Текст книги "Сердце Москвы. От Кремля до Белого города"

Воскресенские ворота и Иверская часовня

Теперь можно воочию увидеть, какой красоты были лишены несколько поколений москвичей. Соединяя два соседних краснокирпичных массивных здания, стоят живописные ворота, завершенные стройными шатрами. Они восстали из небытия совсем недавно и теперь радуют глаза каждого пришедшего к Красной площади.

Это Воскресенские, или Иверские, ворота. Названия даны по иконе Воскресения Христова, помещенной на воротах со стороны Красной площади, и по иконе Иверской Богоматери, находящейся в часовне у их внешней стороны.

Иверская часовня у Воскресенских ворот

Двухпролетные ворота были устроены в Китайгородской стене, ограждавшей торговый и жилой посады Москвы, которую начали строить в 1535 г. Эти ворота были основными в стене города, потому и богато украшенными: ведь именно через них въезжали в город пышные процессии иностранных послов, к ним подходила главная московская улица – Тверская, сюда подъезжали коронационные процессии.

На многих планах-рисунках Москвы обязательно показаны Воскресенские ворота, к которым ведет мост от Тверской через Неглинную. Они, как изображено на планах, были о двух проездах и без башен. Сначала появилась «светлица» – строение над воротами, – возведенная в 1632–1635 гг., откуда царь мог наблюдать за въездом иностранных послов. Голландец Н. Витсен вспоминал, что зимой 1664 г. они въехали в Москву: «Расстояние, которое мы проехали за 6 часов, можно было бы пройти пешком за 3 часа. Мы очень замерзли от медленной езды… причина, по которой нас так долго задерживали, была в том, что его величество [царь Алексей Михайлович] поздно вернулся [в Кремль] и его еще не было во дворце, а он всегда наблюдал из башенки за прибытием послов». Чех Бернгард Таннер, побывавший в Москве вместе с польским посольством в 1678 г., рассказывал, как посольству было приказано остановиться перед Воскресенскими воротами на полчаса, чтобы царь Федор Алексеевич мог получше рассмотреть его.

Ф.Я. Алексеев. Вид на Воскресенские и Никольские ворота и Неглинный мост с Тверской улицы. 1811 г.

В царствование Федора Алексеевича ворота настолько обветшали, что в 1680 г. пришлось принимать решительные меры: «В нынешнем во 188 году (то есть в 7188 г. от «сотворения мира», что может соответствовать 1680 г. – Авт.) по указу великого государя царя и великого князя Феодора Алексеевича… по Китаю городу неглиненские двои проезжие ворота разобраны и делают те ворота вновь…» Тогда были выстроены две шатровые башни над светлицей, и тогда же царь приказал ворота, «что наперед сего писаны прозванием неглиненские, писать впредь воскресенскими, а неглиненскими не писать для того, что на тех воротех на стене на левкасе написан был настоящей образ Воскресения Христово».

Ворота назывались еще Львиными – из-за близости к рву, у Угловой Арсенальной башни Кремля, где содержались львы, подаренные царю иностранными монархами (так, английская королева Елизавета прислала царю Ивану IV льва и львицу в 1586 г.). Ворота в народе прозывались еще и Куретными (или Курятными) – по рынку живности, расположенному неподалеку, на месте нынешней Манежной площади.

Ворота на ночь запирались воротниками, а к заутрене их отпирали, и народ входил в город, на Красную площадь, к торговым рядам. Так, смешавшись с народом, и попытался войти в Кремль в 1547 г. князь Турунтай-Пронский, который хотел было при Иване Грозном убежать в Литву, но, убедившись, что это невозможно, тайно возвратился в Москву, где его узнали и «изымаша» в Неглиненских воротах. Со стычки между москвичами и польскими интервентами у Воскресенских ворот 19 марта 1611 г. началось восстание, закончившееся грандиозным пожаром. Как вспоминал польский офицер, «на рынке всегда были извозчики, которые летом на возах, а в то время на санках, развозили за деньги любой товар, кому куда надо. Миколаю Коссаковскому было поручено втащить пушки на ворота у Львицы, и он заставил извозчиков помогать. Это и послужило началом бунта… Волнение охватило все многолюдные места, всюду по тревоге звонили в колокола, а мы заперлись в двух крепостях: Крым-городе (то есть в Кремле. – Авт.) и Китай-городе. Надо было как можно скорее искать выход. И решили мы применить то, что ранее испробовали в Осипове: выкурить неприятеля огнем. Удалось нам это не сразу; москвитяне нас не пускали, мы перестреливались, делали вылазки. Наконец в нескольких местах был разложен огонь. Не иначе как сам Господь послал ветер, который раздул пламя и понес его… Этот пожар все разорил, погубил великое множество людей. Великие и неоценимые потери понесла в тот час Москва».

У Воскресенских ворот 19 декабря 1704 г. царя Петра I при его триумфальном въезде после завоевания Нарвы и других шведских городов встречали царевич Алексей и духовенство во главе с рязанским митрополитом Стефаном Яворским, приветствовавшим победителя речью. Тогда же через ворота в числе пленных шведов «ведены были генерал-майор Горн и 159 офицеров, несено 40 знамени и 14 морских флагов, везено 80 пушек… Народ смотрел с изумлением и любопытством на пленных шведов, на их оружие, влекомое с презрением, на торжествующих своих соотечественников и начинал мириться с нововведениями». В составе процессии был и большой корабль, для которого, по словам очевидца, «у Воскресенских ворот вниз глубоко прорыто было, чтоб ворота для старинной работы не попортить, а оному кораблю со всею оснасткой свободный ход был, на котором сидели люди».

Золоченая фигура ангела с мечом на Иверской часовне

Воскресенские ворота упоминаются и в летописи поступков и деяний великого императора, составленной его почитателем купцом Иваном Голиковым: как-то Петр проезжал ночью Воскресенские ворота и был свидетелем того, как боярский рыдван опрокинул розвальни дьякона и, вместо того чтобы поднять их, кучер боярина еще и прибил бедного дьякона. Петр велел своему денщику поднять розвальни, а боярских лакеев отколотить палкой, а наутро приказал боярину еще наказать их, а дьякону уплатить 50 рублей.

В таком необычном месте, как башня Воскресенских ворот, приказал Петр устроить потешную свадьбу шута Феофилакта Шанского и сестры князя Юрия Шаховского, в которой он сам принимал активное участие. Как передает историк петровского царствования, первая ночь у новобрачных была «на башне у Курятных ворот, и тут пили три дня».

Воскресенские ворота были украшены во время празднования Ништадтского мира в 1721 г., положившего конец «долгопротяжной» войне, в результате которой Россия получила выход к Балтийскому морю. Торжественное шествие от села Всехсвятского по Тверской проходило через Воскресенские ворота Китай-города. Шли корабли, водруженные на полозья и влекомые лошадьми. На кораблях были поставлены паруса, которыми управляли команды матросов.

Роль триумфальных Воскресенские ворота исполняли и при праздновании Екатериной II в 1775 г. мира с Оттоманской Турцией, закончившего многолетнюю войну, после которой Россия получила право прохода судов через Босфор, признание независимости Крыма, Молдавии и Валахии, а также присоединение Керчи. На Воскресенских воротах поместили аллегорические картины с изображениями Сатурна с песочными часами и косой, Истории с большой книгой в руках, с надписями «Летопись Российская» и «Слава вечная», Гения мира, Меркурия и многих других фигур, а также Минервы, измерявшей земной шар циркулем – многозначительный намек – в виде двуглавого орла.

Петр II, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Павел I, Александр I, Николай I, Александр II, Александр III и Николай II – все они, следуя на Красную площадь, проезжали через Воскресенские ворота, а оттуда в Кремль на торжественное коронование. Так, для коронации императрицы Елизаветы Петровны в 1742 г. ворота иллюминовали 500 плошками с горящими фитилями, украсили 32 знаменами, на них развесили 40 ковров, да еще и поставили 38 прозрачных картин, которые нарисовал живописец Иван Васильев за огромную по тем временам сумму 170 рублей.

Воскресенские ворота были свидетелями укрощения Чумного бунта 1771 г., когда 16 сентября после безуспешных уговоров сенатора Петра Еропкина пришлось открыть огонь из пушек, поставленных на Красной площади, по бунтовщикам. Они бежали к Воскресенским воротам, «где потерпели сильное поражение».

Историк XIX в. И.М. Снегирев говорит о том, что в палатах на воротах до 1731 г. размещалась пробирная лаборатория Монетного двора и там же отвели плавильщику Василию Дмитриеву палатку, где он переплавлял турецкие и татарские серебряные деньги. Позднее, при императрице Елизавете Петровне, здесь помещалась типография, где и началось печатание «Московских ведомостей», первой московской общедоступной газеты.

Снаружи Воскресенских ворот, между проездами, стоит небольшая живописная часовня иконы Иверской Богоматери, одной из самых почитаемых православных святынь.

Встреча императора Александра II

Есть по меньшей мере три сказания о ее происхождении. Одно из них считается самым близким к «истине», и в нем рассказывается о некоей вдове, у которой была икона Богоматери. В те времена, а это было в Византии в IX в., когда правил иконоборец император Феофил, во времена гонения на иконы, потому что считали их продолжением языческого культа поклонения изображениям, к вдове пришли чиновники и хотели отобрать икону, но она уговорила их прийти на следующий день, а ночью пустила икону в море. К ее удивлению, она, встав на ребро, удалилась за горизонт и исчезла. Появилась икона только через 200 лет в сопровождении огненного столба перед монахами греческого Иверского монастыря на Афоне. Один из них пошел по морю и, взяв икону, поместил ее в храм, однако на следующий день она сама собой переместилась на ворота обители; монахи опять поставили ее в храм, а наутро обнаружили икону на воротах: так продолжалось до тех пор, пока ее не оставили в покое. С тех пор икона получила название Вратарница. Когда архимандрит греческого Афонского монастыря приехал в Москву для сбора милостыни, ему в компенсацию пришлось прислать в Московию копию этой иконы. Судьба этой и других копий несколько путанна. Известно, что доставили ее в Москву в 1648 г. и, по одной версии, через некоторое время поставили в соборе Новодевичьего монастыря, по другой – ее после пребывания в Никольском монастыре на московской Никольской улице перенесли в 1669 г. к Воскресенским воротам (хотя и не очень ясно, была ли она первоначальной копией). Сначала ее поместили в нише с южной стороны Воскресенских ворот Китай-города (то есть со стороны Красной площади), а после перестройки ворот перенесли на другую, внешнюю сторону.

Иверская часовня

Прослышав о чудесной иконе, в Москве захотели иметь ее копию. По заказу царя и при посредстве архимандрита Новоспасского монастыря Никона, будущего патриарха, доставили икону в Москву 13 октября 1648 г. и поставили в Успенском соборе, а оттуда в 1669 г. перенесли в часовню у Воскресенских ворот Китай-города, таким образом оправдывая ее название – Портаитисса, то есть Вратарница, хранящая вход в город. Вторая копия, заказанная уже патриархом Никоном, в 1656 г. была доставлена в Валдайский монастырь.

Часовня, в которой служили монахи Николо-Перервинского монастыря, перестраивалась много раз, в 1782 г. она была выстроена заново по проекту знаменитого Матвея Казакова и знатно «украшена столярною работою». В 1801 г. часовню обшили железом, устроили медные вызолоченные пилястры, украсили гирляндами и поставили наверху золоченую фигуру ангела.

Иверская икона Божьей Матери

Икона была одной из самых почитаемых в Москве, в часовню к ней приходили очень многие, и в особенности те, кто собирался предпринять какое-либо дело, будь то гимназический экзамен, торговое начинание или императорская коронация. Будущая теща Александра Сергеевича Пушкина привезла его к Иверской перед женитьбой (возможно, это было после возвращения из Болдина, зимой 1830/31 г.). Еще одну копию Иверской иконы развозили по домам в Москве, желающие принять ее записывались в очередь за несколько недель. Ее возили на специальной колымаге с шести утра и до шести вечера (в Пасхальную неделю и ночью), а в то время в часовне висела копия. Сохранилось много воспоминаний москвичей о том, как икону привозили в дом, как ждали ее, как встречали ее и проносили по комнатам, а перед выносом из дома хозяева дети и домочадцы проползали под ней. По небезосновательному мнению известного знатока русского искусства Д.А. Ровинского, чрезвычайная популярность иконы «не объясняется ни историческими, ни древностию, ни особенными чудесами», она больше зависела от места, где находилась, от «торности», суетности. Часть города около присутственных мест была действительно суетной, там с утра до вечера толпились ходатаи по делам, сутяжничающие, ищущие справедливости, что нашло отражение в русской литературе. Поэт-сатирик Н.Ф. Щербина написал:

 
Здесь воздух напоен дыханьем молитвы,
Сюда мошенники приходят для ловитвы.
Здесь умиление без носовых платков
И благочестие нередко без часов.
 

На это стихотворение уже после слома часовни отозвался комсомольский поэт Александр Жаров:

 
Ах, нет, поэт!
Все в вихре изменения,
Мошенничий
Мы выжигаем след.
Ловитвы нет,
Нет густоты моленья…
А главное —
Часовни нет.
 

Воскресенские ворота и Иверская часовня перед сносом

Иверская часовня много раз упоминается в русской литературе.

В повести «Первая любовь» Тургенева у Иверской часовни толпятся приказные, в «Осколках московской жизни» Чехова мещанин около часовни торгует «аблакатскими» талантами, Островский в пьесе «Свои люди – сочтемся» пишет, как разорившегося купца Большова ведут мимо часовни, и сюда же, к воротам, Погодин приводит героя пьесы «Кремлевские куранты», инженера Забелина, продавать спички.

Сохранилось ныне несколько копий Иверской иконы: одна из них находится в церкви Николая в Кузнецах, а другая, похищенная в 1812 г. и обнаруженная в 1931 г. в Париже, была куплена приходом русской Трехсвятительской церкви и находится там поныне.

Иверская икона покидала часовню надолго только два раза: первый раз в сентябре 1812 г., когда ее ночью, перед оставлением города, вместе с Владимирской иконой архиепископ Августин вывез в Муром, а второй раз – уже в советское время, когда при разрушении часовни ее удалось перенести в Сокольники, в церковь Воскресения.

Попытки уничтожить часовню начались уже с середины 1920-х гг., но интересно отметить, что часовню хотели полностью перестроить перед празднованием 300-летия дома Романовых, однако отказались от этого намерения, так как, по словам московского городского головы Н.И. Гучкова, «сломка часовни вызовет страшный протест всего населения города Москвы, и не только Москвы, но и населения всей России, так как русский православный народ давно привык чтить эту часовню как великую московскую святыню». Через 20 лет все было сломано без всякого «страшного» протеста…

Воскресенские ворота. Вход на Красную площадь

В июне 1928 г. Совнарком РСФСР вынес такое постановление: «Предложить Моссовету в 2-х недельный срок представить в СНК свои соображения о возможности снятия часовни у Иверских ворот». Часовню снесли в том же году, а вот Воскресенские ворота еще простояли некоторое время. Их отреставрировали, а в июне 1931 г. политбюро партии коммунистов постановило снести, «чтобы открыть дорогу для демонстраций», что и было выполнено.

Прошло почти 60 лет. Когда в 1988 г. на месте снесенных ворот прокладывали коммуникации, то обнаружили их фундаменты. Не прояви настойчивость защитники нашего наследия В.А. Виноградов с друзьями, не подоспей сюда археологи во главе с С.З. Черновым, эти фундаменты были бы уничтожены навсегда. Исследовали не только их, но и обнаружили остатки более 10 построек, в числе которых сруб 1248 г., а также тогда была сделана выдающаяся находка – первая московская берестяная грамота.

Фундаменты ворот удалось законсервировать, а в 1994 г. с помощью московского правительства начать работу по восстановлению и ворот и часовни, которую возглавил архитектор О.И. Журин. Используя архивные и археологические материалы, изображения ворот, фотографии, обмеры, выполнили проектные задания, в число которых включили и воссоздание части Китайгородской стены.

Одновременно с воротами планировалось и восстановление часовни Иверской иконы Богоматери. Закладку часовни произвел патриарх 4 ноября 1994 г. Он направил на Афонскую гору просьбу сделать список с Иверской иконы, который привезли в Москву 25 октября 1995 г. и торжественно перенесли в отстроенную часовню у Воскресенских ворот.

Верхние помещения Воскресенских ворот отданы Историческому музею, и, в частности, там находится переход из музея в здание Монетного двора, где также предполагаются экспозиции.

Как встарь, на воротах помещены иконы, охранявшие, по поверью, входы в город. С внутренней стороны ворот, посередине между двумя проходами, находится икона, изображающая Воскресение Христово; по бокам от нее сверху вниз расположены иконы: слева – святой Александр Невский и митрополит Иона; справа – святой Федор Стратилат и митрополит Филипп. Также на внешней стороне слева соответственно – святой Георгий и митрополит Петр, справа – преподобный Сергий и митрополит Алексий.

Монетный двор

Под номером 1 в Историческом проезде числятся два строения – одно из них стоит по красной линии проезда, а другое – во дворе за ним. В центре здания проездная арка, через которую еще совсем недавно можно было войти во двор, но она теперь крепко загорожена глухими воротами, и уже нельзя увидеть красивое сооружение, замечательный образец нарышкинского стиля, единственное сохранившееся здание Монетного двора, построенное в 1697 г. Это двухэтажное строение, первый этаж которого декоративно значительно беднее второго, где высокие окна между колонками обрамлены белокаменными резными наличниками. Это объясняется разницей в назначении помещений: на первом этаже в изолированных друг от друга палатах производились «черные» работы – плавка, ковка, резка, штамповка, отделка, а на втором находились «пробовальные» палаты, то есть пробирные, где проверялся состав металла, его «проба», а также казначейские палаты и кладовые. С правой стороны внутреннего здания – ворота в еще один двор.

В.Н. Татищев, российский государственный деятель, историк, писатель

Монетный двор назывался Китайским (по Китай-городу), Красным (по Красной площади) или просто «двором, что у Воскресенских ворот». На этом дворе впервые в России стали выпускать датированные серебряные копейки (ранее монеты не имели года выпуска, и нумизматы определяли его по косвенным признакам).

Китайский монетный двор работал сравнительно недолго – уже в 1727 г. сообщалось, что он пустовал. Генерал-майор Алексей Волков, посланный тогда из Петербурга, рапортовал о запущенном состоянии двора – «как после неприятельского или пожарного разорения», да такого, что на него генерал-майору было «жалостно смотреть». Результатом сего эмоционального описания было решение Верховного тайного совета, правившего тогда страной, восстановить производство: «…понеже всему монетному двору удобнее быть в Москве, где мастеровых людей большая часть обретается и в деле монета пред здешними (то есть в Петербурге. – Авт.) задельными деньгами вполы дешевле становится, того ради все монетное дело, которое имеется в Санктпетербурге, отправить из Берг-коллегии в Москву в Монетную контору». Под руководством В.Н. Татищева двор был капитально отремонтирован.

Василий Никитич Татищев, государственный деятель и известный историк, автор первой отечественной истории, которая и сейчас во многом не устарела, в 1727–1733 гг. руководил московскими монетными дворами, их ремонтом и возобновлением чеканки монет (перед приездом в Москву он провел несколько лет в Швеции, изучая производство монет). Из-за беспрерывных войн и неурожаев российское денежное хозяйство совершенно расстроилось. Именной указ 1727 г. прямо говорил, что «нашей империи крестьяне, на которых содержание войска положено, в великой скудости находятца и от великих податей и непрестанных экзекуций и других непорядков в крайнее и всеконечное разорение приходят…».

В Москве Татищеву поручалось прежде всего проконтролировать работу дворов, для чего ему вручили в Петербурге две чугунные гири, одну весом в пуд, а другую – в фунт, которые он и доставил в Москву. Татищев восстановил работу Китайского монетного двора, где чеканились медные монеты, и подготовил его расширение: «…в нынешнем 1733 году февраля дня в Правительствующий Сенат из Манетной Конторы доношением объявлено: февраля де 12 дня сего 733 году по присланному из С.-Питербурха из Манетной Конторы указу велено Китайского Манетного двора полатное строение производить определенному архитектору Хейдену по учиненному и подписанному от тайного советника и кавалера графа Михайла Гавриловича Головкина чертежу…» (граф Головкин тогда был директором Монетного правления).

Архитектор Петр Хейден, или, как теперь пишется его фамилия, Гейден, мало известен сейчас. Он состоял при строительстве Анненгофского дворца в Лефортове и возводил целый комплекс Монетного двора у Красной площади. В Российском архиве древних актов в делах Сената сохранился план строений двора с окружающей его местностью, подписанный 15 марта 1734 г.: «Architector P S Heiuden». Но все-таки неясно, кто проектировал этот весьма значительный комплекс зданий в центре города – судя по тому, что Хейдена «определили» к строительству по присланному проекту, возможно, что его составил кто-то из петербургских архитекторов.

У Воскресенских ворот поднялся целый комплекс из нескольких строений с тремя внутренними дворами; для возведения их пришлось сломать часть Китайгородской стены. К одному из этих строений вне крепостной стены примыкала белокаменная плотина на реке Неглинной с четырьмя водными сливами, предназначавшаяся для мельниц, и не исключено, что энергия воды использовалась для монетных станов. На более позднем плане около этой плотины показаны «кузницы для серебряного передела».

Монетный двор на протяжении XVIII столетия расширялся: для него были сооружены несколько каменных и деревянных строений. Одно из них находилось справа от Воскресенских ворот, перед зданием Московского университета, – «корпус для плавления золота и серебра», а второе, перпендикулярно ему, – для «магазейнов», то есть складов, монетного департамента. На другом, правом берегу Неглинной также построили несколько зданий, где помещались (примерно на месте современной гостиницы «Москва») «корпуса ведомства Берх-конторы», которой подчинялся Монетный двор, и «пробовальная палата с жилыми покоями».

Китайский монетный двор действовал примерно до 80–90-х гг. XVIII столетия; потом его строения были переданы различным учреждениям. Так, здание по Историческому проезду заняли Губернские присутственные места («присутствием» называлось учреждение, где «присутствовали», то есть заседали или работали, чиновники), для которых в 1781 г. здание приспосабливал архитектор М.Ф. Казаков.

Из этих зданий сохранился лишь корпус по Историческому проезду (д. 1), с барочной отделкой, характерными наличниками, а также плоскими пилястрами и ризалитами.

В 1806 г. над ним устроили пожарную каланчу, первую такую в Москве. В соседних торговых рядах боялись пожара, погасить который в их тесных лабиринтах было бы почти невозможно, и посему было необходимо внимательно следить за ними.

Монетный двор использовался не только по своему прямому назначению. В 1774 г. в Москву привезли самого опасного врага Екатерины II и Российской империи, предводителя казацкого и крестьянского восстания Емельяна Пугачева. Московский губернатор князь М.Н. Волконский сообщал Екатерине II, что «злодей Пугачев и старая его жена и сын под стражею гвардии капитана Галахова в Москву привезены, и злодей посажен в уготованное для его весьма надежное место, на Монетном дворе». Где именно на Монетном дворе его содержали, доподлинно неизвестно, но к публикации этого рапорта историк П.И. Бартенев, знаток екатерининского времени, сделал примечание: «В Охотном ряду».

Так велик был страх перед ним, что его держали «в надежном месте» не только в ручных и ножных кандалах, а вдобавок еще и приковали к стене железным обручем с цепью. Как описывал историк И.М. Снегирев, «толпы народа сходились к Воскресенским воротам смотреть этого злодея, ужасного и в оковах, так что если он ими потрясал, то женщины, упрекавшие его за убийство кровных своих, падали в обморок».

Кроме Пугачева, другим известным пленником, чье имя связывают с бывшим Монетным двором, был Александр Радищев, автор знаменитого сочинения «Путешествие из Петербурга в Москву», в котором он рассказал о беззаконии и бесправии в России и показал, что в основе этого лежит крепостное право, одинаково губительное и для крестьян, и для помещиков. В книге обличались разврат, роскошь, корыстолюбие и произвол чиновников.

После того как Екатерина II прочла первые 30 страниц его книги «Путешествие из Петербурга в Москву», она сказала (в передаче ее секретаря): «…тут разсевание Французской заразы: отвращение от начальства; автор – Мартинист», а уже после прочтения всей книги она выразилась еще крепче: «…он бунтовщик хуже Пугачева». В письме к главнокомандующему Петербурга графу Брюсу императрица писала: «Недавно издана здесь книга под названием „Путешествие из С.-Петербурга в Москву“, наполненное самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное к властям уважение, стремящимися к тому, чтоб произвесть в народе негодование против начальников и начальства, наконец, оскорбительными выражениями противу сана и власти царской». Примечания на книгу критик на троне послала не кому иному, как Шешковскому, заплечных дел мастеру. Радищева приговорили к смертной казни, замененной десятилетней ссылкой в Сибирь.

В 1790 г. Радищева отправили из Петербурга, но «за болезнию» были вынуждены оставить в Москве. Его покровитель, граф Александр Романович Воронцов, сообщил семейству Радищева, что он берет на себя его содержание как в дороге, так и в месте заточения, и просил тверского губернатора при отправке Радищева в Москву «препоручить тому, на кого возложено будет из Твери его отвезть, чтоб он с ним поступил человеколюбиво». Губернатор 2 октября 1790 г. ответил ему, что его чиновник «г-на Радищева довез в Московское Губернское Правление весьма в слабом здоровье, так что уповаю, до выздоровления, пути он продолжать не может». Как писал сын Радищева, в Москве писатель находился у своего отца, так что утверждение, повторяемое во многих путеводителях, что он «томился» в здании правления в бывшем Монетном дворе, и что закреплено мемориальной доской, возможно, неправильно. Сын прибавляет, что отец тогда «ходил к Иверской Божьей Матери и на коленях долго и усердно молился со слезами».

В советское время для уникального здания Монетного двора нашлось только одно применение: в нем поместили типографию издательства «Прометей». Машины находились на первом и третьем этажах, а на втором были контора и квартиры. Через четыре года оказалось, что непрерывная работа тяжелых машин расшатала древние конструкции: «…разрушение здания… приняло угрожающие размеры», как сказано в акте осмотра: высыпались кирпичи из сводов, образовались сквозные трещины и прочее в том же духе. Главнаука потребовала немедленно выселить ретивого арендатора, но оказалось, что такая ударная (в обоих смыслах слова) работа была абсолютно необходима, а комиссия, составившая акт, видите ли, «совершенно не вошла в положение издательства „Прометей“, являющегося партийным издательством (подчеркнуто в документе. – Авт.), исполняющим ответственные задания». После этого о выселении речи уже не было и ограничивались только ремонтом.