Текст книги "Двуллер-3. Ацетоновые детки"

Глава 9

– Тема нашего «круглого стола» «Малолетние преступники, их права и обязанности»… – сказала дородная женщина в красной блузке и с брошью в виде какого-то цветка на груди. У женщины был еще и шиньон – такого Петрушкин не видел с восьмидесятых годов, в которых, как он понял, эта дама и застряла. – на нашем «круглом столе» присутствуют представители пенитенциарной системы, духовенства, психологи, правозащитники. Думаю, получится всесторонний плодотворный разговор.

Петрушкин сам не очень понимал, зачем пришел на это мероприятие. Ему сказали – о подростковой преступности, и он решил – надо идти. В последнее время ему хотелось кричать на площадях – опомнитесь, люди! Наше будущее убивает нас! Он понимал, что с такими криками недалеко и до психушки, но как еще можно было предостеречь людей от опасности, затаившейся в детях? Петрушкин хотел было написать об этом материал, но редактор, обычно принимавший петрушкинские идеи с лету, тут как-то замялся. «думает, я из-за своей беды теперь все вижу через кровавые очки… – понял Петрушкин. – Ну да, тем, с кем такой беды не было, все кажется – пустяки. Каждый день в газетах читаем про то, как дети убивают, а нам все кажется – пустяки».

Когда его позвали сюда, Петрушкин обрадовался «круглому столу» – вот где поговорить! Тем более, позвали не как журналиста – позвали как человека, которому досталось от малолетней преступности так, что круче некуда. Петрушкин набросал тезисы – чтобы от волнения ничего не забыть и не сбиться. Ему сказали, что дадут время. Пока же он решил послушать, о чем будет разговор.

– Известно, что во время революций, войн и социальных катаклизмов более всего страдают самые незащищенные социальные слои населения: старики и дети. Те, кого называют наше будущее, сегодня все чаще оказываются за решеткой, приобретая статус малолетнего преступника… – читала с листка женщина в красном. – Мотивами все чаще оказываются корысть или хулиганские побуждения. Возрастает агрессивность и криминальное разнообразие в действиях преступных групп с участием девушек. Кражам, разбойным нападениям и мелким хулиганствам нет числа.

«Все так… – подумал Петрушкин. – ну и?..»

Однако поворот в беседе оказался неожиданным.

– Если несовершеннолетний совершил какое-либо преступление, то наша цель убедить его в том, чтобы он осознал свою вину, раскаялся, принес извинения потерпевшей стороне… – заговорил солидный мужчина в темном костюме, как понял Петрушкин, какой-то адвокат. – Существует целый ряд теорий, и они во многом реализованы на Западе, например, в США существует теория так называемого «Примирительного правосудия», которая ограничивается раскаянием. Порой бывает, что самые тяжкие преступления решаются в порядке достижения договоренности с потерпевшей стороной. Это достаточно дерзкая теория, но она основана на результатах исследований психологов, педагогов, юристов, которые думают о будущем, о том, что важно человека не упрятать за решетку, не изолировать от общества, а все-таки вернуть в это общество и сделать полноценным человеком.

«Твою мать! – подумал Петрушкин. Вообще-то он не матерился, но тут вдруг понял, что никаких других мыслей по поводу услышанного у него нет. – вернуть в общество?! Кого! Зверушку эту? Тебе бы в квартиру его вернуть – посмотрю я на тебя»…

– Своеобразный подход к этой проблеме исповедует ООН, которая еще в 1985 году приняла так называемые «Пекинские правила»… – опять заговорила дама в красном. – Согласно этим нормам право несовершеннолетнего преступника на конфиденциальность должно уважаться на всех этапах следствия. Кроме того, подобные уголовные дела должны рассматриваться на закрытых судебных заседаниях, без присутствия журналистов и последующей информации в СМИ, указывающей на личность несовершеннолетнего правонарушителя. Детского раскаяния, например: «Я больше не буду» – иногда достаточно для прекращения уголовного дела.

«То есть, не надо было писать, что это Кулик, и судить его надо было тихо, по-семейному… – закипал Петрушкин, чувствуя, как начинает ныть сердце. – А если бы он сказал „Я больше не буду“, следовало бы умилиться и его обнять. Сумасшедший дом…».

– Нами подготовлены памятки для родителей ребенка, которого обвиняют в преступлении… – сказала дама с короткой стрижкой, быстро стреляя по сторонам глазами. – Там на на основе рекомендаций правозащитных организаций имеются несколько практических советов.

«Это же сколько денег уходит на все эти программы? – подумал Петрушкин. – Это сколько денег уходит на весь этот гуманизм… Построили бы завод, чтобы Кулик мог там работать. Или дали бы его семье денег на дом, чтобы был у него просвет в жизни. Почему в нашей стране всегда вкладывают деньги в гипс и в инвалидные коляски – нет бы дорогу починить, чтобы никто на ней ноги не ломал»…

Петрушкин снова ушел в себя. Иногда он слышал обрывки фраз. Оказалось, так много было придумано поблажек для малолетних преступников, что Петрушкину даже удивительно сделалось – как же Кулика еще не выпустили из тюрьмы? Вот можно было хотя бы передать его «под присмотр» родителей или опекунов. Фраза «общество не заинтересовано в том, чтобы на всю жизнь загонять подростка за решетку» совершенно вышибла Петрушкина из колеи.

«Может, я ожесточился? – спросил он себя. – ну да, прежде я бы тоже сидел и кивал головой. А теперь жизнь проехалась по мне паровым катком, и я не представляю себе, как можно молоть такую чепуху. Надо чинить жизнь, а в России по-прежнему чинят тюрьму… все эти меры хороши, если подросток попал в тюрьму по глупости. А как он может попасть в тюрьму по глупости? Какой-нибудь привели бы пример. Нет, все примеры – убийства да изнасилования. Преступность вся – от озлобленности, а детская – тем более. Дети не могут себе объяснить, почему жизнь именно такова. Получается, что детская преступность – это такая форма революции? Может быть»…

Тут он услышал свою фамилию – оказалось, дама в красной блузке приглашает его выступить.

«Что же говорить?» – растерянно подумал Петрушкин.

– Я должен попросить у вас извинения, потому что я во многом не разделяю ни мыслей ваших, ни точек зрения… – начал Петрушкин и увидел, как кто-то из женщин понимающе закивал. – ну да, вы думаете – у него убили семью, какого понимания можно от него требовать? Так и есть. Но встаньте на мое место. В чем смысл вашего гуманзима? Есть такие учреждения – хосписы. Там человеку помогают достойно умереть: меняют простыни, памперсы, следят, чтобы от него не пахло. Ваша работа – тот же хоспис. Вы прихорашиваете смерть. Работаете, когда все уже случилось. Это тоже конечно нужно. Но главное – стараться, чтобы жизнь была лучше. Чтобы покататься на машине не было для 16-летнего парня мечтой настолько заветной и несбыточной, что он ради нее убить готов.

Тут у него перехватило горло. Но Петрушкин справился с этим.

– Вот о чем надо говорить. У людей должен быть просвет в жизни. У нас отлично совмещаются рапорты на тему «Жить стало лучше, жить стало веселее», и истории, которая произошла с моим сыном и его семьей. Но на самом деле – одно из двух. Либо и правда жить стало лучше, либо – везде Тимур Кулик с ружьем. И мы все знаем, что на самом деле везде Тимур Кулик с ружьем, за каждым деревом. И даже те, кому и правда стало лучше жить, отгораживаются от этих куликов двухметровыми заборами – а не отгородишься! Вот о чем надо было говорить. Что толку при раке легких лечить кашель? У нашей страны кровь горлом идет, а мы заверяем себя, что у нее цветущий вид!

Все молчали. Петрушкин грустно посмотрел по сторонам.

– Сначала ведь надо узнать – а почему они такие? Почему им свободы не жаль? Чего у них нет внутри? – с болью проговорил Петрушкин. – А я скажу. Души и совести у них нет. А если души и совести нет, то весь ваш гуманизм псу под хвост. Они выйдут на поруки и снова пойдут воровать и убивать. Один мой товарищ называет поколение, которые вы тут призываете спасать, никчёмышами. Ацетоновыми детками. Он считает, что эти дети больны. Ну так давайте выясним – больны ли? Почему мы об этом не говорим?

В зале повисла звенящая тишина. Петрушкин оглянулся – женщины как-то испуганно смотрели на него. Петрушкин извинился и пошел к выходу. Его никто не удерживал.

Глава 10

– И что там, в этой твоей новой школе? – спросила Лиана Дашу.

Лиана была дашиной подружкой последние два года. Сначала они учились в одном классе, в одной школе. Было время, когда Даша на Лиану не могла без удивления смотреть – Лиана одевалась как-то несуразно, чуть ли не в обноски, при том, что семья ее не бедствовала. Впрочем, в то время Даше было не до этой странно одетой девочки – у Даши тогда было много других подруг. Но потом как-то так вышло, что Даша со всеми в классе раздружилась. Однажды они разговорились с Лианой. Оказалось, родители Лианы живут как кошка с собакой «и мои…» – сказала себе Даша. Оказалось, ни отцу, ни матери нет до Лианы дела. «и моим…» – сказала себе Даша, хотя и понимала, что в этом есть некоторая натяжка. Родители Лианы откупались от дочери разными способами: мать возила ее в магазин и без вопросов покупала то, на что падал взгляд Лианы. Отец покупал какие-то нелепые подарки. «Привез мне куклу, будто мне пять лет… – рассказывала Даше Лиана. – Это не для меня подарки, это для них, это они себе говорят, что вот – заботятся обо мне»…

Даша подумала, что и ее родители такие же – только о себе, а о ней, Даше, вспоминают, лишь когда надо друг друга больнее уколоть. Мать тоже таскала Дашу по магазинам, покупая не больно-то нужные вещи, чтобы заявить потом отцу: «Тебе совсем нет дела до того, во что одета дочь!».

Даше казалось, что Лиана объяснила ей мир взрослых. Мир этот был нехорош, полон зависти и злобы. Лиана еще в те их тринадцать лет объяснила Даше, что взрослые всё врут, все притворяются – притворяются родители, притворяются учителя. Вот чего учителя такие ласковые, зовут на олимпиады? Да потому, что за победителей олимпиад им доплачивают! А для родителей дети – как мячик для теннисистов. «Я матери нужна только чтобы отцу на жалость давить…» – зло говорила Лиана Даше. «и я…» – замирая от этой страшной правды, говорила ей Даша.

Лиана не стремилась домой и так вышло, что скоро они не стремились домой вместе. При всем том они не пили, а мальчишек, которые появились около них после того, как в четырнадцать лет у девчонок округлились предназначенные для этого места, держали на расстоянии: Лиана в красках, последними, отвратительными словами, объяснила Даше, чего от них хотят пацаны, и теперь они вместе дразнили их то своими короткими юбками, то прозрачными блузками, а то показывая, что под юбками у них нет ничего – но дальше этого не заходило. Лиана сказала, что расставаться с девственностью надо так, чтобы было приятно это вспоминать. Даша была с этим согласна, но теперь они обе все не могли придумать, как бы это по-особому сделать.

За всеми этими заботами было, понятно, не до учебы. Плохие отметки Лиана, а потом вслед за ней и Даша, объясняли придирками учителей. Первое время Даша еще плакала, получив от родителей взбучку, говорила себе, что возьмется за учебу, но Лиана объяснила ей, что родителям на самом деле нет дела до ее, дашкиной, успеваемости. «Это они на тебе свое плохое настроение срывают… – усмехаясь, разъясняла Лиана. – У папаши, поди, неприятности на работе, да еще и мамаша твоя ему, поди, не дает. Вот их обоих спермотоксикоз и давит! Забей!». Даша поразилась тому, как все, оказывается, просто и про намерения взяться за учебу забыла.

Родители Даши знали про Лиану – первое время они привечали ее у себя в доме, все же подружка дочери. Потом они Лиане уже не радовались, да скоро Лиана и перестала приходить, а Даша приходила домой все позже. (Как бы ни были отец и мать Шпагины заняты собой, а родительский инстинкт действовал у обоих. Единственные разговоры, которые велись ими нормальными голосами, были о дочери. Шпагины удивлялись – вроде вот только что был ласковый ребенок, а нынче – грубит).

Перемены в Даше следовали не по дням, а по часам. Очень скоро она поняла, что родители стараются задевать ее как можно меньше, они уже боятся ей лишний раз что-то сказать. Даша обрадовалась этому – она решила, что, наконец, отвоевала себе свободу.

Одно время Даша лавировала между родителями: подластится к тому, потом к этому. То отец, то мать покупались на это, бравировали друг перед другом: мне-то удалось найти с ребенком общий язык, а ты на него никакого влияния не имеешь!

Так было до нынешней осени, нынче же все понеслось под откос. После первой четверти обнаружилось, что Даша просто не ходит в школу. Выяснилось это просто: Светлана как-то раз, проводив дочь в школу, ушла на работу, но уже по дороге вспомнила, что забыла нужные бумаги, и вернулась – каково же было ее удивление, когда она застала в квартире Дашу и Лиану, мирно гоняющих на кухне чаи!

Даша, правда, тут же начала говорить, что просто у них нет с утра уроков. Светлана покивала – «ага, ага» – но, оказалось, с работы позвонила в школу. Вечером дома был скандал, – Даша не была почти ни на одном уроке.

– Ты как учиться собираешься?! – кричала Светлана дочери, едва та появилась дома.

– А на фига мне эта долбаная учеба? Много ты зарабатываешь на своем образовании?! – кричала в ответ Даша. Отец молчал. Даша думала – вот и хорошо, но, оказалось, у отца был свой метод воспитания: когда Светлана и Даша изнемогли от крика, Игорь увел дочь на кухню, закрыл дверь, давая понять, что разговор будет взрослый. Было время, когда это действовало на Дашу. Но теперь она следила за действиями отца с усмешкой.

– Ты мне объясни, почему в школу не ходишь? – спросил Игорь.

– Папа, не начинай! – отмахнулась Даша.

– Стоп, это ты не начинай. Ты с начала года не ходишь в школу.

– А что там делать? – эдак удивленно спросила она. Отец, видела Даша, оторопел.

– Учиться! Учиться! – сказал он. – Ты в девятом классе, у тебя в этом году экзамены. И потом ты куда собираешься?

– Папа, из школы не выгонят – сейчас ведь не выгоняют? – ехидно сказала Даша. – Директору за мое исключение влетит по первое число. Сейчас вообще никого не выгоняют. И меня будут тащить как миленькие!

Отец смотрел на нее круглыми глазами.

– Ты у кого таких слов нахваталась? Где поднабралась?! Это откуда мысли такие? Почему тебя вообще обязан кто-то тащить?!

– Папа, ты гонишь! – отмахнулась Даша. Лиана советовала родителей, если будут наезжать, посылать подальше. Даша прежде никак не могла для этого собраться с духом, а тут все получалось как-то само собой. Плохо было только то, что отец сразу учуял, откуда дуют ветры дочкиных перемен.

– Ааааааа… – сказал он, внимательно глядя на Дашу. – Это тебе Лиана в уши насвистела. То-то я слышу слова, которых от своей доченьки и не ожидал услышать!..

Он молчал, уставившись на Дашу. Молчала и она – ждала, что скажет отец.

– Слушай… – начал он. – Лиана – твоя подруга. Но это не значит, что если у нее жизнь наперекосяк, так и тебе из девчачьей солидарности надо свою жизнь в унитаз спустить. Я тебя прошу… Я тебя очень-очень прошу – возьмись за учебу… Учеба – это ведь для тебя. Что будет у тебя в голове – так ты и будешь жить. Вот будет в голове фигня – будешь жить фигово. А будет в голове порядок – и в жизни все наладится.

– Чего ты меня гипнотизируешь? – насмешливо сказала Даша. – Не надо. Я не поддаюсь.

Отец дернулся.

– Вот ты говоришь: будет в голове порядок – и в жизни наладится. А что-то у вас с мамой не налаживается… – поддела его Даша. Отец нахмурился. Даша поняла, что сейчас будет еще порция педагогики.

– Жизнь – это такой поезд. Вышел из вагона на перрон покурить, а поезд ушел. И назад уже не вскочишь. Вот ты думаешь: да успею, никуда от меня эта школа не денется, наверстаю. Но проблемы-то копятся. С каждым днем куча… – отец поискал нормальное слово, но не нашел… – Куча фигни только растет. И настанет день, когда она тебя утопит.

– Какой ты интеллигентный, папочка… – сладко сказала Даша. – Куча фигни… да ты бы не стеснялся. Так и сказал бы – куча хуйни!

Эффект был такой, как она и ожидала – отец аж вздрогнул и уставился на Дашу, а она радостно засмеялась.

– Да, папа, я девочка взрослая!

Отец явно не знал в этот момент, что с ней делать. «По башке даст? – беспокойно подумала Даша. – Да нет, не даст». Она помнила, как отец, гордясь, говорил, что еще когда она была маленькой, он решил, что никогда не будет бить своего ребенка – пока есть возможность, будет давить словами.

«Ну, дави…» – насмешливо подумала Даша.

– Ну, воспитывай меня, папа… – сказала она. – Вы же, взрослые, любите воспитывать. У самих в жизни не вышло ни фига, а меня жизни учите!

– Это почему же не вышло? – спросил отец.

– Ну, а что – вышло? – спросила Даша. – Мама до сих пор рассказывает, сколько у вас было денег, и как вы от двадцатипятирублевок в ресторанах прикуривали. А сейчас вы мне денег на солярий жмете!

– При чем здесь солярий? – удивился отец.

– Вот видишь – ты меня не понимаешь! – как о само собой разумеющейся вещи сказала Даша. – Вы, взрослые, не понимаете наше поколение. Вы просрали свою жизнь и теперь хотите, чтобы мы просрали свою.

Отец смотрел на нее, выпучив глаза. Даша вдруг поняла, что слово «просрали» уже даже не задело его. «Привыкай, папаня, к новой жизни!» – весело подумала она. Ее несло.

– Вот что у вас за жизнь? – поинтересовалась она. – Сидите с мамой на двух зарплатах, даже в детстве мне лишний киндер-сюрприз купить не могли! Вот у тебя красный диплом – добавилось у тебя от этого денег?

Тут отец, заметила она, собрался.

– А ты себе какой путь представляешь? Если без диплома, без института, то – как? – спросил он.

Даша в общем-то не больно и представляла себе альтернативу, но этим ее было не смутить. Главное для нее было – лишь бы не так, как у родителей. Ей казалось, что если делать все наперекор, то все равно что-то получится. «Надо идти вперед! – говорила ей Лиана. – делать что хочешь! Слушать только себя».

– Да как угодно! – тут же ответила Даша. – Уж я найду! Не пропаду. Уж точно в этом вашем Мухосранске киснуть не буду!

– А, вон что… – облегченно кивнул головой отец. – Правильно – Москва! Ну как там без тебя?! Точно! Там же нет ни одной пятнадцатилетней дуры в короткой юбке. Ни одной. Ты произведешь фурор!

Слова про пятнадцатилетнюю дуру в короткой юбке обидели Дашу. Отец заметил это.

– Даша… – примирительно начал он. – Закончи школу, а потом, например, поступай в Москву – вот это самый реальный путь. А все остальное – это фантазии ваших детских голов. Это Лиана тебя подбивает, скажи? Ну, скажи…

Даша молчала.

– Лиана… – удовлетворенно протянул отец. – Ее учителя по доброте еле на трояки вытягивают, и теперь она тебя за собой к троякам и двойкам потянула.

– Никто никого не тянул! – вскинулась Даша.

– Даша, нельзя, чтобы в дружбе кто-то был главным, а кто-то – у него в услужении… – сказал отец. – Нельзя. А у вас с Лианой – Именно так. Думаешь, я не понял, что это ты ее мысли повторяешь?

– Ничего я не повторяю! – закричала Даша, закипая. – Я сама не дура, я все вижу!

– В общем, так… – мрачно начал отец. – С завтрашнего дня я тебя буду в школу утром отвозить. И каждый день буду узнавать у учителей, была ли ты на занятиях. Я попрошу, чтобы вас с Лианой рассадили. А от тебя требую – требую! – чтобы ты прекратила с ней общаться!

Он хлопнул ладонью по столу. Теперь была дашина очередь оторопевать. Она уставилась на отца потрясенно. Ей все казалось, что эта беседа – шутки. Но тут она почувствовала, как что-то неотвратимое тащит ее за собой. Она вдруг представила, что завтра ей придется как-то объясняться с Лианой. Да Лиана засмеет ее только за то, что отец привезет ее в школу!

– Да это я с тобой прекращу общаться! – вдруг, вскочив, закричала Даша. – Ты не имеешь права мне указывать!

– Еще как имею! – отец начал вставать из-за стола, и Даша, подумав, что сейчас, пожалуй, он впервые даст ей подзатыльник, опасливо попятилась в угол. Но тут дверь в кухню распахнулась и, как болид «Формулы-1», такая же стремительная и такая же яркая, вся в лейблах популярных марок, влетела мать.

– Мы тебя содержим! Мы тебя содержим, и поэтому ты будешь делать то, что мы говорим! – закричала она.

Эти слова все и решили.

– Ах так! – завопила Даша, с наслаждением переходя на ультразвук. – Деньгами попрекать? Подавитесь! Ни копейки у вас больше не возьму! На трассу пойду, а у вас не возьму ни копейки!

Она выскочила из кухни. Схватила куртку (сапоги за всем этим так и не успела снять), и выскочила из квартиры. В этот вечер она так и не вернулась домой – ночевала у Лианы. С того дня отношения Даши с родителями вообще пошли наперекосяк. Даша появлялась домой лишь переодеться и, если удавалось, поесть. Родители, видимо, в качестве последней надежды, перевели ее в другую школу – подальше от Лианы. Но Даша и там не больно-то появлялась на занятиях, а если появлялась, то дело чаще всего кончалось скандалом – вот как в тот раз с Лилией Ивановной.

Перевод в параллельный класс ничего не дал. Недавно, посреди четверти, Дашу перевели в новую школу. Придя туда, Даша с удивлением узнала, что это православная гимназия. В классах висели иконы, учительницы ходили в платках. Классы были маленькие – по восемь-десять человек. Учителя знали о детях столько же, сколько знают мать и отец, если не больше – дети рассказывали учителям и то, что не рассказали бы родителям. Многие ее одноклассники были детьми священников. Поначалу Даша смотрела на них, оторопев – для нее верующий человек был как пришелец с другой планеты. Но потом оказалось, что пришельцы – люди симпатичные. Никто не рвал ей тетради, никто не бил. Наоборот – в первый день на физкультуре весь класс играл в футбол. Носилась вместе с новыми одноклассниками и Даша. Ее душа оттаивала, но Даша не знала таких слов, не понимала, что с ней, хотя и чувствовала, что ей хорошо.

Удивительным образом она без посторонних объяснений поняла, что ее юбка выглядит в этой школе странновато, и уже скоро стала приходить в юбке, прикрываюшей коленки и в свитерке из плотной ткани. Лиане она что-то объяснила про эту странную перемену. Даша вдруг поймала себя на мысли, что ей тягостно становится с Лианой. Она чувствовала, что подружка уловила эту перемену. Но Лиане про школу рассказывала не все: про иконы, про учителей в платках, про одноклассников своих – не говорила.

Вот и сейчас на вопрос Лианы она не знала, что сказать. Лиана ждала. Она каким-то звериным чутьем почувствовала, что ее власть над Дашей слабеет. В новой дашиной школе была какая-то неизвестная Лиане жизнь. Даша иногда улыбалась чему-то своему, но на вопросы Лианы, чему улыбается, не отвечала.

– Как у тебя с родоками? – спросила Лиана, не дождавшись ответа про школу.

– Да как… – вздохнула Даша. – достают. Отец в школе уже три раза был.

Отец и правда был в школе трижды – родители все никак не могли поверить в то, что жизнь налаживается. Даша по инерции еще ругалась с ними дома, отстаивая какие-то свои права, но уже сама чувствовала, что жара в этих скандалах нет.

– Ты помнишь, что мы хотели устроить праздник дефлорации? – вдруг спросила Лиана.

– Чего? – удивилась Даша, и вдруг поняла – а, это они хотели вместе лишиться девственности.

– Забыла что ли? – уставилась на нее Лиана.

Даша подумала, что в последние недели это был последний из интересовавших ее вопросов.

– Я тебе вот что скажу, подруга… – медленно начала Лиана. – Если ты решила замирить с родоками, так говори напрямую.

– Нет, ты чего? – возразила Даша. – У меня с ними война!

Война, если и была, то уже сходила на нет, но Даша избегала говорить об этом с Лианой.

– А война должна идти до победы! – жестко сказала Лиана. – до твоей победы! Родокам надо показать их место. Все эти их разговоры, вся эта их забота – это для вида. Это они хорошенькими хотят быть, добренькими. А на самом деле ни до кого им нет дела!..

Даша кивнула – ей давно стало ясно, что проще кивнуть.

– Да отец еще ничего… – сказала она. – А вот мать…

Она помолчала.

– Так надоела своими лекциями – убила бы! – в сердцах сказала Даша.

– Ну, а что? – вдруг улыбнулась Лиана. – Сашку Синицына попросим – он поможет.

Даша, оторопев, уставилась на подругу. Про «убила бы» она сказала так, просто, как обычно такие слова говорят по разным поводам миллионы человек. Даша хотела было сказать Лиане, что убивать на самом деле – это как-то чересчур, но, увидев лицо подруги – со странноватой улыбкой и горящими глазами – осеклась. «Да и Сашка не возьмется… – вдруг успокоительно подумала она. – Что он, дебил что ли?». – Давай попросим… – сказала она.