Текст книги "Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны"

Quis custodiet ipsos custodes?[673]673
  Кто устережёт самих сторожей?


[Закрыть]

Прошло всего несколько месяцев после Октябрьского переворота 1917 г. Отличающийся своим здравомыслием в делах житейских горожанин, в течение всей своей более или менее продолжительной жизни познававший на практике избитую истину «Ничего нового под луной произойти не может» и поэтому глубокомысленным рассуждениям на эту тему не предававшийся, вынужден был без удивления и даже с пониманием воспринимать как должное те метаморфозы, которые стали происходить с новыми городскими властями. И он действительно не был удивлен, поскольку эти метаморфозы оказались всего лишь очередным и не очень интересным ответом на тот вопрос, который почти две тысячи лет тому назад пришло в голову задать еще Дециму Юнию Ювеналу: «Quis custodiet ipsos custodes?» В данной связи больший интерес вызывает одно обстоятельство: совершенно очевидный и вместе с тем, как представляется, определенно не сознававшийся городскими властями собственный проигрыш в таком важном деле, коим, безусловно, и тем более в годы крупных социальных потрясений, является создание образа врага и внедрение этого образа в сознание наиболее широких слоев населения – в нашем случае – жителей Петрограда. Партийно-идеологическая машина не только работала на холостом ходу, более того, она, сама того не желая, постаралась превратить в упомянутого выше врага саму власть, которой служила.

Вне всякого сомнения, не существовало тех, кто оставался еще в неведении относительно наличия в мире враждебных империалистических сил, а в самой советской республике – их приспешников в лице белогвардейцев. Всем также приходилось мириться с бушующей в стране Гражданской войной как с данностью, исключавшей на тот момент времени возможность спокойно-сытого бытия. Однако в рамках остающихся возможностей жизнеобеспечения ответственность несла уже новая власть. На это ей иногда указывали прямо. Так, собрание кондукторов петроградских бригад Николаевской железной дороги приняло 10 мая 1918 г. следующее решение: «…если сами народные комиссары не в состоянии снабдить этого работника (имелись в виду железнодорожники. – А. Р.) усиленной порцией, то во имя справедливости не должны запрещать… приобретать им самим продовольствие, дабы они могли работать продуктивно… говоря, что революция в опасности, народные комиссары не должны подтягивать желудок тому работнику, который все время несет красное знамя вперед и вперед»[674]674
  ЦГА СПб. Ф. 2145. Оп. 1. Д. 134. Л. 36–38.


[Закрыть]. В свою очередь, фракция коммунистов-большевиков при Исполкоме организации раненых и больных воинов г. Петрограда и окрестностей потребовала в июне 1918 г. от Петросовета немедленно утвердить своих представителей комиссарами по снабжению всех лазаретов и госпиталей, так как «это единственная мера по борьбе со злоупотреблениями продовольственных учреждений»[675]675
  Там же. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 317. Л. 34.


[Закрыть].

В силу различных обстоятельств городским властям «удалось» избавиться от наиболее удобного объекта для перекладывания ответственности. Еще в начале 1918 г. горожанка, принеся домой купленный в лавке некоей Надежды Егоровой сахарный песок и убедившись, что покупка наполовину состоит из мусора, могла вернуться и, «набросившись на торговку-мародерку, избить ту в кровь»[676]676
  Петроградское эхо. 1918. 26 января.


[Закрыть]. Еще в начале осени 1918 г. «Петроградская жизнь» могла публиковать вызывающую у читающей публики смешливый интерес картинку-загадку «Где буржуй-осьмушечник, которого ждет этот сытый обед?» (изображался накрытый столовым прибором на одну персону стол – тарелки были пусты)[677]677
  Петроградская жизнь. 1918. 22 сентября.


[Закрыть]. Но уже поздней осенью 1918 г. и тем более в 1919 и 1920 гг. тема частного торговца, «сосущего кровушку трудящегося пролетариата», несмотря на имевшие место попытки развить ее, почти заглохла.

Правда, следует признать, что сами эти попытки были весьма слабыми. Это само по себе косвенно свидетельствует о признании того факта, что выжать из этой темы много было невозможно. «Петроградский бюллетень Агентства печати СКСО» продолжал еще некоторое время публиковать на своих страницах списки фамилий задержанных спекулянтов и фальшивомонетчиков, но поскольку до массового читателя этот бюллетень не доходил, то его информация практически никак не сказывалась на умонастроении горожан[678]678
  С середины марта 1918 г. по 1 января 1919 г., согласно статистике Петроградской ЧК, было расстреляно за спекуляцию 81 человек. К сожалению, сколько человек было арестовано за спекуляцию в этот период, сказать трудно, так как они были включены в отчете в одну графу с теми, кто обвинялся в хищениях, измене, взяточничестве и пр. (таковых было 19275 человек). Статистика за 1919 г. носит довольно странный характер. Так в мае были арестованы за спекуляцию 13 человек, в июле – 6, однако осенью этого года произошел резкий скачок количества арестованных за этот вид преступления – в октябре 170 человек (из них расстреляны 35), в ноябре 248 (из них расстреляны 6). А в 1920 г. за спекуляцию были арестованы 2260 человек.


[Закрыть]. Ранее имевшиеся факты рукоприкладства в отношении частных торговцев в документах и на страницах газет уже не попадаются. Зато нередко население какого-нибудь района или подрайона города выступало на защиту рыночных и уличных торговцев. Властям явно приходилось считаться с этим. Президиум Петросовета, рассматривая на своем заседании 29 июля 1918 г. жалобу профессионального союза уличных торговцев, вызванную незаконными реквизициями товаров, был вынужден поручить своему юридическому отделу подготовку специального постановления, в котором были бы четко определены правовые рамки проведения реквизиций[679]679
  ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 159. Л. 3.


[Закрыть]. Практика реквизиций охватывала в 1918–1919 гг. не только частную торговлю, но и кооперативы, к которым, в том числе и рабочим, не лежала душа у самого Григория Зиновьева[680]680
  Следует признать, что негативное отношение к кооперативам у городских властей возникло не на пустом месте. Деятельность, например, такого кооператива, как созданный бывшим генералом Аносовым «Заготовитель» (данном случае оставим в стороне вопрос о «контрреволюционной сущности» данного общества, контактах его членов со штабом Юденича) служит ярким свидетельством наличия коррупционных схем, охватывавших целый ряд органов городской и центральной власти. Так, для заключения контракта с Комгорхозом на поставку в Петроград 6000 кубов дров член кооператива Мечислав Бениславский был вынужден согласиться на посредничество ряда лиц, в том числе Николая Корвин-Круковского, заместителя заведующего Жилищным отделом Совкомхоза. Оплата услуг посредников составляла около четверти стоимости товара. Поскольку свободными средствами кооператив не располагал, Бениславскому пришлось обратиться к неким Файнбергу и Эпштейну, которые взяли на себя труды по «устройству ссуды в Народном банке». Размер ссуды составил 850 000 рублей, из которых Файнбергу и Эпштейну за хлопоты пришлось отдать 120 000 рублей. Бениславский получил в 1919 г. через Народный банк по подложным счетам свыше 3,5 млн рублей. Его знакомая Елена Зоргенфрей в том же 1919 г. вела переговоры о переводе в Финляндию 2 млн руб., полученных ею из рабочего кооператива (комиссионные за перевод составляли 20 %). Архив Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Д. 9964. Т. 1. Л. 7, 7об, 121.


[Закрыть]. Так, Райкомпрод Пороховского района, пользовавшийся в Петрограде исключительно дурной славой, «уничтожил реквизиционным порядком» кооператив рабочих Пороховского завода, явно преследуя при этом иные цели, а не налаживание дела распределения в районе, считал государственный контролер С.П. Елисеев[681]681
  ЦГА СПб. Ф. 8. Оп. 1. Д. 3441. Л. 18 об.


[Закрыть]. Как бы и кем бы реквизиции ни производились, документы оставляют впечатление, что пользу они приносили почти исключительно лицам, производившим реквизиции.

Сами того не желая, власти превратили советского служащего, связанного с системой снабжения и распределения (вне зависимости от положения того на иерархической лестнице), в главного врага голодного горожанина. Недовольство последнего все чаще проявлялось теперь не к рыночным торговцам, владельцам частных магазинов, а к существующим муниципальным органам распределения и снабжения, в которых, по общему мнению, работали ворюги и в которых царил принцип «кому хочу, тому и дам». Привозивший всеми правдами и неправдами продукты питания в город и продававший их по высоким ценам частник былой озлобленности не вызывал. Высокие цены ставились в вину не ему, а властям. Последним пришлось, например, мириться с процветанием в городе торговли контрабандными товарами[682]682
  В 1918–1919 гг. на Петроградской стороне, Васильевском острове, в Стрельне горожанину было легче приобрести привезенные из Финляндии сливочное масло, мясо, дичь, папиросы, спирт и многое другое, чем получить те же товары в городских лавках и столовых.


[Закрыть], поскольку сотрудничества с горожанами в деле борьбы с этим достичь оказалось невозможно.

Можно задать риторический вопрос, как мог оценивать горожанин информацию основного печатного органа советских и партийных властей – «Петроградской правды», писавшей на своих страницах следующее: «Недавно на столбцах „Правды” мы отмечали цены на продукты у торговцев на рынке, у спекулянтов, торгующих из-под полы. Теперь в связи с прекращением пассажирского движения (мера сия была предпринята с целью сбить цены на ненормированные продукты питания в местах оптовых закупок этих продуктов советскими органами. – А. Р.) цены эти еще более возросли… Саботажницы, торгующие около рынка, также страшно подняли цены»[683]683
  Петроградская правда. 1919. 9 апреля.


[Закрыть].

Авторский коллектив «Петроградской правды» явно не справлялся со своими профессиональными обязанностями. В противном случае трудно объяснить, как сообщение о мародерских операциях, под которыми понималась «торговля всяким домашним хламом» на Центральном рынке Петербургской стороны, могло содействовать выработке у горожан устойчивого неприятия частной торговли. С другой стороны, также и публикуемые в прессе официальные объявления городских органов власти не могли, кажется, не вызывать у читателя хотя бы недоумения. Так, «Северная коммуна» 24 октября 1918 г. извещала, что устанавливаются твердые расценки на отпускаемые из буфетов при коммунальных столовых блюда. Однако постоянность и неизменность цен, как явствовало из сообщения, не означала неизменности размеров порций.

То, что в сфере торговли и распределения в городе достаточно быстро стало происходить нечто странное, не согласующееся с декларируемыми целями и принципами, бросалось в глаза очень многим. Городские власти не публично, правда, но признавали обоснованность недоброжелательного отношения горожан к работающим в Смольном. Уже в марте 1918 г. подготовлен «Проект реорганизации продовольственного дела при Смольном институте» (утвержден Малым Совнаркомом 27 марта 1918 г.), в котором подчеркивалось, что «во избежание нареканий со стороны жителей города Петрограда (между прочим, довольно основательных и справедливых), указывающих на то, что лица, находящиеся при Смольном институте, получают помимо нормировочных продуктов еще и добавочный обед и всякое иное довольствие, должна быть введена карточная система, а у заднего входа на кухню Смольного одолжен быть поставлен караул[684]684
  ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 112. Л. 19, 19 об. В июле 1918 г., явно разгневанный положением дел в советских органах, член Василеостровского Совета С. Лебедев писал, обращаясь к своим коллегам: «Прошу принять мое обращение к вам, как к коммунистам, в том, что, как ни посмотришь, в какое-нибудь производство или организацию, или учреждение, везде идет либо саботаж, либо хищение народного имущества или неправильное распределение, начиная с продуктов и кончая дровами и жилищным вопросом, везде идет спекуляция, саботаж и укрывательство» (Там же. Ф. 47. Оп. 1. Д. 24. Л. 206).


[Закрыть].

Пожалуй, не должен вызывать особого удивления интерес занятого неустанными поисками хлеба насущного человека к вопросу, насколько разделяли с ним тяготы жизни те, кто вел его к светлому будущему. Интерес был довольно велик, что и не позволило исчезнуть из повестки дня теме особого снабжения усиленно трудящихся в стенах Смольного. Потрясшие страну кронштадтские события зимы 1921 г. послужили поводом для того, чтобы в ЦК РКП(б) поинтересовались: разделяют ли муки голода с горожанами сотрудники Петербургского комитета партии. К сожалению, узнать, насколько скромен был рацион т. Зиновьева и прочих, не представляется возможным: нет документов. Лишь по сохранившимся фотографиям можно утверждать, что стол у главы Коминтерна, скорее всего, скуден не был. В подготовленной для Москвы справке было указано лишь питание мелких служащих. Так, дежурные по Смольному получали за дежурство на двоих (напомним, что речь идет о жутком голоде зимы 1920/21 г.) по три фунта хлеба, % фунта сахара, 1 фунту масла, 1 фунту сыра, 1 % пачки папирос и т. д., сотрудники комендатуры довольствовались более скромным рационом, который, впрочем, уступал содержанию 4 личных «шофферов» т. Зиновьева – каждому в день по 1 фунту хлеба, 1,8 фунта сахара, ¹/₃₂ фунта чая, ¹/₂ фунта масла, ¹/₂ фунта сыра, полбанки консервов, полпачки папирос и т. д. Художники мастерской революционной живописи (8 человек) по личному указанию председателя Петросовета получали также значительно более сытный паек, чем горожане[685]685
  Центральный государственный архив историко-партийных документов (далее – ЦГАИПД). Ф. 16. Оп. 1. Д. 414. Л. 2–3.


[Закрыть].

Распределители для узкого круга лиц создавались почти всеми ведомствами, управлениями, комиссариатами. Разница была лишь в том, что одним из них, в деятельности своей прямо со сферой распределения не соприкасавшимся, приходилось довольствоваться немногим. Некоторым из них уже в 1918 г. пришло понимание того, что бороться с голодом «путем предъявления требований о повышении окладов» бесполезно. Ответы начальства, которые доводилось получать работающим на свои требования, нередко почти текстуально совпадали с теми, которые отправлял своим подчиненным комиссар Петроградского округа путей сообщения (ПОПС) т. А.Д. Нагловский[686]686
  Александр Дмитриевич Нагловский (1885–1942) – сын генерала Д.С. Нагловского, большевик, после Гражданской войны работал в наркомате внешней торговли, был торгпредом в Италии, позже работал в Берлине, в 1929 г. стал невозвращенцем.


[Закрыть]: «Что касается продовольствия, то сами содействовать организации продовольствия не можем, это не входит в компетенцию административных органов, но даем право устроить закупочный орган, который отправится за продовольствием на места»[687]687
  ЦГА СПб. Ф. 2145. Оп. 1. Д. 171. Л. 124 об. (август 1918 г.).


[Закрыть]. Иными словами: ищите выход сами. По словам «Трибуны государственных служащих», «хоть и не сразу, но голод все же заставил их (государственных служащих. – А. Р.) на общие средства делегировать ходоков в хлебные места»[688]688
  Трибуна государственных служащих. Журнал служащих всех ведомств. (Пг.). 1918. № 32. Стб. 3.


[Закрыть]. Другим к таким крайним мерам прибегать не приходилось. Так, Хозяйственная комиссия Союза служащих Управления Особоуполномоченного по закупке хлеба, сахара и соли для армии в голодный январь 1919 г., когда жителям по несколько дней не отоваривались хлебные карточки[689]689
  Тогда вместо хлеба населению выдавался овес в зерне. «Вестник Совета I городского района» с печальной иронией описывал ситуацию: «С момента выдачи петроградскому населению вместо хлеба овса некоторые дома превратились в какие-то подозрительные, день и ночь шуршащие вертепы. Визжали мясорубки, скрипели кофейные мельницы, трещали от парившегося овса котлы и кастрюли. В поте лица граждане выделывали комочную массу для лепешек». // Вестник Совета I городского района. 1919. № 8. С. 5.


[Закрыть], выдавала на каждого члена семьи (но не более чем на 5 человек) следующие продукты: 5 шт. сельдей (следовательно, максимум 25 шт.), курагу, урюк (крупный и мелкий), изюм, кофе («Универсаль» или «Виктория»), миндаль, сушеные вишни (всего вышеперечисленного по фунту на человека), а также по 2 банки сардин (в томате и в масле), чернослив (неограниченное количество), мешок соли и пр. Цены были более чем умеренные: чернослив по 40 коп., миндаль – по 90, урюк – по 60, кофе – по 75–85 коп. и т. д.[690]690
  ЛОГАВ. Ф. Р-3386. Оп. 1. Д. 117. Л. 35, 36.


[Закрыть]

О существовании далеко не всех распределителей становилось известно широкому кругу жителей. Лишь в том случае, когда их деятельность становилась скандально известной (как, например, в случае с закрытыми чайными комиссара К.К. Стриевского), власти создавали какую-нибудь комиссию трех для расследования. До выводов дело, насколько можно судить по документам, почти никогда не доходило.

В ноябре 1918 г. некто С. Марков послал комиссару Компродсевоба А.И. Пучкову письмо, в котором, в частности, указывал следующее: «Между тем как Советское правительство твердо идет по намеченному пути национализации производства и распределения и частные предприятия прежней формации вынуждены постепенно отмирать, а лица, стоящие во главе их, или ликвидировать свои дела и скрываться за пределами Советской Республики, или же переходить на службу Советского правительства, в то же время начинает вновь развиваться частная предприимчивость и в еще более чем раньше, уродливых формах, причем, как это ни странно, зачастую не без участия тех или иных органов Советского правительства»[691]691
  Там же. Д. 1. Л. 70.


[Закрыть].

Подмеченное автором данного письма явление получило столь быстрое и широкое распространение, что в 1919–1920 гг. городские власти в лице, например, возглавлявшей Отдел управления Петросовета Сары Равич (главного борца с рынками и частной торговлей в Петрограде) уже не пытались отрицать наличие прямой связи между преднамеренным развалом работы городских исполнительных органов и относительным процветанием как черного рынка, так и легальной частной торговли. В итоге пришли к тому, что сама борьба с частным торговым сектором стала считаться необходимой не столько ради построения социалистических начал в экономике, сколько ради достижения более близкой, как казалось, цели – уничтожения воровства совслужащих. Так, в августе 1919 г. Президиум Петросовета принял «ввиду тяжелого продовольственного положения г. Петрограда и сильно развившихся хищений и злоупотреблений предметами питания» обязательное постановление. Оно гласило, что все уличенные в подобного рода неблаговидных поступках будут караться народным судом как за спекуляцию и приговариваться к срокам от 3 месяцев до 3 лет без замены штрафом. О том, что в качестве объекта этого постановления выступал именно совслужащий, говорила заключительная фраза: «Все приговоренные по такого рода преступлениям лишаются навсегда права занимать какие бы то ни было должности, требующие доверия, о чем и делается соответствующая пометка на всех их документах»[692]692
  ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 3. Д. 142. Л. 28.


[Закрыть]. Обращает на себя внимание явная мягкость наказаний чиновников за должностные преступления, обычному спекулянту, по крайней мере на страницах газет, нередко грозили расстрелом.

Следует признать, однако, что на этом фронте борьбы и в следующем году заметных успехов достигнуто не было. При анализе итогов борьбы со спекуляцией Петроградская ГубЧК отмечала: «…спекуляция товарами в 1920 г. уже почти совершенно изменила свою первоначальную форму против предыдущих годов существования Советской власти. Чистой спекуляции скрытыми от учета товарами за очень редкими исключениями почти не наблюдалось, зато в этом году пышным букетом расцвела спекуляция товарами при совершении должностными лицами различных преступлений путем взяточничества, фабрикации подложных ордеров и железнодорожного хищничества, выбрасывались на спекулятивный рынок целые вагоны продовольствия и предметов первой необходимости через филиалы продорганов, и разный производственный фабрикат, полуфабрикат и различное сырье». В ЧК считали, что причиной этого является то, что «у кормила власти над народным достоянием» стали бывшие купцы, маклеры, биржевики, рыночные торговцы и т. д. «Редкая администрация коммунальных столовых и лавок Петрогубкоммуны не привлекалась за хищение продуктов… В Нарвско-Петергофском райбюро Петрогубкоммуны почти все ответственные сотрудники во главе с правлением участвовали в организации путем подлога получения продуктов на более чем 10 000 мертвых душ».

За годы Гражданской войны в Петрограде сложилась весьма разветвленная сеть ревизионных органов различного уровня. Эти органы, надо отдать им должное, производили массу проверок, как по собственной инициативе, так и по жалобам, поступавшим от отдельных граждан и коллективов (газеты неоднократно призывали население активнее сообщать в соответствующие органы информацию о «недоразумениях»)[693]693
  Так, комиссар А. Пучков обращался со страниц «Петроградской правды» к горожанам: «В различных местах города… происходят хронические недоразумения, наблюдается халатность и неправильность с выдачей и получением продовольствия. Устранить эти недоразумения можно лишь путем здоровой информации о том, что подмечено… Все присланные заявления будут каждодневно подбираться по районам и направляться в центр, для того чтобы недоразумения прекратить» (Петроградская правда. 1919. 5 апреля).


[Закрыть]. Типичной, например, была жалоба кооператоров Рождественского района на местный комиссариат продовольствия. Начальник последнего (комиссар Чуев) обвинялся в постоянном нарушении такс на продукты питания. Так, рыбу кооператоры получали от него по ценам «значительно выше мародерских», причину чего сам комиссар объяснял тем, что раз райкомпрод терпит убытки, то их должны нести и кооперативы. Нередко комиссар просто отказывался выдавать продукты для распределения их через кооперативные лавки под предлогом, что он сам лично покупал их и поэтому кому хочет, тому и будет давать. Когда же кооператоры отказывались получать гнилье под видом доброкачественных продуктов, то в ответ слышали: «Не хотите брать – ничего не получите»[694]694
  ЦГА СПб. Ф. 8. Оп. 1. Д. 2217. Л. 176, 176 об.


[Закрыть].

Однако, несмотря на кипучую деятельность как чрезвычайных, так и обычных «контрольно-ревизионных» комиссий, практические результаты были невелики. Руководители райкомпродов не очень смущались, когда их буквально хватали за руку. Складывается впечатление, что преобладала уверенность в том, что грозу пронесет. Частично это зафиксировала даже терминология документов. То, что в отношении действий обычных горожан именовалось просто и понятно преступлением, применительно к чиновнику чаще называлось упущением. В марте 1919 г. Чрезвычайная ревизионная комиссия по продовольственному делу, проверяя Адмиралтейский райкомпрод, установила, что при перевозке со складов Петрокомпрода на районные склады по каким-то причинам исчезает немалое количество продуктов. Заведующий отделом транспорта и снабжения Адмиралтейского райкомпрода Хомяков объяснил ревизорам ситуацию очень просто: «…голодный обыватель в лице извозчиков, мальчишек и т. д. положительно штурмует возы с продуктами, стремясь стащить что-нибудь… мешки из-под сыпучих продуктов в большинстве своем рваные» (устранение прорех в мешках заведующий, вероятно, не считал обязанностью своего отдела); «утечка соленой баранины объясняется тем, что бочки были неисправны и вытек рассол»[695]695
  Там же. Д. 2232. Л. 192, 192 об.


[Закрыть]. Подобным образом и после проверок усушивалось, утрушивалось и утекало за месяц по 40 пудов мяса, 20–40 пудов хлеба, соли и пр.[696]696
  Там же. Д. 3423. Л. 8.


[Закрыть]

Деятельность контролеров была крайне затруднена важным обстоятельством – полным хаосом в отчетности[697]697
  На фоне фактического отсутствия сколько-нибудь отвечающей действительности отчетности вызывают оторопь постоянные публикации в местной печати вроде следующей: «По данным статистического отдела комиссариата продовольствия… в запасе состоят следующие продукты: 816 934 п. соли, 592 п. картофеля, 179 680 штук (sic!) свежих огурцов, 267 п. подсолнечного семени, 609 п. и 3 бочки соленых огурцов» (Северная коммуна. 1918. 2 октября). В чем хранились 609 пудов соленых огурцов, газета не сообщала. В 3 бочках, вероятно, хранились отборные.


[Закрыть]. В райкомпродах, как правило, относились к ведению документации без особой любви: либо вовсе ее не вели, либо стремились уничтожить до появления контролеров или выкрасть во время ревизии. Но даже когда скрыть следы хищений не удавалось, виновные чаще всего не несли какого-нибудь наказания. В июле 1919 г. контролер С.П. Елисеев, обследуя Пороховский райкомпрод, констатировал, что члены коллегии последнего установили обычай слишком широко пользоваться возможностью конфисковывать и реквизировать имущество граждан, в компроде широко привился непотизм, коллегией даются незаконные распоряжения о выдаче продуктов, бухгалтерская отчетность находится в полной хаотичности и бесформенности, контроль над подведомственными райкомпроду заведениями осуществлялся двумя родными братьями, «которые, по-видимому, ограничиваются участием в подписании актов, составляемых по просьбам заинтересованных лиц», а главное – коллегия райкомпрода просто проигнорировала выводы ревизии, произведенной еще в конце 1918 г.[698]698
  ЦГА СПб. Ф. 8. Оп. 1. Д. 3441. Л. 1–2, 18 об., 19 об., 26.


[Закрыть]

Не менее злободневной была проблема выдачи районными органами продовольственных карточек. Производивший ревизию Василеостровской продовольственной управы контролер А.В. Поливанов констатировал, что весной 1918 г. в управе были украдены 2 книги с удостоверениями о сдаче продовольственных карточек, 1500 карточек для приезжающих и 2000 удостоверений для выдачи домовым комитетам. Расследование случившегося произведено не было, «равно как не было принято мер и к предотвращению возможности использования пропавших продовольственных карточек»[699]699
  Там же. Д. 3423. Л. 19–19 об.


[Закрыть]. Ситуация с отчетностью по карточкам не изменилась и годы спустя. В январе 1920 г. к этому выводу приходил старший контролер Б.Б. Дорн, обследовавший Коломенский райкомпрод[700]700
  Там же. Д. 3428. Л. 73 об.


[Закрыть]. Впрочем, карточная система сама по себе порождала огромное количество проблем, в разрешении которых городские власти оказывались беспомощными, что и вынуждало их обращаться к населению с просьбами о присылке своих проектов в статистический отдел Петрокомпрода. А в городе тем временем шла бойкая торговля карточками и талонами.

Не менее часто руководство райкомпродов использовало для личного обогащения подлог документов при проведении реквизиций. В такого рода делах им иногда помогали и контролеры[701]701
  Там же. Д. 3433. Л. 3.


[Закрыть].

Положение дел в райкомпродах Петрограда не могло не сказаться на работе подчиненных им заведений: хлебопекарен, лавок, магазинов, пунктов, складов и т. д. В конце 1919 г. контроль так называемой Чрезвычайной пятерки выявил, что на хлебозаводах количество выпекаемых буханок, как и их вес, указываются неправильно, в документах завышается количество израсходованного масла, соли, занижается процент припека, а отчетность носит в целом характер теоретических выкладок[702]702
  Там же. Ф. 1000. Оп. 3. Д. 174. Л. 100–101.


[Закрыть]. Проверки магазинов и столовых постоянно выявляли наличие «неправильных весов и гирь», а также «специальных порционных черпаков» для отпуска подсолнечного масла и керосина. Чрезвычайная ревизия Пороховского района, обнаружив в январе 1919 г. «во всех почти лавках неточные весы и гири», в июле (т. е. спустя полгода) констатировала, что положение не изменилось[703]703
  Там же. Ф. 8. Оп. 1. Д. 3441. Л. 21 об.


[Закрыть]. Контролер А.А. Волков, обследовавший лавки Невского района, выявил отсутствие во всех лавках и магазинах оправдательных купонов на значительные количества продуктов. Только в одной лавке № 20 за январь 1919 г. неизвестно куда делись 15 пудов хлеба, 6 пудов соли, 1 пуд 22 фунта мяса, 4 пуда 17 фунтов муки и т. д.[704]704
  Там же. Д. 3431. Л. 29.


[Закрыть] В свою очередь заведующий столовой при «Скороходе» тов. Бирзуль спокойно признавал, что у него, бывает, получается до 300 лишних пайков в день, и он считает себя вправе расходовать их по собственному усмотрению[705]705
  Петроградская правда. 1919. 3 мая.


[Закрыть]. «Северная коммуна» 3 марта 1919 г., извещая читателей о результатах ревизии столовых, писала, в частности: «Весьма характерным является то обстоятельство, что комиссариатом продовольствия в течение трех месяцев выдавались продукты несуществующей столовой и попадали в руки ловких аферистов». К сожалению, в нашем распоряжении нет документов или свидетельств мемуаристов, которые отразили бы реакцию горожанина на подобные газетные публикации. Можно лишь предположить, что удивления они не вызывали.

Ситуация в райкомпродах беспокоила партийные инстанции. На заседании Петербургского комитета РКП(б) 24 декабря 1918 г. был даже заслушан специальный доклад. В результате была создана еще одна контрольная комиссия из представителей комитета партии, госконтроля, ЧК[706]706
  ЦГАИПД. Ф. 1. Оп. 1. Д. 64. Л. 67.


[Закрыть]. Однако кроме протокольной констатации того очевидного факта, что дело обстоит из рук вон плохо, иных результатов, пожалуй, достигнуто не было[707]707
  Впрочем, если верить «Петроградской правде», то один результат чрезвычайной комиссии «по упорядочению торгового аппарата Петрограда» все же был достигнут: в лавках было отмечено более корректное отношение к посетителям // Петроградская правда. 1919. 10 мая. Этот успех, однако, был временным, ибо в конце октября следующего года эта же газета отмечала, что предпринимаются меры «к внушению служащим необходимости корректного отношения к посетителям» (Там же. 1920. 20 октября).


[Закрыть].

Чем, собственно, объяснялась эта поразительная ситуация в продовольственных органах города? Можно принять в качестве одной из причин ту, что приводилась в циркулярной телеграмме Наркомпрода от 11 мая 1919 г.: «Грандиозность задач, поставленных революцией перед компродом, вызвала необходимость спешно набирать сотрудников без внимательного отношения к вопросу о пригодности их для работы; такая поспешность сказалась самым отрицательным образом на качестве и быстроте работы»[708]708
  ЦГАИПД. Ф. 16. Оп. 1. Д. 50. Л. 9.


[Закрыть]. Телеграмма свидетельствовала о том, что главным источником бед продорганов является вопиющая некомпетентность многих работающих в них. Против этого возразить нечего. Однако следует отметить, что определенная часть сотрудников продорганов в Петрограде обладала немалой деловой сметкой, которая в совокупности с наличием тех нравственных качеств, которые способствуют быстрому устранению грани между «своим» и «чужим» в пользу первого, помогала им сохранять ситуацию хаоса в сфере распределения и торговли в городе. Этой ситуацией хаоса не преминули воспользоваться и те, кто попадал в категорию бесталанных. Как правило, именно последние и становились изредка «жертвами» правоохранительных органов, погорев, как, например, комиссар Тараев, на любви к компотам и миндалю[709]709
  ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 121. Л. 2.


[Закрыть].

Стоит отметить, что городским властям пришлось признать безуспешность предпринимаемых мер борьбы со служащими продорганов путем ревизий. Так, председатель правления Петрокоммуны А.Е. Бадаев считал в 1920 г. чуть ли не единственным выходом из этой ситуации создание специальных отрядов, которые стали бы наблюдать за торговлей в городе и в случае установления факта продажи продуктов, «приобретенных преступным образом из советских учреждений города», арестовывать лиц, их продающих, а продукты конфисковывать. Эти же отряды, по его мнению, должны были бы постоянно обыскивать всех выходящих из хлебозаводов, пекарен, мельниц, складов[710]710
  Петроградская правда. 1920. 18 января.


[Закрыть]. Подсчетами необходимого количества людей для этого Бадаев себя не обременял.

Неэффективность контрольных проверок в собственно советских учреждениях была в свою очередь обусловлена как минимум следующими причинами. Первая выше уже упоминалась – катастрофическая нехватка квалифицированных кадров, вынуждавшая закрывать глаза на многие должностные прегрешения служащих; бессистемность контроля и запутанность нормативной базы; для контроля за огромным количеством муниципальных лавок, магазинов, столовых требовался колоссальных ревизионный аппарат; и, наконец, отношение правоохранительных органов к совершившим должностные преступления. 25 ноября 1920 г. заместитель наркома РКИ В. Аванесов и управляющий Административной комиссией этого наркомата Э. Миллер разослали подведомственным органам циркулярную телеграмму. В ней, в частности, констатировалось: «Следствия по делам, возбуждаемым Правительственными учреждениями в различных судебных учреждениях, ведутся крайне медленно и настолько небрежно, что бывают случаи, когда, пробыв в следственном производстве свыше года, дела возвращаются судами к доследованию как неполные и незаконные… Кроме того, были случаи пропажи дел… [в результате] обвиняемые нередко скрываются от суда, а самые дела теряют остроту своего характера»[711]711
  ЦГА СПб. Ф. 8. Оп. 1. Д. 586. Л. 8.


[Закрыть].

В Петрограде было немало случаев, подтверждавших мнение Аванесова. Так, дело о виновных в крупных хищениях в райкомпроде Петроградской стороны тянулось с января 1919 г. по февраль 1920 г., когда и выяснилось, что обвиняемых в городе давно нет[712]712
  Там же. Д. 3438. Л. 2, 9, 20 об.


[Закрыть]. Дело, возбужденное против чинов Пороховского райкомпрода, пролежавшее в суде полтора года, было в итоге судом закрыто. Причина была простой – контролеры не смогли представить талонные книжки, которые обвиняемые заблаговременно сожгли[713]713
  Там же. Д. 3441. Л. 26, 35, 47.


[Закрыть]. Результатом судебного разбирательства стало лишь вынесение выговора за халатность. Впрочем, иногда контролерам РКИ все же удавалось доказать, что судебные инстанции не всегда беспристрастны. Помощнику контролера А.Я. Антипову удалось, в частности, найти ряд документов, изобличающих сотрудников народного суда Коломенского района.

В данном случае речь идет о нескольких официальных обращениях председателя народного суда А. Савельева в комиссариат продовольствия Коломенского района. Содержание этих документов заслуживает того, чтобы полностью привести текст хотя бы одного из них. Так, 8 ноября 1918 г. Савельев писал: «Прошу комиссариат продовольствия не отказать в выдаче составу и служащим канцелярии вверенного мне суда возможного количества продуктов, как-то: чаю, сахара, консервов, сушеных овощей, масла и т. д. Одновременно уведомляю, что во вверенном мне отделении (1-м отделении суда. – А. Р.) сосредоточены все дела Центральной продовольственной управы, почему суд все время обременен работой, и надеюсь, что Комиссариат найдет возможным удовлетворить эту просьбу. Личный состав суда и служащих восемь человек»[714]714
  Там же. Д. 2234. Л. 242.


[Закрыть]. Более чем прозрачный намек, содержавшийся в тексте обращения, руководством райкомпрода был прекрасно понят. В итоге, как отмечал контролер в своем докладе, выдачи продовольствия 1-му и 2-му отделениям суда стали носить постоянный характер[715]715
  Там же. Л. 325 об. В отличие от Савельева, старший контролер Б.Б. Дорн полагал, что продовольственные выдачи делались не всему составу суда, а именно народным судьям (Там же. Д. 3428. Л. 69).


[Закрыть]. Трудно сказать, сколько судебно-следственных работников Петрограда в рассматриваемое время было привлечено к ответственности за недобросовестное выполнение своего долга. Вероятно, единичными случаями дело не ограничивалось, поскольку Петроградскому совету народных судей в апреле 1919 г. пришлось специально рассматривать вопрос об «участившихся в местах заключения случаях избиения отправленных туда для содержания лиц, до ареста несших судебно-следственные обязанности»[716]716
  ЛОГАВ. Ф. Р-2482. Оп. 1. Д. 92. Л. 41. К сожалению, нельзя сказать, какие решения принимались по «замечаниям» контролеров о том, что продукты отпускались не по нормам районному совдепу (ЦГА СПб. Ф. 8. Оп. 1.Д. 3430. Л. 5).


[Закрыть].

Удивление вызывает тот факт, что центральный продовольственный орган Северной столицы, руководство которого обладало должной информацией о состоянии дел в нижестоящих органах, явно не торопился принимать какие-либо эффективные меры. Несмотря на то что практика выдачи продовольствия по запискам родственникам и знакомым или просто за взятку пышно расцвела еще весной 1918 года[717]717
  Коллегия контроля Петроградских районных компродов назвала это «установившейся домашним порядком практикой» (ЦГА СПб. Ф. 8. Оп. 1. Д. 3435. Л. 3).


[Закрыть], Петрокомпрод только 2 мая 1919 г. решился издать особый циркуляр, запрещающий подобный образ действий с 1 мая с. г. Формулировка, к которой в данном случае прибегли комиссар А.Е. Бадаев и члены коллегии С. Скалов и К. Гамильтон, представляет интерес: «Комиссариат продовольствия предлагает (курсив мой. – А. Р) сделать строгое категорическое распоряжение, чтобы впредь из продовольственных складов и лавок продукты отпускались исключительно по ордерам и карточкам и отнюдь не по запискам, носящим частный характер… В случае обнаружения частных записок, заведующие лавками или складами будут привлекаться к строгой ответственности, как за растрату товаров с возмещением стоимости таковых»[718]718
  Там же. Д. 3441. Л. 11.


[Закрыть].

Следует отметить, что смысловая нагрузка процитированного выше документа заключалась для обширного штата районных начальников даже не в подчеркнутом нами слове «предлагает», а во фразе о форме ответственности. Дело в том, что хозяева лавок, магазинов, пунктов и столовых не столько покрывали нужды более или менее широкого круга близких им людей, сколько в гораздо больших количествах сбывали товары на рынок (и легальный, и черный), наживаясь за счет разницы между складской отпускной ценой и «мародерской рыночной». Поэтому возмещение стоимости украденных товаров было для них сущей безделицей. Тем более, когда даже не упоминалось о такой форме наказания, как отстранение от должности – формула «растратил-заплатил-растратил…» должна была вполне устраивать чиновников компродов. Стоит заметить, что, опасаясь реквизиций (большое количество продуктов трудно было бы утаить от глаз голодных и любопытных горожан), сотрудники райкомпродов хранили украденное на тех же государственных складах. Например, Николай Федорович Виллевальд, член коллегии компрода Петроградской стороны, только на одном складе заботливо хранил собственные 136 пудов гречи и 58 пудов перловки[719]719
  Там же. Д. 3438. Л. 9.


[Закрыть].