Текст книги "Французская литературная сказка XVII – XVIII вв."

Гарпагона была в полном отчаянии. Ведь совет фей постановил, что принц будет жить у нее лишь до семнадцати лет, а потом она потеряет над ним всякую власть.

Короли обоих королевств – Палисандрии и Пустяковин – с нетерпением ждали этого дня, чтобы, поженив наследников, соединить свои владения в одно государство.

Подаграмбо, как только узнал об их плане, поклялся, что этому не бывать. Он велел подать себе роскошный экипаж и отправился ко двору Нинетты. Его там приняли с той вежливостью, которую оказывают обычно важным персонам, но она отнюдь не свидетельствует об истинном уважении к ним.

Чтобы не терять зря времени на праздные комплименты, Подаграмбо с места в карьер объяснил Зирфиле, какие чувства, точнее, какие желания она в нем пробуждает. Юная принцесса, которая так и не научилась ничего скрывать, не стала его томить неизвестностью, а со всей свойственной ей наивностью сказала ему, что испытывает к нему отвращение. Подаграмбо был крайне удивлен этим признанием, но вместо того, чтобы ретироваться, решил все же попытаться завоевать сердце Зирфилы и добиться ее руки. Он стал судорожно искать способа ей понравиться, но, как известно, в таких случаях чем больше ищешь, тем меньше находишь. Он старался подражать во всем придворным, но если их жеманство бывало порой смешным, то ужимки Подаграмбо просто навевали тоску. Откровенное жеманство вообще-то не всем к лицу, и уж меньше всего оно подходило Злому Духу. Чем больше он пытался разыгрывать из себя фата, тем яснее все видели, какой он дурак. Короче говоря (я не люблю длинных историй), изрядно наскучив всему двору своими кривляниями и донельзя утомив юную принцессу своими глупостями, он ни на шаг не приблизился к цели. По общему мнению, он был самым плоским Злым Духом из всех, когда-либо существовавших на свете. И эта репутация за ним укрепилась повсеместно – как в придворных кругах, так и в народе.

Подаграмбо подозревал, что он стал посмешищем для всего двора, но вовсе не потому, что был проницателен. Просто большинству глупцов свойственно очень высоко себя ценить, но при этом понимать, что многие люди могут отзываться о них дурно. Сильно раздосадованный, он вернулся к себе, чтобы выдумать какую-нибудь необычайную месть и посоветоваться с Гарпагоной, как ловчее похитить принцессу. Нинетта предвидела, что такие попытки могут быть предприняты, и дала своей дорогой Зирфиле волшебный шарф – его магическая сила заключалась в том, что он предохранял от любого насилия.

А тем временем Палисандр не мог справиться с меланхолией, которая его просто снедала. И Зирфила тоже томилась, сама не зная отчего. Молодые люди часто гуляли в одиночестве, и, когда случайно подходили к ограде, разделявшей их парки, каждый чувствовал, что какая-то неведомая сила тянет их за ограду. Они недоумевали, почему именно это место, самое запущенное в парке, кажется им столь привлекательным, но стали ходить туда ежедневно, и только наступление ночной тьмы принуждало их возвращаться к себе.

Однажды, когда принц, стоя у ограды, размышлял обо всем этом, из его груди вырвался горький вздох. Принцесса с той стороны ограды услышала его, почему-то разволновалась и стала прислушиваться. Палисандр снова вздохнул. Зирфила, никогда не вникавшая в то, что объясняли ей учителя, восприняла этот вздох удивительно проникновенно. И ответила таким же горьким вздохом.

Возлюбленные – ибо с этой минуты они стали возлюбленными – услышали друг друга. Язык сердца общепонятен, нужно лишь быть чувствительным, чтобы его понимать и на нем говорить. Любовь тут же зажигает пламя в сердце и озаряет лучом света разум. А услышав друг друга, они тут же захотели увидеться. Любопытство – плод первого знакомства. Короче, принц и принцесса двигаются навстречу друг другу, ищут друг друга, раздвигают ветки разросшихся кустов, и вот они уже стоят друг против друга! О боже! Какой восторг! Только если вам столько лет, сколько им, если вас с той же неотступностью терзают желания, если у вас такой же сумбур в голове, если в жилах ваших тот же огонь и если вы столь же несведущи в делах любви, вы в состоянии оценить, что с ними произошло. Обоих охватывает дрожь от новизны того, что они испытывают, они вкушали блаженство пробужденной чувственности. Они касаются друг друга. Молча. Потом у каждого вырываются какие-то невнятные слова, потом они начинают говорить и говорят безостановочно, задают тысячу вопросов и толком на них не отвечают, но именно такой сумбурный разговор им по душе, все их сомнения рассеяны: они понимают, что любят друг друга с первого взгляда, что нашли то, что искали, что они созданы друг для друга. Палисандр, который до сих пор не видел ни одной женщины, не считая Гарпагоны, открыл для себя новый мир. А Зирфиле, не обращавшей решительно никакого внимания на кавалеров при дворе Нинетты, казалось, что она встретила неведомое ей новое существо. Палисандр поцеловал руку Зирфилы. Бедное дитя, в своем неведении не считавшее, что оказывает милость, а тем более, что совершает проступок, ему не препятствовало. У Палисандра были лишь самые лучшие намерения, поэтому ему и в голову не приходило, что его нежные прикосновения могут кого-то оскорбить, и он осмелел, а Зирфила с детской непосредственностью отвечала ласками на его ласки. Не имея никакого представления о пороке, она, естественно, не знала, что такое целомудрие.[187]187
  В описании «естественного» поведения героев можно увидеть своеобразный «руссоизм до Руссо», но думается, что этот мотив восходит к роману Лонга «Дафнис и Хлоя» (II–III вв. до н. э.)


[Закрыть] Они уселись на траве, крепко прижались друг к другу и принялись целоваться. Зирфила была готова на все, чего хотел Палисандр, она сама заключила своего возлюбленного в объятия. Палисандр положил руку на едва намечающуюся грудь Зирфилы и нашел губами ее губы. Души их слились в божественном опьянении, их уносит поток радости, они наверху блаженства, желание захлестывает их, они изумлены, что можно, оказывается, быть такими счастливыми и все же желать чего-то еще. Они наслаждаются всеми прелестями друг друга, которые доступны взорам, не подозревая, однако, что есть и нечто скрытое, без чего полного счастья, увы, не наступит. И все же мне кажется, что за этот первый урок любви они уже многому научились.

О, милые дети! Они были так поглощены друг другом, что забыли обо всем на свете и не собирались расставаться. Но так как они не вернулись с прогулки в положенное время, то и Гарпагона, и Нинетта порознь отправились искать своих воспитанников. Голоса фей вспугнули юных возлюбленных, и они нехотя разбежались в разные стороны. Только надежда на то, что они увидятся завтра и смогут снова насладиться теми же радостями, заставила их оторваться друг от друга. Если феи заподозрят, что они нашли друг друга, их разлучат – это было яснее ясного. Первое чувство так доверчиво в своих желаниях и так робко в своих порывах.

Образ Зирфилы, запечатлевшийся в душе Палисандра, сделал для него Гарпагону еще отвратительней, чем прежде. Что до Зирфилы, то хоть ей и пришлось расстаться с Палисандром, та радость, которую она испытала в его невинных объятиях, придала новый блеск ее красоте и озарила ее каким-то внутренним светом. Ведь известно, что удовольствие красит человека, а любовь его озаряет. Однако у меня нет слов, чтобы передать изумление придворных, когда они обнаружили, что Зирфила разом поумнела. В тот вечер был как раз большой прием у Нинетты и кто-то отпустил по адресу Зирфилы плоскую шутку, одну из тех, которые себе позволяют мелкие людишки, ощущающие свое превосходство над теми, кого они полагают глупее себя. Бедная Зирфила прежде часто бывала предметом подобных шуток. Но, начиная с этого вечера, она стала отвечать на них язвительно, тонко, но при этом безо всякого раздражения, так, что неудачные шутницы (ибо наверняка это были женщины) изумились мудростью ее разящих ответов и были уничтожены церемонной учтивостью, с которой она к ним обращалась. Мужчины пришли в восторг и аплодировали. У Нинетты на глазах сверкали слезы счастья, придворные дамы краснели от досады. Они и так с трудом мирились с красотой Зирфилы, утешаясь лишь ее глупостью. Выносить их колкости было невозможно, и у принцессы, казалось, не оставалось другого выхода, как озлобиться. Злость часто заставляет уважать то, что вызывает ненависть. Но маленькая принцесса была слишком благородного происхождения, чтобы использовать этот недостойный способ защиты.

Нашим возлюбленным так понравился первый урок, преподанный любовью, что им не терпелось продолжить занятие в ее школе. Какое счастье учиться, испытывая при этом одни только радости!

Возлюбленные, как воры, сперва принимают излишние предосторожности, потом постепенно они теряют бдительность и пренебрегают даже самым необходимым, и тогда их ловят. Именно это в точности и случилось с нашими юными героями, которые стали вести себя совсем неосторожно. И Злой Дух их подкараулил. Однажды вечером он увидел, как они расходились после свидания, и впал в настоящее бешенство. Но, поскольку он взял себе за правило ничего не предпринимать, не испросив чьего-либо совета, хоть и поступал потом всегда наоборот, он решил обсудить этот случай с Гарпагоной. Злая фея, услышав новость, тоже чуть не лопнула с досады. Дух сказал ей, что достойной местью будет только похищение принцессы.

Хотя Гарпагона пришла в не меньшую ярость, чем Подаграмбо, она никак не хотела, чтобы соперница оказалась в ее доме, вблизи от своего возлюбленного. Поэтому она утаила тревогу и спокойно сказала Духу, что ему и надо заняться этим похищением, так как была уверена, что у Подаграмбо на это не хватит ума.

С раннего утра Злой Дух спрятался за деревом у ограды в том самом месте, где наши возлюбленные обычно встречались. Учителям Палисандра было велено затянуть уроки, чтобы принц не смог прибежать на свидание раньше принцессы.

Палисандр, отличавшийся на редкость мягким нравом, впервые в жизни разгневался оттого, что его задержали. Что поделаешь, страсть не способствует ровному настроению. Пока принц изнывал от нетерпения, нежная Зирфила подошла к ограде и, не найдя там своего возлюбленного, встревожилась, ведь обычно он являлся на свидание первым. Она поискала его глазами и, не обнаружив, осмелилась миновать ограду и войти в парк Гарпагоны. И тут она сразу же натолкнулась на Подаграмбо. Его вид внушил принцессе ужас, и она бросилась было бежать, но сделала это так неуклюже, что шарф ее зацепился за ветку куста. Злой Дух тут же схватил Зирфилу за рукав платья.

– Ах вы, невинное создание! – воскликнул он. – Вы бегаете за мальчишкой и отвергаете меня?

Бедняжка Зирфила, видя, что испуг, из-за которого она потеряла свой волшебный шарф, выдал ее, решила схитрить. Прежде, до встречи с Палисандром, она никогда бы не догадалась прибегнуть к такой уловке. От первого любовного приключения мужчины становятся самодовольными, а женщины – лукавыми. Слабый пол вынужден краснеть за то, что составляет доблесть сильного пола.

Хотя Зирфила и была само простодушие, ей ничего не оставалось, как обмануть Подаграмбо.

– Меня удивляет, что вы приписываете любви поступок, вызванный исключительно любопытством, – сказала она, – только оно привело меня сюда. А еще больше меня удивляет, что вы хотите силой получить то, чего можете добиться и своим титулом, и, еще больше, своей любовью.

Эти лестные речи несколько смягчили Злого Духа. Но хотя принцесса и посоветовала ему понадеяться на свои достоинства, он не хотел ее упускать.

– Если ваше сердце так ко мне благосклонно, – ответил он, – то вы должны согласиться пойти со мной в замок. Все эти долгие ухаживания, которым обычно предаются возлюбленные, не что иное, как пустой ритуал и лишь отдаляют от нас наслаждение, ничего к нему не добавляя.

– Что ж, – сказала Зирфила, – я готова пойти с вами. И чтобы доказать вам искренность своего намерения, я прошу вас, подайте мне мой шарф, чтобы здесь не оставалось никаких следов моего бегства и вашей излишней настойчивости.

Подаграмбо прямо лоснился от удовольствия, он был восхищен предусмотрительностью принцессы.

– О, надо признать, что от любви женщины умнеют! – воскликнул он. – Я бы сам никогда об этом не подумал и ушел бы, как дурак.

И он тут же снял шарф с ветки и подал его принцессе, поцеловав ей руку. Но она с презрением его отпихнула, потому что больше ей нечего было бояться.

– Уходи, вероломная тварь, не то на тебя падет гнев фей, – сказала она. – Этот шарф для меня залог их защиты.

И с этими словами она убежала, оставив Подаграмбо в полной растерянности, потому что он не смог пойти за ней: какая-то сила не давала ему сдвинуться с места и одолеть ее он оказался не в состоянии. Ему ничего не оставалось, как испытать еще большее восхищение перед умом и находчивостью принцессы, но думать ему об этом не хотелось. Простояв неподвижно некоторое время, он в полном отчаянии поплелся к Гарпагоне, чтобы рассказать ей о своей неудаче.

Злая фея с досадой выслушала рассказ о волшебной силе шарфа, но несколько утешилась тем, что затея Подаграмбо не удалась. Однако она скрыла от него, что их интересы в этом деле расходятся, и, так как наиболее убедительные слова утешения находятся тогда, когда сам ничуть не огорчен, Гарпагона его успокоила, пообещав лишить шарф волшебной силы и добыть для него принцессу.

Фея еще не знала, какие испытания ее подстерегают. Пока она разговаривала с Подаграмбо, Палисандр со всех ног помчался к ограде. Тщетно прождав некоторое время Зирфилу, он, сгорая от нетерпения, забрел в парк Нинетты и раздираемый то страхом, то страстью, незаметно дошел до дворца. Весть о его появлении быстро распространилась. Нинетта в сопровождении придворных вышла ему навстречу. Палисандр приблизился к маленькой фее и с большим почтением поцеловал подол ее платья. Но тут он увидел Зирфилу, а Зирфила – его, и они бросились друг к другу и на глазах у всего двора отдались радости встречи. Зирфила тут же простодушно поведала ему, какой опасности только что избежала. После того что с ней произошло, принц стал ей еще дороже. Чем больше смелости проявляют женщины, тем скорее они готовы принести новые жертвы. Нинетта, весьма снисходительная по природе, и не пыталась увидеть в поведении юных возлюбленных что-то недозволенное. Она была рада, что Фортуна все устроила к лучшему.

Когда Гарпагона узнала, что Палисандр сбежал, она снова впала в дикую ярость и потребовала, чтобы его немедленно вернули. Но, к счастью, ему в этот самый день как раз исполнилось семнадцать лет, и по решению фей Гарпагона с этого дня теряла на него все права. Она впала в бешенство, мигом излечилась от любви, чувства, столь не свойственного ее сердцу, и так как отныне жаждала лишь мести, то тут же отправилась к фее Завистнице, чтобы вступить с ней в сговор.

А тем временем во дворце Нинетты все были настолько заняты празднествами, которые устроили в честь Палисандра, что некогда было и думать о мстительной Гарпагоне.

Все претенденты на руку Зирфилы отступили, увидев Палисандра. Женщины без удержу восхваляли красоту принцессы, а втайне все норовили стать ее соперницами. Однако Палисандр был настолько поглощен своей любовью, что даже не замечал заигрываний придворных красавиц, которые наперебой делали ему всяческие авансы. Когда же при дворце убедились, что сердца этих возлюбленных глухи ко всему, кроме своего всепоглощающего чувства, то мнение о них разом изменилось. Теперь все уверяли друг друга, что Зирфила еще больше поглупела с тех пор, как полюбила, а что до Палисандра, то его красоте явно не хватает изюминки, а их любовь просто смешна, такого при дворе никогда не бывало, и что лучше избегать их.

Одним словом, придворные дамы утратили к Палисандру всякий интерес, а наши возлюбленные были до того заняты друг другом, что как прежде не замечали угодливых заискиваний, так и теперь не заметили, что все от них отвернулись.

Нинетта, которая до этого столь пристально следила за поведением Зирфилы, боясь, как бы она не стала жертвой какого-нибудь расхрабрившегося ветреника, оставляла ее наедине с Палисандром безо всякой тревоги, она верила, что настоящая любовь невозможна без уважения и что чем больше возлюбленный пылает от нетерпения, тем меньше он себе позволяет. Впрочем, за истинность этого утверждения я не поручусь, но, так или иначе, на этот раз оно опровергнуто не было.

Ждали только приезда королей Палисандрии и Пустяковин, чтобы отпраздновать свадьбу. Их послы уже прибыли ко двору Нинетты и сумели без труда договориться по всем пунктам брачного контракта. Были сшиты новые ливреи для слуг, а что касается нарядов для предстоящих празднеств, то выписали все самое модное из Парижа, от мадам Дюша,[188]188
  Дюша. – Хозяйка парижской модной лавки, расположенной неподалеку от Оперы.


[Закрыть] которая прислала кукол в рост Нинетты, одетых в платья новых фасонов.[189]189
  Для демонстрации и распространения новых моделей в XVIII в. использовали кукол.


[Закрыть] Одним словом, все главное было уже сделано, оставались сущие пустяки: установить законы объединенного королевства и обеспечить интересы народа.

Возлюбленные не расставались ни на минуту. Часто, чтобы укрыться от шумной суеты двора, они уходили в дальние рощи на краю парка, там они предавались невинным ласкам и твердили друг другу все те же слова любви, столь увлекательные для пылающих сердец, что их можно без конца повторять и всякий раз они звучат внове.

И вот однажды во время такой прелестной болтовни Зирфила сняла свой шарф, потому что было очень жарко. Гарпагона, которая выслеживала их, став невидимкой, воспользовалась этой промашкой и явилась им вместе с феей Завистницей; они стояли в колеснице, в которую были впряжены змеи, а вокруг сонмом витали пронзенные стрелами сердца. Это были своего рода талисманы, которые представляли тех, кто знал зависть, а стрелы были как бы знаком достоинства, ведь оно и доставляет самые ужасные страдания завистникам.

Гарпагона коснулась Зирфилы своей волшебной палочкой и унесла ее в облаке в тот самый миг, когда Палисандр целовал ей руку. Несчастный принц кинулся в ноги Злой Феи, умоляя ее обрушить всю месть только на него и пощадить принцессу. Тщетно говорил Палисандр все, что могли подсказать ему любовь и великодушие, жестокая фея не сводила с него глаз:

– Неужели ты еще смеешь надеяться на мою милость? В моем сердце живет только ненависть. Я обрушу свою месть разом и на тебя, и на твою возлюбленную: она угодит в объятия твоего соперника, который ей так омерзителен!

Колесница умчалась, оставив Палисандра в глубоком отчаянии.

Благодаря своему колдовскому искусству Нинетта тотчас же узнала о случившемся, но беда тех, кто, как она, все умеют, заключается в том, что они ничего не предвидят. Она пришла в рощу за принцем. Он прижимал к груди шарф Зирфилы, обливая его слезами. Маленькая фея, как могла, пыталась его утешить, но он даже не слышал того, что она говорит. Ей стоило немалого труда привести его во дворец, потом она заперлась в своем кабинете, надела очки и стала листать толстые фолианты, надеясь найти хоть какие-то указания, как надлежит поступать в случае такой беды.

При дворе по-разному отнеслись к случившемуся. Одни много об этом говорили, но на самом-то деле оставались вполне равнодушны. Другие все больше помалкивали, зато живо интересовались всеми обстоятельствами этого похищения. Никто особенно не горевал оттого, что Зирфила исчезла, а тем более – женщины, и некоторые из них даже всерьез надеялись утешить принца.

Придворная новость была еще совсем свежей, ее передавали из уст в уста, хотя никто ничего толком не знал, рассказывали кучу подробностей, не имея понятия о том, что случилось, не скупились на слова именно потому, что сказать было нечего, и вот тут-то Нинетта вышла из своих покоев в большом воодушевлении и сообщила, что Зирфилу можно освободить, вырвать из рук Подаграмбо. Все окружили фею, всем не терпелось узнать, что же надо для этого сделать.

– Послушайте, – обратилась маленькая фея ко всем присутствующим, – я только что узнала, что вся власть Подаграмбо и Гарпагоны зависит от волшебной вазы, которую они хранят в тайнике в своем замке. Эту вазу стережет дух – слуга, превращенный в серо-голубого кота, и раздобыть эту вазу можно без особых трудностей, если соблюсти одно-единственное условие: за ней должна отправиться молодая особа безупречной репутации.[190]190
  Дюкло превращает устойчивый мифологический мотив (см. сказку Ла Форс «Волшебник») в шутливое галантное испытание (как это сделал позже Дидро в «Нескромных сокровищах»).


[Закрыть] Я полагаю, что найти такую нетрудно, и на ее пути никаких препятствий не будет. Но если та, кто отправится за вазой, не соответствует своей репутации, то лучше ей не ходить, ибо ничем хорошим это не кончится.

– Какой блестящий способ все уладить! – воскликнул щеголеватый придворный. – Поздравляю принца Палисандра!

– Замолчите, вертопрах! – одернула его фея. – Если бы нужен был разумный человек, то вас бы наверняка не выбрали.

– Я вовсе не шучу, – насмешливо возразил юный фат, – а боюсь, как бы состязание по части добродетели не привело бы нас к гражданской войне.

– Состязания не будет, – сказала фея, – я об этом сама подумала: мы будем тянуть жребий, чтобы избежать возможной зависти.

Сказано – сделано. Тут же приготовили бумажки для жеребьевки и вытащили ту, на которой было имя «Амина».

Эту молодую девушку можно было назвать скорее хорошенькой, чем красивой, она была очень живой, легкомысленной, невероятно кокетливой, из числа тех, кто за словом в карман не полезет, вела себя свободно, раскованно, любила всех задирать и появлялась всегда в окружении толпы поклонников.

Амина, услышав, что ее выбрали, не изменилась в лице, ничуть не смутилась, но, надо сказать, и не возгордилась. Однако придворное общество встретило ее имя гулом, который было трудно принять за одобрение. Нинетта сочла это дурным знаком, испугалась за успех предприятия и поэтому сама выбрала Зобеиду, чтобы она сопровождала Амину, решив, что две добродетели лучше, чем одна. Зобеида была немного старше подруги, более красива и слыла образцом добродетели и недоступности. Говорили даже, что она столь строга в поведении только для того, чтобы безжалостно осуждать всех остальных женщин. Добродетель – неплохая привилегия!

Как бы там ни было, девушки отправились в путь вдвоем и дошли, согласно полученным указаниям, до небольшого павильона, расположенного неподалеку от замка Гарпагоны. Амина с присущей ей живостью шла впереди. Они не столкнулись ни с какими препятствиями, двери сами открывались перед ними. Наконец они очутились в комнате, где увидели на мраморном столике вазу, форма которой не отличалась изяществом. Скажем прямо, она очень напоминала ночной горшок. Я сожалею, что не могу найти более изящного слова или сравнения. Девушки никогда бы не подумали, что это и есть тот клад, который надобно было добыть, если бы Нинетта не дала им точных указаний.

Но ваза эта, хоть и была гнусной по форме, обладала тем не менее изумительными свойствами: она отвечала на все вопросы, словно оракул, и рассуждала, как философ, на любую тему. В те далекие годы сравнение с этой вазой было большим комплиментом для всякого, кто пускался в рассуждения.

Амина и Зобеида увидели также и кота, о котором им говорили: им захотелось его погладить, но он оцарапал Зобеиду, зато стал ластиться к Амине, убрал когти, выгнул спину и галантно задрал хвост трубой.

Амина, обрадованная таким удачным началом, схватила магическую вазу, но в тот момент, когда она ее с трудом приподняла, Зобеида, чтобы помочь, коснулась вазы рукой, и вдруг из нее повалил густой дым, быстро заполнивший всю комнату. Раздался страшный треск. Амина испугалась и опустила вазу на столик, на котором она стояла, и тут же в клубах дыма появились Подаграмбо и Гарпагона. Они схватили Амину и Зобеиду, но не убили их на месте, а заперли в темной башне.

Фея Нинетта, незамедлительно узнав об этих событиях, стала доискиваться, почему поход девушек за вазой закончился такой неудачей, и вскоре сообщила своему двору, что Амина при всем кокетстве была невинна, в то время как Зобеида, имея любовника и втайне вкушая любовные радости, докучала всем постоянным изъявлением своей фальшивой добродетели.

Нинетта сказала также, что, когда Амина уронила вазу на мраморный столик, ваза треснула, а это означает, что хотя Злой Дух полностью своей власти не утратил, она сильно ослабла.

Чтобы отомстить волшебному горшку Подаграмбо, Палисандр, впав в полное отчаяние, дал зарок бить все ночные горшки, которые попадутся ему на глаза, и тут же приступил к осуществлению своей клятвы. Он переколотил все ночные горшки, которые смог найти во дворце. Что творилось в дворцовых покоях, и вообразить трудно. Разразился страшный скандал, и Нинетта попыталась было ему втолковать, что все эти ночные горшки ни в чем не виноваты, но ей так и не удалось его успокоить. Она оказалась в таком затруднительном положении, что ей пришлось обратиться в совет фей. Рассмотрев это дело, которое было сочтено весьма серьезным, феи порешили, что, поскольку власть Злого Духа ослабла, он не может больше держать в плену Зирфилу целиком, а значит, надобно, не лишая принцессу жизни, отделить ее голову от тела и переправить в страну Идей,[191]191
  Традиции аллегорического изображения волшебной страны соединяются с каламбурной «реализацией» фразеологизмов (в «Нескромных сокровищах» рисуется страна Гипотез, страна Литературы; люди сокращаются до одной-единственной части тела, выражающей их сущность).


[Закрыть] где она и будет находиться до тех пор, пока кто-нибудь, пробравшись в эту страну, не расколдует принцессу и тем самым снова не соединит ее голову с телом. Нинетта возразила, что в таком случае уж лучше было бы оставить Злому Духу голову принцессы, а не тело, потому что есть опасность, что, потеряв голову, она может полюбить его и они сразу же вступят в брак. Феи приняли во внимание это соображение и распорядились, чтобы тело Зирфилы всегда было окружено ореолом пламени, и подойти к нему сможет только тот, кто добудет голову. Едва феи произнесли свое решение, как оно уже было осуществлено. Злой Дух попытался было отправиться в страну Идей, но ему так и не удалось даже приблизиться к ней. Безумцы легко попадают в страну Идей, а дуракам дорога туда заказана. Палисандр, который был безумно влюблен, оказался там в два счета.

Страна Идей не похожа ни на какую другую страну, и форма правления там тоже совсем особая. В этой стране нет подданных, каждый там король и единолично властвует над всем государством, но при этом не узурпирует власть у других королей, таких же абсолютных монархов, как и он. И хотя там так много королей, между ними нет ни вражды, ни зависти. Просто каждый носит свою корону на свой манер. И их честолюбие лишь в том, чтобы предлагать эту корону всем, кто пожелает разделить ее с ними. Вот таким путем они и расширяют свои владения.

Границы всех этих малых королевств, заключенных в одном большом, точно не обозначены, и каждый король волен по своему желанию то расширять их, то суживать.

Палисандр понял, что он в королевстве Идей, по огромному количеству голов, мимо которых он шел. Они подходили к нему и говорили все одновременно, на разных языках, разными тембрами. Он искал среди них голову Зирфилы, но нигде ее не находил. Одни головы принадлежали людям, которые проявили стойкость в беде, но не справились с процветанием: одних погубили деньги, других – почести. Повстречал он головы мотов, скупцов (их было очень много), воинов, павших на поле брани. Попадались и головы сочинителей – одним не под силу оказалась удача, другим – провал, а нескольким – видимость успеха, и несметное количество голов завистников, которые не могли вынести успеха соперников. Палисандр увидел также множество голов, неизвестно как сюда попавших, они пребывали здесь, так сказать, инкогнито, он не хотел их мне назвать, а я гадать не буду. Сколько здесь было голов философов, мистиков, ораторов, химиков!.. Многие попали сюда из-за каприза, из-за того, что важничали или не умели держать язык за зубами, кто – из-за вольнодумства, а кто – из-за суеверий. Одни вызывали у принца сочувствие, других он избегал, они были ему не по душе, и он топтал всех, кого погубила зависть.

Палисандр, чтобы найти Зирфилу, пошел в ту сторону, где, как он слышал, были головы тех, кто потерял их от любви. Но когда он рассмотрел эти головы поближе, то обнаружил, что они принадлежали либо кокеткам, либо ревнивцам. И принц, устав от бесконечных поисков, отчаявшись от неудач, оглушенный всеми глупостями, которые ему приходилось выслушивать, убежал в рощу, чтобы отдохнуть от всех этих безумных суетливых голов, которые не отходили от него ни на шаг. Он растянулся на траве и стал думать о своем несчастье. Оглядевшись по сторонам, он увидел фруктовые деревья, ветви которых гнулись под тяжестью плодов. Силы, казалось, покинули его, и он сорвал грушу, чтобы подкрепиться. Но едва он прикоснулся к ней ножом, как из разреза выглянула голова, и он сразу узнал ее – это была голова его милой Зирфилы. У меня не хватает слов, чтобы передать изумление и радость принца. Он вскочил на ноги, чтобы расцеловать эту столь дорогую ему голову, но она бабочкой метнулась в сторону и села на куст роз, который стал для нее неким подобием тела.

– Не надо, принц, – сказала голова Зирфилы, – не пытайтесь настигнуть меня, а лучше спокойно выслушайте то, что я вам скажу: поверьте, все ваши усилия поймать меня бесполезны. Я сама бросилась бы в ваши объятия, если бы мне позволила судьба. Но так как я заколдована, меня можно схватить только тоже заколдованными руками. Увы, принц, но это так. Я тоскую по своему телу и даже не знаю, достойно ли оно еще меня. Ведь оно осталось в замке Злого Духа, и я об этом и думать не могу без содрогания, прямо голова идет кругом.

– Успокойтесь, – сказал Палисандр, – феи, тронутые нашими несчастиями, взяли ваше тело под свою защиту.

– Вы меня избавляете от ужасной тревоги! – воскликнула голова Зирфилы. – Во всяком случае, вы ведь знаете, дорогой принц, что сердце мое отдано вам, и вы слишком благородны, чтобы упрекать меня за несчастье, в котором я ничуть не повинна.

– Вы это замечательно выразили, – ответил ей деликатный Палисандр, – но не будем терять времени, скажите мне поскорей, где я могу найти заколдованные руки, о которых вы говорили.

– Вы их найдете в парке, они там летают где вздумается, раньше они принадлежали фее Нерадивой, но их у нее отняли, потому что она не находила им применения. Сейчас я вам расскажу эту фантастическую историю. Некогда было…

– О, помилуйте, – нетерпеливо перебил ее Палисандр, – у меня сейчас нет времени слушать сказки. Найти бы мне руки, а их история меня мало интересует. Сейчас же пойду их искать.

– Идите, идите и освободите меня от этого жестокого колдовства, которое меня истомило. Вы, наверное, заметили, что здесь все головы так и норовят привлечь к себе внимание, нисколько не стыдясь своего вида. Только я одна вынуждена прятаться в фруктах, потому что потеряла голову от любви, и все остальные меня за это презирают.

Голова Зирфилы все говорила и говорила, не обращая внимания на то, что принц уже ушел, и он отметил про себя, что с тех пор, как от принцессы осталась одна голова, она сделалась куда болтливей. Не прошел он и ста шагов по парку, как увидел порхающие в воздухе руки.[192]192
  …порхающие в воздухе руки – этот мотив встречался в «Белой Кошке» д'Онуа.


[Закрыть] Палисандр подбежал поближе и попытался было схватить хоть одну, но как только он дотрагивался до какой-нибудь летающей руки, он тут же получал щелчок в нос. Поначалу получать щелчки показалось ему унизительным, но ведь его счастье было в этих руках, а принцам, как известно, тоже иногда приходится жертвовать самолюбием ради устройства личных дел. Пытаясь быть как можно более ловким, он продолжил погоню за этими злосчастными руками. Но всякий раз, когда ему казалось, что он их наконец настиг, они разом ускользали, то дав ему пощечину, то сорвав с него шляпу. Чем с большим усердием принц гонялся за ними, тем стремительней они от него отлетали. Палисандр так долго преследовал их, что просто обессилел. Тогда он решил на минутку остановиться, чтобы перевести дух, а так как рядом была беседка, обвитая виноградом, то он сорвал гроздь: его томила жажда. Но стоило ему съесть две-три виноградины, как он почувствовал, что с ним начало твориться нечто странное: голова вдруг стала работать быстро и четко, зато сердце становилось все более спокойным и холодным. Что до воображения, то оно прямо-таки воспламенилось, все, что он видел, запечатлялось в его мозгу с особой яркостью, но тут же эти образы, словно в калейдоскопе, стремительно вытеснялись другими, и, поскольку он даже не успевал их толком оценивать, у него не могло сложиться ни о чем никакого суждения. Одним словом, принц сходил с ума. Фрукты этого волшебного сада, тайным образом связанные с населяющими их головами, обладали одним свойством: от них терялся разум, но ум при этом даже обострялся. Так Палисандр оказался одновременно самым блестящим и самым безумным принцем.