Текст книги "Кукловод"

– Ты не думаешь, я ведьма?

– Ведьма? Почему именно ведьма? Я вообще не верю, что ведьмы существуют. По-моему это просто выдумки религиозных фанатиков. Впрочем, у некоторых сварливых дам, характер вполне этому соответствует, – засмеялся я.

– Я спрашиваю серьезно, а ты шутишь. Кто же еще кроме ведьм умеет летать?

– Баба-яга, ты. И давно ты летаешь?

– Еще когда я была маленькой девочкой, меня научила кормилица. Мы с ней вместе по ночам летали, только она потом упала и разбилась насмерть. О том, что я умею это делать, – Маша запнулась, стараясь, лишний раз не произносить опасное слово, – никто не знает. Только брат Иван и вот теперь ты. Он случайно увидел. Меня понесла лошадь, я, чтобы не разбиться, взлетела, а он оказывается, за мной следил.

– Летать тяжело? – спросил я, чтобы увести разговор от ее странного брата.

– Нет, не очень, нужно как во сне, захотеть взлететь и заставить себя подняться в воздух, а потом только держать себя, чтобы не упасть вниз… Я не знаю, как это объяснить… А вот если против ветра, летать иногда бывает тяжело. Очень устают руки. У меня для этого плащ, он мне вместо крыльев. Я тебе сказала, что он как у карбонариев, это неправда. Знаешь, – вернулась она к разговору о брате, – после того как Иван все обо мне узнал, у меня сразу начало болеть сердце, и я больше не решалась подниматься в воздух. Если наверху вдруг станет плохо, то непременно упадешь и разобьешься.

Девушка задумалась, и вдруг, чему-то улыбалась, посмотрела мне в глаза и сказала:

– Если бы ты знал, как бывает хорошо там, в высоте… Особенно, когда летишь по ветру. Ты одна, вокруг только воздух, а ты скользишь, скользишь над землей, и так становится легко и славно.

– Представляю, я раньше часто летал во сне. А что ты еще умеешь делать, ну, такого, необычного?

– Не знаю, мне кажется, больше ничего. Ну, еще читать очень люблю. Знаю, барышне, да еще знатного рода, это не пристало, но мне так скучно бывало зимами в имении, что я нечаянно пристрастилась. Папенька больше любит сельскую жизнь, и мы даже в Москву редко выезжаем, а в Санкт-Петербурге так я вообще ни разу не была. О том, что я книги читаю, только маменька и моя Даша знают, но они меня не выдадут. Как ты думаешь, когда барышня читает умные книги это очень плохо?

– Почему, если книги хорошие, нормально…

– Да? А почему ты меня все время целуешь? Тебе приятно?

Я немного смутился и отпустил княжну.

– Вообще-то, да. Это, наверное, так же сладко как летать. А ты что, сама не знаешь? Как же твой юнкер? Как его там?

Княжна вопрос проигнорировала, даже досадливо поморщилась, вместо ответа пожаловалась:

– Зря я не взяла с собой Дашу, я без нее осталась как без рук.

– Зачем она тебе, пол подметать?

– Почему только пол, мне нужно голову помыть. И вообще, я уже второй день не обновляла туалета. Интересно, как простые девушки обходятся без камеристок и горничных?

– Привыкают, – серьезно ответил я. – А если ты хочешь помыться, то я тебе помогу.

– Правда! – обрадовалась она, но тут же недоверчиво, спросила. – А разве ты умеешь?

– Девушек мыть? – удивился я. – Конечно, умею, это мое хобби.

– Что твое? – не поняла она незнакомое слово.

– Развлечение. Когда у меня есть возможность, я всегда девушкам головы мою, или компостирую, – объяснил я. – Только нам для этого нужно сначала натопить из снега воду. Таз у нас есть, так что мы с тобой очень даже, душевно помоемся.

– Вот хорошо, а то, я больше всего боялась, что здесь негде будет мыться. Когда мы сюда пришли, я даже плакала.

– Ну, с этим мы как-нибудь справимся.

– Ты серьезно говоришь или опять шутишь? – спросила Маша, наблюдая, как у меня разъезжаются в улыбке губы. – Ты надо мной смеешься! Не пойму, что я сказала смешного?

– Смеюсь я не над тобой, а над собой. До сих пор не могу понять, чего боятся или хотят женщины, – чистосердечно признался я. – Кто бы мог подумать, что ты боялась показаться ведьмой и не помыть голову. Мне казалось, что ты испугалась чего-то другого.

– Нет, – рассеяно ответила она, – конечно, без маменьки мне иногда страшно, только что же поделаешь!

– Ты днем выспалась? Можно помыться сейчас или утром.

– Лучше сейчас, – сказала ока, отводя взгляд.

Само собой, от предвкушения предстоящего «мероприятия», я засуетился:

– Конечно, какие вопросы! Это и лучше, ночью печной дым никто не заметит, да и нужно пользоваться моментом. Мало ли что случится завтра!

Как же мы порой бываем убедительны!

– Вот будет славно! А долго ждать воду?

– Постараюсь как можно быстрее, но все зависит не от меня, а от печки.

– Почему? – наивно спросила она.

– Долго придется топить снег, у тебя ведь волосы длинные и густые, значит, нам понадобится много воды.

Не теряя драгоценного времени, я присел перед печуркой и начал разгребать золу. Горячих угольев в ней еще было много, осталось только положить растопку и набить печку дровами. Как только разгорелись поленья, я принес с улицы таз, набитый снегом и поставил его топиться на огонь. Маша внимательно наблюдала за моими нехитрыми действиями, и как только я освободился и сел с ней рядом, спросила:

– А то, что ты мужчина это ничего? Ты ничего такого не подумаешь?

Вопрос был неконкретный, ответить на него было нечего, и я просто отговорился:

– Конечно, это плохо, но за неимением лучшего, придется тебе меня потерпеть. Нет, если ты стесняешься, я не навязываюсь…

– Нет, что же делать, но мне как-то неловко тебя затруднять, вот если бы ты был девушкой…

Девушкой я, увы, не мог стать даже при самом сильном желании, потому попытался успокоить княжну роялистским аргументом:

– Ты, наверное, читала, что доверенные кавалеры присутствуют при туалете европейских королев, – коварно заявил я, не уточняя, что в самом туалете они, эти кавалеры, как правило, участия все-таки не принимают.

Впрочем, никакого особого коварства в том, что я говорил, не было. Мне казалось, что между нами началась обычная игра в скромность и соблазнение. И мы оба прекрасно понимаем, что на самом деле между нами происходит.

Пока мы беседовали на морально-этические темы, первая порция снега растопилась, я слил воду в кастрюлю и принес новую. В избушке становилось жарко и, оказалось, вполне уместно снять лишнюю верхнюю одежду. Маша, наконец, сбросила свой плащ, и под ним у нее оказалось «скромное домашнее платье», на которое ушло, я думаю, метров двадцать-тридцать шелковой материи и парчи, не считая кружева и отделки.

– Сразу видно, ты хорошо подготовилась в дорогу, – не удержался я от насмешливого замечания.

Маша, иронии не поняла и согласно кивнула. Выглядела она в обертке из кружева, фестончиков и рюшек очень соблазнительно, только я не представлял, как с нее все это снимать.

– Вода уже готова? – спросила княжна, наблюдая, как в тазу тает снег.

– Почти, можно начинать раздеваться, – ответил я, предположив, что пока мне удастся снять с нее платье, уйдет часа два и вода вполне успеет согреться.

– Как это раздеваться? – удивилась она. – Зачем?

– Что значит, зачем? – в свою очередь, удивился я. – Ты что, собираешься мыться одетой?

– Ну, не голой же, – ответила она, ввергнув меня в небольшой ступор.

– Тогда тебе действительно стоило взять с собой камеристку и десяток сенных девушек, – сказал я, когда прошло неприятное удивление. – Я с такой сложной задачей не справлюсь.

– Но ты же сказал, что умеешь мыть голову?

– Умею, но не у одетых дам. Здесь для этого нет никаких условий. Представь, во что превратится твое платье и где ты его, потом будешь сушить?

Теперь мне показалось, что все, что я думал о наших новых отношениях, не более чем мое живое воображение. Мы оба все это время говорили о разных вещах и не понимали друг друга.

– Но я не могу раздеться при тебе, – твердо сказала княжна. – Это просто невозможно!

Облом, кажется, у меня получался полный. Я не учел, что Мария Урусова принадлежит к новому поколению русских женщин, формировавшихся при мужском правлении страной, и былые вольности дам, времен череды императриц и матушки Екатерины, уже позади.

– Ну и не раздевайся, никто тебя не заставляет. Помоешься как-нибудь в другой раз. Я тебе Сандунов предложить не могу, – сказал я, за спокойным тоном, скрывая понятное разочарование.

Маша последние слова не поняла, но смысл уловила правильно и сердито отвернулась.

Я слил из таза талую воду и пошел за следующей порцией снега. Когда вернулся, она спросила:

– А зачем тебе вода, если я не стану мыться?

– Мне самому, я не такой щепетильный, как ты, и меня нагота не путает. Если тебе неприятно, ты можешь отвернуться и на меня не смотреть.

– Почему ты со мной так разговариваешь? – обиженно, спросила княжна.

– Как так? – уточнил я.

– Не так как раньше!

Удивительно, но как будто она сама этого не понимала! «О, женщина, тебе коварство имя!»

Я ушел от ответа и сам спросил:

– Ты ложиться спать не собираешься?

– А ты поможешь мне снять платье? – неожиданно попросила она. – Я все-таки, наверное, помоюсь.

– Конечно, помогу, о чем разговор, – тотчас согласился я, разом забыв о своем недавнем разочаровании. Ибо что может быть увлекательнее подобной помощи, нравящейся женщине?!

Не откладывая дела на потом, Маша повернулась ко мне спиной. Я, стараясь не торопить события, начал разбираться с ее шнуровками и застежками. Работа оказалась сложной и ответственной, и я даже вспотел от напряженной работы мысли, пытаясь понять, что там к чему пристегнуто. Что наши современные женские туалеты! Мне кажется, одних названий деталей в ее платье было не меньше чем наименований такелажа на трехмачтовом корвете!

Княжна посильно руководила моими действиями, и общими усилиями мы смогли избавиться от платья, под которым, оказалось еще масса каких-то рубашек и нижних юбок…

– Все, – остановила меня княжна на самом интересном месте, когда на ней осталась одна тонкая сорочка, – рубашку с меня снимать не нужно.

– Как хочешь, – согласился я, – и выскочил наружу, набрать порцию снега и заодно остудить голову.

Вернулся я только тогда, когда основательно продрог и овладел своими эмоциями. И оказалось, что девушку сама сняла рубашку и спокойно сидит на лавке, ожидая моего возвращения. Теперь я окончательно перестал ее понимать.

– Почему ты так долго? – спросила она.

– Дышал свежим воздухом, – ответил я. – Ну, что, приступим к водным процедурам? Как говорят у нас на острове Мадагаскаре?

Глава 9

– Ты спишь? – спросила Маша, когда окончились мои танталовы муки, и я кое-как ополоснувшись холодной водой, устроился рядом с ней на лавке.

– Нет, не сплю, – ответил я.

– Мне кажется, мы плохо промыли волосы, – сообщила она. – Тебе нужно было приготовить больше воды.

– В следующий раз так и сделаю, – пообещал я. – Покойной ночи.

– Даша лучше тебя моет голову, – попрекнула меня капризная красавица.

– Давай спать, – попросил я.

– А ты не хочешь меня обнять? – непонятно с чего, спросила княжна.

Честно говоря, я уже вообще ничего не хотел. Пока она меня дергала по каждому пустяку, сердилась и капризничала, я даже перестал воспринимать ее наготу.

– Прости, но я очень хочу спать, – ответил я, – давай будем обниматься завтра.

Маша ничего не сказала, затаилась и только прерывисто вздохнула. Все время, что она выделывалась надо мной, никаких вздохов я от нее не слышал и незаметно отодвинулся, чтобы не касаться ее голого тела. Она это заметила, и сама прижалась, обхватив меня руками.

– Что с тобой? – спросил я.

– Не обращай на меня внимание, я сама не знаю, что делаю, – жалобно сказала княжна. – Меня как будто кто-то заставляет быть злой и отвратительной…

– Заставляет? – повторил я, и подумал о ее всемогущем брате. Уж не он ли манипулирует сознанием девушки, принуждая обращаться со мной как с лакеем.

– Прости, но тогда есть только один способ тебя защитить, – сказал я и притянул ее к себе.

– Нет, нет, я не хочу, ты мне, ты мне… противен, – совсем другим тоном, резко сказала она. – Отпусти меня немедленно! Я, я…

Она не договорила. Я навалился на нее и сжал так, что она застонала, потом нашел ее губы и не дал больше произнести ни одного слова.

Маша напрягалась, выгибаясь всем телом, и пыталась вырваться. Я торопливо ее ласкал, мне кажется, без особой радости для нас обоих. Все получалось как-то не реалистично, так будто происходило не с нами. Никакой страсти, не говоря уже о нежности, я не испытывал. Потом она как будто ослабела, стала вялой, податливой и я легко, без насилия ее взял.

Потом мы молча лежали рядом. Кажется о приснившимся юнкере, княжна говорила правду, какой-то сексуальный опыт у нее явно был. От меня она больше не отстранялась, напротив посмотрела ласково и провела ладонью по лицу.

– Как ты? – спросил я, несмотря на все теоретические объяснения случившегося, чувствуя перед ней вину.

– Хорошо, – ответила она. – Теперь мне стало спокойно. Наверное, он был прав.

Я понял, что она имеет в виду.

– Теперь Иван не сможет мной командовать?

Этого я не знал, как и предела способностей ее брата.

– Посмотрим. Если это помогает, мы можем продолжить, – предложил я, но она не ответила. Пришлось взять инициативу на себя. – Ты не против, если мы еще раз?

Маша повернулась ко мне и неловко поцеловала в щеку. Это меня так вдохновило, что теперь я взялся за дело «всерьез и надолго», как когда-то обещал вождь народу мирового пролетариата. Позитивные результаты скоро дали о себе знать. Не знаю, что в это время чувствовал брат, но за сестру я стал спокоен. Она все воспринимала, так как надо и наши отношения крепли и упрочнялись с каждым новым поцелуем. Потом я постарался превзойти сам себя, любил ее долго и очень нежно и заснули мы в самых тесных объятиях.

К утру, оставленная непогашенной свеча догорела, расплывшись лужицей воска. Брошенное второпях роскошное «домашнее платье» в спартанской обстановке охотничьего домика казалось совершенно инородной частью интерьера. Княжна попросила меня отвернуться и встала. Не знаю, с чего бы ей теперь было стесняться своей наготы, но перечить я не стал и послушно отвернулся к стене.

Какое-то время в комнате было тихо, потом Маша что-то сказала себе под нос, как я понял, разговаривала сама собой. Я никак не отреагировал, лежал в сладкой утренней истоме и вспоминал прошедшую ночь. Теперь мне стала понятна зависть моего будущего к моему настоящему. Такие прекрасные минуты бывают и повторяются у людей очень редко. Вдруг легкая рука тронула меня за плечо. Я обернулся. Перед лавкой в горестной позе стояла голая княжна и держала в руке свою нижнюю рубашку.

– Ты мне не поможешь одеться? – виновато попросила она.

Меня просьба так удивила, что я едва не рассмеялся. Такой барской беспомощности я от Маши никак не ожидал. Понято если бы дело касалось платья, но никак не простой рубашки.

– Конечно, помогу, – зловещим голосом, сказал я, с удовольствием рассматривая молодое грациозное женское тело, – только боюсь, это будет не скоро.

Княжна угрозу не поняла, слишком была сосредоточена осмотром своего непокорного предмета туалета.

– Хорошо, – рассеяно согласилась она, – я не спешу.

Ну и что мне оставалось делать, как не потащить ее обратно на лавку? Правда и то, что она этому совсем не сопротивлялась. Мы опять пали «в пучину разврата» и никак не могли из нее выбраться.

– Может быть, встанем и поедим? – в конце концов, взмолилась княжна. – А потом если ты захочешь, еще немного отдохнем…

Мне так понравился этот эпитет, что по другому, то, чем мы с ней занимались, я больше не называл.

– Хорошо, встаем, только после еды отдыхать будем до вечера, согласна? – предложил я.

– Конечно, согласна, только можно я сяду на тебя сверху? – попросила девушка. – Я читала у кого-то из античных писателей…

Вот тебе и пуританский девятнадцатый век, и хваленое европейское образование! – возмущенно подумал я. Правильно считают многие наши соотечественники, что вся скверна идет с запада. То, что предлагала княжна, в виде панно изображено на одной из стен погибшей то ли из-за извержения Везувия, то ли за грехи Помпеи, что уже говорит о многом! Впрочем, лесная избушка мне не принадлежала, действующих вулканов поблизости не было и я, скрепя сердце, согласился на такое «женское доминирование».

Забыв о злополучной рубашке, благо в каморе после вчерашней усиленной топки, все еще было тепло, мы встали и, даже не вспомнив, какой нынче день недели, набросились на скоромный свиной окорок и копченую осетрину.

Причем во время обеда, больше стеснялся я, чем Маша. Видимо решив, что я и так ее уже рассмотрел во всех подробностях и стыдиться больше нечего, она взялась исподволь изучать незнакомую ей мужскую анатомию. Я делал вид, что не замечаю ее детского интереса к своим частным подробностям, но, в конце концов, попросил:

– Если тебе что-нибудь интересно, спроси прямо, нечего на меня смотреть как кот на сметану!

Вопросов оказалось много. Все то, что она не смогла узнать у Апулея, Боккаччо и Рабле пришлось объяснять мне. У нас получился целый теоретический семинар, который привел к спешному завершению обеда и переходу к практическим занятиям.

– Как ты думаешь, – спросила Маша, когда пришло время отдохнуть, – почему все это считается грехом?

Особых познаний в такой специфической части теологии у меня не было, но я смело предположил, что большинство церквей борется против беспорядочных половых отношений ради здоровья паствы. Как только появляются заразные болезни вроде сифилиса или СПИДа, церкви стразу ужесточают мораль. Однако, априори, утверждать, что это именно так я этого не берусь.

– Значит Бог не против того, что мы с тобой делаем? – сделала княжна из моего рассказа неожиданный вывод.

Даже желание снять с ее души греховную вину за прелюбодеяние, не заставили меня взять на себя право, говорить за Господа. Такое могут позволить себе только люди, считающие себя вправе решать за богов и поучать от их имени.

– Этого я не знаю, – ответил я, – но, думаю, Господу совсем неинтересны наши мелкие шалости. Ты меня любишь?

Маша не задумываясь, ответила:

– Люблю!

– Ну, вот видишь, а Бог это и есть Любовь, получается, мы с тобой, когда любим, друг друга не совершаем ничего плохого, может быть даже и наоборот.

(Да простят мне подобную ересь идейные импотенты и высоконравственные клерикалы, впрочем, надеюсь, они эту святотатственную мерзость, все равно читать не будут).

– Тогда может быть, мы еще немножко полежим?… Или ты устал? – спросила она.

– Сначала нужно натопить печку, – ответил я, – сейчас схожу, принесу дрова. Ты лежи, набирайся сил, тебе они еще пригодятся, а я займусь хозяйством.

Княжна, и когда только девушки успевают учиться искусству обольщения(!), так соблазнительно потянулась, что я едва не забыл и о дровах, и о самой печке.

Надев сапоги и накинув на голое тело куртку, я выскочил на мороз. День был солнечный и снег сиял, как ему и положено, то ли серебром, то ли брильянтами. Я на секунду остановился на пороге избушки и, прищурив глаза от режущего блеска, осмотрелся. То, что в меня какой-то человек целится из ружья, я понял, как только увидел его темное платье возле белой березы. На чистом рефлексе я бросился на снег и откатился в сторону.

И тут грянул, как в таких случаях говорят, выстрел. Куда полетела пуля я, не услышал, вскочил на ноги, подхватил со снега свалившуюся куртку и как был голым, бросился назад в избушку. Маша уже была на ногах, смотрела на меня круглыми от испуга глазами и задала вполне логичный вопрос:

– Тебя не убили?

– Пока нет, – ответил я, сгоряча, хватаясь за мушкетон.

– А кто это стрелял? – взволнованно спросила она.

– Пока не знаю, там какой-то мужик прячется за деревьями, – скороговоркой ответил я, оставил ненужное сейчас ружье и начал поспешно одеваться. Оказалось, что воевать голым зимой не самое приятное занятие.

– Ты лучше не выходи, может быть, он сам уйдет! – попросила Маша, когда я, наконец, оделся и пошел к выходу.

– Нельзя, нужно разобраться, что происходит, иначе нас здесь заморят как крыс. А ты надень хотя бы плащ, а то простудишься, – попросил я, уже выглядывая в дверь.

Стоило мне высунуться, как из леса снова выстрелили, как в прошлый раз непонятно куда. Нужно было понять, сколько против нас противников и я воспользовался окопной хитростью, выставил наружу шапку. Опять раздался выстрел, более меткий, чем раньше, и пуля звонко щелкнула по бревну над дверью, выбив из дерева щепу. Теперь, после этих выстрелов, если противников только двое, у меня появилось не меньше минуты на разведку, время пока они успеют перезарядить ружья.

– Эх, была, не была! – воскликнул я и с одной саблей в руке, кубарем выкатился наружу, понадеявшись, что таких голливудских приемов местные воины никогда не видели и вряд ли смогут понять что происходит. Оказавшись перед домом, я сразу же вскочил и, добежав до поленницы, спрятался за ней и уже оттуда, обозрел наши лесные угодья.

Там, где прошлый раз стоял стрелка, никого не оказалось, я, приглядевшись, обнаружил его прячущимся за деревом – он перезаряжал ружье. Рядом с ним, за соседней березой, мелькал локтями второй воин, он тоже спешно готовил оружие к стрельбе. До них от поленницы было метров пятьдесят. После стрельбы прошло секунд тридцать. Терять особенно было нечего и я, понимая, что безумно рискую, бросился в атаку.

Стрелки были так заняты перезарядкой ружей, что увидели меня только тогда, когда я уже наскочил на них. Надо было в тот момент видеть их лица!

Я со свистом взмахнул саблей и оба шарахнулись в стороны, выронив оружие. По виду это были обычные крестьяне.

– Ах, вы! – начал я и добавил к междометию и местоимению столько общеизвестных сакральных эпитетов, что обращение в чем-то потеряв информативность, оказалось, тем не менее, поразительно убедительным. Мужики сначала вытаращили на меня глаза, потом расплылись в улыбках и разом низко поклонились.

– Прости, барин, – сказал, распрямляясь, один из стрелков, – мы, видать, обознались!

– Ну, вы, блин, даете, – сказал я, используя крылатую фразу из фильма о национальной охоте. – Хорошо хоть стрелять не умеете, а то ведь убили бы!

– Так ты сам, барин, виноват, – вступил в разговор второй. – Чего ты зимой голый бегаешь? Мы как тебя увидели, так и подумали, не иначе как черт или хранцуз.

– Вы, что партизаны? – догадался я.

– Нет, мы местные, тут неподалеку живем. А в лесу хранцузов ловим. Их, говорят, тут видимо-невидимо!

– Да вы что, чего им по вашим лесам бродить, они теперь отступают в другую сторону.

– Не скажи, – покачал головой первый мужик, – нам мучной барин посулил, если сыщем хранцузов, гривенниками наградить. Стал бы он попусту такие деньги тратить!

Сначала я решил, что «мучной барин» какой-нибудь здешний помещик, решивший поиграть в войну, но на всякий случай спросил:

– Барин-то ваш или соседский?

– Нет, совсем чужой, только видать большой дока, глазами как зыркнет, так, аж, оторопь берет! – вмешался в разговор второй Аника-воин.

– А почему вы его называете «мучным», – уже с неподдельным интересом спросил я.

– Так с лицо он бел, словно мукой посыпан, – объяснил этот же мужик.

– Знаю такого, – сказал я, – лицо у него худое, а голова круглая и без волос.

– Лицом он и правда худ, а вот волосов мы его не видели, он в шапке ходит, – уточнил словоохотливый мужик. – Но по гривне посулил, это уж как пить дать!

– И где он теперь? – продолжил я интересный разговор.

– На селе, где же ему еще быть, у нашего барина гостит. Собрал давеча мужиков на сход и все обсказал, про хранцузов, что они от нечистого на нас посланы и по лесам прячутся. Мы как тебя голого увидели, сразу и решил, не иначе как хранцуз.

– Понятно. И много вас таких французов ловит?

– Много, время-то зимнее, делать по хозяйству нечего, а тут по гривне посулили, кажному такое уважение лестно.

– Обманул вас тот барин, – сказал я, – нет тут никаких французов, а вот если хотите заработать по целковому, да не бумажкой, а серебром, я вас могу в сторожа подрядить.

– Это как же так, чего надобно сторожить? – вмешался в разговор второй крестьянин, бывший старше годами.

– Меня сторожить, чтобы ваши же мужики и бродяги не беспокоили. А то станут французов искать, да меня ненароком подстрелят, как вы давеча.

Мужики переглянулись, и стало видно, что предложение пришлось им по сердцу. Однако старший решил уточнить условия подряда:

– Неужто ты, барин, за такую пустую работу, по целому рублю отвалишь?

– Разочтусь как обещал, только и вы смотрите в оба, чтобы никто сюда не заявился. Провороните, договору конец.

– А жить где прикажешь? Тут в лесу?

– Конечно тут, иначе какой мне толк сторожей нанимать. Сделайте себе шалаш, разложите костер, а харч я вам приносить буду.

На том и порешили, после чего я вернулся успокоить Машу. Она успела надеть на голое тело плащ и выглядела в нем весьма сексуально. Этакое единство контрастов, черной материи и белой кожи.

Я рассказал о происках ее брата, решившего устроить на нас облаву, и снова пошел за дровами. Теперь я вышел, открыто, не опасаясь, и едва за это не поплатился. Не успел дойти до поленницы, как опять почти разом грянули два выстрела. Одна из пуль противно пропела рядом с ухом. Я невольно вжал голову в плечи, и бросился с топором на нового неприятеля. Когда несколькими прыжками я достиг места, откуда в меня стреляли, застал странную картину. Оба «сторожа» стояли с дымящимися ружьями в руках и с недоумением их осматривали.

– Вы что делаете?! – закричал я на них.

– Барин, – расстроенным голосом ответил за двоих словоохотливый мужик, – вели казнить, но сам не пойму, что со мной было. Привиделось будто медведь на нас прет. Стрельнул, глядь, а там ты. Да и как стрелял, не помню, вроде они сами собой выстрелили!

Страх и противная дрожь в коленях постепенно проходили, и я смог связно мыслить. Стало понятно, почему молодой князь не погнал мужиков под гипнозом нас ловить, а пообещал им какие-то деньги. Он оставил им инициативу и запрограммировал только на одно действие. После промашки с расстрелом пустой кибитки это было умно, он быстро учился и не повторял ошибки.

– Ладно, – сказал я, – не попали так не попали, все хорошо, что хорошо кончается. Вот вам топор, делайте шалаш и устраивайтесь, а ружья я заберу. Мало ли что вам опять покажется.

Я забрал у них оружие и вернулся в избушку. Необычные способности Урусова начинали действовать мне на нервы. С такими талантами он мог натворить слишком много. К сожалению, не сделать, а натворить.

– Опять стреляли? – спросила княжна, когда вместо дров я вернулся с ружьями.

– Мужикам, что я нанял нас сторожить, показалось, что на них нападает медведь. Твой брат, действительно, очень опасный человек, – сказал я. – Он обладает необычным даром внушения. Теперь понятно как он смог превратить моего возничего в козла. Никакого превращения не было, он все это нам внушил. Даже самому возничему. Боюсь, что здесь от него не удастся долго прятаться. Ты помнишь, какие чувства испытывала ко мне вчера, когда я тебя мыл?

– Помню, – огорченно качая головой, ответила она, – я тебя ненавидела. Не знаю, почему… Наверное, я была несносной?

– Ну, если это так можно назвать.

– Не сердись, я сама не понимаю, что на меня нашло.

– Это работа Ивана, он может воздействовать на людей на расстоянии. Чего я боюсь, вдруг он и меня сможет подчинить своим чарам, – сказал я. – Я совсем плохо разбираюсь в гипнозе, хм… магнетизме.

Мы замолчали, думая об одном и том же. Потом я вспомнил, о печке.

– Ладно, что гадать на кофейной гуще, пойду за дровами, может быть, хоть теперь удастся без приключений добраться до поленницы.

На этот раз я выходил из двери осторожно, уже не зная чего опасаться, даже, получить удар топором по голове. Мало ли на что еще запрограммировал мужиков молодой князь. К счастью, все обошлось, сторожа были заняты обустройством, и я, наконец, принес в избушку топливо.

Маша по-прежнему оставалась в плаще на голое тело, что меня немало смущало. Сказывалось чисто мужское любопытство, вдруг под ним, окажется еще что-нибудь новенькое. Проверить это было нельзя, избушка, пока я бегал туда-сюда, выстыла, и теперь было не до раздеваний.

Пока я занимался печкой, княжна, пригорюнившись, сидела возле окна.

– Тебе грустно? – спросил я, когда дрова разгорелись.

– Я хочу домой, – ответила она, – когда все это кончится!

– Боюсь не скоро, так что тебе лучше запастись терпением.

Девушка тяжело вздохнула и рассеяно кивнула головой. Я ее вполне понимал, она привыкла совсем к другой жизни и, наше достаточно комфортабельное, на мой взгляд, обиталище, вероятно, казалось ей верхом убожества. Чем, кроме секса, занять девушку я не знал. Мысль об ее участии в уборке или нашем обустройстве, можно было спокойно оставить как бредовую. Пожалуй, кроме любви нам здесь заниматься было просто нечем. Я сел рядом с ней и взял ее руки.

– Нет, – резко сказала она, и брезгливо искривив губы, освободилась.

– Что с тобой? – спросил я, опасаясь повторения вчерашнего приступа ненависти.

– Ничего! Почему ты ко мне все время пристаешь?

– Маша! – сказал я, потом насильно обнял за плечи и заглянул в глаза. – Постарайся взять себя в руки иначе нам с ним не справиться! Это не я плохой, а Иван старается тебя подчинить себе! Посмотри на меня, ведь нам было хорошо вместе!

Княжна сначала попыталась меня оттолкнуть, даже блеснула гневным глазом, потом во взгляде ее появилось сомнение. Однако было видно, что мое прикосновение ей по-прежнему неприятно.

– Вспомни, все, что у нас было, – продолжал я, – ты теперь принадлежишь не ему, а мне! Закрой глаза, он больше не может распоряжаться тобой!

– Я, правда, не могу ничего с собой поделать, – растеряно сказала она, но почти не сопротивлялась, когда я снимал с нее плащ. – Мне нужно вернуться домой! Мне обязательно нужно…

– Тебе нужно лечь на лавку, – уговаривал я, – пока мы вместе, он не сможет с нами справится! Послушайся меня и тебе сразу станет легче…

Я почти насильно уложил ее на спину и начал ласкать. Постепенно, она расслаблялась и уже без гримасы отвращения принимала мои поцелуи. Я подумал, что если все это долго продолжится, то я просто физически не потяну такую нагрузку. Получалось, что только в состоянии близкому к оргазму, княжна выходит из-под контроля брата.

Как всегда бывает, встреча с невидимыми и непонятными силами порождает лишние страхи и болезненную игру воображения. Пока я даже представить не мог, сколько времени все это может продолжаться, и какой у нас выход. Не валяться же нам теперь с утра до вечера в постели!

Девушка, похоже, думала иначе. Она билась в моих руках, осыпала лицо поцелуями.

– Еще, еще, я хочу еще! – задыхаясь, молила она. – Умоляю, не останавливайся!