уважением к терпению хозяина дома. Хотя они бы давно сбежали от такой жизни.
Иван крепко задумался. Он, естественно, не был охотником за привидениями. Прикладные методы Егора не помогли. Что же делать? Навязчивые вопли мешали шевелить извилинами.
«Любопытно, почему шуликуны привязались именно к Бораю? – размышлял Старшой, наблюдая за бесчинствующими чертенятами. – Выявим причину, будет легче найти решение проблемы».
– Ты знаешь, отчего они до тебя домотались?
Бочар только руками развел.
«Тупичок, – резюмировал Иван. – Что у нас есть?.. Кста-а-ати!..» Он полез в карман за газетой.
– Читать собрался? – буркнул Егор.
– Ага. – Емельянов-старший рылся в потрепанных листах. – Не то… Не то… Вот!
Перед ним красовалась статья «Эрнест Чудаковашин в древней Шамбале!» Ниже курсивом дали подзаголовок: «Как изгнать нечисть из обоевогнутых пирамид?»
– Так-так-так, – забормотал Иван, скользя по строчкам пальцем. – «В конце прошлого года экспедиция нашего постоянного автора отправилась в Тибет на зебрах. По преданию, в Шамбалу – город, который выше добра и зла – нужно ехать на животных, олицетворяющих начала „кинь“ и „вянь“. Енот, коала и скунс не подошли по разным причинам, и Эрнест Арафатович избрал полосатых лошадок. Мы не будем описывать, какие препятствия было суждено преодолеть бесстрашным исследователям…» Все это интересно, но не информативно… «Господин Чудаковашин согласился на интервью…» Вот, ближе к делу! «Какого черта вы туда попер…» Чепуха…
Чем дольше читал Старшой, тем тише становилось в доме Борая. Даже визгливые шуликуны унялись и прислушались к газетной галиматье.
– «Дело в том, что под Тибетскими горами есть так называемые обратные пирамиды, то есть пирамидальные углубления, по величине сопоставимые с пирамидами ацтеков…» Во грузит академик, – усмехнулся Иван и продолжил изучение интервью: – «Правда ли, что вы встретили в обоевогнутой пирамиде древних духов?» – «Да, и мы погибли бы, если бы не проводник-индус, который знал заклинание, изгоняющее потустороннюю силу». – «Наверное, какой-то сложный ритуал?» – «Да нет, очень простая формула. Легко запомнить. Записывайте. Кыш, поганцы, со двора, вам давно уже пора». – «И все?!» – «Разумеется! Все гениальное просто».
Емельянов-старший прервал чтение, потому что ощутил неестественно мертвую тишину. Что-то произошло! Он поднял взгляд, привыкая к полумраку избы, освещенной лучиной. Хозяин дома и Егор вылупились на пол. Шуликуны исчезли!
– Воистину ты великий волхв, а твой пергамент – сосредоточие мудрости веков! – благоговейно пролопотал Борай.
– Желтая пресса жжет, – добавил ефрейтор.
– Но-но, рукописи не горят, – по-деловому сказал Старшой, свернул драгоценные «Алименты и Артефакты» и спрятал в карман.
Хозяин на радостях спустился в подпол и вынес кувшин браги. Стало веселее. Правда, забористый напиток быстро закончился. Захмелевший Борай предложил отправиться к соседу:
– Продолжим праздник! Вы же избавители мои. Три года терпел, три года… – Мужик чуть не расплакался, вспоминая ночи пыток. – Неделю пить будем!
– Спасибо, конечно, но нам утром ехать надо, – проявил трезвость мысли Иван.
Егор закивал. Ему хоть и мечталось хлопнуть не по-детски, только домой-то хотелось по-взрослому.
Бондарь разместил близнецов на печи, а сам все-таки отправился обмывать счастливое событие. Братья улеглись.
– А Борай-то слабоват на алкоголь, – прошептал Егор.
– Отбой, ефрейтор, – отрезал Иван.
Вскоре Емельянов-младший засопел, а Старшому долго не спалось. Он почти задремал, когда в шелест деревьев за окном и шорохи под полом вкрался тихий-тихий зов о помощи:
– Отверзните врата ловушки… Отворитеся, отопритеся… Распахните…
Сначала, как водится, Иван посчитал, что ему показалось. Но еле слышный голосок не унимался. «Шуликуны вернулись», – предположил дембель. Эту гипотезу пришлось отмести, ведь бесенята выдыхали огонь, а внизу было темно.
Он соскочил с печи и принялся искать, откуда исходят душещипательные призывы. Через окно в горницу проникал слабый свет луны, и в углах царил натуральный мрак. Впотьмах, понятное дело, следовало орудовать разве что на ощупь. Воронежец замер, прислушиваясь.
До ушей Ивана донесся новый писк:
– Добрый молодец!.. Эй!.. Ты же и впрямь добрый?
– Ну… да, – прошептал он.
– Я тут, за лавкою.
Отодвинув лавку, Старшой обнаружил топорно сделанную мышеловку-клетку. В ней сидел крупный грызун. Полевка – не полевка, и тушканчиком не назвать. Иван поставил маленькое узилище под прямые лунные лучи.
– Не смотри попусту, витязь, – пропищала мышь. – Выпусти сироту на волюшку вольную. Я тебе пригожусь!
– Каким это образом? – поинтересовался Емельянов, уже не особо удивляясь говорящему животному.
– Не сумлевайся, сослужу службу-то. Тварь с моими умениями завсегда кстати придется. Найдешь применение, истинно тебе обет даю. Пойду в любое дело!..
– Тпру, погоди, – прервал узницу Иван. – Ты кто такая вообще?
– Мышь, балда! Кота Баюна знаешь?
– Ну, слышал.
– Вот я – мышь Гамаюн. Он Баюн. Я Гамаюн. Сечешь? Выпускай.
– Не торопись, – проявил упорство воронежец. – Баюн вроде бы сказки сказывал. А про Гамаюнов я ничего не припоминаю.
Мышь вздохнула, дескать, ну и олух мне достался.
– Ох, богатырь. Птица была такая на заре веков. Вещая. Сидела на Мировом древе да гамаюнила, сиречь говорила. То бишь рекла, баяла, как тот же Баюн. Лясы точила. Разглагольствовала. Языком чесала. Балакала. Пургу гнала. Ерунду городила. Аки громы рокотала. Слово молвила, ручьем журчала, убедительно заявляла. Были излагала, небылицы брехала. Сказки сказывала, правду-матку резала…
Серая пленница тарахтела без умолка, и Старшой рассудил: «Легче выпустить, чем весь этот бред выслушивать». Открыл дверку пальцем, полевка выскользнула на пол. Да, вид у узницы был еще тот: сидела на задних лапках, а передними жестикулировала, что твоими ручонками, даже пальчики на человечьи походили. За спиной висели маленькие расписные гусельцы – серебряные струны. Остренькая мордашка Гамаюна выдавала в ней большую хитрюгу и умницу.
Оказавшись на свободе, мышь принялась благодарить спасителя-избавителя.
– Хватит. – Дембель поднял руки. – Теперь топай по своим делам.
Полевка замахала лапками:
– Боги с тобой! Теперь я по гроб жизни тебе обязана!
– Хорошо. Тогда я пошел спать, а ты делай что хочешь.
– Подлинно вещуешь?
– Чего? – не понял Иван. – А, ну да. Реально.
Он влез на печь, изготовился заснуть, чтобы поутру не вспомнить глупый сон с участием мыши. Не тут-то было. Гамаюн принялась наигрывать на гусельцах и пищать песню:
На околице ограда,
за околицей – луга.
Дева-горлица не рада
за павлина-мужика:
«Пойду ль, да выйду ль я да…
Пойду ль, да выпью яда…»
«Хорошо бы!» – Старшой нащупал возле трубы какой-то брусок и метнул на голос. Брякнуло-шмякнуло.
– Мог бы просто сказать, что не нравится, – обиженно произнесла мышь, но посовестилась и свернула концерт.
Глава третья
В коей близнецы входят в тридевяцкое княжество, и не одни они, между прочим…
Пусть нас не трогают, и мы не тронем, а если тронут – мы не останемся в долгу.
Мао Цзэдун
– Ладно, Борай. Живи, не хворай, – зарифмовал Иван, глядя на развалившегося у крыльца бондаря.
Хозяин не дополз до дома сущие сантиметры. Взъерошенная пыльная голова покоилась на первой ступеньке, руки-ноги были раскиданы, из приоткрытого рта вырывался перегарный парок. «Если рядом поставить свечку, то Борай станет огнедышащим, что вчерашние шуликуны», – хмыкнул Старшой.
Сердобольный Егор проявил заботу о бочаре – подхватил его под микитки и внес безвольное тело в дом: пусть отсыпается в тепле.
Братья забрали коней из стойла, оседлали и поехали в утренней осенней дымке навстречу Тридевяцкому княжеству.
Дорога обогнула холм, и впереди показался крепкий широкий мост. Возле него стояла избушка, тракт был перегорожен бревном, висящим на пеньках-опорах. Емельяновы неспешно приблизились к примитивному шлагбауму, и из сторожки выскочили сразу трое бойцов. Чувствовалось, они спешили одеться подобающим образом: кольчуги висели криво, чуть ли не путаясь на поясах, мечи пристегнуть вояки не успели и держали их в руках, шлем был лишь на одном. Главное, что бросалось в глаза – ребята крепкие, наглые, чувствующие свою власть. Поняв, что успели, они подбоченились, сделали скучные лица, а шлемоносец презрительно сплюнул на обочину.
– Погранцы, – предположил Егор.
– Хорошо, что не гаишники, – добавил Иван.
Детина в шлеме вальяжно поднял руку:
– Тпру, не дома. Так, куда и откуда?
– Туда и оттуда, – ответил Старшой, придерживая жеребца.
Хлопцы растерянно переглянулись – невозможная, неслыханная дерзость!
– Кто вы такие? – спросил Иван, раз уж бойцы потеряли преимущество.
– Как кто? – Детина захлопал большими голубыми глазами. – Заступники рубежей тридевяцких. И судя по всему, вы, ребята, только что наказали себя на большую проездную виру, отягощенную оскорблением представителей власти.
– Сколько?
– Двадцать золотых, – подал голос один из молчавших пограничников.
– Чего?! – хором протянули Емельяновы.
– С каждого, – пробасил третий «заступничек». – Или коней отдавайте.
Старшой испытал превеликое изумление от нахальства молодых мздоимцев. А Егор уже сжал длань в кулак, но Иван придержал его руку и ненавязчиво поинтересовался у алчных часовых:
– А не много ли хотите?
– Много, много! – раздался писк позади Старшого.
Из седельной сумки выглядывала остренькая мордочка мыши Гамаюн. Емельянов-старший гневно уставился на грызуна. Мышь развела лапками, мол, я же обещала следовать за тобой и обязательно пригодиться.
– Провоз говорящего животного – еще пять золотых, – продолжал наглеть воин в шлеме. – И вообще, кто вы таковы будете? Странно одеты и смотрите сычами… Не разбойники ли?
«Вот оборотни в кольчугах!» – Иван скорчил зловещую мину и изрек, показывая на брата:
– Это Добрыня. Я – Злыня. Знаете, всегда так. Один богатырь добрый, другой злой.
– А он правда, того… ну, Добрыня? – Детина скосил глаза на угрюмого увальня-ефрейтора. Егор выпятил нижнюю губу и буравил погранцов тяжелым взором исподлобья.
– Несомненно, – кивнул Старшой.
– Почему же он молчит?
– Потому что добро – скромное.
Хотя три амбала и испытывали смутное беспокойство по поводу здоровяка на коне-тяжеловозе, не принимая в расчет красавца-Ивана, но жажда наживы взяла свое.
– Тогда скромненько открываем сумы, проходим досмотр, готовим плату за проезд по мосту, – хозяйским тоном распорядился шлемоносец.
– Все, вы меня обуяли! – Старшой решительно соскочил с жеребца.
Пограничники следили за тем, как Иван достал из кармана бумажку, потом подошел к бревну-шлагбауму и демонстративно сокрушил его легким ударом.
Пока бойцы таращились на испорченный шлагбаум, дембель вернулся в седло и сказал:
– Имейте в виду, я Злыня. Добрыня сильнее. И знаете почему?
– Почему?
– Потому что добро всегда побеждает зло, идиоты.
Близнецы тронули бока верных жеребцов, умные животные пошли, раздвинув погранцов, и ступили на мост.
Парняга в шлеме спохватился:
– Эй, а ну стоять… оба… – Он скис, не чувствуя поддержки сослуживцев.
– Может, все-таки в дыню? – оживился Егор.
– Забей, – отмахнулся Иван.
После моста дорога убегала за степной горизонт.
Начался скучный и утомительный путь между травинок и чахлых кустиков. В вышине парила одинокая черная птица. То ли орел, то ли ворон. Унылый пейзаж и монотонность топота копыт повергали в дрему. Так и двигались Емельяновы, клюя носами, пока не случилось прегадкое происшествие.
Близнецы заприметили одинокое дерево еще издали. Оно медленно приближалось, маня тенью. Хотя погода была не летней, солнышко пригревало, и хотелось ненадолго спрятаться от прямых лучей. Желто-красная крона качалась на ветру, словно огонь большого факела. Поравнявшись с деревом, дембеля спешились и начали разбивать лагерь.
– Давай сядем ближе к стволу, – настаивал ефрейтор.
– Лучше в тени кроны, – возразил Старшой.
– Да что там делать? Лучше к коре прислониться…
– Упрямец.
– Ну, чего ты? Там круто.
Гамаюн вылезла из сумки и наблюдала за братьями, сидя на седле.
– Ишь, ерепенится, – сказала мышь. – Даже не ерепенится, а хорохорится. Пыжится. Более того, фордыбачится. Хоть кол на голове теши, ага. Провел борозду и уперся как баран. Не дури, брат, не кочевряжься! Своенравничать тут негоже. Полно уж гоголем ходить! А то поставил на своем и топорщится. Так не ровен час и брыкаться начнет, не то что кобениться. У нас ведь артачься не артачься, а капризничать не смей.
– Помолчи, ради бога, – умоляюще прошептал Иван.
– Ради какого? – тут же перестроилась Гамаюн. – Перуна, Сварога, Стрибога? Али Ярилы, Хорса, Дажьбога? А то, может, ради Кострубоньки какого?..
Стараясь не обращать внимания на писк, Старшой и Егор расположились-таки у ствола. Не успели они достать еду, как дерево закачалось, зашевелило ветвями и потянуло их к дембелям.
– Шухер, братка! – сориентировался Иван и резво откатился к лошадям.
Кони заволновались, захрапели, танцуя и прядая ушами.
Развалившийся у ствола ефрейтор замешкался, и его тут же опутали проворные ветви-щупальца. Маскировка из желтых и алых листьев разом опала, обнажая по-змеиному чешуйчатые жгуты.
Егор отчаянно боролся с коварным деревом. Он дотянулся до меча, выдернул его из ножен и стал сечь настырные ветви. Несколько отхваченных кончиков упали наземь, а из мест рассечения брызнули струи крови. Внутри ствола что-то глухо и влажно взвыло. Раненые щупальца взвились к небу, и из каждой раны вылезло по два новых светло-коричневых жгута. Руки и ноги ефрейтора были накрепко опутаны, Иван топтался на безопасном расстоянии, не зная, как помочь брату.
– Перестань рубить! – крикнул Старшой. – Щупальца удваиваются!
Емельянов-младший и без этого предупреждения уже не мог сечь ветви. Он напрягся и зашагал к близнецу. Ветви затягивались туже, на помощь крупным прибывали более мелкие. В какой-то момент Егора попросту подняло и отбросило к подножию хищного дерева.
– Тыкай в ствол! – завопила Гамаюн.
Ефрейтор собрал остатки сил, свел руки вместе и, не поднимаясь с пожухлой травы, воткнул меч в могучее тело, покрытое корой. Удивительно, но клинок вошел в ствол, как в масло.
– А-а-а-а!!! – утробно заорало дерево.
Ветви отпустили добычу, начали конвульсивно хлестать по земле. Досталось и Егору, зато странное создание истекало кровью, слабело и сохло прямо на глазах.
– Фу, – отдувался увалень-дембель. – Что за хрень такая?
– Древнее черное колдовство, – пискнула мышь. – Кто-то вас очень не любит.
– Заказуха? Но чья? Мы же насквозь позитивные, – озадачился Иван, оглядываясь по сторонам, но ничего подозрительного не подмечая.
В двух сотнях шагов от стремительно иссохшего дерева, за островком высокой полыни сидел на карачках шатающийся Перехлюзд. Он держался за бок. Одежда волшебника пропиталась кровью. Слишком поздно он понял, что пора разрывать связь с порабощенным деревом.
Ворожба была изощренная: за час до приезда близнецов маг сковырнул кору, порезал палец и, морщась, втер выступившие капли в белое тело дуба. Затем Перехлюзд совершил сложный обряд змеиного перерождения и соединил себя с деревом крепкими волшебными узами. И вот результат.
– Поторопился, – сквозь зубы признал колдун, начиная лечебную ворожбу.
Слабость мешала и раздражала, но Перехлюзд умел терпеть. Кобыла ордынской породы, которую он купил для того, чтобы обогнать близнецов, потыкалась мордой в бледное вспотевшее лицо волшебника.
– Уйди, тварь, – выдавил из себя маг, проваливаясь в целительный сон.
Мертвый дуб вспыхнул сам собой. Оставаться рядом с вероломным деревом было глупо. Несолоно хлебавши братья продолжили путь и двигались до конца дня, пока не выбрались к большому хутору. Постановили устраиваться на ночлег.
Нашелся постоялый двор.
– Нет, ребятки, я вас не приму, – сказал похожий на бочку хозяин. – У меня сегодня слишком важные постояльцы, чтобы я на авось пущал таких лихих парубков.
– И ничего мы не лихие, – обиделся Иван.
Он глянул в окно и увидел на заднем дворе знакомую карету. Значит, посол пожаловал.
– И что, ты из-за парижуйского шевалье отказываешь? – укорил он хозяина.
– Если бы! – Мужик расплылся в улыбке и хлопнул себя по пузу. – Сам князь Хоробрий на подъезде. Вестовой час назад прибыл, так что выметайтесь.
Братья вышли на крыльцо, кумекая, куда бы податься. Тут и ворвался княжий обоз. Бравые охранники – не чета парижуйским – спешились, оцепляя двор. Сам властитель тридевяцких земель подлетел к гостинице на белом красавце-коне. Следом – свита и карета подороже той, на какой путешествовал Пьер де Монокль.
Хоробрий был крепким тридцатилетним мужчиной с темно-каштановыми волосами и аккуратной бородой. Острый глаз окинул двор и остановился на Емельяновых.
– Орлы! – оценил близнецов князь, не покидая седла. – Чьи будете?
– Свои собственные, – ответил Старшой.
– Непорядок, – нахмурил бровь глава государства и спрыгнул наземь.
Его внимание переключилось на деревце, растущее возле крыльца. Хоробрий бросился к нему:
– Ах, березонька! Ох, я и соскучился!..
– Княже, это же рябина, – сказал хозяин постоялого двора, наблюдая, как Хоробрий целует и обнимает несвежий ствол.
– Пшел вон, хорек зловонный! Такой трогательный миг мне испоганил, – в сердцах проговорил князь, сплевывая с губ пыль родины.
– Он чего, за границей был? – тихо спросил Егор.
– Нет, в соседнем княжестве, – не менее тихо ответил хозяин гостиницы.
– А к чему это шоу? – пробормотал Иван.
– Эй, чего шепчетесь? Али худое измышляете? – насторожился Хоробрий.
– У наших властей принято выказывать любовь к Отечеству, – пояснил бочкообразный и добавил громче: – Такова наша Тридевяцкая природа, необузданная и гордая!
Чувствовалось, что хозяин постоялого двора знал подход к повелителю тридевятичей. Князь посветлел ликом и пожелал отужинать.
Тут на крыльцо выпорхнул разодетый и напудренный парижуец. Он ужом просочился между близнецами, поправил жиденький ус и обратился к Хоробрию:
– Великий князь! Чрезвычайный и полномочный посланец Парижуи шевалье Пьер де Монокль к вашим услугам!
– К услугам? Ну, тогда за пивом сгоняй, – пошутил главный тридевятич и позабавился, наблюдая замешательство парижуйского аристократа. – Что ж, давненько мы давненько ждали посла из твоей прославленной страны. И за что тебя сюда послали?
В государствах Заката не ценили Эрэфию, потому-то Хоробрий и иронизировал. Пьер и верно проштрафился на родине, но демонстрировать варварам раздражение не стал, чуть поклонился и произнес:
– В свете новых веяний закатной саквояжии наша страна кровно заинтересована в дружбе с сильными восходными княжествами.
– Саквояжия, разрази ее Перун… Глаголь проще, лягушатник. Что, немчурийцы давят? – лукаво спросил тридевяцкий правитель. – Мы только третьего дня об этом совет с братьями-князьями держали. Неладно там у вас, ой, неладно.
– Я не рискну быть столь драматичным, сколь ваше величество, но не могу не признать вашей правоты. В некотором смысле…
– Хватит пока! – Хоробрий зашагал к крыльцу. – Эй, хозяин! Пожрать желаю!
Взойдя под навес, князь вновь переключился на братьев Емельяновых.
– Так, стало быть, кто вы есть таковы?
– Это пособники разбойников, – бойко встрял де Монокль.
– Ах ты, сом усатый!.. – воскликнул Егор, протягивая могучую длань к куриному горлу посла.
– Тихо, братуха. – Иван придержал руку. – Мы, князь, богатыри-странники. Защитили этого щегла от разбойников, но убивать их не дали. Нечего тут всяким паржуйцам суд вершить.
– Добро речешь, – кивнул Хоробрий.
– Все было иначе! – заявил шевалье Пьер. – Эти так называемые герои втерлись ко мне в доверие и пользовались моим гостеприимством, пока их соратники не приготовили засаду.
– Стой, а почему мы тебя защищать от них стали? – возразил Старшой.
– Во-первых, вы никого не убили, а я потерял половину стражи. Во-вторых, вы явно желали получить еще большее мое расположение.
– Да на кой оно нам? – удивился Егор. – И вообще, ты сам нас в карету посадил.
– Всем цыц! – гаркнул князь. – Негоже нам будет обижать иноземного посла, посему до тщательного расследования повелеваю заключить эту парочку под стражу.
– Че?.. – выдохнул ефрейтор.
Пьер, видевший дембеля в деле, стрижом спорхнул с крыльца, увлекая за собой Хоробрия.
– Спасайтесь! – пискнул шевалье. – Это ужасной силы и ловкости боец.
Княжеская охрана мгновенно встала между тридевяцким главой и близнецами. Иван посмотрел на жеребцов, привязанных у входа на двор. Егор изготовился к схватке.
– А может, добром разойдемся? – задал глупый вопрос Старшой.
– Боятся, – скучающим голосом сказал князь.
Воодушевленные оценкой стражники пошли вперед, стали подтягиваться бойцы со всех концов двора. Ефрейтору других намеков и не требовалось. Он ввалил кулаком по бревну, служившему колонной. Дерево сломалось с громким отрезвляющим хрустом. Охранники числом никак не меньше пятнадцати замерли, но замешательство не продлилось и пары секунд. Выхватив мечи, крепкие дружинники-стражи стали осторожно подниматься по ступеням.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.