Текст книги "Великий Сибирский Ледяной поход"

Армия, в лице временно командующего армией генерала Вержбицкого и командиров корпусов, отказалась по призыву генерала Лохвицкого после Хадабулакского соглашения порвать открыто с атаманом и заявила о своем единстве перед лицом общей опасности, но, конечно, едина не была – это было тактическим шагом, не более. Хадабулакский акт уронил престиж атамана даже у забайкальцев, и потому командование армией, заявив о единении, всячески старается забрать все в свои руки. Атаман, не имея поддержки ни в командовании, ни в армии, всеми мерами старается сойтись с армией и идет навстречу ей во всем. Командующий армией генерал Вержбицкий и командиры каппелевских корпусов становятся господами положения и добиваются различных мер по обеспечению армии на случай ухода из Забайкалья.

Внешне получается как бы полное согласие; на самом деле борьба за власть, за влияние в армии, наконец, за план действий продолжается. В борьбе за власть фактически взял верх как будто командующий армией – к нему прислушиваются и атаман, и новое правительство. Армия разбивается на несколько очагов в зависимости от того, куда клонится старшее начальство. Относительно дальнейшего плана, спокойствие на фронте и различные другие факты делают то, что нелепое стратегическое положение – растянутой в кишку вдоль дороги армии – перестает беспокоить. Начинается нажим на командование армией не только приостановить эвакуацию и устройство тыла, но даже вернуть обратно в Читу часть вывезенного.

Кажется, ко времени открытия Народного собрания в Чите туда переезжает командующий армией с частью штаба. Я не знаю всего, что там происходило, но, судя по отчетам о заседаниях и позднейшим событиям, генерал Вержбицкий направил всю свою деятельность к тому, чтобы завоевать доверие Народного собрания и из правительства сделать орган, считающийся во всем с армией, а не с атаманом, так как главнейший фактор в крае – это пришедшие каппелевцы и местные противобольшевистские силы, а потому всякое правительство должно прежде всего думать о судьбе армии. Отказавшись от открытого разрыва с атаманом, он при помощи Народного собрания предполагал избавиться от атамана как главнокомандующего; сентябрьский альянс его с атаманом после ухода Лохвицкого не был искренним. Как бы там ни было, но с открытием Народного собрания атаман должен был почувствовать, что у него нет поддержки ни в Народном собрании, ни в армии. Он, вероятно, просто распустил бы собрание или даже разогнал бы, но боялся, что это будет использовано против него.

В общем, начало октября в Чите проведено в разговорах об устранении атамана или о сведении его роли на нет. Армия в лице высшего командования не прочь поддержать этот шаг, если бы новое правительство не распространяло своих вожделений на полную власть над ней и на передачу золотого запаса. Запас же был в руках атамана Семенова под охраной бронепоездов. Единственным шагом правительства Народного собрания по умиротворению края были попытки сговориться с Верхнеудинском и амурскими властями; впрочем, с амурцами разговаривать хотели тогда, когда там готовились к нападению и потому делегация Народного собрания, направлявшаяся в Нерчинск, не была пропущена даже на ст. Зубарево.

В первых числах октября военная обстановка была такова. По данным штаба Дальневосточной армии, Верхнеудинская группа красных под командой Эйхе состояла из двух дивизий, пришедших из советской России, и двух дивизий местных формирований. Имелись сведения, что советские дивизии были не полного состава, а местные не закончили формирования, тем не менее численность этой группы определялась около 15 000 штыков и 3000 сабель. Амурская группа, по тем же данным, состояла из двух дивизий амурских формирований и конных партизанских отрядов. Эти дивизии тоже не были готовы. Численность определялась в 8000—10 000 штыков и 5000 сабель. Имелись сведения, что Верхнеудинская группа пытается установить непосредственную связь с Амурской группой. Последующие события показали, что связь была достигнута, и дальнейшие операции обеих групп протекали во взаимодействии.

Дальневосточная армия располагалась в прежних группах, то есть была растянута от станции Черновская до Мациевской, причем к октябрю совершенно ясно определилась тенденция держаться за Читу больше, чем намечалось раньше. Такого решения определенно принято не было, но целый ряд распоряжений свидетельствовал, что в Чите настроены оптимистически относительно своего тыла. Почти законченная по первоначальному распоряжению командующего армией генерала Лохвицкого эвакуация даже осуждалась, как преждевременная. В тылу, по распоряжению атамана Семенова и генерала Сыробоярского, как нового управляющего военным ведомством, появилась комиссия, затормозившая совершенно эвакуацию. Появились приказы «в 24 часа» разгрузить такие-то станции и вернуть эшелоны. Появились требования – вернуть некоторые учреждения в Читу.

Читинская группа генерала Бангерского давала сведения о шевелении и нажиме красных в обеих группах, то есть Верхнеудинской и Нерчинской, но этим сведениям не придавали особого значения, и штаб армии все еще оставался в Чите. Управляющий военным ведомством был настроен еще более оптимистически – он мечтал о скором движении на запад. Народное собрание считал помехой всему – и единению, и будущим успехам; трудно сказать, как он представлял себе положение в тылу с партизанами. Командующий армией обсуждал меры по организации тыла, но все же, видимо, и ему не хотелось бросить Читу.

В общем, обстановка благоприятствовала красным. Растянутое положение Дальневосточной армии давало возможность Амурской группе красных прорвать это расположение в любом пункте с незначительными силами. Этим сразу нарушалась связь между группами армии, нарушалось железнодорожное движение, нарушалось снабжение, западные группы могли быть отрезанными.

Мне известно, что опасность положения командованием понималась, о ней неоднократно говорил генерал Бангерский, указывая на необходимость разгрузки Читы, чтобы ее в любое время можно было оставить, то есть придерживался первоначального плана. Но по-видимому, все еще рассчитывали на результаты переговоров; даже неудачная попытка делегации Народного собрания проехать в Нерчинск для разговоров и сведения о появлении бронепоездов красных на ст. Урульга, то есть об угрозе железнодорожному узлу ст. Карымская не разрушили оптимизма. В середине октября в Чите открылся казачий съезд, на который прибыл атаман со всем своим штабом: съезд этот противопоставлялся работе Народного собрания и должен был поднять снова авторитет атамана. Настроение было праздничное, с банкетами и речами.

Штаб армии, ввиду угрозы ст. Карымская со стороны ст. Урульга, к 16 октября перебросил в Макавеево, Карымскую и Кручину части 1-й Маньчжурской дивизии из 1-го корпуса и усилил этот участок броневиками. Эта мера, конечно, не могла изменить положения; наоборот, она ставила в угрожаемое положение большие силы, чем ранее, так как дорога оставалась уязвимой в любом пункте. В эти дни началось шевеление Верхнеудинской группы, замечено было более сильное, чем обычно, передвижение красных к северо-востоку от Читы.

В ночь с 18 на 19 октября красные перешли в наступление, имея главной задачей захватом станции Карымская отрезать Читу от тыла и захватить ее со всеми остатками армии и имущества. Для большого разъединения войсковых групп, расположенных вдоль линии железной дороги, и воспрепятствования им оказать помощь Чите небольшие конные отряды были направлены для захвата и разрушения железной дороги на станциях Агу и Моготуй, Борзя и Хадабулак.

19 октября станция Карымская была занята красными. Части Дальневосточной армии отошли от Карымской в двух направлениях: большая часть на Макавеево, а часть на Моготуй. Расположение вдоль железной дороги было прервано. Атаки красных с севера на станцию Макавеево были отбиты, но часть Читинской группы, именно Маньчжурская дивизия, пострадала. В тяжелое положение попали броневики, которые не могли пробиться, так как мосты оказались попорченными; они были сожжены. Одновременно красные заняли станцию Агу, прервав связь с штабом 2-го корпуса в Оловянной. Попытка захвата станции Борзя и Хадабулака красным не удалась, но разъездам красных удалось попортить полотно железной дороги и телеграф, так что связь между Оловянной и Борзей тоже была нарушена.

Главнокомандующий и командующий армией с частями своих штабов были отрезаны в Чите. Командиры 1, 2 и 3-го корпусов, бывшие при своих войсках на линии железной дороги, каждый самостоятельно начали принимать меры по охране своего района, общее руководство было потеряно. Оно должно было лечь на генерала Молчанова, как заместителя командующего армией. Читинская группа 20 октября попыталась пробить себе дорогу на восток вдоль магистрали, но была отброшена от Карымской, и перед командованием возник вопрос, как выбираться из Читы. Атаман Семенов вылетел из Читы на аэроплане, а командующий со штабами присоединился к общей колонне Читинской группы.

Находясь в Маньчжурии, мы все время ожидали этого удара; но все же, когда были получены первые сведения из штаба 3-го корпуса, надеялись, что Читинской группе удастся выбраться вдоль железной дороги, а не крутить для выхода по степи через Акшу. Этим ударом были разрушены те иллюзии, что строились в Чите. История дальнейшего не интересна, хотя она полна драматизма для участников.

Вопрос об уходе из Забайкалья, в сущности, решен был давно, и едва ли правы те, кто мечтал создать в районе Даурии какой-то укрепленный плацдарм, Даурию превратить в крепость и здесь отсиживаться до бесконечности. Но само собой разумеется, что обдуманное, цельное проведение первоначального плана могло дать выигрыш времени и не поставило бы армию в столь скверное положение. Особенно скверно отразилось это на хозяйстве армии. Брошено много эшелонов, станции забиты, и их трудно разгрузить. Распоряжение о возвращении некоторых эшелонов в Читу, остановка отправки имущества в тыл – все это создало хаос. Кроме того, как только определилось наступление красных и отход белых, начались захваты в полосе отчуждения КВЖД всякого армейского имущества под самыми разными предлогами.

Японская военная миссия на ст. Маньчжурия (полковник Изомэ), конечно, заявила протест против нарушения верхнеудинским командованием соглашения, но это были только слова, которые никого не испугали. «Напали-де партизаны – возмущенный народ, стихия, мы ни при чем» – так в общем ответил Краснощеков-Тобельсон, глава ДВР. Китайское командование на ст. Маньчжурия, в общем расположенное к нам, не могло, конечно, допускать свободного распоряжения русских военных властей на ст. Маньчжурия; не могло оно и справиться со всеми нахлынувшими вопросами; прибывали беженцы из разных районов, тыловые учреждения армии, семейства, эшелоны с грузами военного значения и т. д. Стоял вопрос – что же дальше, если армии придется перейти на китайскую территорию, где, конечно, будет предложено разоружение.

Прилетев на станцию Даурия, атаман Семенов объявил по телефону о принятии им на себя непосредственного управления войсками, находящимися в связи с тылом: начальником штаба временно пригласил случайно прибывшего в Даурию генерала Сукина[55]55
  Сукин Николай Тимофеевич, р. в 1878 г. Из дворян. Офицер с 1899 г., академия Генштаба. Полковник Оренбургского казачьего войска. В январе 1918 г. арестован за агитацию против войскового атамана. В белых войсках Восточного фронта; с 24 декабря 1918 г. командир 6-го Уральского корпуса, с 18 августа 1919 г. в распоряжении ВГК, с 30 августа 1919 г. в резерве чинов при управлении 1-го генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем, затем командир 2-го Уфимского армейского корпуса. Участник Сибирского Ледяного похода, до середины февраля 1920 г. начальник Северной колонны 2-й армии. С лета 1920 г. начальник штаба главкома всеми вооруженными силами российской восточной окраины. Орден Св. Владимира III ст. с мечами (20 апреля 1919 г.). Генерал-майор (30 августа 1918 г.). В эмиграции в Китае, вернулся в СССР. Умер после 1937 г.


[Закрыть]. Войскам поставлена задача помочь Читинской группе присоединиться к остальной армии; в дальнейшем намечено сосредоточение всех сил в районе Борзя – Даурия. Необходимость удерживать ст. Борзя вызывалась наличием вблизи ее каменноугольных Харанорских копей, снабжавших углем железную дорогу, и нахождением на ст. Борзя последнего паровозного депо (до ст. Маньчжурия).

Постановка задачи в этой обстановке была правильной, но такова была атмосфера в армии, что приказ главнокомандующего генерал Молчанов считал узурпацией его прав, так как заместителем командующего армией он считал себя. Атаман же в операции до сих пор не вмешивался. Генерал Молчанов чуть ли не прислал резкую телеграмму, критикующую распоряжения атамана. «Сами знаем, что надо делать» – вот смысл телеграммы. Особенно критиковалось указание атамана о распределении сил для выполнения задачи.

К выполнению этой задачи части могли приступить только с вечера 22 октября, но и то не всеми силами. Части 2-го корпуса 23 октября из Оловянной повели наступление на Агу и утром 24-го заняли ее;

продолжая движение на Моготуй, 25-го заняли эту станцию, и здесь к частям 2-го корпуса присоединилась части сил, отрезанных ранее атакой красных. 3-й корпус генерала Молчанова не выполнил в точности того, что было указано атаманом; задача им была решена по-своему – часть сил оставлена в Борзе, которая укреплялась, а только небольшая часть была направлена на северо-запад на Верхний и Нижний Широнай. Это шевеление частей 2-го и 3-го корпусов вызвало переброску войск красных от ст. Зубарево долиной реки Онон в направлении к железной дороге. В дальнейшем опасения за тыл частей 2-го корпуса вызвали распоряжение о приостановке наступления их.

25 октября возвратился с разведки летчик, который 23-го был над Читой и видел там на площади красные флаги; южнее Читы он проследил движение двух войсковых колонн в направлении на Дарасун – видимо, это были наши читинские части. Атаман отдал приказ об отводе войск на восток; 2-му корпусу приказано отходить, удерживая арьергардами реку Онон до 29 октября; 3-му корпусу в общем оставаться в прежнем районе и обеспечивать себя с севера, а 1-му корпусу занять конницей Цыган-Олуевский и Сактуй.

26 октября 2-м корпусом была установлена связь с главной колонной генерала Бангерского, которая пришла в этот день в Агинское, направляясь на Цасучаевскую и Чиндантскую переправы через Онон. Командующий армией со штабами и небольшими прикрывающими частями спустился южнее, направляясь на Акшу. В дальнейшем намечалось, по мере отхода Читинской группы, вывести весь 2-й корпус в Даурию и туда же притягивать части Читинской группы, а Борзю удерживать частями 3-го корпуса. 1-й корпус должен прикрывать Даурию с севера и охранять железную дорогу до Маньчжурии.

В районе ст. Даурия приступили к возведению окопов и постановке проволочных заграждений, но работа двигалась слабо за отсутствием рабочих рук и материалов. Между тем красные, упустив Читинскую группу из Читы, стали сильнее развивать свой план фланговых ударов на железную дорогу. 22 и 24 октября они с севера ведут атаки на Бырку, но безуспешно. Разъезды красных начинают спускаться к железной дороге восточнее Борзи и даже восточнее Даурии, стремясь прервать движение по железной дороге. Около 29 октября выяснено присутствие значительных сил красных с артиллерией в районе севернее ст. Борзя; к этому времени части 2-го корпуса были все восточнее реки Онон, направляясь в эшелонах в Даурию.

Стоявшая 30 октября ясная, теплая, осенняя погода 31-го резко изменилась: подул ветер, пошел снег, а 1 ноября была уже суровая зима с морозом около 15 градусов при сильном резком ветре. Это обстоятельство захватило наши части врасплох; особенно плохо пришлось Читинской группе, совершавшей поход по пустынной местности. Выходя из Читы в теплую погоду, люди не захватили даже имевшейся теплой одежды, шли налегке. Зимняя одежда еще не была получена, так как заказы были сделаны поздно; даже часть готовой одежды была задержана в пути из Харбина китайскими властями. На станции Маньчжурия и в Забайкалье добыть необходимое количество было трудно. Атаман забил тревогу, требуя немедленно добыть одежду. В Читинской группе оказалось много обмороженных.

Наступившие холода несколько приостановили активность красных – до 4 ноября было затишье. 4 ноября части колонны генерала Бангерского вышли к переправам через Онон и заняли Чиндант, установив связь с Борзей. Выяснилось, что красные для воспрепятствования свободному отходу частей Читинской группы выслали свою конницу (говорили, что отряд Старичкова в 2000 коней) к югу от железной дороги и эта конница шла следом за генералом Бангерским, результатом чего были бои у переправы. Красным удалось занять Цасучаевский, но от Чинданта они были отбиты с большими потерями. Нахождение красных в Цасучаевском могло затруднить выход колонны генерала Вержбицкого, почему 5-го и 6-го числа частями генерала Бангерского с придачей воткинцев была предпринята контратака.

Красные были выбиты и, сильно пострадав, отошли далеко, так как населенных пунктов ближе 40–50 верст не было, но это временное занятие Цасучаевского красными сыграло свою роль: колонна генерала Вержбицкого, следовавшая от Усть-Иля правым берегом Онона, получила сведения о присутствии красных у Цасучаевского, а потому следовавшая в авангарде конница и остатки Маньчжурской дивизии[56]56
  Создана на базе Особого Маньчжурского отряда, сформированного в декабре 1917 г. в Забайкалье есаулом Г.М. Семеновым. 18 апреля 1919 г. отряд преобразован в Особую Маньчжурскую атамана Семенова дивизию (с 25 апреля наименование «Особая» упразднено, с 6 июня – Сводная), с 18 июня 1919 г. входившую в 6-й Восточно-Сибирский армейский корпус. Состав: 1-й атамана Семенова (пластунский полк, сводный казачий и Сербский дивизионы) и 2-й атамана Дутова (с 16 июня – генерала Крымова; Приамурский конный полк и Ургинский отряд) конные полки. После переформирования, с 1 ноября 1919 г., включала две бригады: стрелковую – 1-й атамана Семенова и 2-й (бывший 31-й Читинский) Маньчжурские стрелковые полки, Егерский батальон и 1-й легкий Маньчжурский артиллерийский дивизион; и конную – 1-й конный атамана Семенова и 2-й Уссурийский казачий полки и 1-й конный Маньчжурский артиллерийский дивизион; а также авиаотряд, инженерный дивизион и артиллерийский парк. 21 марта 1920 г. дивизия сведена в Маньчжурскую стрелковую атамана Семенова бригаду: 1-й и 2-й Маньчжурские стрелковые полки, 1-й конный атамана Семенова дивизион и 1-й Маньчжурский стрелковый артиллерийский полк (образован 1 ноября 1919 г. из 1-го легкого стрелкового артдивизиона, Маньчжурской батареи и артиллерийского парка), инженерный дивизион и комендантская рота. 8 мая 1920 г. из этой и 1-й отдельной кавалерийской бригады сформирована 1-я Сводная Маньчжурская атамана Семенова дивизия в составе 1-й стрелковой Маньчжурской атамана Семенова (1-й и 2-й Маньчжурские стрелковые полки, легкий Маньчжурский артиллерийский дивизион, отдельный гусарский Бурятский дивизион) и 2-й конной (1-й конный атамана Семенова полк, отдельные драгунский Казанский, уланские Симбирский и Екатеринбургский и 1-й конный артиллерийский дивизионы) бригад. 26 января 1921 г. дивизия сведена в отдельную кавалерийскую бригаду (кавалерийский полк, отдельный конный атамана Семенова дивизион и отдельный кавалерийский эскадрон). Отдельный Маньчжурский дивизион под началом полковника Буйвида осенью 1921 г. (насчитывая тогда до 300 строевых чинов) вошел в состав Отдельной стрелковой бригады.


[Закрыть]были направлены вдоль монгольской границы прямо в Даурию. Этот переход по совершенно ненаселенной местности в мороз и вьюгу совершенно вывел из строя остатки Маньчжурской дивизии, и она прибыла в Даурию 7 и 8 ноября с большим числом обмороженных людей.

6 ноября в Борзю прибыл генерал Вержбицкий и отдал приказ о вступлении в командование армией, подчеркнув, что должны исполнять только его приказы. Вечером он был у атамана. Решено было для выигрыша времени удерживать район ст. Борзя, сохраняя железную дорогу до ст. Маньчжурия, на которой было много различных эшелонов. Не могу сказать, была ли у командования уверенность в удержании района Борзи, но для всякого было ясно, что трудно будет охранять дорогу на таком большом протяжении, хотя бы все население различных эшелонов взялось за оружие. Некоторое значение могло иметь то обстоятельство, что японцы заявили протест против выступления красных и грозили нарушителям. Атаман начинал надеяться, что японцы вернут часть своих эшелонов, в чем его, по-видимому, уверяли.

7 ноября красные значительными силами повели наступление на район Борзи с севера и запада, конница красных появилась в районе Цыган-Олуевский. С 9-го по 13-е упорные бои шли у самой Борзи; красные не раз влезали в самый поселок. В эти же дни они заняли Цыган-Олуевский, Сактуй, угрожая с севера железной дороге. Предпринятые две попытки выбить красных из Цыган-Олуевского и тем прекратить нажим на тыл Борзинской группы успеха не имели, так как велись небольшими силами. 13 ноября решено оставить Борзю; части 3-го корпуса стали отходить на Даурию, а 2-й корпус переводился на ст. Мациевская и Шарасун.

14 ноября было предпринято контрнаступление на Сактуй, чтобы устранить с этой стороны угрозу ст. Мациевская, но направленная для этой цели Забайкальская казачья бригада втянулась в деревню без разведки, попала в засаду и понесла большие потери. Эта неудача окрылила красных, и они начинают настойчиво появляться у железной дороги и нападать на поезда. На Даурию они не нападали, так как там был более сильный гарнизон и кое-какие укрепления, а начали давить на тыл. 17 ноября они атакуют ст. Мациевская, где находились штабы армии и 2-го корпуса и скопилось много обозов. Атака была произведена незначительными силами, но неожиданно и произвела панику. Станция была потеряна, хотя на ней были достаточные силы для обороны, если бы охранение и разведка велись хорошо.

Потеря ст. Мациевская ускорила решение участи Даурии, хотя здесь красные после нескольких отбитых атак ограничивались лишь артиллерийским огнем. Утрата связи с тылом побудила генерала Молчанова поторопиться с выходом из Даурии, чтобы иметь возможность пробиться на ст. Маньчжурия до накопления в тылу красных. Вечером 19-го Даурия была оставлена, и утром 20-го части генерала Молчанова, легко прогнав красных со ст. Мациевская, подошли к разъезду 86 на границе. Остальные части армии были уже частью в поселке Маньчжурия, частью на Абагайтуе, северо-восточнее станции. День 20 ноября является последним днем вооруженной борьбы в Забайкалье.

Конец после ухода японцев был, конечно, предрешен, но он мог быть проведен без ненужных потерь, тяжелых положений, если бы у нас управляла одна воля, авторитетная и не шатающаяся. Еще раньше, чем вся оставившая Забайкалье масса людей ввалилась за границу, конечно, решали, что делать дальше, но в этом направлении, при господствовавшем разнобое, ничего не могло быть сделано. В конце июля выехал во Владивосток генерал Дитерихс, чтобы сговориться с Владивостокским правительством о переводе армии из Забайкалья. Послы атамана нашли, что разговоры ведутся не так, и сорвали их. Атаман сам говорит с японцами, китайским командованием, передает, что достигнута полная договоренность о переброске армии в Приморье, об оружии и пр. Когда же масса в действительности ввалилась на ст. Маньчжурия, весь хаос пришлось расхлебывать на месте пришедшим. Атаман часами разговаривал с полковником Изомэ; в конце концов показывал командованию бумажку, что оружие, сданное китайцам на ст. Маньчжурия, будет возвращено, неясно только когда и где, как будто по прохождении полосы отчуждения.

Оружие сдается китайскому командованию. Люди размещаются кое-как по вагонам и поселку. В поселке много спиртных напитков, начинается разгул, на последние гроши. Китайское командование и полиция проявляют большую выдержанность и терпимость. В общем, стараются устроить всех и уладить всякие недоразумения.

Китайское военное командование получает из центра противоречивые указания и в конце концов действует по обстановке. Оно должно начать разгрузку на ст. Маньчжурия и отправку эшелонов транзитом в Приморье, но нет еще вагонов, нет разрешения на пропуск вагонов на Уссурийскую железную дорогу; Китайская Восточная ж. д. не соглашается на перевозку без уплаты наличными за каждый эшелон и только после заверения о немедленном расчете соглашается давать вагоны.

На станции несколько санитарных поездов с больными и ранеными. Большое количество эшелонов с хозяйственными грузами, эшелоны штабов атамана, армии, корпусов, семей военнослужащих и пр. Для перевозки требуется более 60 эшелонов. Эшелоны эти надо снабдить продовольствием на дорогу; от ст. Маньчжурия до ст. Пограничная – 1388 верст, надо организовать выдачу продовольствия и фуража в нескольких местах на дороге, так как неизвестно, скоро ли пропустит поезда Пограничная. Надо устроить запасы продовольствия в Приморье, в крае, где еще неизвестно, как встретят нас.

Оружие сдано; порядок поддерживают китайцы и небольшие русские команды. Красные на разъезде 86; хотя китайцы и заверяют, что не допустят никаких насилий над разоружившимися, но никто не уверен в безопасности, так как нет веры в стойкость китайских солдат. Ночи проходят особенно тревожно. Японская военная миссия в период, когда она протестовала против наступления красных вопреки соглашению, уверяла, что скоро вернутся войска, чтобы поддержать протест, получила около 17 ноября, кажется, роту. Об этой роте, видимо, и шла речь, когда передавалось: «Эшелон японцев прошел Цицикар или Хайлар». Командование старалось получить ответ, что сделает эта рота, если красные влезут на ст. Маньчжурия. Не знаю, что говорил Изомэ, но он выезжал два раза на разъезд 86 для переговоров с красными.

В этой обстановке началась переброска войск по КВЖД в Приморье. Первыми были пущены санитарные поезда и штаб атамана; затем начались отправки готовых эшелонов, причем очередь отправки часто зависела, помимо внесения денег, от частной предприимчивости. Много путаницы в первые отправки вносила горячность некоторых приближенных атамана и различных чинов для поручений, которые хотели все немедленно упорядочить, все проконтролировать и чуть ли не расправиться с разными лицами, тормозившими, по их мнению, отправку или недостаточно энергичными.

А обстановка на ст. Маньчжурия и в тылу день ото дня осложнялась и становилась нездоровой. Еще раньше велась агитация о реэвакуации каппелевцев, теперь она усилилась; в Харбине вовсю работали большевистская «конференция» и особая комиссия. Большевики пытались вести агитацию и на ст. Маньчжурия, распускались разные слухи, баламутящие людей. Появились люди с разными денежными претензиями к атаману и армии, которые начали добиваться удовлетворения претензий через китайское командование и японскую военную миссию, пользуясь затруднительным положением. Начались аресты армейского имущества и средств в полосе отчуждения КВЖД по этим претензиям и без всяких претензий. Один из банков, в который были направлены средства для реализации, учел обстановку и сорвал на реализации громадный куш. Не было уверенности, что армейские средства будут целы при прохождении полосы отчуждения при том безначалии, которое было в китайских войсках на разных станциях.

В Харбине эшелоны во время остановки окружались войсками и никто не выпускался из вагонов в город. Не было единства, как и раньше, у атамана и командования. Атаман носился с проектом переорганизации армии в корпус по приходе в Приморье и о полной перемене верхов командования. Из армии часть 1-го корпуса оставалась в районе Хайлара вместе с командиром корпуса. Каппелевцы во главе с командующим армией и двумя командирами корпусов решили в дальнейшем окончательно отмежеваться от атамана. Из-за неподготовки к отходу в Маньчжурию и вообще из-за бесцельных, по общей обстановке, последних боев, обострились взаимные отношения в кругу каппелевского командования. Были разговоры о том, что в Приморье армию должны объединить другие лица.

21 ноября атаман тайно, в вагоне полковника Изомэ, выехал со ст. Маньчжурия в Гродеково, оставив письма Вержбицкому и Бангерскому о том, что едет позаботиться о приеме армии. 25 ноября он отдал приказ о расформировании армии и подчинении остатков генералу Савельеву[57]57
  Савельев Николай. Полковник Уссурийского казачьего войска. В белых войсках Восточного фронта; 12 августа 1920 г. командир сводной бригады. 12 сентября 1920 г. ему подчинены в строевом и оперативном отношениях все формирования, происходящие на территории Уссурийского казачьего войска. С октября по ноябрь 1920 г. генерал-майор, к 26 ноября 1920 г. заместитель Г.М. Семенова в должности главнокомандующего всеми вооруженными силами российской восточной окраины, с 7 декабря 1920 г. начальник Южно-Уссурийского военного района, с 25 мая по 1 сентября 1921 г. командующий Гродековской группой войск. Осенью 1921 г. не у дел, с августа 1922 г. командир формируемого партизанского отряда. Генерал-лейтенант. В эмиграции в Китае, к 1924 г. в Шанхае.


[Закрыть]. 22 ноября я зачем-то пошел в вагон атамана и узнал, что в этом большом атаманском вагоне теперь полковник Изомэ, а атаман уехал. Кажется, вдогонку атаману Вержбицкий послал письмо, в котором он изложил свой взгляд на положение. Он писал, что в последних событиях в Забайкалье, независимо от того, как они произошли, в глазах подчиненных виноваты они – атаман и командующий – и что, как неудачники, они должны в будущем отойти в сторону; лично он отойдет, как только закончит перевозку людей; советует то же сделать и атаману.

Пришлось организовать особые пункты для снабжения продовольствием и фуражом проходящих эшелонов по пути на главных станциях. Пришлось посылать особые продовольственные поезда для подачи довольствия.

25 ноября я выехал со ст. Маньчжурия и около 6 декабря был в Харбине. Штаб армии вышел со ст. Маньчжурия в хвосте эшелонов – опасения за безопасность людей кончились, но все еще не был решен вопрос о пропуске эшелонов на Уссурийскую дорогу. Он не был бы решен, наверное, еще долго – если бы наши эшелоны не решили дело иначе; со ст. Пограничная пешим порядком направлялись сначала в Гродеково и Никольск, а затем и в Раздольное, где явочным порядком занимали и устраивали пустые казармы. Штаб армии долго стоял на ст. Пограничная и, кажется, в середине января перешел в Никольск. За ним скоро прошли и последние эшелоны. Таким образом, два месяца были проведены в вагонах, в полосе отчуждения. А если бы приказ атамана о расформировании армии был выполнен буквально и ему удалось бы отобрать от нас все запасы?

В Приморье сразу образовались две группы войск: одна небольшая семеновцев в Гродекове, о которых атаман заботился; другая в Никольске и Раздольном – каппелевцы, которые окончательно отмежевываются от атамана, всячески растягивая свои запасы и ограничивая себя во всем. Отдельные люди и небольшие группы не выдерживают и переходят в Гродековскую группу, но главная масса каппелевцев не сдается. Так это и осталось; так в дальнейшем эти группы и не слились.

В распоряжении противобольшевистских сил, собравшихся в Забайкалье в начале 1920 года, оказался почти весь 1920 год, но этот год в истории Белого движения на востоке является совершенно бездейственным и разлагающим. Если остатки армий адмирала Колчака пришли сюда с подорванной верой в успех дела, с надеждой, что удастся отсидеться до более благоприятной обстановки, то все же они шли политически не развращенными. Здесь же они попали в обстановку разных группировок, закулисных влияний и приобщились к мелкой, часто личной политике.

Фигура атамана, к которой было еще раньше предубеждение, не оказалась такой, которая могла бы взять властно в свои руки всю массу и победить предубеждение. Наоборот, местная обстановка, личность атамана и его сотрудников и сподвижников способствовали распаду. Действительно, атаман мог быть и хорошим человеком, мог быть даже и способным, но у него не было совершенно ни характера, ни военного авторитета, ни ясного взгляда на вещи; одно было ясно: он хотел удержать власть. В политике он хочет иметь свою собственную позицию и в то же время прислушивается к другим, прислушивается к японцам. В результате то признание Колчака, то забайкальский абсолютизм, то развязный демократизм, то подчинение Врангелю, то опора на общественность и т. д. В военных делах он и хотел бы, может быть, передать все в руки, скажем, Войцеховского, но ему нашептывали о его личных военных качествах, о том, что он сам может руководить, что нельзя слепо доверяться пришлым. Когда начинаются операции, он, конечно, не может не интересоваться их ходом, но без советников обойтись не может, а прав тот из советников, кто советует ему последним, ибо атаман не любит спорить, где не уверен в своих знаниях. Когда обстоятельства складываются критически и вопрос должен решаться вообще о судьбе не Забайкалья, а остатков Белого движения, он не может отбросить окончательно личные цели и интересы и остановиться на одном определенном плане – бросается в стороны, теряется и тем роняет свой авторитет совершенно. Наконец, в решительный момент не желает примириться с мыслью, что его роль может быть кончена, и всякими мерами, уже потеряв авторитет, старается удержать массу в своих руках, пускаясь на то, чтобы сделать из остатков движения просто «наемников». Заявив, что «довольно быть безвольной болванкой в руках интервентов», он укрывается в Порт-Артуре и ожидает случая выплыть во Владивосток на каком-нибудь «Мару», чтобы «возглавить» власть при содействии тех же интервентов. Атаман не оказался той фигурой, которая смогла бы хоть сколько-нибудь сносно и здорово поставить русское дело в Забайкалье.

Не оказалось и среди пришедших таких руководителей, которые сумели бы посмотреть на обстановку как следует, не предвзято и, отбросив все, оздоровить ее хоть относительно. Войцеховский сознался в своем бессилии и ушел во имя уничтожения оппозиции. Лохвицкий начал с того, что предполагал все поставить на здоровую почву, а кончил разрывом, который был бесполезен, когда нужно было думать о выводе армии. Вержбицкий забраковал протесты Лохвицкого, взял власть в свои руки, но не примирил враждующие группы, не стал искренним помощником атамана.