Текст книги "Великий Сибирский Ледяной поход"

Все встали и приветствовали меня. Ко мне подошел подполковник Герман Лебедев и обнял меня, а генерал сказал: «Сегодня мы все ляжем костьми!» (на простом языке – напьемся вдребезги!). Начались разговоры, пение и т. п. Я почувствовал, что чарочка, преподнесенная мне, действительно заставит меня лечь костьми, поэтому я незаметно покинул собравшихся и вышел на улицу. Я думал, что свежий воздух протрезвит меня, но получилось наоборот, и я решил идти в расположение роты пешком, чтобы успеть хотя немного прийти в себя.

Подходя к роте, я увидел закутанную женскую фигурку, стоящую недалеко от входа в роту, а невдалеке извозчика. Я ломал себе голову, кого это ожидает женщина, когда, перейдя улицу, я попал в объятия Надюши. Она просила меня провести этот вечер и ночь с нею, так как на следующий день приезжал муж, и они сразу же должны были выехать в Японию. Я возразил ей, что порядком выпил и в таком состоянии мне бы не хотелось быть с нею, но она настояла на своем, и мы сели на извозчика и поехали в гостиницу, где у нее был номер. Приехав туда, мы выпили по бокалу шампанского и под звуки цыганского оркестра удалились к себе в номер. Ночь пролетела незаметно… Под утро я забылся… Когда я проснулся, то Нади уже не было, но на столике у кровати она оставила мне письмо. Она писала: «Так лучше, мой дорогой, мой ненаглядный! Я молю Бога, чтобы Он послал мне от тебя сына, чтобы он был такой же, как ты, чтобы я могла перенести на него всю мою любовь к тебе. Как мне тяжело писать, но… прощай, мой дорогой и милый мальчик. Наверное, нам не будет суждено когда-либо встретиться! Обнимаю и целую тебя крепко. Да хранит тебя Господь! Твоя навеки Надя».

Прочитав письмо, я зарыдал, как малое дитя. Не знаю, как долго я сидел на кровати, не одеваясь, а лишь думая о том, что я потерял. В дверь постучали и спросили, когда можно будет прийти и прибрать комнату. Я оделся, спустился в столовую, заказал двойную порцию водки и яичницу. Я все никак не мог примириться с мыслью, что я потерял любимую женщину. Подняв стакан, я мысленно пожелал ей здоровья и счастья в будущей ее жизни и выпил водку залпом. К яичнице я не притронулся, мне было не до еды. Выйдя из гостиницы, я направился в роту и хотя не был пьян, но чувствовал себя как пьяный или больной. Я решил тогда, что всю мою любовь я отдам Родине на спасение ее от красного ига, да к тому же это был мой долг, долг офицера.

Армия отдыхала, но одновременно вела подготовку к предстоящим боям. Появилась забытая в походах отчетливость и дисциплина. В этой подготовке ижевцам и воткинцам было очень тяжело. Эти люди были все рабочими от станка, у них существовала своя особая дисциплина, дисциплина рабочего. Они не понимали и не признавали отдания чести всем офицерам. Признавали только своих офицеров, которым отдавали честь и называли их в большинстве случаев по имени и отчеству и относились к ним с большим уважением. Эти офицеры были также рабочими от станка. Дабы не вызывать недовольства в их частях, мы не предпринимали никаких изменений. Зато в боевом отношении их никто не мог превзойти. Они заслужили небывалую славу на полях сражений. Бывали случаи, когда ижевцы ходили в атаку на неприятеля с ножами и обращали его в бегство. Там, где на позиции стояли ижевцы, красные, узнав об этом, быстро отступали, стараясь не принять боя. Мы их уважали, а красные их боялись.

С утра и до вечера шли строевые занятия. Я со своей офицерской ротой этим очень мало занимался, да было бы и смешно учить офицера строю! Правда, иногда мы проходили по улицам Читы и тогда, как в военном училище, шли твердым шагом, с залихватской песней, а публика Читы смотрела на нас с восхищением и одобрением. Нам сообщили странную новость. Еврейское общество города Читы предложило атаману Семенову сформировать батальон из еврейских добровольцев. Это что-то новое! Конечно, разрешение они получили. Откровенно говоря, к этому известию мы отнеслись с недоверием. Мы боялись предательства и провокации.

После Ледяного похода через Сибирь я был прикомандирован, по моей личной просьбе, к родной мне Волжской дивизии, которой командовал теперь уже не подполковник, а доблестный и лихой генерал Сахаров (Волжский). Город Чита должен был служить для нас местом отдыха и нового формирования. Армия атамана Семенова, пропустив нас в тыл, заняла боевые участки. Тело любимого нами нашего Белого Вождя генерала Каппеля было с нами, и мы с почестью и со слезами на глазах похоронили его в Чите.

Бои на подступах к Чите. Забайкалье и ст. Маньчжурия

Итак, стоянка Волжской, имени генерала Каппеля дивизии – город Чита. Для моего штаба и остатков моего полка был отведен богатый особняк известного там адвоката – еврея Самуила Самодурова.

Приказом за № 121 по войскам Дальневосточной армии все господа офицеры, совершившие Сибирский Ледяной поход, производились в следующий чин и награждались особым орденом на Георгиевской ленте. На ордене был терновый венок и золотой меч. Приказом же № 121 я производился в первый штаб-офицерский чин подполковника. В капитаны я был произведен за выслугу времени отделом производства Ставки Верховного Правителя, приказом № 563, еще будучи раненным в городе Ново-Николаевске.

За все это время меня очень беспокоила судьба моих двух братьев родных и приемного брата Бориса. Мой старший брат Эрнест был доктором, и мы с ним встречались еще в Германскую кампанию на Юго-Западном фронте. Георгий – поручик 5-го Уланского Литовского полка и, наконец, Борис – Генерального штаба капитан. Последних двух братьев я потерял из виду совсем, а старшего, к моему большому счастью, разыскал в городе Чите, больным сыпным тифом, в госпитале. Он прошел с 3-й армией весь поход и все страдания на должности начальника санитарной части армии. От него я узнал о Георгии и Борисе. Первый служил добровольцем-офицером в Драгунском полку, и судьба его оказалась очень печальной. Под городом Барнаулом, командуя разъездом, он попал под удар красной кавалерии, ударом сабли был выброшен из седла и подобран крестьянами, которые его выходили. Потом отряд Чека его арестовал и привез на суд в город Барнаул. Там его ожидала верная смерть, но счастливый случай спас его. Комиссар оказался другом его детства и сохранил его. Последние известия о нем я имел уже в эмиграции, в 1927 году, после чего вся переписка прервалась. Борис же был расстрелян большевиками в городе Киеве в 1925 году. С братом-доктором меня судьба связала еще очень надолго. Оба мы выполнили честно до конца наш долг перед Матерью-Россией, и только поездка моя в Америку оторвала нас на 26 длинных лет. Мы оба тогда уже были в эмиграции в Китае.

Возвращаюсь снова к нашей стоянке в городе Чите. Благодаря колоссальным потерям, перенесенным в походе, армия генерала Каппеля приступила к переформированию. Корпуса сводились в дивизии, а дивизии в полки. Образовалось три корпуса и 4-й Особый, отдельный генерала барона Унгерна, который находился на ст. Даурия. Он был действительно «отдельный», так как барон признавал Верховную Власть постольку, поскольку это было в его интересах. Это было маленькое «удельное княжество».

В 1-й корпус вошли все забайкальские, атамана Семенова воинские части. Во 2-й корпус – сибирские, уфимские и егерские части, и командовал ими генерал Смолин. В 3-й корпус вошли все коренные, боевые генерала Каппеля части: волжские части, ижевские, воткинские, и командовал ими генерал Молчанов. Все казачьи части, как сибирские, уральские, оренбургские и т. д., имели свою собственную группировку и придавались к корпусам в зависимости от сложившейся боевой обстановки.

Приказом по корпусу я назначаюсь командиром Отдельного, имени генерала Каппеля, Офицерского отряда. Армия перешла от отдыха к горячей работе по боевой подготовке к предстоящим боевым действиям. Появилась забытая в походах отчетливость, поднялась дисциплина и выправка. Трудно приходилось нашим рабочим – ижевцам и воткинцам. Воинскую мудрость они постичь не могли. У них была своя, станковая, рабочая дисциплина. Честь отдать они забывали, но зато шапку снимет и своего офицера по имени и отчеству назовет. Так их и оставили в покое. Но зато в боевом отношении их никто не мог превзойти. Они заслужили незабываемую славу на полях сражений. Мы их уважали и любили, а противник боялся.

С утра и до вечера шли занятия. Всюду лилась залихватская боевая песня. На этих днях мы услышали странную для нас новость. Она не только удивила нас, но и поразила. Еврейское общество предложило атаману сформировать, на их собственные средства, Еврейский боевой батальон. Вот так история! Разрешение они получили и к формированию приступили. Откровенно говоря, мы к этому отнеслись весьма недоверчиво. Боялись предательства и провокации. В конце концов так и оказалось. Батальон был сформирован и отправлен в деревню Александровку, где и перебил своих же офицеров и перешел на сторону красных. А мне, с моим Офицерским отрядом, пришлось его ликвидировать. Был странный бой. С одной стороны предатели-евреи, а с другой, наступающей, – господа офицеры. Бой был очень короткий. Я нанес Еврейскому батальону сокрушающий удар, с обхватом обоих их флангов, и прижал их к озеру, где частями и переловили весь батальон. В начале боя они, видимо, страшно волновались. Об этом можно было судить по их беспорядочной стрельбе. Мои офицеры шли в атаку с папиросой во рту. Потери с нашей стороны были незначительны. После ликвидации Еврейского батальона мы снова вернулись в Читу и ожидали со дня на день перевооружения. Старые винтовки были сильно расстреляны. А кроме того, в отряде не сохранилось ни одного штыка.

В свободное от службы время я любил ходить на вокзал, где проходили чуть не ежечасно богатые составы поездов уезжающих «милых союзничков». И кого только там не было! Даже итальянские альпийские стрелки в их причудливых формах. Их стоянка в Сибири, как экспедиционных войск, была главным образом расположена по линии железной дороги. До сих пор я не могу себе представить, для какой же, в конце концов, цели они были присланы к нам. Помогать они нам не помогали, а только мешали и занимались сплошной провокацией. В боевом отношении эти союзные воинские части были ниже всякой критики. А вели они себя так вызывающе, что со стороны казалось, что не они гости на Русской территории, а мы, настоящие хозяева Русской Земли, находимся в гостях у них. Смотришь на эти блестящие проходящие поезда, и невольно напрашивается сам собою вопрос: «Господа Союзники! За что же это вы плюнули нам, Русским Патриотам, в нашу душу?!» Но посмотришь на самодовольные рожи упитанных офицеров и приходишь к заключению: не стоит и спрашивать – не поймут. Где им? Ведь они победители! Какая ирония! Победители на крови и предательстве Русского народа.

Шел апрель месяц, и наступал великий для нас Праздник Святой Пасхи. Перед заутреней все господа офицеры роты почистились и надели все лучшее, что у них было. Заботами начальника хозяйственной части отряда были приготовлены пасхальные столы. Все было готово, чтобы встретить этот Святой Праздник так, как его встречала наша Святая Русь. Кроме дежурного взвода, вся рота пошла в церковь. За несколько минут до моего выхода из помещения я был вызван к телефону. Говорит начальник штаба Волжской бригады, Генерального штаба полковник Попов. По приказанию начальника бригады моя рота должна быть в полной боевой готовности. Тревога. Забыты пасхальные столы. Спешно разбираются винтовки, и с шумом выкатываются пулеметы. Стройно, попарно спускается рота на улицу. Стояла дивная пред-пасхальная ночь. Отряд выстраивался лицом к противнику и спокойно дожидался дальнейшего приказания. В штабе бригады я узнал подробности всех событий, которые произошли за несколько часов.

Красная армия, под командой товарища Блюхера, всей своей массой обрушилась на наш фронт. Части атамана Семенова не выдержали удара и отходят по всему фронту. Красными уже занята деревня Трех-Озерная, находящаяся в 10–12 верстах от Читы. Волжской бригаде дана боевая задача – выбить противника из деревни Трех-Озерной. Мой отряд идет в авангарде. Японская Императорская армия также принимает участие в этой боевой операции. Посмотрел на часы: было ровно 12 часов ночи. Подаю команду: «Господа офицеры, на молитву. Шапки долой». Проходит минута тишины. Снова команда: «Накройсь». И я поздравляю роту: «Христос Воскресе!» Братские поцелуи, и рота, свернувшись в походную колонну, с лихой каппелевской боевой песнью:

 
С нами Каппель, сын России,
С нами славный Вождь всегда…
 

отчетливо проходила улицы города Читы. Кончился отдых. Снова для нас настала боевая пора.

Не доходя 3–4 версты до деревни Трех-Озерной, я вошел в огневую связь с передовыми отрядами красных. Развернувшись, мы пошли в атаку и, легко сбив противника, начали теснить его к деревне. Мой отряд, по диспозиции, шел в лобовой удар. Справа шла наша Волжская бригада, а правее ее шли части японской армии, говорят, в составе дивизии, а может быть, только полка: у этих самураев точно узнать ничего нельзя. Слева от меня – Оренбургская казачья бригада, 1-й Забайкальский полк, а еще левее – снова японская армия – ее конные части.

Противник укрепился на отличных позициях. Бой в полном разгаре и уже продолжается около трех часов. Красные упорно обороняют деревню, часто переходят в контратаки. Наконец мы переходим в решительное наступление, сбиваем противника, который быстро начинает отходить. Но со своим отходом они опоздали. Японские части в их тылу отрезали все пути к отходу. Три дивизии красных – в клещах. Началась ликвидация. Противник яростно бросался в бешеные атаки в самых различных направлениях, но прорваться ему не удалось. Кольцо все сужалось и сужалось. В отряде есть убитые и раненые.

Наконец красные всей своей массой, с диким ревом «Ура!», повернув свой фронт, густыми цепями, чуть ли не колоннами, повели штурм на мой участок. Этого я никак не мог ожидать. Какая могла быть у них цель прорвать фронт именно на моем боевом участке? От этого прорыва, если бы даже он им и удался, их положение не изменилось бы к лучшему. Ждем. Огня не открываем. Красные быстро приближаются. Еще минута ожидания… и огонь. Затарахтели пулеметы «максим», посыпалась частая ружейная стрельба. Но в нашем огне есть что-то странное: винтовочный выстрел не тот, к которому так привыкло ухо. Глянул на наши цепи и вижу, как выпущенные нами пули зарываются в нескольких саженях от нас в мягкий песок, поднимая его на воздух. Что случилось? Понять не могу, да и поздно. Противник уже совсем близко. Поднимаю отряд, и идем в контратаку, без штыков. Трудно сказать, чем бы этот бой закончился, если бы нам пришлось столкнуться с красными грудь с грудью. К моему счастью, Оренбургская казачья бригада, неожиданно для меня и противника, лавой навалилась на его левый фланг, смяла его, и началась рубка. Красные бросились в панике, ища спасения, в деревню. Но оттуда шла лава японской регулярной кавалерии. Бой закончился полным поражением красных.

Приказал собрать все патроны, полученные мною из Читинского патронного завода. Оказалось предательство. Каждая гильза была заряжена неполным составом пороха. Попытка большевиков захватить Читу не удалась. Результатами для них оказалось уничтожение их лучших пяти дивизий – рабочих, московских, коммунистических частей. Масса пленных. Одних бронепоездов было взято два. А снаряжения и подсчитать было невозможно – всюду пушки, брошенные пулеметы и тысячи винтовок. Урок им был дан нами весьма серьезный. Но надолго ли? Нельзя было забывать, что этому боевому успеху помогла нам своим активным участием Японская Императорская армия. Но кто мог бы нам поручиться за то, что она не предаст нас так же, как и другие «союзники»? Снимется, уйдет и даже не потрудится предупредить нас; веры к ним ко всем у нас уже не стало. Потери в роте: 2 офицера убито и 10 ранено.

С той же боевой песнью, так же отчетливо мы снова маршировали по улицам города Читы. Нам обещан снова отдых и полное перевооружение новыми винтовками, которые мы и получили на второй день. Было интересно смотреть, как господа офицеры на сей раз бережно и даже с любовью обращались со штыками. Урок был тяжелый – идти на штыки, не имея их. С тех пор мне не приходилось видеть, чтобы у кого-либо в роте винтовка была без штыка.

На этих днях в нашей роте было большое торжество. Дамы господ офицеров роты своими руками и их милыми пальчиками вышили дивное знамя. На белом шелку золотыми буквами были вышиты слова: «За Святую Русь». А ниже: «Офицерская рота имени Ген. Каппеля». На левой стороне, в верхнем углу, в желтом императорском поле Двуглавый Орел, вышитый черным серебром. Посередине знамени художественно вышит наш орден «За Ледяной поход». Чудное знамя! После полной церемонии и торжественного богослужения знамя было передано нам из рук командующего армией генерал-лейтенанта Войцеховского. После этого состоялся парад и потом банкет роты, на котором присутствовали все высшие чины армии, во главе с атаманом Семеновым.

Красные, потерпев поражение или, вернее, позорный для них разгром, спокойно сидели и не беспокоили нас. Мы же, видя, что японская армия продолжает стоять на своих боевых участках, так же спокойно продолжали свой отдых и подготовку к будущим боевым действиям. Но враги наши не спали, а упорно работали в нашем тылу и среди нас же самих. Большевистские и социалистические провокаторы сумели в конце концов внести разлад в наши ряды.

Совершенно неожиданно армия враждебно разделилась на два лагеря: семеновцев и каппелевцев. Дошло дело до того, что происходили даже столкновения. Провокаторство было ясно, и все же эта враждебность охватила даже некоторых начальников отдельных частей. Я боролся всеми мерами, чтобы моя рота не попала также под это влияние. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не начались жестокие бои по всему Забайкалью. Боже, как мне было обидно и досадно, что многие не поняли или не хотели понять, что все это дело рук большевиков. Ведь мы остались единственной армией Белых Патриотов на родной русской земле, и вдруг какая-то глупо-провокаторская враждебность. Не один я тогда, а тысячи нас вспомнили нашего Белого Вождя генерала Каппеля. Если бы он был жив, этого никогда бы не случилось!

Моя рота спешно погрузилась в эшелон и двинулась к городу Сретенску, расположенному на реке Шилке. Выбросив из него банду красных партизан, мы совместно с Волжской бригадой стали в нем гарнизоном. Дивный городок, утопающий в зелени, окруженный дикими горами, покрытыми ковром из фиалок.

В скором времени к нам прибыл и штаб нашего корпуса, с его командиром генералом Молчановым и начальником штаба Генерального штаба генералом Барышниковым[64]64
  Барышников Семен Нилович. Полковник. В белых войсках Восточного фронта; в начале 1919 г. начальник штаба 3-го корпуса, с октября 1919 г. начальник штаба Волжской группы войск, в декабре 1919 г. врио командующего 3-й армией, в начале 1920 г. в Забайкалье начальник штаба 3-го корпуса. Генерал-майор (к октябрю 1919 г.). В эмиграции в США. Умер в 1934 г. в Сан-Франциско.


[Закрыть]. Остальные части корпуса заняли исходные плацдармы, готовые перейти в наступление. Мы ожидали крупного масштаба боевых операций по очистке Забайкалья от партизан и их очагов.

Моя рота часто выходила в походы с целью разведки. Я нарывался на партизан, гонялся за ними безрезультатно и снова возвращался в Сретенск. В одном из таких боев я обходил нашу позицию. Бой уже закончился, и, как обыкновенно, партизаны удрали. Был дивный летний день. Поравнявшись с расположением 2-го взвода, я встретил командира взвода капитана Арсеньева. Стоим, разговариваем и курим. Неожиданно послышалось в воздухе какое-то приближающееся к нам журчание. Удар или, вернее, шлепок во что-то мягкое. Капитан Арсеньев, схватившись руками за живот, со стоном повалился на землю. Бросились к нему, расстегнули платье и обнаружили пулевую рану в живот. Пуля была на излете, а потому рана получилась рваная и тяжелая. Бедный Белый герой! Храбрец, дивный офицер, прошедший с боями с берегов Волги до Забайкалья в строю, с винтовкой в руках, и погиб от какой-то шальной пули, пущенной в воздух. Вот трагедия! Он умер в страшных мучениях на руках сестры милосердия.

Армия перешла в наступление. Операция проходила успешно. Сбивая всюду красных, мы быстро гнали их и в результате окружили. Еще бы небольшое напряжение, и мы очистили бы все Забайкалье от красной нечисти. Но… у нас всегда случалось что-то… Так случилось и теперь. Барон Унгерн со своим корпусом, не предупредив нас, оставил фронт и ушел к себе в Даурию. Вся наша четырехдневная операция пошла насмарку. Конечно, мы противника сильно потрепали, но ликвидировать его нам не удалось, и товарищ Шевченко со своим 10-ты-сячным отрядом вышел из нашего окружения. Кроме того, он отрезал Волжскую бригаду от главных сил. Днем мы отбивались от наступающего со всех сторон противника, а ночью осторожно обходили его, стараясь выйти к реке Шилке. В течение 10 дней мы были фактически потерянными и нас уже начали считать погибшими. Наконец, нам удалось выбраться из окружения и войти в связь с нашей группой, которая выслала нам на помощь конную бригаду, с которой мы и отошли к нашим главным силам.

Наш поход был закончен, но по всему Забайкалью продолжались жестокие бои. Положение нашей Белой армии было не из приятных. Японская армия под ультимативным требованием союзников должна была начать эвакуацию своих частей. Еще раз, перед уходом, она нанесла сокрушающий удар по красным, еще раз спасла Читу от захвата ее большевиками. Но это было уже последним жестом самураев. Они грузились и уходили в Приморскую область, в порт Владивосток. Армия с лихорадочной быстротой перегруппировывалась, готовясь, может быть, к последним боям. Наш 3-й корпус шел на ст. Борзя.

Во время похода я получил неприятный для меня приказ. Командир корпуса приказал мне отправиться эшелоном на ст. Карымская и немедленно разоружить и арестовать весь состав бронепоезда «Повелитель» за мародерство и неподчинение приказу командующего армией. Секретно сообщалось, что есть предположение, что командир бронепоезда капитан Масалов работает для большевиков, и чтобы я принял все меры предосторожности. После ареста я должен сдать всех офицеров командиру 2-го корпуса генералу Смолину для предания военно-полевому суду. Этот эпизод был описан подробно в прошлом на страницах «Первопоходника».

Назревал серьезный вопрос, как наше командование решит задачу перехода по территории Китая. Мы слышали, что китайцы не желают нас пропускать. Ну, тогда остается у нас одно решение – пройти с оружием в руках от ст. Пограничная до ст. Раздольная по территории Китая. Наконец, китайцы согласились пропустить нас с условием, что мы сдадим им оружие и они его вернут нам, когда мы достигнем Раздольной. Наше командование категорически отказалось, так как мы китайцам не могли довериться. Были готовы к бою, мой бронепоезд «Витязь» был готов. Чехлы с пушек сняты, наш национальный флаг поднят к бою.

Жду приказа открыть огонь. Наши передовые части перешли границу, но в это время появились японские офицеры и просили не начинать боя: они лично от их командования гарантируют, что оружие они примут, сохранят и отдадут нам, как только мы достигнем нашей границы. Офицеры могут сохранить и наганы.

Мы верили японцам, мы их знаем очень хорошо по совместной боевой работе в прошлом. Подали открытые вагоны, куда и начали мы сдавать оружие, что заняло два дня, и после этого мы двинулись в поход. Мой бронепоезд они просили взорвать. «Вам его больше не надо», – говорили японские офицеры. Я получил приказ – взорвать «Витязя».

– Прощай, наш верный друг! – И, заложив пироксилиновые шашки, зажгли шнур и отошли на довольно большую дистанцию. Колоссальный взрыв, не только от пироксилиновых шашек, но мы имели большое количество снарядов для нашей артиллерии. «Сомкнули ряды» и молча пошли к китайской границе.