Текст книги "Основы теории политических партий"

Философия партийности

Право на свободу самовыражения имеет самое непосредственное отношение к проблеме формирования партийных институтов. Партия, как свидетельствует нам само это слово, и есть политическое воплощение партикулярности, ее инстанция.

Партикулярность – отделенность, обособленность; в более широком смысле – практика суверенного существования, автономии.

В то же время она структурируется именно как особый принцип политического представительства. Сугубо идеологическое размежевание между партиями невозможно. Более того, партия может иметь определенную идеологию только в том случае, если она хотя бы до некоторой степени находит выражение в принципах партийной организации, в самом устройстве партии как общественного института. Говоря проще, идеология может быть партийной только в том случае, если некая содержащаяся в ней доктрина заключает в себе еще и способ индоктринации, то есть обращения в веру потенциальных приверженцев.

В процессе становления партий партикулярность превращается в политику. Более того, реализация практики партикулярного существования, основанная на пространственном обособлении, превращается в главную, если не единственно возможную политическую стратегию.

Типовой формой пространственной обособленности выступает личная территория. В ее рамках разворачивается так называемая частная жизнь, которую ведут атомизированные субъекты, избавившиеся не только от пут феодальных регламентаций и оков сеньориального господства, но и от сословно-корпоративной идентичности, позволяющей им ощущать принадлежность к социальному целому. При этом для того, чтобы индивид атомизировался и стал индивидом, ему нужно не просто партикуляризироваться, но стать своего рода микропартией. И вести свою партикулярную микрополитику.

Микрополитика – феномен наименее заметного и ощутимого действия политической власти, проявляющей себя как «биовласть» (Мишель Фуко). Микрополитические процессы вершатся не на уровне сообществ – коллективных тел, а на уровне частных лиц и индивидуальных тел. При этом предопределяется как процесс индивидуализации, так и вся атрибутика индивидуального бытия.

В свою очередь партии по мере своего становления все больше заимствуют принципы этой микрополитики у самих индивидов. Причин для такого заимствования более чем достаточно. В первую очередь они связаны с тем, что микрополитика предполагает выработку тонких технологий власти, предназначенных для уровня повседневного воздействия и взаимодействия.

Эти социальные нанотехнологии действуют незаметно и ориентированы на точечные «попадания в цель». Одновременно каждая из них возникла в ситуации непосредственной коммуникации, осуществляемой по логике face-to-face.

Соответственно, вооружившись подобными методами влияния, партии не только становятся массовыми, но и превращаются в неотъемлемый атрибут жизнедеятельности масс, буквально пронизывают собой их существование.

Возникнув как политические клубы во времена Великой французской революции, партийные институты формируются вместе с современными индивидами, проходят с ними те же этапы становления. Партии дают возможность индивидам отличаться и отличать. Однако сами отличия, разумеется, не являются при этом сугубо партийными. Важно при этом другое:

› Что способствует возникновению различий между партиями?

› Как партии оказываются в состоянии осуществлять различия?

Суммой всех различий и одновременно системой их производства выступает власть. Выражаясь метафорически, нет ничего, что она не способна была бы различить, и нет ничего, что было бы от нее отлично.

Далеко не любая форма власти конвертируется в политику партикуляризации. Проще говоря, не любая власть приобретает черты партийной власти.

При этом очевидно, что превращаясь в партийную, власть становится партией власти. Именно партия власти и есть партия партикуляризации, партия социальных нанотехнологий, партия микрополитики.

Найдя воплощение в партийной форме, власть превращается в фабрику по изготовлению атомарных субъектов. По отношению к любой политической партии каждый из нас может быть чем-то большим, нежели просто индивидом. Однако это невозможно по отношению к партии власти. Перед ней все равны, причем равны в качестве атомизированных индивидуальных сущностей.

Начало формирования партий в их современном понимании совпадает с существованием политических клубов. Первоначально клубы соотносятся не столько с определенными социальными классами или группами, сколько с регионом или местностью, откуда избраны депутаты некоего парламента и (или) революционного собрания (в эпоху Французской революции именно так возникают бретонский клуб, клуб жирондистов и так далее). Это означает, что партийные объединения во многих случаях возникают как своего рода землячества.

Однако, появившись в таком качестве, они начинают развиваться согласно логике преодоления местнических интересов, то есть совершенно противоположной по отношению к логике территориального представительства. Первые политические клубы фактически позволяют своим членам «оторваться от почвы», приучая их мыслить и действовать как всеобщие представители. Подобная универсализация представительства выступает, в свою очередь, главным условием возникновения революционной протобюрократии. Последняя на первых порах является в буквальном смысле партийно-государственной (то есть не партийной и не государственной в чистом виде).

Но освободившись от местнического понимания своего предназначения, члены политических клубов не просто освободились от провинциализма. Они преодолели феодальное понимание представительской деятельности, целиком укладывающееся в идеологию местничества. Это стало определяющим моментом в образовании современного гражданского общества, которое возникло как арена столкновения интересов всеобщих представителей, действующих как уполномоченные лица всего народа.

Дальнейшее развитие партийных систем связано с другим следствием избавления от местничества. Оно оборачивается сплочением на идеологической основе. В результате политические клубы преобразуются в своего рода цеховые корпорации по производству идеологий.

Трансформировавшись в корпорации по производству идеологических категорий (и, не в меньшей степени, общественного мнения), партии фактически уже приобрели почти современную форму. Активное идеологическое производство составляет очень важное условие, без которого немыслимо существование партий.

При этом любая партия не просто производит (и поставляет обществу) некие идеологические доктрины. Речь идет о более хитрой операции: благодаря партиям идеологии из систем различения превращаются в системы различий (или даже в системные различия). Проще говоря, меньше всего партии нацелены на идеологическое изобретательство (которое кажется партийным деятелям чем-то вроде искусства ради искусства). Скорее, любая идеология представляет собой нечто вроде сборно-разборной конструкции, которая создается из взаимозаменяемых и достаточно произвольно отобранных частей.

Кто-то может воспринять наши слова как парадокс, но только став такими сборно-разборными конструкциями, идеологии превращаются в основания или принципы партийного строительства и государственного управления.

При этом только сделавшись идеологической, партия способна окончательно трансформироваться из клуба по политическим интересам в политическую организацию, которая притязает влиять одновременно и на широкие слои избирателей, и на центры принятия общегосударственных решений. Иначе говоря, чтобы наконец стать партией в полном смысле слова, некая инициативная группа должна превратиться в партию либералов, консерваторов, социалистов, националистов etc.

Наиболее интенсивно процесс формирования подобных партий начинает протекать со второй половины XIX века (хотя, например, уже во времена Великой французской революции якобинцы выступают уже не просто наиболее радикальным, но и наиболее идеологизированным политическим течением – по сути, первой партией современного типа). Важной вехой в этом процессе стало образование в 1867 году британской Консервативной партии (официальное название «Национальный союз консервативных и юнионистских организаций»), и ее основного конкурента – Либеральной партии, создававшейся начиная с 1850-х годов.

Эти две партии не просто стали прообразами многих консервативных и либеральных политических объединений в других странах. Их появление придало форму идеологического конфликта классическому размежеванию двух феодальных протопартийных группировок, возникших еще в XVII веке: тори (партии двора, состоявшей из сторонников короля) и вигов (партии страны, которая возникла как парламентская оппозиция королевской власти).

Очевидно, что процесс формирования идеологических партий не завершился и по сей день. Подтверждением подобного тезиса служит сохраняющая свое значение партийность не только идеологии, но и философии. На это указывал в свое время Владимир Ленин, для которого партийность философского дискурса имела, парадоксальным образом, более древнюю историю, нежели сами партии в современном понимании этого слова. «Новейшая философия, – писал Ленин, – так же партийна, как и две тысячи лет тому назад»[50]50
  Ленин В. И. Сочинения. Т. 14. С. 343.


[Закрыть].

Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (1870-1924), один из наиболее влиятельных теоретиков и практиков марксизма. Крупнейший общественный деятель и политтехнолог XX столетия. Вождь и идеолог революции 1917 года в России, основатель советского государства. Поднял до уровня философии теорию и практику политического радикализма. Один из наиболее ярких приверженцев перформативного стиля философской аргументации.

Вместе с тем, где-то со второй половины XX века этот процесс протекает уже в логике постоянной инверсии (подмены) идеологических постулатов. Либералы заимствуют тезисы консерваторов (отсюда, в частности, берет начало западный неоконсерватизм, нашедший воплощение в тэтчеризме и рейганомике 1980-х); правые перенимают идеологемы левых (делая ставку на консервативную революцию, авангардную реконструкцию патриархальных ценностей, технический прогресс и борьбу с постмодернистским иррационализмом.), и так далее до бесконечности.

Для ускорения внутрипартийной коммуникации, а также для целей оперативного управления на местах в партиях массового типа формируется институт инструкторов. В определенном смысле инструктор – это тот же «пиарщик» или «политтехнолог». Но, в отличие от них, работающий на постоянной основе и имеющий четкий круг обязанностей инструктор является частью партийной номенклатуры. Как и политтехнолог, инструктор – фигура теневая. В круг его обязанностей не входит проведение агитации и пропаганды – только надзор за четким проведением партийной линии на местах, консультирование местных партийных лидеров, а также арбитражные функции и функции судьи в случае внутрипартийных конфликтов.

Партийная школа – внутрипартийный институт целенаправленной подготовки кадров различного уровня для решения конкретных задач партийного строительства от пропаганды и агитации до непосредственного руководства партийной организацией.

Авторство института партийных школ принадлежит социалистам. Партийная школа оказалась необходима для формирования внутри электоральной среды политической элиты. «В 1906 году немецкая социал-демократическая партия основала партийную школу в Берлине для повышения квалификации функционеров, уже занимающих пост, а также для подготовки кандидатов на должности в партии и профсоюзах. В 1910-1911 годах 141 студент прошел в ней курс: 52 партийных функционера и 89 кандидатов, 49 из которых получили посты по выходе из школы»[51]51
  Дюверже М. Политические партии. – М., 2005. С. 204.


[Закрыть]. В 1911 г. по инициативе В. И. Ленина в Лонжюмо (близ Парижа) была создана и партийная школа РСДРП.

Хорошо развитой структурой партийного образования располагал СССР. Партийные школы готовили кадры практически для всех уровней управления и даже для сфер деятельности, смежных с партийной. В систему организации партийной учебы, охватывавшей десятки тысяч членов партии, входили Академия общественных наук при ЦК КПСС (готовила теоретические кадры партии, способные к идеологической и научной работе), Высшая партийная школа при ЦК КПСС и Заочная высшая партийная школа при ЦК КПСС, 14 республиканских и межобластных высших партийных школ (давали высшее партийно-политическое образование, готовили руководящих партийных, советских и журналистских кадров), а также учреждения дополнительного образования – совпартшколы, курсы повышения квалификации партийных работников, курсы пропагандистов. Предшественниками высших партийных школ являлись Коммунистический университет имени Якова Свердлова, курсы агитаторов-инструкторов при ВЦИК, созданные в июне 1918 года, Высшая школа пропагандистов имени Якова Свердлова. ВПШ осуществляла также идейно-теоретическую подготовку и переподготовку партийных и советских государственных кадров; на отделении печати, радио и телевидения обучались руководящие работники средств массовой информации[52]52
  Партийное строительство. Учебное пособие. Под ред. Н. А. Петровичева. М., Политзидат. 1978. С. 274.


[Закрыть].

Парадоксальным образом в наибольшем выигрыше от наличия развитой партийной структуры оказываются наряду со старыми кадровыми партийцами, располагающимися на ее вершине и имеющими достаточный политический капитал, ее новообретенные молодые члены.

Во французской компартии в 1950-е годы и в Китае времен «культурной революции» в роли символических церберов и сторожевых псов выступала, как известно, преимущественно молодежь. Молодым, однако, присущи не только энтузиазм, наивность и убежденность: все то, что обычно с ними связывают, вовсе при этом не думая о самой молодежи…Молодые – это прежде всего те, кто ничего не имеет. Это – новички, которые включаются в деятельность, будучи лишены какого-либо капитала… Именно благодаря этому в 1950-е годы какой-нибудь двадцатипятилетний интеллигент, являясь уполномоченным аппарата, мог иметь ex officio такую читательскую аудиторию, на какую смели рассчитывать разве только самые именитые интеллигенты[53]53
  Бурдье П. Делегирование и политический фетишизм // Бурдье П. Социология политики. М., 1993.


[Закрыть]…

Участие в деятельности политических партий предоставляет для молодежи возможность более выгодных карьерных перспектив: естественный в силу возрастных причин дефицит собственной ресурсной базы может быть с успехом восполнен возможностями политической партии, к которой принадлежит молодой политик. Эти возможности многократно увеличиваются в условиях пропорциональной модели избирательной системы, когда политические партии могут предусмотреть необходимость выделения для молодых политиков определенного числа мест в партийных списках кандидатов. Естественно, что на практике подобная форма работы эффективна только в крупных политических партиях, пользующихся поддержкой избирателей.

Эволюция института политических партий в современном обществе

Классическая модель политической стратификации предполагала такое распределение власти внутри общества, в котором партии играли роль движущей силы политического процесса. Политическая партия представляла собой самую мощную организацию класса или статусной группы. При этом такая организация связывала свои интересы с интересами общества в целом. Однако развитие представительной модели демократии в течение ХХ века привело к превращению политических партий в организации, обслуживающие локальные групповые интересы. Партии перестали претендовать на то, чтобы представлять интересы и чаяния всего народа. Эта тенденция характерна и для России. По справедливому замечанию Г. В. Мальцева, «большинству российских партий, возраст которых исчисляется несколькими годами, а то и несколькими месяцами, присущи почти все симптомы вырождения, характерные для многопартийной системы Запада. Если там электорально-профессиональная партия появляется как результат длительной организационно-партийной эволюции, то в России новые партии изначально имеют совершенно неклассический вид, они профессионализируются, решают конкретные электоральные задачи в интересах партии, точнее ее лидеров, а не в интересах народа или конкретной его части[54]54
  Мальцев Г. В. Понимание права: подходы и проблемы. М., 1999. С. 318.


[Закрыть].

Кроме того, демократическое правление все реже отождествляется с практикой только партийного регулирования политического процесса. Сама демократия стала пониматься существенно шире, как процесс, который не укладывается в рамки традиционных институтов и процедур. Отсюда все более возрастающая роль негосударственных общественных объединений в политическом процессе. Политическая идентификация современного человека определяется уже не партийной принадлежностью, а логикой социальных связей внутри гражданского общества. Гражданские объединения самостоятельно встраиваются в политическую систему, рассматривая политические партии в качестве инструмента влияния и защиты своих интересов. Само участие людей в партийной жизни перестало считаться общепринятой нормой гражданского поведения.

В современных развитых демократиях политическая партия – это институт, обеспечивающий поддержку кандидатам, стремящимся занять ту или иную выборную должность. Партия предоставляет кандидату свое имя (символический капитал) и организационную структуру (политический капитал). Причем политическая идентификация кандидата на ту или иную выборную должность уже не имеет того принципиального значения, которое она имела раньше. Это связано с тем, что партии вступают со своими кандидатами в договорные отношения в целях взаимного обмена ресурсами (харизма кандидата и его социальная база обмениваются на символический и политический капитал партии). Таким образом, мы можем констатировать процесс превращения партий в субъекты политического рынка. Это значит, что в современных демократиях функциональность партии не ограничивается репрезентацией интересов избирателей.

Партия сегодня – это институт, который сводит поставщиков предложений на рынке политических услуг с теми, от кого исходят политические запросы. Нередко в период избирательных кампаний между кандидатами на должность и избирателями заключается договор, в котором стороны закрепляют свои обязательства по отношению друг к другу.

Договор с избирателем – соглашение, которое обязывает кандидата на выборную должность в случае его победы представлять взгляды большинства своих избирателей и быть готовым принимать решения вопреки собственным предпочтениям. В русской политической культуре договору с избирателями соответствует «наказ от избирателей».

То, что раньше составляло ядро партийной жизни, – идеология или единая политическая платформа – сегодня, за редким исключением, мало интересует избирателей. Они голосуют прежде всего за личность кандидата, который и обеспечивает популярность той организации, от имени которой он выступает. В такой ситуации задача заключается уже в том, чтобы выдвигать от своего имени популярных в обществе людей независимо от их личных идеологических пристрастий. Это позволяет партиям добиваться избрания и переизбрания на выборные должности «своих» кандидатов и тем самым подтверждать свой политический статус.

Таким образом, современные партии приходят к необходимости создания внутри себя таких механизмов селекции и согласования, которые позволяют выдвинуть действительно проходных кандидатов -то есть выполняют работу по отбору и предложению кадров на выборные должности. Они выдвигают кандидатов, структурируют выбор избирателей, предлагают альтернативные программы развития страны и координируют деятельность государственных лиц, представляющих ту или иную партию.

Принципиальный вопрос о норме партийного представительства в современных условиях находит разное разрешение в рамках разных моделей демократии. Их известно две – плюралистическая и мажоритарная, хотя следует отметить, что в чистом виде ни одна из них не может быть реализована.

Современная политическая система США представляет собой плюралистическую модель демократии. Демократическое правление здесь ориентировано не на массовый электорат, а на организованные группы. Это значит, что правление народа осуществляется в форме соперничества групп интересов. Множество неправительственных организаций, используя демократические институты, оказывают давление на власть для защиты и реализации своих интересов. В отличие от плюралистической, мажоритарная модель демократии интерпретирует власть народа как правление большинства (majority). Здесь первостепенное значение имеет прямое участие граждан в политической жизни через всенародные выборы на государственные должности.

В условиях мажоритарной избирательной системы партии выступают инструментом перераспределения власти в ходе избирательных кампаний в пользу большинства. Главный недостаток этой модели заключается в том, что далеко не все участники политического процесса ответственно относятся к процедуре организованного волеизъявления. Нередко партии используют недовольство избирателей в своих узко корпоративных интересах, что влияет на стабильность политической системы. Могут возникать партии-однодневки под какую-то актуальную политическую проблему: эксплуатируя ее, они стремятся расшатать систему для перераспределения власти в свою пользу.

Плюралистическая модель демократии во многом справляется с недостатками мажоритарной модели при условии наличия развитых институтов гражданского общества. Между тем и здесь есть опасность, связанная с превращением политических партий в инструмент влияния групп интересов, не отражающих всего спектра политических интересов гражданского общества. Но при этом введение в систему элементов мажоритарной модели может способствовать устранению этой опасной тенденции.

Проведенная в 2005 году в Российской Федерации реформа избирательной системы создала такие условия, при которых партии вынуждены искать поддержки у гражданских объединений. Это связано не только с высоким численным порогом, который нужно преодолеть организации для получения официального статуса политической партии.

Было бы ошибкой полагать, что современные демократии построены таким образом, что власть оказывается вынуждена руководствоваться в своих действиях только мнением большинства. Для этого общество должно обладать, как минимум, адекватными механизмами всенародного участия в управлении государством. Вместе с тем, например, в США на федеральном уровне не предусмотрен такой механизм решения политических проблем как национальный референдум (в отличие от российской политической системы). По данным американских исследователей, только 22 % избирателей в национальной выборке «следят за тем, что происходит в правительстве», а 38 % говорят, что следят за политикой «время от времени», или «почти никогда»[55]55
  Conway M. M. Political Participation in the United States. 2d ed. Washing– ton, D. C.: Congressional Quarterly, 1991. P. 44.


[Закрыть]. Однако из этого, разумеется, не следует, что такой институт как референдум не имеет права на существование.

При этом следует отметить, что далеко не всегда и мажоритарная модель прямой демократии дает возможность проведения ответственной политики.

В американской политической культуре слово «демократия» изначально использовалось в негативном смысле как власть толпы. Противники Джорджа Вашингтона пренебрежительно называли его партию демократической. Трудностями становления демократии в США объясняется сохраняющееся до сих пор недоверие американцев ко многим демократическим институтам. Напротив, в традициях русской политической культуры доверие к мнению и разуму большинства укоренено достаточно глубоко. Тем не менее, в современной российской политической системе на запуск процедуры референдума наложены серьезные ограничения. Это связано с тем, что референдум как механизм прямого волеизъявления может быть использован только в крайних случаях, когда рутинные процедуры осуществления демократического правления не срабатывают.

В современных демократиях партийная система перестает быть основным институтом, с помощью которого избиратели контролируют правительство, она становится пространством, где согласуются и продвигаются групповые интересы. Этому превращению способствует развитие и усиление институтов гражданского общества, которые в демократических сообществах отделены от государства. Общество все больше фрагментируется, социальные связи, некогда казавшиеся нерушимыми, распадаются.

Единство сообществ обеспечивается теперь не столько их культурной гомогенностью, сколько институциональными и процедурными формами. Если в начале ХХ века, когда на историческую арену вышли массы, возобладала тенденция к этатизации, в результате чего оказались востребованы тоталитарные и авторитарные формы правления и как следствие этого централизованные массовые партии, то к началу ХХI века в результате усложнения общественных структур произошло разгосударствление политической жизни и массовые партии потеряли свою функциональность. Теперь партийная система стала лишь одним из многих институтов, обеспечивающих исполнение демократических процедур, которые позволяют учитывать и согласовывать интересы всего многообразия групп, составляющих сообщество. Политическая стратификация в современных демократических сообществах усложнилась настолько, что сегодня вопрос о распределении власти внутри них составляет предмет актуального социокультурного творчества.

До сих пор ни одна политическая культура не смогла разрешить все те проблемы, которые возникли в результате кризиса классической партийности. И прежде всего эти проблемы связаны с размыванием партийной субъектности. Унаследовав от старых партий символический капитал, современные партии потеряли традиционную социальную базу. Видный американский политический деятель Джордж Уоллес, например, отметил, что различие между республиканцами и демократами уже «не стоит и десяти пенсов». Ту же тенденцию демонстрирует и современная российская политическая практика: большинство партий претендует на право представлять и отстаивать одни и те же ценности.

Комментируя президентское Послание Федеральному Собранию РФ 2006 года, все без исключения лидеры российских парламентских партий, как проправительственных, так и оппозиционных, заявили, что президент обнародовал ключевые моменты их собственных партийных программ. Это свидетельствует о том, что современные партии склонны конкурировать между собой за право определять общенациональную политическую повестку, а собственно не за голоса тех, кто составляет их непосредственную социальную базу.

На протяжении всего ХХ века партия считалась самой мощной организацией, сосредотачивающей в себе ресурсы того политического субъекта, интересы которого она представляет. В современной же ситуации партии становятся структурами, которые конкурируют между собой за право представлять интересы всего многообразия групп, из которых состоит сообщество.

В России начавшийся процесс партизации политической жизни встроен в общую логику трансформации принципа партийности – партийная борьба перестает быть конкуренцией идеологий и становится конкуренцией за право представлять ответственную политическую работу.

Предложение российского альтернативного проекта неклассической партийности имеет целью преодоление кризиса классической партийности, симптомы которого отечественная политическая культура переживала на протяжении 1990-х. Это значит, что современная партийная система должна переориентироваться на выработку таких механизмов осуществления демократии, когда партии становятся инструментом согласования интересов всех групп, входящих в структуру общества, а не только отдельных страт или классов, то есть субъектом ответственной политической работы.

Суть демократического правления заключается в том, что правление осуществляется народом. Это значит, что народ должен обладать такими инструментами распределения власти, которые позволяют гражданам формировать власть и влиять на нее. Классические демократические системы ориентировались на создание таких институциональных каналов участия граждан в политической жизни, которые приемлемы для доминирующей политической культуры. Это значит, что под демократией понималось рутинное поведение граждан в логике исполнения демократических процедур.

Нетрадиционные методы участия граждан в демократическом процессе, которые идут вразрез с доминирующими нормами, резко осуждались. Причины этого объяснимы. Например, терроризм, как метод «вооруженной пропаганды» с использованием насилия для передачи политической информации через СМИ, не может быть признан общественно приемлемой политической практикой. Однако существуют такие нетрадиционные методы политического поведения, которые современное общество вынуждено допускать. Более того, некоторые из них, такие как забастовка, уже давно получили легальный статус.

Дело в том, что зачастую только нетрадиционные методы политического участия могут обратить внимание общества на несовершенство рутинных форм политической жизни, установленных имеющимися институтами и процедурами. Проблема заключается в том, что общество должно уметь задавать нормы нетрадиционной политической борьбы. Эти нормы необходимы для того, чтобы выводить из политического процесса те группы граждан, которые используют нетрадиционные методы политического участия в своих целях, когда их ресурсов не хватает для продвижения собственных интересов. Нетрадиционные формы участия в политической жизни допускаются только тогда, когда «неформалы» обращают внимание на недостатки рутинных процедур, а не пытаются переложить ответственность на все общество за недостаточность собственных ресурсов. Цель нетрадиционной политики – войти в зону нормы, то есть исправить наличную ситуацию, чтобы обеспечить функциональность традиционных инструментов политического влияния.

Способность граждан влиять на политику государства через его институты – свидетельство состоятельности демократического общества. Готовность демократического общества развиваться и менять формат демократических процедур, исходя из потребностей времени, – условие жизнеспособности демократии. Готовы ли современные политические культуры меняться и воспринимать демократию как социокультурное творчество?

Здесь важно понимать то, что установление норм демократии и партийной системы как ее составной части не может быть монополизировано одной политической культурой. Универсальный характер демократических ценностей не означает, что национальные политические культуры не могут выстраивать и предъявлять свои формы участия граждан в политической жизни.

Выходом из такой сложной ситуации может стать изменение источников субъектности и смещение партийной идеологии в сторону социального популизма, что само по себе не влияет на политику государства в лучшую сторону, но позволяет сохранить двухпартийную систему как важный институт для осуществления делегированной субъектности.