Текст книги "Великий Сибирский Ледяной поход"

Взрыв

Цистерны стояли от нас примерно на расстоянии 20 вагонов сзади нашего вагона. Я шифровал телеграмму на небольшом столике близ окна. К главнокомандующему (генералу Каппелю) приходили с очередными докладами начальники воинских частей и чины штаба. Был обычный для того времени рабочий день штаба. Но в 12 часов дня или немного позднее я услышал короткий гул, а затем один за другим два оглушительных громовых раската, отчего толстые стекла окон салон-вагона, разбитые на осколки, влетели внутрь вместе с рамами. Находясь близко от окна, я силой влетевшего от взрыва воздуха буквально втиснулся лицом в стол, получив удары по голове от разбитых стекол. Первое, что я услышал сквозь грохот и лязг летевших во все стороны тяжелых вещей, был довольно спокойный голос Каппеля: «Вася, ты жив? Дай мою винтовку!»

Я шифровал телеграмму в его личном купе, где на ближайшем от койки крючке всегда висела его винтовка. Я взял винтовку и, переступая через лежавшие на полу оконные рамы, передал ее Каппелю, который уже выходил из вагона. И пока мы вышли и спустились с высоких подножек вагона на снег, прошло некоторое время. Но мы видели, как сверху с большой высоты летели издававшие странный вой тяжелые двери теплушек и обломки вагонов.

Нам пришлось плотно прижаться к вагонам нашего поезда, чтобы не быть раздавленными валившимися сверху тяжелыми частями взорванных вагонов. Двери товарных вагонов, падавшие с молниеносной быстротой углом, на наших глазах взрыхляли промерзшую землю на аршин и больше глубины. Жар от ревущего пламени, устремлявшегося на несколько саженей к небу, заставил нас вернуться к задней части нашего эшелона и обернуться туда, где справа и слева были нагромождены в несколько рядов горящие вагоны (теплушки), набитые корчившимися от огня еще живыми людьми – ранеными и тифозными. От горящей груды вагонов загорелись и другие уцелевшие от взрыва вагоны, наполненные больными, ранеными и просто беженцами, оглушенными взрывом.

Генерал Каппель дал распоряжение железнодорожникам отцепить уцелевшие от огня составы вагонов и вывести их из сферы всепожирающего огня. Конвой штаба фронта, состоявший из 70 человек, почти целиком погиб, находясь в вагонах близко от взрыва. Сзади нас уцелело, с разбитыми окнами, 17 вагонов из нашего состава. Остальные все погибли.

Допуская возможность выступления местных большевиков, Каппель приказал мне отправиться в город Ачинск (3 версты от станции) и вызвать добровольческую конную бригаду, в которой мы (Каппель и я) были утром и все чины которой произвели на нас очень хорошее впечатление. Особенно толковым был их командир (фамилию его я забыл). Телефон, конечно, не действовал, так как здание станции было почти разрушено, с зияющими отверстиями вместо окон и дверей.

Пробираясь через пути, я увидел несколько тревожно бродящих, сорвавшихся с коновязи чешских лошадей. Поймав одну из более доверчивых, я сел на нее без седла, в одном недоуздке, и направил бедного коня по кратчайшей дороге к городу, применив все дозволенные и недозволенные способы к развитию его предельной скорости.

Подъезжая к зданию, где располагался штаб бригады, я увидел всю бригаду готовой к действию. Я наскоро объяснил, в чем дело, и получил другого, оседланного коня, так как доставивший меня конь еле стоял на трясущихся ногах. Ускоренным аллюром мы прибыли к месту взрыва и быстро разыскали генерала Каппеля, который и отдал нужные распоряжения командиру Добровольческой бригады.

Огонь, бушевавший, когда я уезжал, значительно утих, хотя вагоны еще продолжали гореть и в прогоревших отверстиях были видны корчившиеся в предсмертных муках люди. Помочь им было некому, и прибывшая Добровольческая бригада быстро организовала помощь.

Бесчинства чехов

Ачинский взрыв еще не был ликвидирован, как отовсюду с линии железной дороги стали поступать жалобы на бесчинства чехов. Они забирали не принадлежавшее им топливо, запрещали русским брать воду на станциях, отбирали у русских эшелоны и исправные паровозы и так далее. Наконец, со станции Нижнеудинск генерал Каппель получил известие, что чехи силою забрали два паровоза из эшелона Верховного Правителя, который отдельной телеграммой просил Каппеля повлиять на чехов, чтобы они прекратили подобное самоуправство.

Не имея под рукой свободных воинских частей, чтобы воздействовать на чехов, генерал Каппель решил просто пожертвовать собой: в ультимативной форме он потребовал от генерала Сырового, главнокомандующего чешскими войсками, немедленного отдания приказа прекратить чешские безобразия и пропустить эшелон Верховного Правителя на восток; в противном случае он вызывает Сырового на дуэль.

«Генералу Сыровому, копия Верховному Правителю, председателю Совета Министров, генералу Жанену и Ноксу, Владивосток, главнокомандующему японскими войсками генералу Оой, командирам 1-й Сибирской, 2-й и 3-й армий. Командующему войсковых округов: Иркутского генералу Артемьеву, Приамурского генералу Розанову и Забайкальского атаману Семенову. Сейчас мною получено извещение, что вашим распоряжением об остановке движения всех русских эшелонов задержан на станции Красноярск поезд Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего всех русских армий, с попыткой отобрать силой паровоз, причем у одного из его составов даже арестован начальник эшелона. Верховному Правителю и Верховному Главнокомандующему нанесен ряд оскорблений и угроз, и этим нанесено оскорбление всей русской армии. Ваше распоряжение о непропуске русских эшелонов есть ничто иное, как игнорирование интересов русской армии, в силу чего она уже потеряла 120 составов с эвакуированными ранеными, больными, женами и детьми сражающихся на фронте офицеров и солдат. Русская армия хотя и переживает в настоящее время тяжкие испытания боевых неудач, но в ее рядах много честных, благородных офицеров и солдат, никогда не поступавшихся своею совестью, стоя не раз перед лицом смерти от большевистских пыток. Эти люди заслуживают общего уважения, и такую армию и ее представителя оскорблять нельзя. Я, как Главнокомандующий армиями Восточного фронта, требую от вас немедленного извинения перед Верховным Правителем и армией за нанесенное вами оскорбление и немедленного пропуска эшелонов Верховного Правителя и Председателя Совета Министров по назначению, а также отмены распоряжения об остановке русских эшелонов. Я не считаю себя вправе вовлекать измученный русский народ и его армии в новое испытание, но если вы, опираясь на штыки тех чехов, с которыми мы вместе выступали и, уважая друг друга, дрались в одних рядах во имя общей цели, решились нанести оскорбление русской армии и ее Верховному Главнокомандующему, то я, как Главнокомандующий Русской армии, в защиту ее чести и достоинства, требую от вас удовлетворения путем дуэли со мной. № 333. Главнокомандующий армиями Восточного фронта, генерального штаба генерал-лейтенант Каппель».

На эту телеграмму ответа не было. Бесчинства чехов продолжались.

Предательство генерала Зиневича

Помимо сведений о чешских безобразиях, генерал Каппель получил другие грустные сведения. Стало известно, что некоторые воинские части Красноярского гарнизона (куда шла теперь вся армия), во главе с генералом Зиневичем, перешли на сторону большевиков. К нашему прибытию на станцию Минино или Зеледеево (точно не помню) телеграфная связь еще не была нарушена, и из Красноярска со мной часто разговаривал инженер (бывший министр путей сообщения) Устрялов. Он подробно сообщал, что происходило в городе.

На улицах открыто появились части повстанческого отряда Щетинкина. Остатки белых частей спрятались, кто куда мог. Генерал Зиневич в своих выступлениях на митингах явно подыгрывался к большевикам, которые, впрочем, мало ему доверяли. Солдаты митинговали и призывали к миру с большевиками. Несогласных арестовывали.

В двадцатых числах декабря (1919 года) генерал Зиневич вызвал генерала Каппеля по прямому проводу. Каппель был занят с генералом Петровым и на мое сообщение о Зиневиче просил меня временно начать разговор. Телеграфное отделение было в соседнем вагоне. После обычных генеральских приветствий и некоторой паузы на телеграфной ленте появился вопрос: «Когда же вы наберетесь мужества и решите бросить эту никчемную войну? Давно пора выслать делегатов к советскому командованию для переговоров о мире». Я не нашелся что ответить, сказал телеграфисту, что «аппарат испорчен», просил обождать и пошел с докладом к Каппелю. Возмущенный Каппель внимательно просмотрел телеграфную ленту, пока аппарат щелкал впустую, и стал диктовать ответ, смысл которого был таков: «Вы, взбунтовавшиеся в тылу, ради спасения собственной шкуры готовы предать и продать своих братьев, борющихся за благо Родины. И, прежде чем посылать делегатов для переговоров о мире, нужно иметь их согласие – захотят ли они мириться с поработителями Родины…» Закончил генерал Каппель диктовку словами: «С предателями Родины я не желаю разговаривать».

Потом было сообщено, что большевики расстреляли в Красноярске много офицеров и самого генерала Зиневича.

Обход Красноярска

Атака Красноярска подошедшими частями не имела успеха. Наступавшими белыми частями вышедший со станции польский бронепоезд (с бело-красным флагом) был принят за бронепоезд восставших в Красноярске или даже за партизанский бронепоезд Щетинкина, и цепи наступавших остановились. Мешала операции и плохая связь между наступавшими группами.

Пришлось обходить город с юго-запада и севера. Связь с 3-й армией, с настоящими каппелевцами, временно была утеряна. На другие части полагаться было рискованно. Пришлось выгрузиться из эшелона штаба фронта и двигаться походным порядком, в обход Красноярска. А так как ачинским взрывом был уничтожен целиком весь конвой главнокомандующего, известный всем атаман Иванов-Ринов, занимавший пост помощника главнокомандующего по административной части и имевший свою личную конвойную сотню, любезно предложил ее Каппелю. Штаб главнокомандующего выгрузился на станции Минино, чтобы обходить Красноярск.

После некоторой суматохи и беспорядочной перестрелки с какими-то отрядами, шедшими из Красноярска, мы в конце концов, обойдя город, выбрались к Енисею и по льду реки, по хорошо наезженной дороге, двигались в направлении деревни Есаулово. Атаман Иванов-Ринов со своим казначеем держались в стороне, и так как наши лошади двигались медленно, то мы решили, что он со своим казначеем решил подкормить лошадей, отъехав на берег к небольшому стогу сена.

Мы двигались дальше, и недалеко от деревни Есаулово нас окликнули дозорные. Разобравшись, что это были драгуны 1-й кавалерийской дивизии, мы втянулись в деревню и расположились по избам. Вскоре было обнаружено исчезновение атамана Иванова-Ринова; посланные его разыскивать вернулись ни с чем. Потом, когда мы добрались до Читы, там был слух, что Иванов-Ринов погиб, о нем жена служила панихиду и позже уехала в Японию. А вскоре в Читу с чешским эшелоном прибыл с паспортом персидского подданного сам Иванов-Ринов и был правой рукой у атамана Семенова.

Деревни Чистоостровская и Подпорожная и движение по реке Кан

6 или 7 января 1920 года в деревне Чистоостровской было созвано совещание начальников отдельных частей. По имеющимся сведениям было известно, что железная дорога от города Красноярска и на восток была в руках красных. На станции Клюквенная красные атаковали проходившие обозы и зверски расправились со всеми, кто там находился.

Решено было сделать обход севернее, пройдя по льду замерзшего Енисея. Этот поход иногда задерживался короткими стычками с местными повстанцами. Во время одной из таких стычек шедший немного сзади командир симбирских улан был так нервно потрясен, что до соприкосновения с противником приказал погрузить полковое знамя под лед Енисея.

Дойдя до деревни Подпорожной, Каппель созвал военное совещание начальников двигавшихся по этому пути частей. Они раскололись на две группы: одна настаивала двигаться по Енисею дальше на север почти до самого Енисейска, чтобы сделать глубокий обход по северной Ангаре, что удлиняло наш путь на восток по снежной и почти безлюдной пустыне на 2 тысячи верст. Другая группа, во главе с генералом Каппелем, допускала обход только по реке Кан, впадающей в Енисей около деревни Подпорожной. Генерал Каппель горячо отстаивал этот второй вариант, предоставляя возможность желающим идти северным путем. При этом он сказал: «Если нам суждено погибнуть, то лучше здесь, чем забиваться на север, где климат более суровый»…

Первая группа во главе с генералом Перхуровым[76]76
  Перхуров Александр Петрович, р. 1 января 1876 г. в с. Шерепове Тверской губ. Из дворян той же губернии, сын титулярного советника. 2-й Московский кадетский корпус (1893), Александровское военное училище (1895), академия Генштаба (1903). Полковник, командир 186-го отдельного легкого артиллерийского дивизиона. Георгиевский кавалер. С марта 1918 г. начальник штаба Союза защиты Родины и свободы. Руководитель Ярославского восстания, затем в белых войсках Восточного фронта; с сентября 1918 г. начальник 1-й Казанской стрелковой дивизии Народной армии, с февраля 1919 г. командир Казанской стрелковой бригады и 13-й Казанской стрелковой дивизии, с середины июля 1919 г. начальник партизанских отрядов 3-й армии. Генерал-майор (с 17 июня 1919 г.). Взят в плен 11 марта 1920 г. в с. Подымахинском у Лены; с января 1921 г. служил в РККА. Арестован 20 мая 1921 г. Расстрелян 21 июля 1922 г. в Ярославле.


[Закрыть]и Галкиным[77]77
  Галкин Николай Александрович. Подполковник артиллерии. В белых войсках Восточного фронта; весной 1918 г. глава подпольной организации в Самаре. С 8 июня 1918 г. начальник Главного штаба и командующий Народной армией, с 28 июля – управляющий военным ведомством Комуча, с 24 октября 1918 г. председатель комиссии по реорганизации бывшей Народной армии, затем генерал для поручений при при ВГК. 31 января 1919 г. на него возложено формирование пехотных и специальных частей в пределах Уральской области (армии) из лиц не казачьего сословия с правами командира корпуса и присвоением наименования «начальника Яицкого отряда», с июня 1919 г. командир 11-го армейского корпуса в Южной армии, в августе 1919 г. начальник группы Южной армии. Генерал-майор (с 24 августа 1918 г.).


[Закрыть]продолжала движение на север по льду Енисея. Вторая группа во главе с генералом Каппелем стала спускаться по крутому, почти отвесному берегу порожистой и местами (несмотря на январь) еще не замерзшей реки Кан, зажатой отвесными ущельями гор, покрытых непроходимой дикой тайгой. Обыкновенно зимой таежные охотники проезжали по льду реки до первой деревни Барги, 90 верст от деревни Подпорожной.

Передовым частям, с которыми следовал сам Каппель, спустившимся по очень крутой и длинной, поросшей большими деревьями дороге, представилась картина ровного, толщиной в аршин, снежного покрова, лежащего на льду реки. Но под этим покровом по льду струилась вода, шедшая из незамерзающих горячих источников с соседних сопок. Ногами лошадей перемешанный с водою снег при 35-градусном морозе превращался в острые бесформенные комья, быстро становившиеся ледяными. Об эти обледеневшие бесформенные комья лошади портили себе ноги и выходили из строя. Они рвали себе надкопытные венчики, из которых струилась кровь.

В аршин и более толщины снег был мягким, как пух, и сошедший с коня человек утопал до воды, струившейся по льду реки. Валенки быстро покрывались толстым слоем примерзшего к ним льда, отчего идти было невозможно. Поэтому продвижение было страшно медленным. А через какую-нибудь версту сзади передовых частей получалась хорошая зимняя дорога, по которой медленно, с долгими остановками тянулась бесконечная лента бесчисленных повозок и саней, наполненных самыми разнообразными, плохо одетыми людьми.

Незамерзающие пороги реки проходилось объезжать, прокладывая дорогу в непроходимой тайге.

Через 4–5 верст по Кану проводники предупредили генерала Каппеля, что скоро будет большой порог и если берега его не замерзли, то дальше двигаться будет нельзя, вследствие высоких и заросших тайгой сопок. Каппель отправил приказание в тыл движущейся ленты, чтобы тяжелые сани и сани с больными и ранеными временно остановить и на лед не спускаться, чтобы не очутиться в ловушке, если порог окажется непроходимым.

При гробовой тишине пошел снег, не перестававший почти двое суток падать крупными хлопьями; от него быстро темнело, и ночь тянулась почти без конца, что удручающе действовало на психику людей, как будто оказавшихся в западне и двигавшихся вперед полторы-две версты в час.

Идущие кое-как прямо по снегу, на остановках, как под гипнозом, сидели на снегу, в котором утопали их ноги. Валенки не пропускали воду, потому что были так проморожены, что вода при соприкосновении с ними образовывала непромокаемую ледяную кору. Но зато эта кора так тяжело намерзала, что ноги отказывались двигаться. Поэтому многие продолжали сидеть, когда нужно было идти вперед, и, не в силах двинуться, оставались сидеть, навсегда засыпаемые хлопьями снега.

Сидя еще на сильной, скорее упряжной, чем верховой, лошади, я подъезжал к сидящим на снегу людям, но на мое обращение к ним встать и идти некоторые ничего не отвечали, а некоторые, с трудом подняв свесившуюся голову, безнадежно, почти шепотом отвечали: «Сил нет, видно, придется оставаться здесь!» И оставались, засыпаемые непрекращающимся снегопадом, превращаясь в небольшие снежные бугорки…

Генерал Каппель, жалея своего коня, часто шел пешком, утопая в снегу так же, как другие. Обутый в бурочные сапоги, он, случайно утонув в снегу, зачерпнул воды в сапоги, никому об этом не сказав. При длительных остановках мороз делал свое дело. Генерал Каппель почти не садился в седло, чтобы как-то согреться на ходу.

Но тренированный организм спортсмена на вторые сутки стал сдавать. Все же он сел в седло. И через некоторое время у него начался сильнейший озноб и он стал временами терять сознание. Пришлось уложить его в сани. Он требовал везти его вперед. Сани, попадая в мокрую кашу из снега и воды, при остановке моментально вмерзали, и не было никаких сил стронуть их с места. Генерала Каппеля, бывшего без сознания, посадили на коня, и один доброволец (фамилии его не помню), огромный и сильный детина на богатырском коне, почти на своих руках, то есть поддерживая генерала, не приходившего в себя, на третьи сутки довез его до первого жилья, таежной деревни Барги – первого человеческого жилья, находившегося в 90 верстах от деревни Подпорожной, которые мы прошли в два с половиной дня, делая в среднем не более двух с половиной верст в час.

Я сам мало в чем принимал участие, так как был сильно ослаблен этим переходом, еще не оправившись от перенесенных тифов, и, очутившись в жилье, ничего не сознавая, почти упал на чью-то кровать.

Деревня Барга

Бесчувственного генерала Каппеля внесли в дом, раздели, положили в кровать. Ноги его, от колен и ниже, затвердели, как камень. Случайно оказавшийся с нами доктор был без аптеки и инструментов. Осмотрев растираемые снегом ноги больного генерала, он нашел, что у него обморожены пятки и некоторые пальцы на ногах и их нужно срочно ампутировать. И, не найдя ничего нужного в заброшенной деревне, ампутацию доктор произвел простым ножом.

Очнувшись ненадолго, генерал Каппель тихо спросил: «Доктор, почему такая адская боль?» Скоро после операции Каппелю стало легче. Слегка приподнявшись на кровати, он приступил к организации порядка движения, отдавая необходимые распоряжения.

В деревне Барге у богатого мехопромышленника нашли удобные сани, в которые предполагалось уложить больного генерала для дальнейшего движения. И когда утром доложили ему об этом, он сказал: «Это напрасно, дайте мне коня!» На руках мы вынесли его из избы и посадили в седло. И все двигавшиеся по улице были приятно удивлены, увидев своего начальника на коне, как обычно.

Вставать на ноги и ходить Каппель не мог, так что, приходя на ночлег, мы осторожно снимали его с седла, вносили в небу, клали на кровать, а доктор делал ему очередную перевязку. Так продолжалось несколько дней. В нашей группе в санях следовали профессора Генерального штаба: генералы Филатьев[78]78
  Воспоминания Д. Филатьева публикуются ниже.


[Закрыть], Рябиков[79]79
  Рябиков Павел Федорович, р. 24 марта 1875 г. Сын подполковника. Полоцкий кадетский корпус (1893), Константиновское артиллерийское училище (1896), академия Генштаба (1901). Офицер л. – гв. Финляндского полка. Генерал-майор, профессор академии Генштаба. Георгиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта; с 7 мая 1919 г. экстраординарный профессор Военной академии, с 9 мая в прикомандировании к Главному штабу, с 28 мая 1919 г. 2-й генерал-квартирмейстер штаба Верховного Правителя с оставлением в должности профессора, с 1 октября по 8 ноября 1919 г. начальник штаба Восточного фронта, одновремено в 1918–1919 гг. профессор академии Генштаба. Участник Сибирского Ледяного похода. В эмиграции в Японии, в Шанхае, в Чехословакии, в 1931 г. член учебного комитета Высших военно-научных курсов в Париже. Умер 27 августа 1932 г. в Праге.


[Закрыть]и другие.

Через 8—10 дней после выхода из деревни Барги состояние Каппе-ля стало ухудшаться. У него пропал аппетит, временами был сильный жар, а у трех-четырех докторов, следовавших в общем движении, не оказалось термометра. Также термометра не нашлось и в попутных деревнях. Доктора все свое внимание сосредоточили на больных ногах генерала Каппеля и совсем упустили из виду его покашливание и то, что как-то, когда я помогал ему одеваться, он потерял сознание. Его уложили в сани, в которых он ехал несколько дней.

Ук

Почти каждый день повстанцы – красные партизаны – пытались нас обстреливать. Но так как они были плохими стрелками, урона они нам не приносили, обыкновенно быстро разбегаясь и укрываясь в лесу или в деревне.

Однажды при выходе из деревни наши передовые части были сильно обстреляны с ближайшего перекрестка дорог. Нашим бойцам пришлось выйти из саней и повести наступление по глубокому снегу. Было убито трое повстанцев-партизан, трупы которых валялись прямо на дороге. А так как, объезжая их, можно было утонуть в глубоком снегу, то движение продолжалось прямо через трупы убитых повстанцев. Каким-то особенным звуком визжали железные полозья проходивших саней по зубам трупов. Этот звук, несмотря на полное тогда ко всему равнодушие, остался и до сих пор мной не забытым…

Верстах в 30–35 перед городом Нижнеудинском был большой бой с красными повстанцами около селения Ук. Повстанцы в конце концов все разбежались, оставив на месте боя около 30 трупов.

В селении Ук умер от тифа всеми любимый и уважаемый начальник Самарской дивизии[80]80
  1-я Самарская стрелковая дивизия. Входила в состав 1-го Волжского армейского корпуса. Состав: 1-й Волжский (полковник Миронов, капитан Меч), 2-й Самарский (подполковник Пирфаров, Калатц), 3-й Ставропольский (полковник Ромеров) и 4-й (под вопросом: существовал ли такой или его вовсе не было) стрелковые полки, Егерский батальон (штабс-капитан Максимов, Белянушкин), 1-й Самарский стрелковый артиллерийский дивизион. При дивизии находился и действовал 4-й Оренбургский казачий полк. 22 ноября 1919 г. в д. Николаевской погиб весь штаб дивизии. Фактически сведенная в полк уже в начале Сибирского Ледяного похода в районе Ново-Николаевска, дивизия (единственная из корпуса) уцелела под Красноярском и вышла к Чите в значительном числе. Начальники дивизии: генерал-майор А.С. Имшенецкий, генерал-майор Н.П. Сахаров. Начальник штаба – Смирнов.


[Закрыть]генерал Имшенецкий[81]81
  Имшенецкий Александр Самойлович, р. в 1871 г. В службе с 1891 г., офицером с 1893 г., полковник. В белых войсках Восточного фронта; на 27 августа 1918 г. командир 1-го Казанского Добровольческого полка Народной армии, в начале 1919 г. начальник 1-й Самарской стрелковой дивизии. Участник Сибирского Ледяного похода, с ноября 1919 г. командующий Московской группой войск. Умер от тифа в январе 1920 г. в с. Ук.


[Закрыть]. Он был примером доблестного и честного воина и пошел на войну с большевиками со всеми своими сыновьями…

Нижнеудинск

Город Нижнеудинск был занят нами после короткого столкновения с красными.

Генерал Каппель пригласил к себе на совещание начальников отдельных частей. Утром у него была высокая температура. А когда он одевался перед совещанием, то снова лишился сознания и даже стал бредить. Скоро к нему пришел бывший главнокомандующий генерал Сахаров, находившийся не у дел, и просил назначить его командующим 3-й армией.

После этого визита ослабевшему генералу Каппелю стало еще хуже, и во время совещания, на котором обсуждались разные вопросы – о порядке движения, о назначениях и т. д., – генерал Каппель все время пролежал в кровати. На собрании было много разных лиц – многих из них я забыл… Когда Каппель, уже ночью, немного стал приходить в себя, он заговорил об этом совещании, делая свои выводы относительно присутствовавших, и закончил: «А я больше всех доверил бы генералу Молчанову: в его глазах еще светится искра Божия!»

Смерть генерала Каппеля

После Нижнеудинска ось движения шла по линии железной дороги; на ней сплошной лентой двигались на восток эшелоны, большей частью чешской. Я часто подъезжал к ним, так как они подолгу стояли где попало, с целью информации, которую давали начальники эшелонов, обычно сами знающие очень мало. Но когда они узнавали, что мы следуем с тяжелобольным Каппелем, то наперебой предлагали место для больного в эшелонах, гарантируя секретность и безопасность. Чехи вообще относились к генералу Каппелю с большим уважением. Многие знали его еще по волжским боям.

Но когда я уговаривал Каппеля лечь в чешский эшелон, он категорически отказывался, хотя чехи предлагали места для проезда с больным для двух-трех сопровождающих. На все мои доводы генерал Каппель отвечал, что в такой тяжелый момент он не оставит армию, а если ему суждено умереть, то он готов умереть среди своих бойцов. Закончил он фразой: «Ведь умер генерал Имшенецкий среди своих… И умирают от ран и тифа сотни наших бойцов!» После этого говорить с ним на эту тему было бесполезно.

20 или 21 января 1920 года, чувствуя, что силы его оставляют, Каппель отдал приказ о назначении генерала Войцеховского главнокомандующим армиями Восточного фронта. В последующие два-три дня больной генерал сильно ослабел. Всю ночь 25 января он не приходил в сознание.

На следующую ночь наша остановка была в доме железнодорожного смотрителя. Генерал Каппель, не приходя в сознание, бредил армиями, беспокоясь за фланги, и, тяжело дыша, сказал после небольшой паузы: «Как я попался! Конец!»

Не дождавшись рассвета, я вышел из дома смотрителя к ближайшему стоявшему эшелону, в котором шла на восток вместе с чешскими войсками румынская батарея имени Марашети. Я нашел батарейного врача К. Данец, который охотно согласился осмотреть больного и захватил нужные принадлежности. Быстро осмотрев больного генерала, он сказал: «Мы имеем один патрон в пулемете против наступающего батальона пехоты. Что мы можем сделать?» И тут же тихо добавил: «Он умрет через несколько часов».

У генерала Каппеля было, по определению доктора К. Данец, двухстороннее крупозное воспаление легких. Одного легкого уже не было, а от другого оставалась небольшая часть. Больной был перенесен в батарейный лазарет-теплушку, где он через шесть часов, не приходя в сознание, умер.

Было 11 часов 50 минут 26 января 1920 года, когда эшелон румынской батареи подходил к разъезду Утай, в 17 верстах от станции Тулуна в районе города Иркутска.

Переход через озеро Байкал

После смерти генерала Каппеля тело его было положено в деревянный гроб и поставлено в одну из теплушек румынского эшелона. Однако мне удалось перебраться из румынского в чешский эшелон, где у меня были знакомые. Но и этот чешский эшелон, как и все, двигался черепашьим шагом на восток. На станции Иннокентьевская (перед Иркутском) нас догнали главные силы армии под командой генерала Войцеховского, и мне было предложено, вместе с гробом генерала Каппеля, присоединиться к войскам, сев в сани рядом с гробом.

В Иркутске была советская власть, восставшие войска и разные партизаны-повстанцы. Власть была захвачена подпольными организациями большевиков и их попутчиков. План генерала Войцеховского захватить город атакой подошедших войск и этим, может быть, спасти арестованного Верховного Правителя и многочисленных белых офицеров был нарушен ультиматумом чешского командования, в котором указывалось, что если произойдет атака и бой за Иркутск, то чешские войска принуждены будут начать разоружение двигающихся вдоль железной дороги остатков белых армий. Выбора иного не было, как только обойти Иркутск.

На рассвете февральского утра 1920 года главные части Каппелевской армии (так она стала теперь называться после смерти генерала Каппеля), обойдя Иркутск справа и дойдя до деревни Лиственичной на берегу озера Байкал, стали спускаться на лед Байкала. Стоял жестокий мороз (до 35 и выше градусов), толщина льда доходила до трех с половиной футов. Снежной крупой и ветром поверхность льда была отполирована, как зеркало.

Вступившие на него кони со старыми подковами быстро падали и не имели уже сил подняться. Лед местами был так гладок, что без особых трудов упавшую лошадь можно было тянуть за гриву до места, где хоть немного было снега и была какая-то шероховатость. Там с помощью людей лошадь с большими усилиями вставала на ноги, но, пройдя небольшое расстояние до гладкого льда, снова беспомощно падала на зеркальной поверхности Байкала. Так случилось и с довольно крупным конем, везшим сани с гробом Каппеля. Большинство сопровождавших его шло пешком. После нескольких падений и под-ниманий конь отказывался встать на ноги. Возникла проблема: что делать дальше с гробом?

Время от времени был слышен как будто приглушенный выстрел тяжелого орудия, сопровождавшийся каким-то подземным гулом. Это трескался в длину толстый лед Байкала, отчего на льду образовывались трещины шириной с фут и больше, в которых показывалась вода, выходя и замерзая в то же время.

Гроб следовал непосредственно за головным отрядом волжан под командой молодого генерала Николая Сахарова. Сопутствующие высказали предложение: спустить на дно под лед гроб с телом генерала Каппе-ля. Но большинство было решительно против этого. До Мысовой оставалось около 50–60 верст дороги по льду. Преодолеть это расстояние с плохо кованным конем, который часто падал, было немыслимо.

Из собравшихся пеших и конных людей ко мне подъехал на очень маленькой лошадке, совсем неказистой, но бодро хрупавшей острыми шипами подков байкальский лед, один очень скромный доброволец – волжанин Самойлов – и предложил впрячь в сани его лошадь вместо беспомощно лежащего и не желающего вставать моего большого коня. Распрячь его не представляло труда. Но впрячь небольшую сибирскую лошадку в эту сбрую было нелегко, так как надетый на нее большой хомут своей нижней частью касался ее колен. Пришлось мобилизовать имеющиеся попоны, одеяла и прочее. И лошадка быстро потащила почти невесомые сани с гробом и двумя сопровождающими.

Уже рассвело на той стороне (восточной) Байкала. И не совсем ясно вырисовывались небольшие возвышенности района станции Мысовая. Сзади с лесистого берега села Лиственичного спускались и вытягивались бесконечные ленты повозок с каппелевцами. Сведений ни от кого не было, кем занята сейчас Мысовая. У всех было напряженное состояние.

Переход через Байкал продолжался целый день. С наступлением сумерек головные части втянулись в поселок Мысовой. Станция была занята японскими частями, и это известие сразу всех успокоило. Но наша часть все еще была на льду. Вслед за волжанами и за санями с гробом Каппеля двигались десятки саней с больными тифом каппелевцами, недавно еще бывшими грозными бойцами. Каппелевцы не хотели оставлять больных своих друзей и начальников: везли их погруженными по трое-четверо на каждых санях. Некоторые из них были в бреду, другие тихо стонали, третьи, изнуренные болезнью, беспомощно и тревожно смотрели вперед и вверх в ожидании неизвестного будущего.

В одних санях лежал мой одноклассник, с которым мы вместе служили в одной части в Первую мировую и в Гражданскую войну. Когда-то веселый и жизнерадостный, богатырского сложения красавец, сейчас он метался в жару. Когда сани, в которых его везли, временно останавливались недалеко от меня, я видел, как он, при сильнейшем морозе, сбрасывал с себя одежду и рвал ворот нательной рубашки, плохо отдавая себе отчет в происходившем. Я близко подошел к нему и громко крикнул: «Что ты делаешь? Так ты простудишься и умрешь». – «Все равно мне, я задыхаюсь», – как-то спокойно и безучастно ответил он.

В следующих санях везли моего другого соратника, который был совершенно без сознания. Также и в других санях беспомощно лежали больные тифом; многих из них я знал по Волге и в Сибири. Между прочим, страшная стужа и скудное питание почти не повредили больным тифом, переправлявшимся через Байкал. Многие совершенно выздоровели, а некоторые из них и теперь благополучно живут в Америке.

Наконец и мы втянулись в поселок Мысовой. Переход был окончен. На улицах, как в каком-то цыганском таборе, стояли сани, повозки, солдаты разжигали костры, куда-то везли раненых и больных, вели лошадей к привязям, и на все это с невозмутимым спокойствием взирали японские, одетые в шинели и меховые шубы (дохи) солдаты-часовые. А с Байкала все шли и шли люди, в санях, на лошадях и пешком…

Похороны генерала Каппеля

В конце февраля 1920 года через Байкал (по подсчетам некоторых начальников) прошло более 60 тысяч самых разнообразных повозок, саней, розвальней. Гроб с телом генерала Каппеля прибыл на Мысовую, и здесь же на следующий день была отслужена первая панихида. Как-то до этого прошедшие через всю Сибирь бойцы не уясняли себе полностью факта смерти Каппеля. Просто большинство не представляло, что генерала Каппеля уже больше нет… Кем-то были распущены слухи, что в закрытом гробу якобы везлись какие-то ценности или деньги, а что сам Каппель уехал вперед, чтобы приготовить место идущим каппелевцам, и прочие подобные небылицы.

Но когда на панихиде была поднята крышка гроба и бойцы увидели покойника, то у многих невольно вырвался тяжелый вздох и мучительный стон. Многие закаленные бойцы не могли сдержать рыдания, и большинство находилось в подавленном состоянии. Некоторые с растерянным видом, искренне, не стесняясь, задавали вопрос: «Как же его нет? А что же теперь будет с нами?»…