Текст книги "Бретонская любовь. Избранные стихотворения"

Poèmes choisis
Избранные стихотворения

Портрет Шарля Ле Гоффика.

Шарль Корбина. 1889 год

I

Ô Miranda, voici la dernière chanson!

Maurice Bouchor

 
C’est ici la chanson d’amour
Qu’on chante au coin des cheminées,
L’hiver, sur le déclin du jour,
Dans les maisons abandonnées…
 

О Миранда, вот последняя песня!

Морис Бушор

 
Эту песню о любви нежной,
Чуть согретой огнем каминным,
Мы поем в зимний вечер снежный
В позабытом доме старинном.
 

 
Hyménée, ô joie, hymen, hyménée!
La nuit de mon coeur s’est illuminée.
 
 
Et ce fut d’abord, d’abord en mon coeur,
Des hymnes confus qui chantaient en choeur.
 
 
Ils chantaient la vie et l’amour de vivre,
Le miel des baisers, si doux qu’il enivre.
 
 
Et je tressaillais, sans savoir pourquoi.
Comme si la vie allait naître en moi.
 
 
Alors un grand vent déchira les nues.
Vous chantiez toujours, ô voix inconnues.
 
 
Et j’avais le coeur plus troublé qu’avant,
Lorsque l’aube d’or parut au levant.
 
 
Et l’aube éclaira de sa fl amme douce
Une enfant couchée en un lit de mousse.
 
 
L’enfant se dressa sur l’horizon clair
Et tendit vers moi la fl eur de sa chair.
 

 
О радость любви, Гименей, Гименей!
Ночь в сердце моем осветилась сильней.
 
 
Все это внезапно случилось со мной:
Хор в сердце моем зазвучал вразнобой.
 
 
Сумбурные гимны он пел о любви,
Как медоточивы лобзанья твои.
 
 
Я вздрогнул, не осознавая вполне,
Что новая жизнь зародилась во мне.
 
 
Неистовый ветер терзал небеса,
Пока неземные лились голоса.
 
 
И переполох вспыхнул в сердце моем:
Заря на востоке зарделась огнем.
 
 
Луч солнца на мшистое ложе упал:
На нем венценосный младенец лежал.
 
 
И вот он восстал, попирая восток,
И мне протянул своей плоти цветок.
 

Aoutronez ar zent, peded evidomp.

Litanies bretonnes

 
Elle aura dix-huit ans le jour,
Le jour de la fête votive
Du bienheureux monsieur saint Yve,
Patron des juges sans détour;
 
 
Elle est née en pays de lande,
À Lomikel, où débarqua
Dans une belle auge en mica
Monsieur saint Effl am, roi d’Irlande;
 
 
Elle est sous l’invocation
De Madame Marie et d’Anne,
Lis de candeur, urnes de manne,
Double vaisseau d’élection.
 

Господа святые, молитесь за нас.

Бретонская молитва

 
Восемнадцать исполнилось ей
В день, когда поминали Иова,
Благоверного мужа святого,
Покровителя честных судей.
 
 
Ее родиной стала земля,
Куда прибыл к долине песчаной
Славный Эффлам, короной венчанный,
И на берег сошел с корабля.
 
 
За нее заступались всегда
Две святые – Мария и Анна,
И в сосуде на вкус два талана —
Либо лилия, либо руда.
 

 
Setu ma teu tré bars ann ti
Mamm Doue, ar Werc’hes Vari…
 

François-Marie Luzel

 
Elle est née un joli dimanche de printemps.
Son père qui croyait en Dieu, comme au bon temps,
Et sa mère, coeur simple et plein de rêverie,
Pieusement l’avaient nommée Anne-Marie,
Du nom, choisi par eux entre les noms d’élus,
Des deux saintes du ciel qu’ils vénéraient le plus.
 
 
Car en Basse-Bretagne on prétend que ces saintes,
Quand le terme est venu pour les femmes enceintes,
Se tiennent en prière aux deux côtés du lit.
L’une pose un baiser sur le front qui pâlit
Ou d’un fl ocon de pure et fi ne ouate étanche
Le ruisseau de sueur qui coule sur la hanche;
L’autre, tout occupée avec l’enfantelet,
Bordant les bons draps blancs sur ses membres de lait,
L’enveloppe, âme et corps, dans un réseau de joie;
Et toutes deux ainsi, sans qu’un autre oeil les voie
Que celui de la mère et celui de l’enfant,
Vont et viennent, du lit au berceau, réchauffant
Les petits pieds, calmant un cri d’une caresse,
Et rien, dégoût, fatigue, amertumes, serait-ce
Au fond d’un taudis sombre et nu, ne les retient.
Si la femme est honnête et si l’homme est chrétien.
 

 
И вот он входит в сердце дома
Матери Божьей, Девы Марии…
 

Франсуа-Мари Люзель

 
Она роди́лась утром в выходной
В семье благочестивой и простой.
Родители младенца берегли:
В честь Анны и Марии нарекли.
О это имя избранных святых,
Которое чтут больше остальных.
 
 
В Бретани так уж принято считать:
Когда приходит час детей рожать,
Спешат святые помощь оказать —
Целует Анна будущую мать
И вытирает чистым лоскутом
Горячий пот, текущий под стегном;
Мария, увлеченная плодом,
Сосцы окутывает полотном
И туго пеленает малыша,
Чтоб ни одна не сглазила душа.
Лишь мать глядит на этот хоровод,
Как движутся святые взад-вперед,
Как греют ножки, утишают крик,
Не останавливаясь ни на миг.
Лачуга ли, чертог – им стороной,
Когда благочестивы муж с женой.
 

À Anatole Le Braz

 
Vois. Un ciel cuivré d’automne
Et, sous ce ciel presque roux,
Un bois léthargique et doux,
Des fl eurs, et la mer bretonne.
 
 
Les fl eurs vont mourir; le bois
Est gardé par une fée.
Mais une plainte étouffée
Déchire l’ombre parfois:
 
 
La mer! Sous sa rauque haleine,
Le bois chante sourdement.
– Mon coeur est ce Bois dormant:
Écoute chanter sa peine.
 

Анатолю Ле Бразу

 
Видишь небесную медь,
Рыжую осень в тумане,
Леса притихшего цветь,
Синее море Бретани.
 
 
Чудо сего уголка
Фея хранит и лелеет.
Плач, приглушенный слегка,
Сумрак лиловый развеет.
 
 
Но под морской переплеск
Лес поет глуше и глуше.
Сердце мое – этот лес.
Как оно плачет, послушай.
 

Seul un plus ferme accent annonçait le pays,

Mais c’était une grâce encore…

Auguste Brizeux

 
Hélas! tu n’es plus une paysanne;
Le mal des cités a pâli ton front,
Mais tu peux aller de Paimpol à Vanne,
Les gens du pays te reconnaîtront.
 
 
Car ton corps n’a point de grâces serviles;
Tu n’as pas changé ton pas nonchalant;
Et ta voix, rebelle au parler des villes,
A gardé son timbre augural et lent.
 
 
Et je ne sais quoi dans ton amour même,
Un geste fuyant, des regards gênés,
Évoque en mon coeur le pays que j’aime,
Le pays très chaste ou nous sommes nés.
 

Только более твердый акцент возвещал о стране,

но это была еще благодать…

Огюст Бризе

 
Увы, ты больше не крестьянка!
Бледна от городской тоски,
В пыли родного полустанка
Тебя узнают земляки.
 
 
Чужда повадки раболепной,
Не изменила поступь ты,
И голос сберегла степенный
Среди парижской суеты.
 
 
Когда в моей душе, Бог знает,
Твой чудный взгляд, летящий ввысь,
Тот край любимый воскрешает,
Где мы с тобою родились.
 

Un soir j’ai vu ton âme aux feux blancs d’une étoile.

Marceline Desbordes-Valmore

 
Comme elle a le coeur épris
De la tristesse des grèves,
Je crois souvent dans mes rêves
Qu’elle n’est plus à Paris.
 
 
Je lui vois la coiffe blanche
Et le justin lamé d’or
Dont les fi lles du Trégor
Se pavoisent le dimanche.
 
 
Et, son rosaire à la main,
Elle marche, diaphane,
Vers une église romane
Qui s’estompe à mi-chemin.
 
 
Oh! ce toit rongé de lèpres,
Ces murs taillés en plein roc!
C’est l’église de Saint-Roch
Où les chrétiens vont à vêpres.
 
 
Toujours pieuse de coeur,
Elle entre avec eux, se signe
Et, courbant son cou de cygne,
S’agenouille au bas du choeur.
 
 
Et je suis là derrière elle.
Derrière elle, tout tremblant.
Son teint de lis est si blanc
Qu’elle a l’air surnaturelle!
 

Однажды вечером я увидел твою душу в белом свете звезды.

Марселина Деборд-Вальмор

 
Ее душа давно стремится
Туда, где дюн печальный свет,
И потому мне часто снится:
Ее в Париже больше нет.
 
 
И белый чепчик ее снится,
Парчой расшитый золотой.
Так наряжается девица,
К вечерне следуя святой.
 
 
Легка, подобно фимиаму,
И кротка, с четками в руке,
Она идет дорогой к храму,
Вознесшемуся вдалеке.
 
 
О этот храм, сеченый в камне,
И кровля в ржавчине сырой!
Сюда молиться христиане
Спешат вечернею порой.
 
 
Она войдет под свод старинный,
Себя знаменьем осенит,
Склоняясь шеей лебединой,
В хорах колена преклонит.
 
 
И с трепетом благоговейным
Любуюсь я, заворожен,
Как нежный лик ее лилейный
Нездешним светом озарен!
 

 
Allez, mes vers, de branche en branche,
Vers la dame des Trawiéro,
Qu’on reconnaît à sa main blanche
Comme la moelle du sureau.
 
 
Elle est assise à sa croisée,
Devant la digue des Étangs:
Vous lui porterez ma pensée
Sur vos ailes couleur du temps.
 
 
Comme le soir vous favorise
Et que, dans le genêt touffu,
Pour épier votre entreprise,
Aucun barbon n’est à l’affût,
 
 
Elle vous répondra peut-être
Et se taira peut-être aussi.
Frappez toujours à sa fenêtre,
Mes vers, et n’en prenez souci.
 
 
Les Lycidas et les Silvandres
Vous le diront, ô soupçonneux:
Il est des silences si tendres
Qu’on voudrait se blottir en eux
 
 
Et là, sans un mot, sans un geste,
Près d’un sein qui bat dans la nuit,
Goûter l’enchantement céleste
De mourir à tout autre bruit.
 

 
Мои стихи, летите смело
К мадонне местной стороны,
Узнав ее по длани – белой,
Как сердцевина бузины.
 
 
Мадонна из окна гостиной
Глядит на зеркало прудов.
И вы на крыльях ночи синей
Несите ей мою любовь.
 
 
Поскольку сумрак – ваш подручный,
Никто не отследит полет,
И даже старичок докучный
Вас в темном дроке не найдет.
 
 
Мадонна вам ответит, может,
А может, промолчит она.
Но вы, застенчивые, все же
В окно стучитесь допоздна.
 
 
И вам воздушные сильфиды
Подскажут верные пути:
В святом безмолвии не стыдно
Укрыться на ее груди.
 
 
Так вы, не обронив ни слова,
Сполна изведаете впредь
От каждого шажка чужого
Очарованье умереть.
 

 
Ne retire pas ta douce main frêle;
Laisse sur mes doigts tes doigts familiers:
On entend là-bas une tourterelle
Gémir sourdement dans les violiers.
 
 
Si près de la mer que l’embrun les couvre
Et fane à demi leurs yeux violets,
Les fragiles fl eurs consolaient à Douvre
Un royal enfant captif des Anglais.
 
 
Et, plus tard encor, je sais un jeune homme,
Venu fi er et triste au val d’Arguenon,
Dont le coeur se prit à leur tiède arôme
Et qui soupirait en disant leur nom.
 
 
Ainsi qu’à Guérin et qu’au prince Charle,
Dame qui te plais sous ce ciel brumeux,
Leur calice amer te sourit, te parle
Et de son odeur t’enivre comme eux.
 
 
C’est qu’un soir d’été, sur ces mêmes grèves,
Des touffes d’argent du mol arbrisseau
Se leva pour toi le plus doux des rêves
Et que notre amour les eut pour berceau.
 
 
Et peut-être bien que les tourterelles
Ont su le secret des fragiles fl eurs:
Un peu de ton âme est resté sur elles
Et dans leur calice un peu de tes pleurs.
 

 
Пусть покой воцарится в покоях.
Пусть сомкнутся персты́ наших рук.
Слышишь: горлица в синих левкоях
Застонала, печальная, вдруг.
 
 
Вас, левкои, дожди орошали,
Застилал ваши очи туман.
Королевича вы утешали,
Когда плакал в плену англичан.
 
 
Грустный юноша из Аргенона
Ваше имя устами ласкал,
Когда ваши соцветья упорно
Он в цветущей долине искал.
 
 
Или очаровательной даме
Что прекрасного принца ждала,
Улыбнулися вы лепестками,
И с ума та улыбка свела.
 
 
Но однажды у тихого плеса
В колыбели небесных цветов
Вдруг явилась чудесная греза —
Наша с первого взгляда любовь.
 
 
Все же горлице выведать тайну
Этих синих левкоев пришлось:
След души там остался случайно,
А на чашечке – капельки слез.
 

 
Laisse tes yeux s’emplir des prestiges nocturnes;
Attends à ton balcon, gouaché d’un fi n croissant,
Que la noire alchimiste ait versé dans leurs urnes,
Goutte à goutte, son élixir phosphorescent.
 
 
Tu le rapporteras, étincelant et sombre,
Dans la chambre où mes bras t’enlaceront sans bruit
Et je croirai baiser sur tes yeux d’or et d’ombre
Tout le mystère de la Nuit.
 

 
Пускай твои очи наполнят полночные чары.
Ты жди на балконе, где лунный струится эфир,
Пока по сосудам колдунья расплещет отвары,
За каплею капля волшебный прольет эликсир.
 
 
Его, дорогая, неси в голубые альковы,
Где руки мои станут тихо тебя обвивать.
Пригрезится мне, что в очах твоих темно-лиловых
Все таинства ночи я буду тогда целовать.
 

 
Et nos deux coeurs battaient, comme battent les coeurs;
Et nos âmes étaient tristes, comme des âmes.
 

Jules Tellier

 
À Paimpol, un soir, tandis que la lune
Éveillait au large un chant de marin,
Nous avons tous deux cueilli sur la dune
Ces touffes de menthe et de romarin.
 
 
Et ces oeillets-ci, c’est un soir, à Gâvre,
Pris à la douceur qui s’exhalait d’eux,
C’est un soir d’amour, à l’angle d’un havre,
Que nous les avons cueillis tous les deux.
 
 
Mais ce triste brin de pariétaire,
Je l’ai cueilli seul en pensant à toi,
Un soir plein de cris, d’ombre et de mystère.
Sur les rochers nus de Saint-Jean-du-Doigt.
 

 
И два наших сердца бились, как бьются сердца́;
И наши души были печальны, как души.
 

Жюль Телье

 
Когда луна от кромки тьмы
Морские дали озарила,
На дюнах собирали мы
Вдвоем букет из розмарина.
 
 
Гвоздики в нимбе травяном
И стебельки душистой мяты —
Всё собирали мы вдвоем
Тем вечером любви крылатой.
 
 
Но лишь постенницы вьюнок
Мне повстречался ненароком,
Когда бродил я, одинок,
По голым сумрачным отрогам.
 

 
Ô coeur ennemi de toi-même,
Puisses-tu ne trouver jamais,
Pauvre coeur, le mot du problème!
 

Jules Lemaitre

 
Jolis rayons d’aube, entrez dans mon âme:
Elle a tant besoin de revoir le jour!
– Sait-on ce qui dort dans des yeux de femme,
Si c’est la colère ou si c’est l’amour?
 
 
Ô rayons jolis, sous votre caresse,
Mon âme autrefois s’emplissait de chants.
– Hélas! qu’avez-vous, ma chère maîtresse,
Pour me regarder de ces yeux méchants?
 
 
Ô rayons jolis, dissipez mes craintes;
Apaisez mon mal, tant qu’il n’est pas sûr.
– Les yeux de ma mie ont toujours ces teintes,
Ces teintes d’or sombre et de sombre azur.
 

О сердце врага самого себя,

Да не найдешь ты никогда,

Бедное сердце, слова беды!

Жюль Леметр

 
Лучи рассвета, душу озарите —
Увидеть свет она мечтает вновь.
– Что спит в глазах любимой, говорите,
Безумный гнев иль нежная любовь?
 
 
Под вашей лаской, о лучи рассвета,
Моя душа стремилась песни петь.
– Любимая, откуда ревность эта,
Чтоб с ненавистью на меня смотреть?
 
 
Развейте страхи, о лучи рассвета,
Избавьте от лихой напасти вы.
– В моей судьбе есть два тревожных цвета —
От золота до темной синевы.
 

 
… Et les yeux des jeunes fi lles
y sont comme ces claires fontaines
où sur un fond d’herbes ondulées se
mire le ciel.
 

Ernest Renan

 
Je compare vos yeux à ces claires fontaines
Où les astres d’argent et les étoiles d’or
Font miroiter, la nuit, des fl ammes incertaines.
 
 
Vienne à glisser le vent sur leur onde qui dort,
Il faut que l’astre émigre et que l’étoile meure,
Pour renaître, passer, luire et s’éteindre encor.
 
 
Si cruels maintenant, si tendres tout à l’heure,
Vos beaux yeux sont pareils à ces fl ots décevants,
Et l’amour ne s’y mire et l’amour n’y demeure
 
 
Que le temps d’un refl et sous le frisson des vents.
 

 
…И глаза молодых девушек —
Они здесь как эти светлые фонтаны,
Где в глубине волнистых трав любуется собой небо.
 

Эрнест Ренан

 
Хочу с фонтанами сравнить я ваши очи,
Где звезды заставляют голубую гладь
Светиться зыбкими огнями среди ночи.
 
 
Пускай по глади ветерок начнет гулять,
Стараясь погасить созвездья золотые,
Чтобы, воскреснув, те заискрились опять.
 
 
И вот – то нежные, а то внезапно злые,
Сравнятся ваши очи с зыбью голубой,
Где страсти то замрут, а то вскипят, живые,
 
 
Как эти отблески под дрожью ветровой.
 

 
Bien est-il vray que j’ay aimé…
 

François Villon

 
Je t‘apporte un coeur bien las.
Ne me dis plus que tu m’aimes;
Une autre m’a dit, hélas!
Les mêmes choses, les mêmes.
 
 
C’était avec ses yeux d’or
L’enfant la plus ingénue.
Nous nous aimerions encor,
Si tu n’étais pas venue.
 
 
Mais tu m’as conquis d’un coup.
Ton sourire exalte et grise.
Aux doigts noués à mon cou
Les tiens ont fait lâcher prise.
 
 
Ce sont de douces amours.
Mais je sens qu’aux mêmes heures
Un remords trouble toujours
Nos caresses les meilleures.
 
 
Et je t’ai fait cet aveu,
L’âme d’angoisse envahie,
Pour que nous pleurions un peu
Sur l’enfant que j’ai trahie.
 

 
Правда ли, что я любил…
 

Франсуа Вийон

 
Моя душа измучилась, устала.
Не говори, что любишь ты меня.
Увы, другая мне уже сказала
Такие же слова, в душе кляня.
 
 
Ее глаза, скажу тебе без фальши,
У моего светились малыша.
И мы друг друга бы любили дальше,
Когда бы ты однажды не пришла.
 
 
Ты неожиданно меня пленила
Улыбкою своею колдовской.
Ты нежно шею пальцами обвила,
Вскользь отстранив объятия другой.
 
 
Страсть одурманила меня сначала,
Но позже я почувствовал вполне,
Что наши наслажденья омрачало
Раскаяние, тлевшее во мне.
 
 
Прошу простить признанье, ради Бога!
Изнемогла в тоске душа моя.
Хочу, чтоб мы поплакали немного
О милом малыше, что предал я.
 

 
Les coqs ont sonné la diane.
 

Gabriel Vicaire

 
L’horloge a tinté quatre fois.
Qu’est-ce donc, ces folles risées?
Comme un cygne aux ailes rosées,
L’aurore glisse au ras des bois.
 
 
Ce sont les fi lles de Pont-Croix
Qui caquettent à leurs croisées.
L’horloge a tinté quatre fois…
Qu’est-ce donc, ces folles risées?
 
 
Et c’est mon coq – le bon Gaulois! —
Qui lance, comme des fusées,
Emmi son trio d’épousées,
Les gammes claires de sa voix.
L’horloge a tinté quatre fois.
 

 
Петухи прокричали побудку.
 

Габриэль Викер

 
Часы на башне бьют подъем.
Что за причуда – бить железом?
Как лебедь с розовым крылом,
Заря скользит над темным лесом.
 
 
Ворчит в коммуне каждый дом:
Кудахчут куры под навесом.
Часы на башне бьют подъем…
Что за причуда – бить железом?
 
 
А мой петух – отменный галл!
Он, как ракеты, разметал
Призывы звонким голоском
Похороводиться втроем.
Часы на башне бьют подъем.
 

 
Mirabiliter me crucias!
 

Job

 
Puisque le hasard m’y ramène,
Pour mon malheur ou pour mon bien,
je veux que tu saches combiеn
Ma maîtresse fut inhumaine.
 
 
Pour l’oublier, j’ai tour à tour
Tenté de noyer dans l’ivresse.
Avec mon présent, ma détresse.
Avec mon passé, mon amour.
 
 
Et depuis trois mois je suis ivre,
Et ces trois mois d’indignité,
Hélas! je n’en ai rapport
Qu’un immense dégoût de vivre.
 

 
Чудно ты меня мучаешь!
 

Иов

 
Не знаю, к счастью иль несчастью
Меня случайность привела,
Но все ж какой жестокой страстью
Моя любовь к тебе была.
 
 
И вот, чтобы забыть об этом,
Пытаюсь утонуть в вине:
Я пьянствую зимой и летом,
И осенью, и по весне.
 
 
Я не живу – я прозябаю.
В любое время суток пью.
И только то соображаю,
Что ненавижу жизнь свою.
 

Chaque soir, fais ton examen de conscience…

(La Vie dévote).

 
Les jours lumineux de nos fi ançailles,
Les beaux jours que rien n’est venu ternir,
Mon coeur, ô mon coeur, comme tu tressailles
À leur souvenir!
 
 
Ô la triste vie, ô la vie amère,
Comme j’ai souffert avant ces jours-là!
Hélas! à part toi, ma mère, ma mère.
Qui me consola?
 
 
Songes-y, mon coeur, ô coeur fi er de battre,
Songe à ce passé plein de désarroi.
Les remords confus qui hantaient mon âtre,
Rappelle-les-toi!
 
 
Et toute ma vie et ses équivoques,
Mes longues erreurs à travers l’amour,
Il faut, ô mon coeur, que tu les évoques
Chacune à son tour.
 
 
Car elle a tout su des maux que tu caches.
Un par un compté mes pas inquiets,
Et tu serais, toi, le dernier des laches
Si tu l’oubliais.
 

Каждый вечер проводи проверку своей совести…

(Благочестивая жизнь)

 
Этот день, осененный помолвкой,
Был прекраснее всех остальных.
Мое сердце, ты бьешься неловко,
Вспоминая о них.
 
 
Жизнь моя не была безмятежной:
Как я много на свете страдал!
Кроме матери, милой и нежной,
Кто меня утешал?
 
 
Мое сердце, о прошлом подумай,
О минувших смятенных ночах,
И о совести вспомни угрюмой,
Что сожгла мой очаг!
 
 
Вспомни, сердце, ты путь мой беспутный,
Пусть наступит возмездия срок.
Вспомни каждый шажок поминутно,
Вспомни каждый грешок.
 
 
Все известно любви моей бедной,
Что я в сердце своем затаил.
Был бы я самой дрянью последней,
Если б все позабыл.
 

 
Fraîche et rieuse et virginale,
Vous m’apparûtes à Coatmer,
Blanche dans la pourpre automnale
Du soleil couchant sur la mer.
 
 
Et la mer chantait à voix tendre
Et, des terrasses du ciel gris,
Le soir penchait ses yeux de cendre
Sur les palus endoloris.
 
 
Et je crois que nous n’échangeâmes
Ni baiser vain, ni vain serment.
Le soir descendait en nos âmes,
Et nous pleurâmes seulement.
 

 
Веселая и молодая,
Явилась ты передо мной,
В осеннем пурпуре сверкая,
С вечерней меряясь волной.
 
 
А море пело над простором,
И вечер из-за синей тьмы
Глядел своим печальным взором,
Как молча расставались мы.
 
 
Мы не давали на той встрече
Напрасных клятв наперебой.
Спускался в наши души вечер,
А мы лишь плакали с тобой.
 

À François Gélard

 
Salaün chantait sous les deux dolents:
– Las de son stérile et morne veuvage,
Mon coeur est parti sur la mer sauvage
Avec les pluviers et les goélands.
 
 
«Prends garde!» disaient les pluviers agiles.
Et les goélands disaient à leur tour:
«Prends garde! La mer est comme l’amour:
N’y hasarde pas tes ailes fragiles».
 

* * *

 
Mais, insoucieux du gouffre béant,
Mon coeur est parti vers l’Île du Rêve.
Des fi lles rôdaient, pieds nus, sur la grève,
Fanant les prés roux du glauque océan.
 
 
La jupe roulée autour de leurs hanches,
L’oeil hardi, le pas scandé d’un refrain,
On voyait glisser dans l’herbier marin
L’éclair sinueux de leurs formes blanches.
 
 
Et, sous leurs cheveux lissés en bandeau,
Ce pas cadencé des blanches faneuses
Avivait encor leurs chairs lumineuses
Qui transparaissaient dans les fl aques d’eau.
 
 
Elles étaient trois, diverses par l’âge:
Guyonne au col souple, Hervine aux cils d’or,
Et celle qui semble un lys du Trégor,
Jossé, la plus jeune et la plus volage.
 

 
Hervine, Guyonne et Jossé, – mon coeur
Savoura longtemps leur grâce divine:
Guyonne est si svelte et si blonde Hervine!
Mais ce fut le lys qui resta vainqueur.
 

* * *

 
Ah! qu’avez-vous fait, troupe puérile,
Du fol oisillon qui venait vers vous?
Ce coeur ingénu, ce coeur simple et doux.
Qu’allait-il, hélas! chercher dans votre île?
 
 
Des dragueurs passaient avec leurs chaluts.
J’ai dit aux dragueurs: «Le vent d’hiver gronde.
Que rapportez-vous de la mer profonde?
– Rien qu’un pauvre coeur qui ne battra plus.
 
 
«Un pauvre coeur d’homme, un coeur en dérive.
Rencontré là-bas, devers Ouessant:
Les fl ots avaient l’air de rouler du sang;
Des fi lles riaient, pieds nus, sur la rive.
 
 
«Et ce sang coulait du coeur transpercé
Et, tout en coulant de la plaie ouverte,
Ses rouges lacis traçaient sur l’eau verte
Le nom de la blanche et froide Jossé…»
 

* * *

 
Dans les landiers gris, le long du rivage,
Salaün chantait sous les cieux dolents:
– Avec les pluviers et les goélands,
Mon coeur est parti sur la mer sauvage…