Текст книги "Дороги, которые нас выбирают"

СРЕДНЯЯ ДОРОГА

Конрад сидел на камне у развилки дорог. Тусклая красноватая Москита выплывала из-за горизонта. Мир был уныл. От долгого сидения на холодном камне тело свело. Конрад потянулся.

– Опять дурной сон, – сказал он с возмущением. – И вроде бы сон во сне. Но разве так бывает, чтобы во сне приснилось, что видишь другой сон?

Очевидно, так бывает, раз это случилось с ним. Конрад не стал ломать голову над законами сновидений. Но его одолела досада – он видел два нехороших сна, возможно, даже один сон в другом, но что происходило в тех сновидениях, вспомнить не мог. Были приключения, удивительные события, но какие, черт побери? Было плохо, даже очень плохо – вот и все, что он помнил о них. Конрад посмотрел на развилку дорог. Все три дороги казались одинаковыми, но на двух с ним случилось несчастье. Он не чувствовал себя в силах сделать хотя бы шаг к ним. Правда, несчастья произошли во сне, а не наяву, но ведь и сны бывают вещими. Но надо было идти, он задумал достичь удачного будущего, а на пустой развилке не виделось никакого будущего – просто скучное, пустое, ничего не выражающее и ничего не сулящее местечко. Для уверенности он обратился к своему неизменному наставнику – Внутреннему Голосу. Правильно ли он поступит, выбирая теперь среднюю дорогу? Внутренний Голос был из породы агитаторов, он не просто советовал и наставлял, а требовал, настаивал, горячо убеждал, Конрад знал его лишь таким. Но сейчас Голос только убеждённо прозвенел: «Средняя – это истинно твоя счастливая дорога».

И Конрад зашагал по единственной не испытанной ни во снах, ни наяву дороге – средней.

Он неторопливо двигался, предчувствуя, что хорошего не ждать. Дорога шла явно не в Анатру, а в сторону от города. Ни на дальнем, ни на близком расстоянии от столицы не было ничего, что манило бы к себе: ни крупных городов, хоть отдалённо напоминающих Анатру с её огромным населением почти в тысячу человек, ни больших заводов. Все промышленные предприятия – их отец называл почему-то кустарными мастерскими; название, по всему, выражало особенное уважение – располагались в Анатре. Правда, была ещё долина Альдонсы с её обширной пещерой, где уже больше ста лет возились с повреждённым при посадке звездолётом, и Альдонса была как раз где-то там, куда шёл Конрад. Но к пещере и близко не подпускали, да и что делать у звездолёта человеку, ничего не понимающему в древней космической технике – в ней, так говорил отец, теперь и сами механики не разбираются.

Эти мысли настраивали на грусть. Конраду уже начинало казаться, что он, поссорившись с отцом и удрав из дому, поступил не лучшим образом. Впереди – он все определённей удалялся от столицы – не светило радужным, а окружающее было таким, что впору ругаться, а не радоваться. Воздух затянула багровая дымка. Тусклая Москита превратилась во что-то тёмное, потянуло вечерним холодом, хотя до вечера было ещё не близко. А дорога превратилась в полосу препятствий: нигде на равнине не виделось столько ям, сколько зияло на ней, и нигде не было навалено столько валунов, сколько вместила она. И Конрад, падая духом от бесперспективности, запросил Внутренний Голос, не пора ли возвращаться и просить у отца прощения, на что Внутренний Голос недовольно ответствовал: «Иди как идёшь!»

Над дорогой пролетели два стреломобиля. Они выбросили крылья и стрекозами покружились над Конрадом, потом сели на дорогу – один впереди, другой позади Конрада. Из передней машины вышел высокий, красивый мужчина, Конрад сразу узнал его: портреты этого человека, Марка Фигероя, были развешаны на дорогах, правительство за доставку его живым или мёртвым сулило почти состояние. Из второй машины выбрался вооружённый импульсатором солдат и бравый офицер, и его Конрад узнал: за этого человека, Франциска Охлопяна, друга и правую руку вождя мятежников, тоже обещался солидный куш.

– Прохожий, ты наш или не наш? – строго спросил Марк Фигерой.

У Конрада перехватило дыхание, он не набрал силы ответить. За него ответил приблизившийся Франциск Охлопян:

– Господин Фигерой, даже слепой безошибочно увидит, что перед нами презренный солдат правительства, закамуфлированный под мирного прохожего. Если позволишь мне дать ему разок-другой по уху, он мигом признается, что шпионит в пользу проклятого майора Шурудана.

Конрад наконец обрёл способность говорить:

– Нет, нет, господин министр экономики, я не шпион! Я никогда не служил в войсках правительства. Я не люблю правительства.

– Ты, я вижу, парень, знаешь меня, – сказал Фигерой смягчившимся голосом. – Но я уже не министр экономики. Подлый интриган майор Шурудан, которого мы все – и ты, надеюсь, тоже – дружно ненавидим, возмутительно и незаконно выставил меня из правительства. За это он поплатится своей головой. Беру тебя, парень, к себе. Господин Охлопян, выдайте ему запасной импульсатор. Ты умеешь пользоваться оружием? Отлично. Полетишь в моем стреломобиле, будешь охранять меня от нападения в воздухе.

– Я бы все-таки поставил тебя к стенке, парень, – с сожалением сказал Франциск Охлопян, вручая Конраду импульсатор. – Тебе не кажется, что так было бы надёжней?

– Нет, не кажется, господин Охлопян! – отрезал Конрад и на всякий случай поспешно отдалился от человека, которого называли правой рукой вождя мятежников.

В мутном багровом воздухе показались светящиеся точки. К маленькой группке Фигероя прибывало подкрепление – три летающих монаха. Впереди мощно махал крыльями широкоплечий верзила с такими яркими фонариками на плечах, что их можно было разглядеть и за километр. И крылья у него выделялись: из пяти, а не из трех пластмассовых дисков каждое, да и диски покрупней. Два других летающих монаха были щупленькие, узкоплечие, со слабенькими светящимися погонами, с трехдисковыми маломощными крылышками.

– Что случилось, почтённый Антон Пустероде? – спросил Фигерой крылатого верзилу. – Почему ты мчишься, будто за тобой гонится проклятый Шурудан?

– Я спешил доложить, что Шурудан неподалёку и что его можно взять голыми руками, господин Фигерой. Отряд, им возглавляемый, взимает в данную минуту пятидесятку на соседнем хуторке. Солдаты так увлеклись грабежом, который они называют получением законных налогов, что их можно всех проимпульсировать, прежде чем они схватятся за оружие.

– Отлично. Сейчас мы нападём на них. Господин Франциск Охлопян, лети за нашим пешим отрядом и поведи его в хутор. Я полечу вперёд выбирать позицию для внезапного удара.

Взгляд Антона Пустероде упал на скромно стоящего в сторонке Конрада. Летающий монах безмерно удивился.

– Посторонний? И с оружием в руках? Тебя ещё не расстреляли, парень?

– Как видите, господин Пустероде, – хмуро ответил Конрад.

– Расстрел от тебя не уйдёт, – успокоил его летающий монах. – Как тебя зовут? Конрад Подольски? Никогда не слыхал такого малозначащего имени и такой невыразительной фамилии. Впрочем, в списках казнённых у меня хватает и других недостойных имён и возмутительных фамилий: ты будешь среди приличествующих тебе мертвецов.

– Надеюсь, что нет! – Конрад повернулся спиной к рыгочущему от удовольствия крылатому шпиону.

Марк Фигерой велел Конраду садиться рядом с собой. Второй стреломобиль и летающие монахи умчались. Конрад, как ему было приказано, бдительно всматривался в проплывающую внизу равнину. Впереди все было пусто и уныло. Позади, среди красноватых кустарников и невысоких рыжих холмов, двигался отряд мятежников, над ним стрекозою висел стреломобиль и реяли три летающих монаха. Марк Фигерой направил свою машину вниз и посадил на поляне, окружённой кустарником.

– Будем ждать прихода наших здесь, – сказал предводитель мятежников.

– Проклятая солдатня проклятого Шурудана уже недалеко. Гляди, чтобы с той стороны к нам кто-нибудь незаметно не подобрался. Не спрашивай кто, а сразу импульсируй, в той стороне наших нет.

– Лучше бы мне пролезть немного дальше, я бы охранял вас спереди, – предложил несмело Конрад.

Фигерой с подозрением посмотрел на него, подумал и разрешил. Конрад, крадучись, зашёл за холм и прислушался. В кустарнике стояла неживая тишина

– ни звука впереди, где, по донесению крылатого разведчика, злобствовали правительственные солдаты, ни шороха позади, откуда пробирался отряд мятежников. Конрад в унынии запросил Внутренний Голос – что делать? Внутренний Голос высказался нерешительно: «Жди, что ещё делать?» Ждать пришлось недолго. В кустах послышался шорох – мимо крался солдат правительства. Конрад осторожно попятился назад и доложил вождю мятежников:

– Господин Фигерой, в наше расположение проник солдат Шурудана.

– Далеко не уйдёт, с той стороны идут наши, – ответил Фигерой. – Главное, чтоб они не двинулись всей армией, пока мы неожиданно не напали на них, ибо неожиданность – залог удачи.

Прошло ещё несколько времени, и подошёл отряд Франциска Охлопяна. Охлопян вёл за ворот пойманного шпиона: жалкий коротышка солдат опасливо оглядывался – он знал, что его ожидает.

– Зачем ты пробрался в наше расположение? – строго спросил Марк Фигерой.

Шпион пробормотал, что его послал сам майор Шурудан – разведать, далеко ли мятежники. Солдат был из недотёп, которые со страху сразу во всем признаются и заранее с покорностью примиряются с горькой судьбой. Марк Фигерой поинтересовался, сколько солдат сейчас у майора Шурудана. Ответ шпиона Фигерою не понравился: отряд Шурудана был слишком велик, чтобы возникло хорошее настроение и можно было пожалеть пленника. Фигерой кивнул Конраду.

– Кончай его, парень, двумя хорошими импульсами накрест, а мы поглядим, как ты владеешь оружием.

Франциск Охлопян зловеще улыбнулся и наставил свой импульсатор на Конрада. Тотчас подоспел со своим оружием и летающий монах, – эта крылатая бестия, по всему, от души жаждала прошить Конрада резонансным лучом.

– Прости, друг! – тихо сказал Конрад застывшему от горя пленнику и нажал кнопку пуска.

– Теперь ты наш, – удовлетворительно высказался Марк Фигерой. – Выброси в кусты эту падаль и отдохни, мы скоро выступаем.

Конрад повалился на грунт. Горе душило его, но не было сил – да и страшно на виду мятежников – вылить горе слезами. Неподалёку лежал уничтоженный им человек – он будет отныне вечным укором совести. Конрад заговорил со своим Внутренним Голосом. «Я шёл добывать славу, независимость и богатство, – горько упрекнул он Внутренний Голос, – и ты посоветовал мне пойти по средней дороге, и я пошёл, а куда пришёл?» – «Ещё не все потеряно, ещё будет удача и слава, – без уверенности в голосе пообещал Внутренний Голос. – Ты можешь бежать: смотри, все повалились на землю, даже глаза закрыли, набираясь сил перед боем. Беги, и тебя ждёт успех!»

Конрад сорвался с места и ринулся в кусты. Кто-то закричал, один мятежник погнался за беглецом. Конрад бежал изо всей мочи, но преследователь настигал. Это был рослый воин, он кричал, что импульсирует Конрада на бегу, если тот не остановится. Конрад не останавливался, лишь спину сводило от страха, что вот-вот в неё вопьётся убийственный луч.

Внезапно из кустов раздался повелительный возглас:

– Стойте оба! Немедленно остановитесь!

Обоих – Конрада и преследователя – окружила толпа солдат. Впереди бронированной башней возвышался сам грозный глава правительства майор Фердинанд Шурудан.

– Ты куда бежал? – спросил Конрада Шурудан. – А ты зачем гнался за ним? – обратился он тут же к преследователю.

– Я бежал от мятежников, потому что они захватили меня насильно. Я не воин, я простой крестьянин, – ответил Конрад.

– Я бежал за ним, потому что он бежал от нас, замыслив измену нашему вождю Марку Фигерою, – честно признался мятежник.

– Один из вас враг, другой может стать другом, – постановил майор Шурудан. – Ты, парень, – сказал майор Конраду, – должен доказать, что тебе можно доверять. Импульсируй нашего врага, который едва не догнал и не импульсировал тебя самого.

Вокруг Конрада выстроились солдаты и направили на него оружие. Куда он ни поворачивался, на него глядели смертоносные дула. Никто не думал расправляться с мятежником, но Конрада, сделай он неверное движение, немедленно прошьют десяток лучей. Конрад нажал на спуск, пленник зашатался и повалился на грунт.

– Мятежники! – крикнул из кустов дозорный, и на поляну, где совершался допрос и расправа, вырвался отряд Фигероя. Майор Шурудан скомандовал отступление, и солдаты, отбиваясь лучами, в полном порядке отошли в глубь кустарника. Конрада глава правительства держал около себя. Охрана командующего страховала Шурудана позади и с боков. Вскоре показалась группа строений. Солдаты ввалились в дом и сараи. Майор Шурудан торжественно возгласил:

– Нас надёжно защищают стены, а если мятежники сунутся на приступ, мы переимпульсируем всех как куропаток.

Марк Фигерой не хуже Шурудана понимал, что положение правительственных войск лучше, чем положение мятежников. Для поддержания духа мятежники из кустов исполосовали лучами стены дома и сараев, но на мёртвый камень резонансные импульсы не действовали. Потом все вдруг затихло и в воздух взмыл с белым флагом в руках летающий монах Антон Пустероде.

– Переговоры! Переговоры! – трубно гремел Антон Пустероде. – Переговоры! Не импульсируйте!

Он сделал два круга над убежищем майора Шурудана, плавно опустился, сложил крылья, притушил светящиеся погоны и ловко юркнул в домик. Переговоры начались с дикого ора, его все слышали сквозь стену: майор Шурудан зло грохотал, Антон Пустероде зычно ревел, потом голоса стали тише, потом и вовсе смолкли. На поляну вышли майор Шурудан с летающим монахом, и Антон Пустероде во всю мощь голоса залился:

– Вечный мир! Вечный мир! Великий майор Шурудан, глава правительства и главнокомандующий, жаждет братски прижать к сердцу своего лучшего друга и любимого министра великого Марка Фигероя. Вечный мир! Вечный мир!

Из дома и сараев выскакивали солдаты, из кустов выбегали давешние мятежники, а теперь верные слуги правительства. Все радостно орали: «Вечный мир! Вечный мир!» Майор Шурудан трижды торжественно облобызался с Марком Фигероем. В честь примирения недавние враги радостно проимпульсировали багровое небо резонансными лучами. Взгляд Марка Фигероя упал на Конрада, тоже выбежавшего из дома, но из осторожности не совавшегося вперёд.

– Это ты, негодяй! – гневно воскликнул Марк Фигерой. – Знаешь, мой друг, этот мерзавец пристал к нам и объявил себя мятежником, – сообщил Фигерой Шурудану.

– Нет, он пристал к нам и объявил себя слугой правительства, – возразил майор Шурудан.

– Чтобы доказать, что он предан мятежу, он собственноручно умертвил твоего разведчика, дорогой майор.

– Чтобы доказать верность правительству, он собственноручно казнил одного из твоих людей, дорогой Фигерой.

– Ах, предатель! – воскликнули они оба одинаковыми голосами, и Марк Фигерой обратился к майору Шурудану:

– В закрепление нашей дружбы, прошу тебя, дорогой майор, выдать мне этого негодяя, чтобы я мог его здесь публично казнить.

– Нет, это я прошу тебя в ознаменование нашего вечного мира предоставить мне этого двойного изменника на публичную казнь, – ответил майор Шурудан.

– В таком случае – казним его совместно, ибо он предал каждого из нас.

Конрада поставили в центре полянки перед домом, солдаты Шурудана встали справа, воины Фигероя зашли слева. Антон Пустероде сверкал плечевыми фонариками и победно ревел, рея над обречённым Конрадом. Внутренний Голос отчаянно завопил: «Беги, беги, пока жив, не то, говорю тебе, точно казнят!» И Конрад ринулся в кустарник, опрокинув на землю Марка Фигероя и так тяпнув ногой Шурудана, что тот взвыл. Солдаты сперва растерянно попрыгали и потолкались, потом пустились преследовать беглеца. Но Конрад спасал собственную жизнь, а преследователи ничего не спасали и потому не усердствовали. Они вскоре отстали так далеко, что и голосов уже не было слышно. Конрад, однако, бежал со все той же отчаянной торопливостью и не остановился, пока не выскочил на затерянную в кустарнике новую полянку.

Здесь, измученный, он свалился у домика, стоявшего на краю полянки. На скамейке сидел жилистый старик и молча глядел на Конрада. В неистовстве бега Конрад примчался к собственному дому, откуда ещё сегодняшней ночью с таким облегчением удрал на широкую волю – отец с хмурым любопытством ожидал, как поведёт себя Конрад дальше.

– Я воротился, как видишь, – пролепетал Конрад и сделал немалое усилие, чтобы встать на ноги.

– Я знал, что ты воротишься, Конрад, – сказал отец. – Я всегда верил, что ты не вовсе потерял совесть, хотя к этому шло. Расскажи теперь, что тебе пришлось пережить за этот день. Судя по тому, как ты рвался сквозь кусты, выход в другую жизнь не принёс тебе радости.

Отец ещё не кончил, а Конрад сразу вспомнил, что испытал на трех избранных дорогах. Все восстановилось в памяти с такой яркостью, словно было только что пережито, и уже не казалось трижды одолевавшим его сном, а было как бы трижды повторенной явью. Отец слушал и кивал, потом сказал:

– Не уверен, что реально было, как ты рассказываешь, но что должно было быть именно так, убеждён. Ибо в тебе бог смешан с чёртом, и ты равно годен и на зло, и на добро, и на подвиг, и на позор. И не ты командуешь обстоятельствами, а они – тобой, хоть тебе и воображается по-иному. А как ты поведёшь себя, зависит не так от тебя, как от обстановки, ибо каждая найдёт в тебе, что ей нужно. Сколько раз я колотил тебя, но так и не выколотил неопределённости из твоего характера. И ещё бы надо поотдубасить

– да бесполезно.

– Отец, ты же не будешь отрицать, что я не инертен, не безучастен, не равнодушен…

– И много других «не». Активен, активен, даже чересчур. На нашей проклятой планете это чаще всего ведёт к катастрофе.

– У меня под рукой нет другой планеты, отец.

Отец долго вглядывался в Конрада – крепкий старик, как бы весь вырубленный из плотного узловатого дерева, с густой, как смола, кровью – не жиденькой водицей. Его жёсткую руку Конрад хорошо знал, его советами и наставлениями перенебрегал, слушал только свои Внутренние Голоса. Но сейчас Внутренние Голоса молчали, и Конрад был готов выслушать самый жестокий совет, был бы он только полезен.

– Есть такая планета, сын. Сто лет назад группа людей сбежала с Земли и скрылась вот на этой скудной, поганой Марите. Здесь мы постепенно вырождаемся, истребляем один другого в бесчисленных мятежах и кратковременных захватах власти. Возвращайся на Землю, сын. Уверен, там не обстоятельства командуют людьми, а люди обстоятельствами. Надо же, чтобы где-нибудь в мире было местечко, где не дорога выбирает тебя, а ты – свою жизненную дорогу. Иди там по главной, а не по боковой душевной склонности; по основной, а не по второстепенной способности. И ты будешь там стоить ровно столько, сколько реально стоишь. Не больше – но и не меньше.

– Слышал, слышал: Земля – прародина, утраченный рай, – сказал Конрад с досадой. – Но в знаменитой и затхлой пещере в ущелье Альдонсы все эти сто лет покоится повреждённый звездолёт. И нет надежды, что его восстановят для самостоятельного похода.

– Его уже восстановили, Конрад. Механик Бартоломей Хапи и его опытный помощник Кренстон закончили долгий ремонт космического корабля. И они тайно подготовили группу людей, мечтающих о прародине. Завтра они отлетают. Мне тоже предложили присоединиться, я отказался.

– Почему? Разве ты не мечтаешь о рае?

– Мечтаю, Конрад. Всегда мечтал. Но я слишком стар для такого полёта. Другое дело – ты. Ты сможешь ещё увидеть зеленую горячую Землю – уверен, уверен, что она именно такая!

– Мысль в этом есть, но я устал, отец. Сколько было событий сегодня на этих трех дорогах! Ты говоришь – отлетают завтра утром? В таком случае ночь я посплю, а на рассвете ты меня разбуди. Что я должен сказать твоему другу механику Бартоломею Хапи?

– Только то, что ты мой сын и что я послал тебя. Этого будет вполне достаточно для побега на Землю.

– Впервые ты убедил меня, отец. Цени мою покладистость. Теперь не буди меня до утренней Москиты.

Конрад направился к дому, но отец задержал его.

– Боюсь, у тебя не будет ночи для отдыха, Конрад. Прислушайся к шуму в кустах. Вон там, там…

Он показывал в сторону, откуда прибежал Конрад. Из кустов доносился треск далёких шагов, Конраду послышался даже трубный рёв Антон Пустероде.

– Это солдаты Шурудана и Фигероя! – воскликнул Конрад. – Они разыскивают меня. Что делать, отец?

– Отдай мне свой импульсатор и беги! На час я их задержу, а за это время ты пробежишь половину пути до пещеры Альдонса. Торопись, Конрад, твои враги приближаются.

Конрад опрометью кинулся к кустам. На краю зарослей он оглянулся. Отец торопливо сложил баррикаду из брёвен, залёг за ней, направил импульсатор на кусты. Конрад не видел лица отца, но не сомневался, что оно светится торжеством. В годы военной службы отец хорошо овладел импульсатором и собирался теперь действовать, как давно жаждала душа.