Текст книги "Дорога горы"

ГЛАВА 5

Дамесек, 760-й год от основания Рима, месяц тишрей

1

Караван-сарай, в котором остановилась орха, располагался у северной стены агоры, а его многочисленные айваны134134
  Айван – в Передней Азии сводчатое помещение, терраса или навес с одной открытой стеной, часто с приподнятым полом (лееваном) и колоннами, поддерживающими свод.


[Закрыть] выходили в большой прямоугольный двор. Агора при греческих правителях Сирии выполняла роль форума, но со временем превратилась в обычный городской рынок, где крестьяне и ремесленники продавали свой товар. Здесь же обосновались перекупщики грузов, доставляемых в Дамесек многочисленными караванами со всех концов света.

Рынок работал каждый день, поэтому вставать палестинцам приходилось рано – вместе с торговцами. Одни из них приходили сюда на рассвете, чтобы сразу занять свободные места. Другие жили здесь постоянно: спали рядом с товаром или арендовали помещения в караван-сарае. Еще до восхода по агоре проходил раб с зажженным масляным фонарем и небольшим тимпаном на веревке через плечо. Ритмично стуча в барабан, он бубнил давно заученные слова приветствия богам и обитателям базара.

С первыми лучами солнца площадь оживала. Птицы, запертые в сплетенных из веток тамариска клетках, просыпались, чтобы громко пожаловаться на свою участь. Самозабвенно кричали петухи, озабоченно кудахтали куры, противно орали павлины. Ослы громким ревом выражали недовольство тем, что хозяева нагружают их корзинами и кувшинами. Некоторые торговцы не могли поделить место. Схватив друг друга за грудки, они громко спорили – каждый доказывал свою правоту. Слуги богатых купцов сооружали навесы из жердей и ковров перед лавками, выносили столы и стулья для хозяев. Продавцы расставляли, раскладывали и развешивали свой товар, громко переговариваясь и обмениваясь шутками и новостями. А облезлые базарные дворняги дрались из-за свиной кишки, рыча и брызгая слюной от ярости. Грозное рычанье мгновенно сменялось на визг, стоило кому-нибудь из феллахов пустить в ход палку.

Бен-Цион сразу куда-то ушел, поручив погонщикам охранять имущество. Эзра остался дежурить первым, а Иешуа решил присмотреться к базарной жизни. С самого утра посетителей было мало, и юноша не спеша начал обходить агору.

С восточной стороны к площади примыкал храм Баала-Хаддада. Пройдя через дорический портик и расположенный за ним пронаос135135
  Пронаос – проходное помещение античного храма, расположенное перед главным залом и обычно украшенное колоннами.


[Закрыть], Иешуа оказался в просторном полутемном зале с высоким потолком и колоннадой вдоль стен. Солнце проникало в святилище через узкие окна под самой крышей, словно из озорства бросая легкомысленных зайчиков на огромную бронзовую статую «царя богов» и склонившихся перед ней в поклоне людей. В раструбах лучей плясала пыль столетий. Вдоль стен стояли амфоры-тимиатерионы, из которых тонкими струйками поднимался дым воскурений. Над ними находились фрески, а также рельеф с изображением сирийских богов и правителей, поклоняющихся Баалу-Хаддаду. Голову властелина войны и бури украшала корона, длинные волосы спадали до плеч, а широкая борода кольцами вилась на груди. В правой руке, занесенной для удара, грозный бог-громовержец держал утыканную шипами палицу, в левой сжимал пучок молний.

Рядом со статуей – окутанный дымом благовоний – стоял жертвенник на каменных бычьих головах. Перед ним на полу простерлись ниц обритые наголо жрецы в длинных белых туниках. Они неподвижно лежали в полной тишине, вытянувшись на холодном полу. Наконец, служители сели на колени и дружно запели молитву, воздевая руки к идолу. В дремотно-сонной утренней тишине храма голоса зазвучали гулко и неожиданно резко. Верховный жрец с высокой яйцеобразной тиарой на голове в сопровождении двух мальчиков, которые несли козленка, подошел к жертвеннику. Козленок жалобно блеял и вырывался, а дети с трудом удерживали его на руках. Жрец обхватил животное за голову и взмахом ножа перерезал ему горло. Громко декламируя священный текст, он положил бьющуюся в конвульсиях жертву на алтарь и попятился на место. Затем опустился на пол и запел, то склоняясь в поклоне, то взмахивая руками. Служители и участники утренней молитвы хором подхватили псалом.

Иешуа с невольным уважением смотрел на статую божества, отмечая высокое мастерство скульптора. Голова истукана скрывалась в тени. Монолитная фигура слегка наклонилась вперед, словно бог вот-вот сделает шаг и обрушит на входящих свое оружие. Юноше почудилось, что взгляд черных бездонных глаз статуи устремлен из темноты прямо на него. Казалось, что идол пытается проникнуть взором в самую душу палестинца. Иешуа вспомнил рассказ Абдастарта, и ему стало нехорошо. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, он отвернулся и стал разглядывать фрески. Вот Баал изображен в образе свирепого быка, у которого из ноздрей идет пар. Вот он воин, с размаха втыкающий в землю копье-молнию. А вот он побеждает семиглавого дракона. На соседней фреске Баал сидит на облаке, размахивая палицей. И, наконец, рогатая богиня с солнечным диском над головой выводит его из преисподней.

Возле жертвенника началась странная суета. Служители вскочили со своих мест и бросились к главному жрецу, который снова стоял у алтаря. Тот поднял мертвого козленка над головой и окропил себя кровью, а затем швырнул животное обратно на стол. Схватив нож, он распорол жертве брюхо. Столпившиеся вокруг алтаря служители жадно тянули к столу руки. Жрец вырывал внутренности из тела козленка и бросал их жрецам, а те ловили скользкие от крови куски, запихивая еще теплую плоть в рот. Их лица и шеи были измазаны кровью, туники перепачканы алыми пятнами. В экстазе священники что-то бессвязно выкрикивали, закатывали глаза.

Один из жрецов обернулся. Заметив стоявшего палестинца, он замахал руками, давая понять, что нужно склониться в почтительном поклоне. С омерзением наблюдавший за происходящим Иешуа неловко поклонился, а затем быстро вышел из зала. По пути он задел нескольких адептов, которые всю церемонию пролежали на полу, бормоча молитвы. Но те не обратили на него никакого внимания.

Оказавшись на солнце, юноша сразу почувствовал себя лучше. Озноб, охвативший его в холодном темном зале кумирни, постепенно проходил. Иешуа постарался поскорее забыть неприятное зрелище и бодро отправился дальше вокруг площади.

К южной стене агоры примыкала крытая галерея, в которой размещались эргастерии – мастерские ремесленников. В одной мастерской гончар в кожаном фартуке руками месил глину. Помощник доставал из печи и расставлял на каменных плитах у входа обожженные горшки, блюда и кувшины. В другой, сидя на полу, мастер расписывал тонкой кисточкой фигурку идола. На стенах висели раскрашенные керамические и деревянные амулеты и ритуальные маски. Полки были уставлены мисками, ступками с пестиками, а также сосудами для благовоний. В третьей сапожник прикреплял кожаные ремешки к сандалиям с подошвой из пальмовой древесины. Он обложил себя обрезками кожи и заготовками для обуви. В углу кучей валялись дубленые козьи и бычьи шкуры. В соседней мастерской портной кроил по лекалу фартук. Подмастерье шил мешки из камышовой рогожи, ловко орудуя костяной иглой. На вбитых в стену крюках висели пестрые халаты, платки и шарфы, а вдоль стены лежали рулоны полотна.

Дальше располагались мастерские медника, шорника, столяра… До конца галереи Иешуа не дошел, потому что ему стало неудобно разглядывать товары и отвлекать мастеров от работы, раздражая их своим праздным видом.

Особенно юноше понравилась кинжальная лавка. Он стоял у дверного проема, не решаясь зайти внутрь, и рассматривал развешанное по стенам оружие. На одной стене висели изогнутые обоюдоострые персидские кинжалы с украшенными драгоценными камнями рукоятками и ножнами. Иешуа знал, что такое оружие эффективно при вспарывающем ударе. На другой – прямые иберийские ножи с широким у основания лезвием, которые римляне называют «паразониум». Рядом красиво изгибали лезвия изящные сабли-шамширы. Тускло поблескивали узорчатой дамасской сталью сирийские клинки с рукоятками из слоновой кости, рога и дерева. Сверкали украшенные бирюзой, рубинами и позолотой финикийские кинжалы, а также кривые аравийские джамбии без гарды. Возле них расположились критские ножи с навершием в виде полумесяца. Египетские кинжалы поражали изяществом: рукоять покрыта эмалью, навершие вырезано из горного хрусталя, а змеевидный обоюдоострый клинок защищен гардой в виде птичьих крыльев. Юноша с удивлением разглядывал длинные фригийские кинжалы с треугольным сечением клинка для пробивания кольчуги – таких он раньше не видел.

Одна вещь просто восхитила его – индийский нож с рукояткой в виде золотого завитка: весь в самоцветах, навершие украшено адамантом, а ножны сплошь покрыты золотым цветочным орнаментом. «Вот бы мне такой», – Иешуа был не в силах оторвать взгляд от оружия. Мечты юноши прервал торговец, который окликнул его, спросив, что ему надо. Иешуа спохватился и отошел в сторону, а хозяин проводил незнакомого парня хмурым взглядом.

С западной стороны агору украшали пропилеи136136
  Пропилеи – пропилон, элемент древнегреческой архитектуры, парадный проход в виде симметрично расположенных портиков, башен и колоннад.


[Закрыть] в виде портика с двумя высокими башнями по бокам, каждая со своим отдельным входом. В одной из башен располагался таблиниум – рабочее помещение смотрителей рынка. Все чиновники на агоре выполняли четко определенные обязанности. Агораномы следили за качеством товаров, соответствием веса и цены, разрешали мелкие споры между торговцами и покупателями и наказывали виновных – свободных людей штрафами, а рабов поркой. Метрономы отвечали за правильность мер и весов, которыми пользовались продавцы. Астиномы следили за порядком и чистотой в торговых рядах. Ситофилаки контролировали цены на хлеб и следили, чтобы приезжие купцы не занижали цены, а местные не завышали. На первом этаже находились хранилище гирь, а также маленькая кумирня, в которой любой мог поставить статуэтку бога своей страны, чтобы воскурить ему фимиам.

В другой башне находилась канцелярия публикана и хриматистерий, архив, в котором хранились записи об уплате налогов и пошлин. Мытари с утра до вечера шныряли по торговым местам города, все замечали, всех помнили. Они собирали налог на ремесло, на ввезенный товар, на торговое место, на чашу весов, на право продажи соли… Не забывали и про «добровольные взносы» на венок императору и снабжение проходящих войск. Недоимщиков пороли и сажали в яму, а имущество отбирали.

Торговля на базаре уже шла вовсю. Эль-Элион! Чего здесь только нет! Тускло отсвечивают белые алебастровые кувшины с иберийским оливковым маслом, блестят расписанными охрой боками керамические амфоры с сирийским вином и палестинским гарумом. Высокие корзины наполнены до краев египетской пшеницей и ячменем.

От раскрытых рогозовых мешков с индийскими пряностями: черным перцем, кардамоном, корицей и шафраном исходит щекочущий ноздри запах. Белеет насыпанная горками ливийская и палестинская соль. На крытых дорогими коврами прилавках ювелиров всеми цветами радуги искрятся самоцветы из страны Инда, которую греки называют «Индос», а иранцы «Хинду». Блестят золотые и серебряные украшения из Анатолии, сирийские бронзовые зеркала. Пурпурные финикийские ткани соседствуют с тончайшей милетской шерстью, льняным египетским и сирийским полотном, а также воздушным шелком из Серики. Ряды стеклянной цидонской посуды сменяются рядами изделий из берберийской слоновой кости и сложенных в стопки леопардовых шкур из Пунта.

У прилавков с выставленными средствами для ухода за кожей, как всегда, толпятся женщины, оживленно обсуждая способы их применения. Одни перебирают стеклянные финикийские сосуды с порошками из малахита и бирюзы для подводки глаз. Другие палочками берут из газельих рогов тушь для ресниц, состоящую из смеси стибиума137137
  Стибиум – сурьма, хрупкий блестящий металл серебристого цвета.


[Закрыть], серы, пережженной миндальной скорлупы и овечьего жира. Третьи открывают шкатулки из ароматного санталового дерева, чтобы нанести на кисти рук мазки черным углем и красным фукусом138138
  Фукус – разновидность морской водоросли, содержащая много полезных веществ.


[Закрыть]. Четвертые проверяют качество воска и пемзы.

Вглубь рынка уходят ряды со страусовыми яйцами и перьями из Эдома, парфянскими коврами, ликийской обувью, лакированными ханьскими шкатулками…

Фруктовые ряды ломятся от сирийских лимонов, яблок и слив. На прилавках высятся конусы из парфянских гранатов и вавилонских манго. На плитах стоят наполненные доверху корзины с палестинскими зелеными оливками и черными маслинами. Особенно много фиников. Крупные и сочные плоды темно-коричневого цвета из Мавретании, твердые и удлиненные финики цвета светлого меда из Нумидии. Рядом сухие на вид, но нежные внутри плоды из Вавилонии, очень сладкие округлой формы и золотистого цвета аравийские финики, длиной с палец и темные как падевый мед сахарные финики из Египта.

Корзины с плодами Авраамова дерева спрятаны под прилавками. Их особо не предлагают – так, если кто спросит. Вкус у них странный – не то яблоко, не то финик.

Отдельно возвышаются конусы крупных и спелых, расточающих медовый аромат персидских дынь, маленьких, со вкусом спелой груши вавилонских дынь, хрустящих на зубах овальных дынь с ароматом ванили из Хорасмии. Виднеются холмики крупных спелых египетских и сирийских арбузов с желтыми пятнами на боках. Продавцы во все горло нахваливают товар, навязчиво поднося залитые арбузным и дынным соком руки с зажатыми в них ломтями к лицам проходящих мимо покупателей. Здесь же лежат нарезанные тонкими ломтиками сушеные эсфаханские, бухарские и хорасмийские дыни.

В соседних рядах широкий выбор переработанных фиников: сахар, финиковый мед, брага, а также кисели, компоты и пальмовый сок. В тени навесов стоят миски с финиками, фаршированными коровьим маслом, миндалем и сливочным кремом. Назойливые мухи мечутся под навесом от блюда к блюду, жадно налетая на сладости, но мгновенно срываются с места, заметив колебание занесенной над ними пальмовой ветви. Только медлительные осы забывают обо всем на свете, учуяв сахар: жадно облепляют миски со сластями и гибнут под меткими ударами продавцов. Прилавки завалены их съежившимися желто-черными тельцами.

В овощных рядах прямо на мостовой возвышаются горы белокочанной капусты и красной моркови. По соседству с ними навалены кучи фиолетовой свеклы, груды зеленой редьки и брюквы. На длинных столах лежат охапки сельдерея, петрушки, укропа и салата. Рядом стоят корзины с пастернаком, шпинатом, репчатым луком, артишоками и огуречной травой. Продавец громко хвастается, что сегодня у него особенный лук – самый лучший, из палестинского Ашкелона. На циновках разложены связки спаржи, ревеня и кервеля. Нут, бобы, кориандр и анис обычно хранятся в плотно закрытых мешках, чтобы не привлекать птиц. Сейчас мешки развязаны, раскрыты, и покупатели запускают в них пальцы, оценивая качество товара на ощупь. Горками лежат красно-коричневые и белые бугристые шары трюфелей, привезенных из пустыни ишмаэльтянами.

Из рук в руки переходят золотые римские ауреусы и серебряные денарии, а еще сирийские драхмы, цорские шекели и более мелкая медная монета. Покупатели спорят с продавцами, торгуются, иногда ругаются, но всегда приходят к взаимному согласию. Если у клиента возникает подозрение, что продавец жульничает, используя легкие гири, он зовет метронома, который за небольшую плату перевешивает товар.

Наконец, Иешуа устал от бесцельного хождения по базару, от его шума и суеты. Разнообразие товаров ошеломляло – такого изобилия нет даже на рынке Иерушалаима. Обойдя мясной и хлебный ряды, юноша почувствовал голод. Купив за два асса круглую пшеничную буханку и горсть винных ягод139139
  Винные ягоды – инжир, смоквы, плоды фигового дерева.


[Закрыть], он подкрепился, а затем отправился в караван-сарай, чтобы сменить Эзру и заняться починкой обуви.

2

Главный агораном городского рынка спускался по крутой башенной лестнице, держа перед собой фонарь. Другой рукой он подтягивал край гиматия, а ноги осторожно ставил на ступени, еще влажные после уборки. Агораном любил чистоту и порядок. Он любил свежесть каменного пола, протертого мокрой рогожей, запах воздуха с капельками воды, только что разбрызганной метелками из тонкой верблюжьей шерсти, ощущение новизны мира при входе в вычищенное и вымытое помещение. И очень не любил грязь, ленивых слуг и лживых гетер. Он знал, что астиномы душу вынут из рабов, пока те моют уличные плиты и убирают мусор. А дурь выбьют палками. Нерадивого раба могут запороть до смерти или продать на солеварню. Поэтому на рынке всегда нехватка рабов. Но зато царит чистота.

А в рыночном лупанарии140140
  Лупанарий – публичный дом.


[Закрыть] не хватает гетер. Это объяснялось возросшим количеством клиентов и новым законом, который разрешил гетерам выходить замуж.

С тех пор, как в Сирии появились римские легионы, многие девушки сменили беспечную и сытую жизнь в лупанарии на свободную, но полную опасностей и лишений обозную жизнь солдатских жен. Слава богам! Положение спасали добровольцы из храмов Баала-Хаддада и Астарты. Жрецы разрешали им служить в притонах с условием, что половина дохода будет поступать в святилища.

Размышляя о текущих делах, магистрат перешел на противоположную сторону площади, к лупанарию – зданию с высоким порталом без фасадных окон. Эпистелион141141
  Эпистелион – архитрав, перекладина над столбами, дверным косяком, оконным проемом.


[Закрыть] украшен нейтральным цветочным орнаментом – днем и не поймешь, что за дом такой. А ночью… Ночью дом преображается, как сейчас. Вынесли и поставили у входа два высоких ярко-красных греческих кратера с песком. В каждом из них по факелу для освещения входа. Из открытых дверей доносятся музыка и смех. У входа на складных деревянных стульях сидят ярко накрашенные гетеры, со скучающим видом разглядывая прохожих и перебирая длинные локоны распущенных волос. Полупрозрачные хитоны находятся в легком беспорядке: у одной лямка с брошью сползла на плечо, обнажив грудь, у другой подол как бы случайно задрался до середины бедра, а третья облокотилась на спинку стула, провокационно раздвинув колени – легкая ткань маняще облепляет живот и ноги.

Внутри здания агоранома встретил дородный охранник в кожаной безрукавке с толстой золотой цепью на шее. Поклонившись гостю, бугай пропустил его вперед. Магистрат прошел по полутемному коридору в просторный зал, заполненный девушками и клиентами, пересек его, а затем скрылся в одной из дальних комнат. По команде охранника две юные гетеры поднялись со своих мест и скользнули за чиновником.

Не успел агораном исчезнуть в глубине притона, как к порталу подошла девушка с копной огненно-рыжих волос в синем – под цвет глаз – пеплосе. Незнакомка сказала, что ей нужно поговорить с хозяйкой. Охранник окинул красотку циничным взглядом, развернулся и жестом пригласил ее следовать за ним. Низкорослой, плотного сложения сирийке с жирно намазанными сурьмой бровями рыжеволосая горячим шепотом сообщила, что жрецы позволили ей служить в лупанарии, чтобы погасить огонь, который горит у нее внутри. Богиня не простит ей праздности, а себе она оставлять ничего не будет – пусть плату поделят заведение и храм. «Жрица-харимту142142
  Харимту – кадишту, иштариту, жрицы богини Иштар, называемой также Астартой и Атаргатис, в том числе женщины благородного происхождения, которые в честь богини занимались храмовой проституцией.


[Закрыть], – подумала хозяйка. – Эти работают лучше всех».

Девушку осмотрел лекарь, после чего ее сразу вывели в клиентский зал. Здесь на широких деревянных скамьях сидели полуодетые гетеры в окружении мужчин. Новенькая быстро огляделась. На столах стоят кружки, пузатые кувшины с пивом и вином, лежат лепешки и виноград. В углу комнаты на полу, скрестив ноги, мальчик играет на свирели. Рядом с ним нарумяненная девочка в коротком хитоне, совсем еще ребенок, перебирает струны кифары. Перед глиняной печью, в которой жарко пылает огонь, медленно в такт музыке покачивается танцовщица. Ее наготу скрывает лишь легкая повязка из шифона вокруг бедер, а унизанные браслетами татуированные руки то взлетают вверх, то скользят вниз, повторяя изгибы тела. На щиколотках босых ног мелодично позванивают колокольчики, позвякивают браслеты.

В просторном зале царит атмосфера сладострастия и разнузданного веселья. Звучит женский смех, взвизги притворного испуга, грубые выкрики и хохот опьяневших гостей. А народу сколько! Греки, сирийцы, ишмаэльтяне… За одним из столов сидят несколько римских солдат. Панцири и пояса легионеры сняли, оставшись в одних коротких пунцовых туниках. Оружие по правилам заведения они оставили еще раньше в прихожей. Солдаты со счастливым видом таращатся на танцовщицу пьяными глазами.

За другим столом сидят бородатые финикийцы – в распахнутых рубахах, с гроздьями амулетов на бычьих шеях. Они закидывают в рот кружку за кружкой, не пьянея, но тупея от выпитого.

По залу парами прохаживаются девушки с большими серьгами в ушах, накрашенными синей и красной краской веками, браслетами на кистях и кулонами на шеях. К гостям подходят тонкие юноши с подведенными малахитом глазами и нежной кожей, жеманно просят угостить их напитками.

Из соседнего помещения доносится плеск, вырываются клубы горячего влажного воздуха – там находятся термы. В зал вваливаются замотанные в льняные простыни распаренные мужчины и рассаживаются за столами. Других под руки заводят обнаженные девушки, сноровисто увлекают в закрытые занавесками комнаты. Оттуда раздаются стоны, оханье и вскрики. Кого-то натужно рвет.

Рыжеволосая подсела к одиноко сидящему мужчине. Гость неторопливо откусывал от лепешки, запивая вином, и спокойно наблюдал за происходящим.

– Откуда ты? – спросила гетера.

– Какая тебе разница?

– Никакой. Просто хочу наладить с тобой контакт.

– Зачем?

Девушка пристально посмотрела в глаза незнакомцу, порывисто наклонилась и впилась в его рот с небольшим шрамом над верхней губой. Тот ответил ей страстным поцелуем. Затем грубо схватил за руку и потащил к занавешенным комнатам.

– Нет, не сюда, – порывисто бросила жрица. Теперь она сама повела клиента через коридор в помещение, удаленное от суеты и шума главного зала. Уверенно – словно бывала здесь раньше.

Усевшись на покрытый соломенным матом пристенок, гость скривился.

– В чем дело? – спросила она.

– Мне нужно расслабиться. Принеси воды.

Харимту молча вышла и вскоре вернулась с наполненной горячей жидкостью кружкой. Клиент достал кожаный мешочек, бросил в воду щепоть коричневого порошка. Выпив смесь, улегся на мат и схватил девушку за запястье.

– Никуда не уходи, ты мне понадобишься.

Вскоре его глаза закатились, а рука безвольно свесилась с ложа.

Выскользнув из комнаты, рыжеволосая вернулась в зал. Тот, кого она ждала, уже сидел за столом рядом с финикийцами. Человек со скуластым лицом и раскосыми глазами медленно потягивал из кружки ячменное пиво. Рядом с ним назревала ссора: финикийцы не поделили гетеру. Они смотрели друг на друга налившимися кровью глазами и каждый тянул девушку к себе. Гетере стало больно, она вскрикнула. Охранник куда-то вышел, поэтому девушка осталась без присмотра. Один из громил задел анатолийца плечом, не извинившись. Скуластый мгновенно среагировал, ударом локтя в голову свалив буяна со скамьи. Товарищ финикийца вскочил и мощно, но пьяно размахнулся, рассчитывая кулаком свернуть обидчику челюсть. Тот ловко увернулся, а затем как пружина рванулся вперед, вдребезги разбив кружку о голову громилы.

Драка затихла так же быстро, как и началась. Легионеры утихомирили финикийцев, заломив им руки за спину и прижав головами к столам. Когда скандалисты успокоились, им принесли еще пива. Вскоре они в обнимку с солдатами горланили песни.

Рыжеволосая несколько раз прошла мимо анатолийца, слегка задевая его бедром и игриво улыбаясь. Наконец, он ответил ей заинтересованным взглядом. Гетера опустилась на скамью рядом с гостем. Медленно потянулась к нему, нежно обхватила губами мочку уха. Мужчина закрыл глаза, глубоко вздохнув. Тогда девушка отстранилась. Взяв его за руку, она грациозным движением головы предложила пойти с ней. Оба встали, чтобы направиться в дальний конец зала.

В комнате гетера расстегнула фибулу на плече, и ее хитон мягко соскользнул на пол. Она слегка надавила мужчине на грудь, а тот снял с себя кожаный пояс и послушно лег на широкое ложе. Тяжелая ткань портьеры заглушала звуки из зала. Откинувшись на подушку, анатолиец долго смотрел в ярко-синие глаза девушки, пропуская ее огненно-красные локоны сквозь пальцы. Затем положил руки на спину гетеры и медленно прошелся грубыми ладонями по ее шелковистой коже, тонкой талии, ритмично качающимся бедрам. Любуясь наслаждением на ее лице …

Когда они закончили, девушка выскользнула из комнаты, но вскоре вернулась с двумя бокалами. Она поставила кубки на пол, легла рядом с анатолийцем и прижалась к нему, закинув ногу на бедро. Пальцами ласково перебирая жесткие курчавые волосы на его груди.

– У меня давно не было настоящего любовника.

Гость усмехнулся.

– Мало клиентов?

– Нет, хватает, но все такие грубые и неумелые. Я – жрица и не привыкла к плохому обращению. Если бы не данный Астарте обет, я здесь ни за что бы не осталась. Но богиня ждет моей покорности, поэтому я должна терпеть ради нее. А ты такой нежный, сильный…

Гетера потерлась щекой о грудь анатолийца, вдыхая запах его тела.

– Куда ты направляешься? – проворковала она.

– В Селевкию-на-Тигре.

– Ты выполнишь мою просьбу? – спросила девушка, приподняв голову и невинно глядя мужчине в глаза. Ее рука медленно двигалась по животу гостя вниз. Анатолиец от наслаждения прикрыл веки.

– Какую?

– Завтра в Тадмор отправляется караван из Палестины. С ним идет погонщик – молодой иудей. Этот грубиян безобразно вел себя: обзывал Астарту грязными словами, меня ударил… За это он достоин смерти, но я слабая женщина и не могу постоять за честь богини. Ты убьешь его! Я знаю – ты можешь, ты многих убил, тебе это ничего не стоит.

Анатолиец нахмурился – на его глазах гетера преобразилась. Вместо ласковой сладострастницы теперь рядом с ним лежала гарпия с горящим взглядом. Девушка взяла себя в руки, огонь в ее глазах погас, и она снова замурлыкала нежности, прижимаясь к мужчине всем телом.

– Нет, – коротко бросил он.

Затем добавил:

– Я не убиваю кого попало. Извини, если не оправдал твоих надежд.

Рукой отстранив девушку, гость сел на ложе.

– Подожди, – пролепетала она. – Выпей со мной вина в знак примирения. Я не права. Забудь все, что я тут наговорила.

Гетера протянула анатолийцу бокал. Тот нехотя выпил и опять откинулся на ложе. Он начал что-то говорить, но его речь стала невнятной, глаза закрылись, а голова безвольно упала на бок. Рыжеволосая быстро поднялась, накинула хитон, и, схватив кожаный пояс, выскочила из комнаты. В пьяном угаре оргии никому до нее не было дела. Пробежав на цыпочках по коридору, гетера юркнула в комнату, где лежал незнакомец со шрамом. Тот уже начал приходить в себя и с удивлением осматривался, пытаясь понять, где он. Увидев девушку, клиент зарычал:

– Я сказал – не уходить!

– Я никуда и не уходила, просто выскочила по нужде. А это мой подарок тебе, чтобы ты не сердился.

Она протянула мужчине пояс анатолийца.

– Что это?

– Пояс человека, которого ты ищешь. В нем письмо. Он сейчас тоже здесь, но ты не сможешь заколоть его у всех на виду. Его убьют парфяне. И еще… В обмен на пояс мне нужна жизнь другого человека – палестинца Иешуа. Из каравана Бен-Циона. Я знаю, что вам по пути. Сделаешь?

– Сделаю, если на то будет воля богов, – отрезал гость, грубо вырвав пояс у девушки. Та даже не обиделась – словно знала, с кем имеет дело. Она мстительно улыбнулась и помогла клиенту встать со скамьи. Дижман вышел из притона, постоял, соображая, куда идти, а затем пошатывающейся походкой направился к караван-сараю.

3

Утром Бен-Цион снова собрался в караванный лагерь у Аваны. Он ходил туда каждый день в надежде встретить компаньона. Только что прибывший финикийский купец рассказал караванщику, что видел, как в цорской гавани разгружается торговый корабль из Александрии. Шел третий день пребывания орхи в Дамесеке, и Бен-Цион рассчитывал, что египтянин вскоре появится. Иешуа из любопытства увязался за ним.

Вдоль реки тянулась галерея крытых соломой каменных амбаров. На утрамбованной площадке перед складами ежедневно толпились торговцы. Негоцианты продавали привезенные издалека товары местным перекупщикам или караванщикам, для которых, как и для Бен-Циона, Дамесек – лишь промежуточный пункт на длинном пути. Здесь же они избавлялись от уставших и отощавших за долгое путешествие вьючных животных, покупали свежих. Еду и питье купцам, если требовалось, доставляли из города за плату, а воду для скота они набирали прямо из реки.

На выгульном дворе за жердяной изгородью протяжно мычали волы, жалостливо блеяли козы и овцы. В отдельных загонах содержались верблюды, мулы и ослы. Оттуда время от времени доносились протяжные хриплые крики животных. Вдоль ограды с лаем носились пастушьи собаки.

Ворота одного из амбаров стояли настежь, и Иешуа с интересом заглянул внутрь. Такого он на рынке не видел! Прямо на полу навалены мешки с пшеницей, ячменем, сорго и бобами, обвязанные бечевой брикеты шерсти, связки изогнутых слоновьих бивней. За ними высятся ряды сложенных друг на друга железных колец из Мицраима, груды медных слитков из Эдома и кучи оловяных чушек с далеких Оловяных островов, что в Атлантическом море. На стеллажах вдоль стен аккуратно разложены рулоны ткани, а также мотки пряжи – шелковой, льняной, хлопковой, шерстяной, конопляной и бамбуковой. Отдельно стоят корзины с финиками и маслинами, кувшины с оливковым маслом, топленым маслом гхи, гарумом и вином.

А вот благовония: мешки с олибанумом и опопонаксом из Африки, аравийской миррой, индийским нардом и сирийским стираксом. Рядом стоят сосуды с камфорным маслом из Серики, индийским санталовым маслом и палестинским опобальзамом. Ларцы с драгоценным оперкулумом143143
  Олибанум, опопонакс, мирра, нард, стиракса, опобальзам – пахучие вещества в виде ароматных древесных смол, а также эфирных масел, получаемых из этих смол способом дистилляции. Благовония использовались в новозаветное время в качестве воскурений, для производства парфюмерных изделий и в медицинских целях. Деревья, выделяющие ароматные смолы, произрастают в основном в Африке, Индии и на Аравийском полуострове. Оперкулум – ароматный порошок из крышечек, закрывающих устье раковин некоторых моллюсков.


[Закрыть] из Мицраима заботливо обернуты рогожей.

Иешуа знал, что часть товара, например, опобальзам, привезли контрабандой, так как его продажа является исключительно монополией римского фиска. Купцы, доставившие благовоние в Дамесек, рисковали по дороге потерять и товар, и деньги, а то и огрести римских плетей. Но опытные караванщики, такие, как Бен-Цион, умеют договариваться с жадными людьми публиканов.

В тени навесов сидели упитанные ростовщики – ссужали купцам деньги с накруткой. За спиной каждого со скучающим видом стоял здоровенный раб, а то и два, обмахивая хозяина опахалом из страусовых перьев или пальмовых листьев. У ног рабов лежали увесистые дубины – так, на всякий случай.

Иешуа следовал за караванщиком сквозь толпу купцов. Одни со знанием дела обсуждали товары. Другие оживленно жестикулировали, рассказывая компаньону о трудностях перехода. Третьи с важным видом выслушивали собеседника, заложив руки за спину или засунув унизанные перстнями толстые пальцы за туго обтягивающий живот пояс. Время от времени раздавались резкие выкрики, и торговцы ударялись ладонями – заключали сделку. Рядом с амбарами за складными столиками сидели писцы. По желанию заказчика и в соответствии с его достатком они на деревянных дощечках, кусках пергамента, листах папируса, а то и на глиняных остраконах составляли договоры, выписывали подорожные и ставили печати фактории.