Текст книги "Великий Сибирский Ледяной поход"

Нельзя забыть, как толпа бойцов, не могущая попасть в церковь, где стоял гроб, упала на колени на улице, прямо на снег, при пении «Вечная Память!».

После панихиды гроб был погружен в товарный вагон, а для нас, сопровождающих, был отведен небольшой салон-вагон. В Чите была устроена забайкальцами торжественная встреча. На станции был почетный караул. И сам глава Забайкалья, атаман Семенов, тепло, по-русски, троекратным целованием приветствовал нас, сопровождавших гроб.

Обращаясь ко мне, он сказал: «Вы, полковник, столько пережили и перетерпели, что после похорон вам следует отдохнуть и пожить в Японии!» Я искренне его поблагодарил и сказал, что если есть возможность, то лучше положить в японский или американский банк какую-то сумму денег для детей генерала Каппеля. Атаман Семенов поспешно ответил: «Об этом не беспокойтесь! Все будет сделано!»

В мое распоряжение был назначен очень симпатичный участковый пристав (не помню его фамилии). По его указаниям был найден очень приличный гроб. Он сделал распоряжение о рытье могилы и почему-то очень убедительно настаивал, чтобы глубина могилы была не менее 8 футов.

В день похорон в городе Чите творилось что-то невероятное. Не только храм, но и все прилегающие к нему улицы были заполнены самым разнообразным по своему виду народом, не говоря уже о прекрасно одетых забайкальских частях, стройно шедших во главе с оркестром, игравшим похоронный марш. Такого скопления народа на похоронах я, проживший долгую жизнь, никогда не видел.

И когда гроб опускали в могилу, вставший на возвышение поэт Александр Котомкин-Савинский призвал всех к молчанию. И при гробовой тишине с большим чувством прочел свое стихотворение:

НА СМЕРТЬ КАППЕЛЯ

 
Тише!.. С молитвой склоните колени:
Пред нами героя родимого прах.
С безмолвной улыбкой на мертвых устах
Он полон нездешних святых сновидений…
Ты умер… Нет, верю я верой поэта —
Ты жив!.. Пусть застывшие смолкли уста
И нам не ответят улыбкой привета,
И пусть неподвижна могучая грудь,
Но подвигов славных жива красота,
Нам символ бессмертный – твой жизненный путь
За Родину! В бой! – ты не кликнешь призыва,
Орлов-добровольцев к себе не сзовешь…
Но эхом ответят Уральские горы,
Откликнется Волга… Тайга загудит…
И песню про Каппеля сложит народ,
И Каппеля имя, и подвиг без меры
Средь славных героев вовек не умрет…
Склони же колени пред Символом веры
И встань за Отчизну, родимый народ!
 

Многие, слушая это стихотворение, не стыдясь своих слез, горячо и навзрыд плакали…

Почти через год, когда, по сложившимся обстоятельствам, Чита (где был похоронен Каппель) должна была быть оставлена, каппелевцы перевезли прах генерала в Харбин. При этом, когда на панихиде была открыта крышка гроба, оказалось, что тело покойника за этот год нисколько не изменилось. Лицо было таким же свежим, как после перехода нашего через Байкал на станции Мысовая в 1920 году. В Чите могила Каппеля была глубиной более 8 футов, в слое вечной мерзлоты, почему тело так и сохранилось.

Когда войска из Читы переходили в Приморье, к этому времени совместно с другими частями были сформированы пехотный полк имени генерала Каппеля, батарея и бронепоезд с его же именем. И почти все бойцы, за исключением очень немногих, называли себя каппелевцами. Они активно сражались против красных в Приморье и на Амуре до конца 1922 года. Больше того, и наши противники (красные) почти во всех своих книгах о Гражданской войне самые стойкие и самые боеспособные белые части называют «каппелевцами».

Много прошло лет, давно нет В.О. Каппеля, но, помня его до сих пор, разбросанные по всему свету каппелевцы сохраняют о нем благоговейную память и, как когда-то пели его солдаты-добровольцы, помнят его завет:

 
Когда наш Каппель умирал,
Любить Россию нам завещал…
 

С. Марков[82]82
  Марков Сергей Владимирович, р. в 1903 г. Кадет Сибирского кадетского корпуса. В белых войсках Восточного фронта; с лета 1918 г. в частях Каппеля. Участник Сибирского Ледяного похода. В эмиграции с корпусом в Шанхае, с 1925 г., по прибытии в Югославию, остался в 7-м классе Первого русского кадетского корпуса. Окончил Первый русский кадетский корпус (1927), Белградский университет, Военно-училищные курсы РОВС. Подпоручик. Служил в Русском Корпусе. После 1945 г. в Германии, преподаватель гимназии, к 1969 г. сотрудник журнала «Военная Быль», на 10 мая 1972 г. член СЧРК в Сан-Франциско. Умер 28 апреля 1973 г. в Сан-Франциско.


[Закрыть]
Пятьдесят лет тому назад

Воспоминания о Великом Сибирском походе и о борьбе с красными в Забайкалье[83]83
  Впервые опубликовано: Военная Быль. 1972. Январь. № 114.


[Закрыть]

В основу своих воспоминаний уже пятидесятилетней давности о происходившей в 1919–1920 годах борьбе за свободу нашей родины я положил все то, чего я был свидетелем, а иногда и незаметным участником. А видел я и слышал гораздо больше, чем рядовые бойцы и даже офицеры боевых частей, потому что судьба забросила меня во время моего добровольного служения родине-России на службу при различных штабах, сперва при Ставке Верховного Правителя адмирала Колчака, затем – в штаб Барнаульской группы, превратившийся во время Великого Сибирского похода в штаб Северной группы, а в Забайкалье я служил в роте связи Инженерного дивизиона 3-го стрелкового корпуса (генерала Молчанова) и был телефонистом штаба корпуса. Затем, уже в Приморье, я вначале продолжал быть телефонистом, а потом стал экспедитором штаба Поволжской группы войск, как назывался после переформирования армии наш 3-й корпус. Во время всей моей службы я всегда жил с офицерами этих штабов, слышал все, что они говорили, и был свидетелем того, что в штабах происходило.

Все это происходило уже давно, 50 лет тому назад, в роковой для нас, борцов с большевиками в Поволжье, на Урале и в Сибири, 1919 год. Я был тогда мальчиком четырнадцати лет, но я весь горел желанием бороться за освобождение нашей родины от захватившего в ней власть красного произвола. Я верил в правоту нашей борьбы, как верили в это все, кто окружал меня тогда и с кем вместе я совершил наш крестный снежно-ледяной поход через всю Сибирь, поход частей «Народной армии» Поволжья и Урала, Сибирской армии, казачьих частей и многих других отрядов, объединенных во время похода в одну армию, с гордостью носившую имя своего вождя, генерала Каппеля, – «каппелевцев».

В поток этой отходящей на восток армии я влился в городе Омске. Был я тогда добровольцем «Особого отряда», составленного из молодых людей, не достигших еще восемнадцатилетнего возраста. Собрались они в этот отряд по распоряжению адмирала Колчака из различных войсковых соединений наших армий. Отряд нес службу связи при Ставке Верховного Правителя. Мы развозили пакеты, посылки, карты, пропагандный материал, газеты, журналы и т. п. на фронт и по гарнизонам Западной Сибири. Когда нужно было послать секретный пакет, отправляемый обычно с офицером, мы заменяли такого офицера, доставляя пакет по назначению на автомобиле, на паровозе или просто верхом на коне.

Отряд был сформирован летом 1919 года, когда ничто еще не предвещало печального конца нашей эпопеи. После осеннего отступления и оставления Урала осенью 1918 года фронт стабилизировался в Приуралье. На фронт прибыли вновь сформированные уральские части, и в марте 1919 года наши войска перешли в наступление, заняв Уфу и Ижевский и Воткинский заводы. Но в середине лета, собрав большие силы, красные перешли в контрнаступление. Отсутствие резервов и недостаток вооружения и боеприпасов заставили наши войска отходить, а с отступлением начался и развал. Мобилизованные разбегались по домам, а некоторые части переходили к красным целиком. В особенности захватил этот развал Сибирскую армию, действовавшую вдоль железной дороги на Пермь и Вятку. Надо сказать, что в то время как «Народная армия» снабжалась почти исключительно за счет трофейного имущества, отбираемого в боях у противника, части Сибирской армии, пользовавшиеся особым расположением Ставки Верховного Правителя, были прекрасно вооружены и снабжены получаемым из-за границы снаряжением, но укомплектованы были мобилизованными сибирскими крестьянами, уже распропагандированными большевиками и злыми на чехов за их произвол, реквизиции, производимые различными отрядами, и за расправы с населением в случае неповиновения. Большинство населения Сибири состояло из недавних выходцев из России – переселенцев, которые, как и немногочисленный рабочий класс, были на стороне большевиков, так же как и поселенцы – бывшие ссыльные. Население городов относилось к воюющим сторонам индифферентно, но поведение иностранных войсковых частей – чехов, немногочисленных отрядов англичан и французов и «польского легиона», созданного из польских беженцев, нашедших во время Первой мировой войны убежище в Сибири, – вызывало всеобщее недовольство. Разочаровавшись во власти, пришедшей на смену большевикам, сибирские крестьяне говорили: «Нам бы хоть пес, лишь бы яйца нес».

Из казачьего населения Сибири одно лишь Сибирское войско само-мобилизовалось, и то не сразу после освобождения, а только зимой 1918 года. Остальные казачьи войска дали лишь добровольцев, но в общей своей массе казачество было все же настроено против большевиков. Самомобилизация сибирских казаков была ловко использована большевиками, развившими яркую пропаганду среди переселенческого населения, жившего в районе земель Сибирского казачьего войска. Пропагандисты говорили, что казаки пошли с Колчаком потому, что он им обещал отобрать землю у переселенцев и отдать ее казакам (земли, на которых жили переселенцы, когда-то принадлежали войску и были им уступлены для заселения их переселенцами).

Ушедшие в тайгу и в степи во время освобождения Сибири большевики организовали партизанское движение и развили среди населения бешеную агитацию против белых. Наша же агитация и контрпропаганда почти отсутствовали, и об организации соответствующего аппарата даже и не думали, оставив это «поле битвы» противнику. Таким образом, надеяться на мобилизованных местных жителей не приходилось, они или разбегались, или же переходили к красным, и лишь небольшая их часть оставалась верной белым. Главными борцами с большевиками были добровольцы, но вскоре приток их прекратился, и белые армии таяли. Резервов не было, а находившиеся в тылу сибирские полки были ненадежны. Красные же слали против нас массы мобилизованных, влитых в существовавшие уже части, где эти мобилизованные были поставлены под руководство опытных и верных бойцов. У нас же продолжались все новые и новые формирования со множеством штабов, а верные добровольческие части таяли и по своей численности никак не соответствовали своим наименованиям (в ротах было по 30–50 штыков).

Напомню читателю, что в то время население Сибири исчислялось в 8—10 миллионов человек, из которых от 2 до 3 миллионов приходилось на различных инородцев, эскимосов, якут, чукчей, камчадалов, самоедов и прочих, живших своей, особой жизнью. Населенные пункты, от Омска на восток, располагались по железной дороге и по рекам. Через всю Сибирь, от Омска, шла единственная Сибирская железная дорога, а вдоль нее – Сибирский грунтовой тракт, и кое-где имелись проселочные дороги местного сообщения. Поперек Сибири, с юга на север, текли многоводные, широкие реки, иногда до 2 верст шириной, как Иртыш, Обь, Енисей. От Омска до Новониколаевска (550 верст) вдоль железнодорожного пути простиралась степь с разбросанными по ней березовыми рощицами. Тайга начиналась верстах в ста к северу от железной дороги, а на юг шла лесостепь. От Новониколаевска дорога входила в тайгу, которая спускалась далеко на юг и простиралась до самого Забайкалья (приблизительно 2000 верст), а от Красноярска (650 верст от Новониколаевска) начиналась таежно-гористая местность.

От Новониколаевска на Сибирской железной дороге шла на юг железная дорога, связывающая с Сибирью центры овцеводства, Барнаул и Бийск (до Барнаула 300 верст), а от станции Тайга, в 200 верстах от Новониколаевска, шла железнодорожная ветка на город Томск (50 верст).

Трактов, кроме Сибирского, не было, и лишь к югу от железной дороги имелись две-три проселочные дороги, шедшие с запада на восток. Годной для движения по ней была из них лишь одна, на город Щегловск, прорубленная в тайге, верстах в пятидесяти южнее железной дороги. Продовольствия имелось в Сибири достаточно, хлеб лежал в скирдах с 1914 года, и недаром большевики избрали во время движения в Сибирь лозунг: «Вперед, в Сибирь, за хлебом!»

К моменту отхода армии от Омска началась ранняя зима с сильными морозами от 25 до 40 градусов. Это спасло отступающую с ожесточенными боями армию: зима сковала реку Иртыш и дала возможность перейти на другой берег по льду. По всей Сибири бродили многочисленные красные партизанские отряды, и белые фактически держали в своих руках лишь города и населенные пункты, лежащие по линии железной дороги и по рекам. К югу от Красноярска целый район с городами Минусинском и Щегловском был захвачен красным партизанским отрядом бывшего штабс-капитана Щетинкина, численностью от 1 до 2 тысяч человек. Отряд этот имел пулеметы и даже артиллерию.

В Забайкалье находился атаман Семенов со своей «армией» в 3–4 тысячи человек. Он вел самостоятельную политику и держался в Забайкалье только благодаря присутствию там японских частей. В то время японские экспедиционные части находились в Приморье, в Уссурийском крае и в Забайкалье, а во Владивостоке были, кроме них, еще и американцы. Сибирскую железную дорогу от станции Тайга до Владивостока занимали чехи, не пропускавшие наши эшелоны на восток, благодаря чему начиная от станции Татарская, в 100 верстах от Омска, до станции Тайга, в 600 верстах, обе железнодорожные колеи были забиты стоявшими в затылок один другому эшелонами с беженцами, ранеными и больными и эшелонами различных эвакуированных учреждений. Положение людей, находившихся в этих эшелонах, было отчаянным: они не имели ни продовольствия, ни дров, а воду им приходилось добывать из снега (если были дрова) или же из находившихся вдоль пути болот, озер и речушек. Из-за отсутствия топлива многие паровозы замерзли. Целые эшелоны тифозных и раненых, помочь которым было некому и нечем, позамерзали со всем своим «грузом». Покинуть же эти обреченные эшелоны могли лишь единицы, так как никаких других перевозочных средств не было, а уйти пешком далеко было трудно. Кое-кому удалось примкнуть к проходящим по Сибирскому тракту частям и обозам с беженцами и семьями чинов армии, но таких счастливцев было мало. Все же остальные обитатели этих «поездов смерти» или замерзли, или же попали в руки красных. Мало кто из них выжил, а ведь их были десятки тысяч!

Отходя от Урала, белые армии предприняли под Челябинском контрнаступление, окончившееся, однако, неудачей, и лишь под Петропавловском, собрав все резервы, удалось нанести красным сильный удар, задержав на какое-то время их продвижение. Развить этот успех не пришлось из-за развала частей Сибирской армии, отступавшей севернее железной дороги Златоуст – Челябинск – Петропавловск – Омск. И если до Омска отступавшие армии дрались за каждый удобный для обороны рубеж, за почти каждый населенный пункт и сохранялось еще какое-то подобие «фронта», то после оставления Омска никакого фронта уже не было. Почти все части влились на один Сибирский тракт и в походной колонне устремились на восток, к Новониколаевску. Бои вел лишь арьергард, сдерживавший наседавших на хвост колонны красных. Раненых и больных сдавать было уже некуда, и их везли с собой. Во время этого отступления лошадь была тем, что гарантировало жизнь. Погибла она – значит, погибнут и все те, кого она везет…

Быстрое продвижение красных от Урала отрезало белые части, находившиеся на Южном фронте, и генерал Белов со своей армией и уральцами ушел через песчаную пустыню в Китай. Туда же ушли и оренбуржцы с атаманом Дутовым, и атаман Анненков из Семиречья. Сибирские казаки, дойдя до своих станиц, просто разошлись по домам, и только небольшая их часть пошла с армией дальше на восток.

До Новониколаевска шли с надеждой на восстановление фронта где-нибудь около него, рассчитывая на сибирские части, находившиеся в районе Новониколаевска и Томска, но в Новониколаевске стало ясно, что сибирские части перешли на сторону красных. Чехи не пропускали наши эшелоны ни на восток, ни с востока, тыла уже не было, и нам оставалось или сдаться красным, или же пробиваться на восток, в Забайкалье, где были японцы и атаман Семенов. Для этого нужно было совершить 2000-верстный поход по бездорожью, через тайгу и горы, по слабонаселенной местности и в лютый сибирский мороз, поход с беспрерывными боями и со слабой надеждой на его благополучный исход. Иного выбора не было, так как сдаваться мы не желали и об этой возможности даже и не думали.

Запасшись в Новониколаевске продовольствием в виде сибирского сливочного масла в трехпудовых бочонках и мешками муки, так же как и фуражом для коней, армия двумя колоннами вошла в тайгу и двинулась в свой Великий Сибирский поход. Одна колонна шла по Сибирскому тракту вдоль железной дороги, а другая – по проселочной дороге, верстах в 50—100 к югу от нее. В этих колоннах шли походным порядком войсковые части с семьями военнослужащих (таковых было немного), шли обозы беженцев, пришедших сюда с Поволжья и с Урала, шли обозы каких-то учреждений и штабов. На восток двигалась почти что стотысячная масса людей. Путь через тайгу был тяжел. Стояли сильные морозы от 25 до 40 градусов, всюду лежал глубокий снег, почти непроходимый. Справа и слева от дороги – лес. В случае порчи саней или усталости коня сани съезжали в снег, утаптывали его вокруг саней, производили нужную починку или давали отдых коню и затем снова вливались в беспрерывно идущую вереницу обоза. В случае же полного истощения коня или неисправимой поломки саней пытались втиснуться в какие-либо другие сани, что было почти невозможно, и тогда, бросая все, шли дальше пешком или же, проклиная судьбу, оставались на месте. Деревни в тайге были редки, и они были небольшими, поэтому зачастую ночевали в снегу, у костров.

Приблизительно на полпути между Новониколаевском и Красноярском в тайгу вдавалась степь, и здесь, в этой степной излучине, находился небольшой городок Щегловск. Он был занят красными партизанами, которых пришлось оттуда выбивать, и, в то время как шел бой, обозы, не останавливаясь, обходили город стороной и шли дальше на восток. За два дня до Рождества мы подошли к Красноярску и с боем заняли несколько окрестных деревень. Сам же город был занят перешедшими к красным частями 1-й Сибирской дивизии и артиллерийскими формированиями Сибирской армии, усиленными подошедшими с юга партизанскими отрядами Щетинкина.

Во время движения через тайгу отступавшие части войск перемешались с многочисленными обозами, что отразилось, конечно, на их боевой готовности, ружейных патронов и артиллерийских снарядов оставалось очень мало, а поставленная на полозья артиллерия потеряла значительную долю своей маневренности. В связи с этим нашим командованием было принято решение отказаться от попытки захватить город Красноярск, а отвлечь внимание противника демонстративным наступлением на железнодорожный вокзал, находящийся южнее города, и в это время направить весь обоз в несколько тысяч повозок в обход города с севера. На это направление были также двинуты части войск, завязавшие бой с преграждавшим намеченный путь противником.

В ожидании возможности начать движение весь обоз был собран на поле, укрытом от наблюдения цепью высоких холмов, отделявших это поле от города. Но еще до того, как можно было тронуться в путь, небольшой отряд красных, подошедший с тыла, открыл по обозу огонь из пулеметов, вызвав там панику и смятение.

Кинувшиеся от огня вперед, прямо перед собой, повозки обоза перевалили через цепь холмов и сразу же попали под огонь со стороны города. Затем рассыпавшиеся на отдельные группы повозки, в панике метавшиеся во все стороны, стали обстреливаться также со всех сторон мелкими частями красных, которые тем временем заняли окружающие возвышенности. В какой-то момент к ружейному и пулеметному огню присоединилась и артиллерия красных, чьи снаряды, к счастью, чаще давали перелеты.

На эту стрельбу в тылу своем вскоре подошли наши части, успевшие уже сбить красных севернее Красноярска и этим открыть обозу дальнейший путь на восток. Все пространство, на котором метался расстреливаемый со всех сторон обоз, представляло собой месиво снега с брошенным имуществом, вплоть до мешков с серебряными деньгами. Всюду виднелись убитые и раненые люди и лошади, разбитые сани, в которых сидели окаменевшие от ужаса женщины и дети. Это была подлинно ужасная картина!

Ушла на восток лишь примерно половина обоза, в то время как другая его часть, потеряв, очевидно, надежду на спасение, вошла в Красноярск и там сдалась красным.

Уже стемнело, когда в уходившем на восток обозе услышали колокольный звон, доносившийся из близкой деревушки. Звон этот напомнил нам, что сегодня – канун Рождества Христова… Отойдя верст 10 от Красноярска, мы заночевали в большой станице Есаульской, а наутро по льду реки Енисея пошли к северу. Во время движения по Енисею к нам присоединились отдельные наши части, отступавшие не со всей армией, а иными дорогами, севернее нашего маршрута. Такое присоединение не всегда бывало «мирным». Так, на одной из ночевок на нашу сторожевую заставу наткнулся шедший с запада какой-то разъезд. На окрик нашего часового «Кто идет?» разъезд открыл огонь. Перестрелка продолжалась всю ночь, и лишь под утро выяснилось, что это – свои.

Дойдя до места впадения в Енисей реки Кан, армия повернула на эту реку и двинулась к городу Канску (105 верст). Еще по дороге к устью реки Кан от колонны армии отделились 3-й Барнаульский полк[84]84
  3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк. Создан на базе кадра 44-го Сибирского стрелкового полка Императорской армии, офицеры которого, вернувшись с фронта, организовали подпольную организацию и 14–15 июня 1918 г. свергли большевистскую власть в Барнауле. Через три дня Барнаульская дружина выступила на фронт и позднее была преобразована в 3-й Барнаульский полк, вошедший в состав 1-й Средне-Сибирской стрелковой дивизии. Единственный полк из состава всего 1-го Средне-Сибирского стрелкового корпуса, вышедший в Забайкалье (прошел крайним севером, глухой тайгой по глубоким снегам Лены и Витима). По приходе в Читу вошел в состав Омской стрелковой дивизии, а в Приморье был сведен в батальон в составе 4-го Омского стрелкового полка. Командиры: подполковник Вольский (июнь 1918 г.), капитан Богословский (врид), полковник Юрманов (май 1919 г.), полковник А.И. Камбалин (лето – сентябрь 1919 г.), капитан Богословский (сентябрь 1919 г. – январь 1920 г.).


[Закрыть](600 человек) с командиром полковником Камбалиным[85]85
  Воспоминания А. Камбалина публикуются ниже.


[Закрыть], 11-й Оренбургский казачий полк (500 человек) полковника Сукина[86]86
  Сукин Александр Тимофеевич. Есаул Оренбургского казачьего войска. В белых войсках Восточного фронта; в марте 1918 г. руководитель восстания ст. Изобильной и Буранной, в апреле – мае 1918 г. командир повстанческого отряда Оренбургского казачьего войска; на 9 мая 1919 г. полковник, командир 11-го Оренбургского казачьего полка. Участник Сибирского Ледяного похода. Генерал-майор (с 18 октября 1920 г.).


[Закрыть]и отряд полковника Казагранди[87]87
  Казагранди Николай Николаевич. Штабс-капитан инженерных войск. В белых войсках Восточного фронта; с июня 1918 г. организатор и командир 1-го партизанского офицерского отряда в Омске, в июне 1918 г. командир боевой колонны 1-й Степной Сибирской стрелковой дивизии (подполковник); на 9 мая 1919 г. командир 16-го Ишимского Сибирского стрелкового полка, с 26 марта (22 апреля – 22 июля) 1919 г. начальник 18-й Сибирской стрелковой дивизии. Затем командир отряда во 2-й армии, в начале 1920 г. – отряда в Северной группе. Участник Сибирского Ледяного похода. Полковник (1919 г.). С мая 1921 г. начальник офицерского отряда (бывш. Корюхина) в Монголии. Арестован и расстрелян в июле 1921 г. на хребте Эгин-Дабан.


[Закрыть](500 человек). Командовал этой группой генерал Сукин[88]88
  Имеется в виду брат Александра – Николай Тимофеевич Сукин (см. выше).


[Закрыть], который, заболев, передал командование полковнику Камбалину, а 3-й Барнаульский полк принял капитан Богословский. Штаб группы состоял из бывшего штаба Барнаульского района, и в него входили следующие офицеры: Генерального штаба полковники Попов и Сальников[89]89
  Сальников Дмитрий Николаевич, р. 9 октября 1882 г. Холмская духовная семинария, Одесское военное училище (1903), академия Генштаба (1912). Офицер 8-го стрелкового полка. Подполковник, штаб-офицер для поручений при штабе 13-го армейского корпуса. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии и ВСЮР. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода – начальник оперативного отдела штаба армии, на 26 июня 1918 г. в Донской армии, затем полковник, и. д. генерал-квартирмейстера штаба Добровольческой армии, с 27 ноября 1918 г. по март 1919 г. командир 1-го Офицерского (Марковского) полка. В белых войсках Восточного фронта; в июне – сентябре 1919 г. начальник штаба Восточного фронта, с ноября 1919 г. командующий войсками Барнаульского и Бийского районов (не прибыл). Участник Сибирского Ледяного похода, в начале 1920 г., до середины февраля 1920 г. начальник штаба Северной колонны. С 17 июня по 1 октября 1920 г. начальник осведомительного (особого) отдела Дальневосточной армии. Участник Хабаровского похода, затем начальник Камчатской области. Генерал-майор. В эмиграции в Китае, техник путей сообщения, учитель. Один из организаторов и начальник штаба Союза военных. Умер 29 мая 1945 г. в Харбине.


[Закрыть], капитан Шиманский, поручик Зенцов и еще два-три других офицера. Я состоял при штабе в должности квартирьера. Этот наш отряд двинулся к северу, на реку Ангару, по которой шел до водораздела с рекой Леной, перешел затем на нее, вышел к Байкалу, перешел через озеро и прибыл в Читу.

Главные же силы армии, двигаясь по руслу реки Кан, совершили здесь самый трудный переход. Кан, быстрая горная река, замерзла не везде, и во многих местах поверх льда бежала вода. Лед был не одинаковой толщины и крепости, сани часто проваливались, и приходилось при 30-градусном морозе лезть в воду и спасать тонущих. Сам командующий, генерал Каппель, во время одной рекогносцировки провалился вместе с конем под лед, отморозив себе ноги и заболев воспалением легких. Большинство ночевок имели место в снегу, а если по пути встречались деревни, то они были настолько малы, что могли вместить в своих хатах лишь часть женщин и детей, раненых и больных. Питание было скудное, впроголодь, подвод не хватало, тиф косил ряды армии и уменьшал число бойцов.

От Канска движение продолжалось уже опять по Сибирскому тракту, где сел было больше, но зато приходилось пробивать себе путь на восток, отбиваясь от нападавших на колонну партизан. Во время этого пути скончался генерал Каппель и в командование вступил генерал Войцеховский. На станции Зима стало известно о выдаче союзниками адмирала Колчака красным и о требовании, предъявленном армии чехами, обойти Иркутск с юга. В случае же, если бы мы захотели выбивать красных из города, чехи угрожали разоружить армию. Почти одновременно было получено сообщение, что 7 февраля адмирал Колчак был расстрелян красными, и таким образом вопрос о его выручке отпадал. Драться же с хорошо вооруженными и снабженными чехами, не имея достаточно артиллерии, патронов и снарядов и при большем числе раненых и больных, нежели боеспособных солдат, было бессмысленно. Поэтому, обойдя Иркутск с юга, по реке Ангаре, вытекавшей из Байкальского озера, остатки армии спустились к озеру и в ночь с 15 на 16 февраля 1920 года перешли его. Этим переходом через Байкал и был закончен Великий Сибирский поход.

Северная группа войск, в составе которой я и совершил свой поход, пройдя по Енисею еще верст 50, свернула на дорогу, шедшую через тайгу, от села Ивановщина, на левом берегу Енисея, к селу Яковлево, на реке Усолке (80–90 верст). Район, по которому мы шли, сокращая путь на реку Ангару, был логовом партизан, здесь они после освобождения Сибири прочно обосновались и в продолжение всей нашей борьбы с большевиками удерживали за собой бассейн реки Тасеевки, притока реки Ангары, в которую впадает река Усолка, но теперь можно было предполагать, что все красные партизанские отряды этого района ушли к Красноярску. Дорога, по которой мы шли по тайге через невысокие горы, водораздел между рекой Усолкой и Енисеем, вела в селу Яковлево, запиравшему выход из тайги. Яковлево было занято красными, и бой начался в невыгодных для нас условиях: развернуться в тайге по глубокому снегу было невозможно, и приходилось драться на узком пространстве. Стоял сильный мороз, не позволявший оставлять долго солдат в цепях. У красных было много пулеметов и одна мелкокалиберная пушка, «макленка», безуспешно старавшаяся нащупать наш обоз. Снарядов к ней было, по-видимому, у красных мало, и стреляла пушка редко. Наши атаки на село легко отбивались красными, так как наступление по глубокому снегу было «черепашьим», и бой был решен глубоким обходом села несколькими сотнями оренбургских казаков. Красные бежали, и мы заняли Яковлево. Сильно укрепленное село было, по-видимому, опорным пунктом партизан. По его окраинам были построены бревенчатые бункера, засыпанные снаружи для камуфляжа снегом и политые водой.

Из Яковлева наша колонна двинулась по льду реки Усолки к реке Ангаре. Пройдя по ней верст 200, до села Устьяновского, находившегося при впадении Усолки в реку Тасеевку, мы снова, сокращая путь, пошли таежной дорогой на село Пашино (верст 150), на левом берегу Ангары. Выйдя на Ангару, мы почувствовали простор: широкая, в две-три версты, река и вместо узкой таежной дорожки впереди хорошо накатанный путь. По сведениям, полученным от жителей, красных в этом районе имелось мало, лишь местные, маленькие и плохо вооруженные отряды, а подойти сюда с юга, от Сибирской железной дороги, красные могли только по двум дорогам, причем идти от железной дороги было очень далеко, верст 500, таежной дорогой. Поэтому появление их на нашем пути было маловероятным. Пространство от реки Ангары на юг было гористой местностью, покрытой непроходимой тайгой, и нападение с той стороны было невозможным. Для удобства ночлегов в селах дальнейший поход мы совершали двумя эшелонами. В головном эшелоне шли 3-й Барнаульский и 11-й Оренбургский казачий полки, во втором – отряд полковника Казагранди. Переходы мы совершали не всегда одинаковые, длина их соответствовала расстоянию между двумя селами, от 30 до 50 верст. Села по реке Ангаре были большие, и «квартирного кризиса» не было. Питание было достаточным, как было достаточно и подвод, набираемых у крестьян для перевозки всей группы от села до села. Крестьяне охотно снабжали нас едой и подводами, так как за все мы платили, а дисциплинированность наших солдат и казаков сразу же создавала с жителями села дружественные отношения. Таким образом, наша Северная группа оказалась в гораздо лучших условиях, чем армия, отходившая по Сибирскому тракту. Идя по району, где жители занимаются охотой, мы приобрели, защищаясь от лютого мороза, всевозможные меховые одеяния, шубы, полушубки, дохи, унты (меховые сапоги), перчатки, шапки с длинными ушами, которые, обвитые вокруг шеи, защищали горло и нижнюю часть лица. Эти одеяния были, конечно, разнородными и лишили полки вида воинских частей, но зато было тепло и мороз не был больше нам страшен.

С красными партизанами мы встретились, лишь пройдя около 1000 верст. Придя на ночлег в какое-то село, кажется Кежма, мы были встречены населением этого села как-то чересчур радушно. Во всех хатах было приготовлено угощение и много спиртного. Такая встреча сразу же показалась нам подозрительной, и были отданы соответствующие распоряжения, уместность которых подтвердило сообщение одного крестьянина о том, что нас хотят напоить для того, чтобы партизанам, находящимся в тайге за селом, было бы легче взять нас ночью. Подтверждением этого сообщения было почти полное отсутствие в селе мужчин, хотя и в других селах их бывало не много, так как мужская часть населения этого района промышляла летом «мытьем» золота, а зимою – охотой на пушного зверя и только весной и осенью мужчины работали в селе. Спиртное, чтобы не было соблазна, мы вылили в снег, а прочее угощение съели с удовольствием. Партизаны на нас ночью не напали, наверное, кто-то из жителей сообщил им о провале их плана, и лишь через несколько дней они преградили нам путь, заняв село Тушимское, лежавшее на одном из больших островов реки Ангары. Ударом с фронта пехотой, а с флангов – кавалерией мы разбили партизан, и часть их на лыжах бежала в горы, другая же часть – вверх по реке Ангаре. Много их было зарублено казаками и конной сотней 3-го Барнаульского полка и взято в плен. Наши потери были ничтожны: ни одного убитого, лишь несколько раненых. Пленные партизаны были оставлены в селе, а мы после ночлега тронулись дальше.

Пройдя верст 150, мы остановились в селе Подпорожнем, при впадении реки Илима в Ангару. Отсюда по реке Илиму шел тракт на город Илимск и дальше, через водораздел рек Ангары и Лены, вдоль рек Купа и Кута на реку Лену. В Подпорожнем мы узнали, что вниз по Ангаре, в городке Братский Острог (верст 300), находится большой отряд красных и туда же бежали разбитые нами в Тушимском партизаны. Сведений об Иркутске и о нашей армии не было, и было решено перейти на реку Лену, не ввязываясь в бой с красными в Братском Остроге. Там, на Лене, будет видно, двигаться ли нам в Иркутск или же идти в Забайкалье.

Двигаясь по тракту на реку Лену, мы впервые за все время нашего похода ночевали в двух, пусть заброшенных и маленьких, но все же городках: Илимске и Усть-Кутске. В последнем мы остановились на дневку и впервые узнали общую обстановку. Наше движение на Иркутск отпадало, так как армия в начале февраля, дней десять тому назад, прошла Иркутск и двинулась в Забайкалье. Узнали мы и о трагической гибели адмирала Колчака. Вдоль реки Лены проходили тракт и телеграфная линия, почему мы и были в курсе всего происходящего в крае. Лена – река судоходная, и в Усть-Кутске зимовало несколько пароходов. Сел и деревень было больше, но население их было беднее.

Здесь заболевшего тифом генерала Сукина заменил на посту начальника колонны полковник Камбалин.

Ввиду того что наша армия прошла уже Иркутск и город был в руках красных, было принято решение идти в Забайкалье, для чего надо было пройти вверх по реке Лене верст 500 и свернуть затем по реке Чанчер к Байкальскому озеру. Шедший во втором эшелоне отряд полковника Казагранди не пошел за нами, а повернул на север, к городу Якутску, где и был захвачен красными.