Текст книги "Речные заводи (том 1)"

Не прошло и полмесяца, как По-си разрядилась в шелка, а голову украсила жемчугом и бирюзой. Через некоторое время обзавелась одеждой и украшениями также и старуха Янь. В общем жила теперь По-си в полном довольстве. Первое время Сун Цзян почти все ночи проводил у нее, но потом стал менее охотно бывать там. В чем же тут была причина?

Надо сказать, что характер у Сун Цзяна был хороший. Единственным его увлечением было искусство боя, а любовь он считал делом не очень важным. По-си же была девушкой легкомысленной и непостоянной, как проточная вода. И если учесть, что ей не было и девятнадцати лет и она была в самом расцвете своей молодости и красоты, то Сун Цзян, понятное дело, не нравился ей.

Как-то однажды Сун Цзян привел к По-си выпить вина своего сослуживца Чжан Вэнь-юаня, чего он, конечно, не должен был делать. Этот Чжан Вэнь-юань служил вместе с Сун Цзяном, и все в управлении звали его Сяо Чжан-сань, что значит – Маленький Чжан третий. Это был интересный молодой человек с густыми бровями и красивыми глазами, его зубы сверкали, точно жемчуг, а губы были яркопунцовыми. Он любил посещать всевозможные увеселительные места, и судьба бросала его в разные стороны, подобно тому, как ветер кружит лист, опавший с дерева. Он постиг все, что услаждает человеческую жизнь, но больше всего любил играть на лютне и других музыкальных инструментах; здесь уж поистине не было ничего такого, чего бы он не знал.

Красавица По-си с детства пела в увеселительных заведениях. Чжан-сань ей понравился с первого взгляда, и она захотела сойтись с ним поближе. А Чжан-сань никогда не отказывался выпить и поухаживать и сразу заметил ее чувства. С первой же встречи они стали переглядываться, не скрывая своего влечения, и крепко полюбили друг друга.

Однажды, когда По-си была одна, Чжан-сань отправился к ней, прикинувшись, что пришел разыскивать Сун Цзяна. По-си оставила его у себя и пригласила выпить чаю. За разговорами и болтовней дело как-то и закончилось.

Две-три встречи с Чжан-санем разожгли в душе женщины любовь, а к Сун Цзяну она совсем охладела. И потому, когда Сун Цзян приходил к ней, она старалась оскорбить его и уже не делала попыток задержать его у себя. Но так как Сун Цзян был хорошим человеком, да и к женщинам его не тянуло, то стал он приходить к По-си раз в десять дней или в полмесяца. Теперь Чжан-сань и По-си всегда были вместе. Он приходил к ней засветло и уходил лишь поздно ночью. Соседи знали все, и слухи об этом дошли, разумеется, и до самого Сун Цзяна. Хотя он не совсем поверил этим толкам, но все же подумал: «В конце концов она не жена, выбранная мне отцом и матерью. Так стоит ли беспокоиться из-за того, что она не любит меня. Не буду к ней больше ходить, вот и все». Старая Янь много раз посылала к нему людей, приглашая его, но он всякий раз отказывался под каким-нибудь предлогом и несколько месяцев не заглядывал к По-си.

А теперь поведем рассказ в двух направлениях.

Однажды под вечер Сун Цзян вышел из уездного управления и, перейдя улицу, зашел в чайную попить чаю. Когда он сидел там, то вдруг увидел рослого мужчину в войлочной шляпе. Одет он был в халат из темнозеленого шелка, на ногах полотняные обмотки и конопляные туфли. За поясом у этого человека торчал меч и кинжал, а за плечами он нес большой узел. Шел он, видно, издалека, так как с лица его потоками струился пот и он тяжело дышал. Незнакомец все время глядел в сторону уездного управления. Это показалось Сун Цзяну странным, и он, быстро поднявшись со своего места, вышел из чайной и последовал за неизвестным. Пройдя еще шагов тридцать, человек этот обернулся и взглянул на Сун Цзяна, но, по-видимому, не узнал его. Сун Цзяну же этот человек показался знакомым, в он подумал, что где-то встречал его, но где – никак не мог припомнить. В этот момент незнакомец как будто признал Сун Цзяна. Он остановился и стал пристально смотреть на писаря, но обратиться к нему все же не решался. Сун Цзян же тем временем думал: «Как странно ведет себя этот человек. И почему он уставился на меня?»

Однако и Сун Цзян не решался задавать ему вопросов. Потом он увидел, как неизвестный подошел к цирюльне, находившейся прямо под открытым небом, и спросил цирюльника:

– Дружище! Не скажете ли вы мне, кто этот чиновник, что стоит там неподалеку?

– Это писарь уездного управления господин Сун Цзян, – ответил цирюльник.

Тогда человек вытащил свой меч, подошел к Сун Цзяну и, громко приветствуя его, сказал:

– Господин писарь, вы не узнаете меня?

– Ваше лицо как будто знакомо мне, – сказал Сун Цзян.

– Пойдемте поговорим, – сказал незнакомец.

Они пошли дальше, и, когда достигли глухого переулка, человек сказал:

– Я думаю, что в этом кабачке мы сможем спокойно потолковать.

Они вошли туда, поднялись наверх и, выбрав уединенный уголок, уселись. Человек вынул из-за пояса меч и поставил его к стене; узел свой он положил под стол и затем земно поклонился Сун Цзяну.

Сун Цзян тоже поспешил отвесить ему поклон и промолвил:

– Могу ли я осмелиться узнать ваше имя?

– Неужели, благодетель мой, вы забыли меня? – удивился человек.

– Да кто же вы, дорогой друг? – допытывался Сун Цзян. – Лицо мне ваше знакомо, но кто вы, забыл!

– Я имел честь встретиться с вами в поместье старосты Чао Гая. Вы спасли мне жизнь. Зовут меня Лю Тан, по прозвищу «Рыжий дьявол».

Услышав это, Сун Цзян даже испугался и воскликнул:

– Дорогой друг! Какой же вы отчаянный человек! Хорошо еще, что вы не попались на глаза какому-нибудь стражнику. Зачем же вы сами лезете на рожон!

– Могу ли я чего-либо страшиться после того благодеяния, которое вы мне оказали! – отвечал тот. – Сегодня я пришел сюда с единственной целью – отблагодарить вас.

– А как поживает Чао Гай и остальные друзья? – спросил Сун Цзян. – И кто послал вас сюда, друг?

– Мой брат и предводитель Чао Гай велел кланяться вам, нашему благодетелю. После того как вы спасли мне жизнь, Чао Гай сделался вождем стана Ляншаньбо. Премудрого У Юна назначили военачальником, а Гун-Сунь Шэн ведает вместе с ним всеми военными делами. Линь Чун расправился с бывшим предводителем Ван Лунем, и сейчас в стане всего одиннадцать главарей: трое прежних – Ду Цянь, Сун Вань, Чжу Гуй и восемь наших. В лагере находится около восьмисот разбойников и большие запасы продовольствия. Нас очень огорчало то, что мы не имели возможности отблагодарить вас, дорогой брат, за ваше благодеяние. Поэтому сейчас друзья и отправили меня сюда с письмом, а также вручили сто лян золота, чтобы отблагодарить вас и военачальника Чжу Туна.

Тут Лю Тан развязал свой узел, достал оттуда письмо и передал его Сун Цзяну. Прочитав письмо, Сун Цзян сложил его и спрятал в карман для документов под полой своего халата. Тем временем Лю Тан вынул из узла золото и положил его на стол. Сун Цзян взял один слиток, завернул в письмо и тоже засунул в карман, говоря при этом:

– Остальное, дорогой друг, возьмите обратно.

После этого он позвал слугу и приказал подать вина, мяса, закусок и фруктов. Затем он велел налить Лю Тану вина. Стало смеркаться. Слуга ушел, а Лю Тан, осушив чашку, снова развернул лежавший на столе сверток и хотел вынуть из него золото, но Сун Цзян остановил его:

– Послушайте меня, дорогой друг! Вы – семеро братьев – только что прибыли в стан и, конечно, нуждаетесь в деньгах. Мне же хватает на жизнь. Поэтому я и хочу оставить пока эти деньги в стане, с тем чтобы, когда буду нуждаться в них, прийти к вам и попросить помощи. Один слиток я оставляю себе в знак того, что высоко ценю ваши чувства. Чжу Тун тоже не из бедных и не стоит дарить ему денег. Я на словах передам ему вашу благодарность, и этого будет вполне достаточно. К сожалению, не могу предложить вам ночлега, дорогой друг мой, ведь, если кто-нибудь узнает вас, вам несдобровать. Ночь сегодня будет очень светлая, поэтому не задерживайтесь здесь, а возвращайтесь-ка лучше сейчас же в стан. Передайте от меня самые лучшие пожелания всем предводителям. Я очень сожалею и прошу простить меня за то, что не могу лично поздравить их.

– Мне так и не удалось отблагодарить вас, дорогой брат, за ваше великое благодеяние, – сказал Лю Тан. – Меня послали сюда специально для того, чтобы выразить вам нашу признательность и глубокое уважение. Таков именно был приказ брата Чао Гая – предводителя нашего стана, и его военного советника У Юна. Что же я скажу, когда вернусь обратно? Придется мне понести наказание.

– Ну, раз у вас так строго, то я напишу письменный ответ, который вы возьмете с собой, и все будет в порядке.

Как ни умолял его Лю Тан принять подарок, он наотрез отказался. Достав бумаги, Сун Цзян попросил у слуги кисточку и тушь, написал длинное письмо, передал его Лю Тану, и тот спрятал его в свой узел.

Лю Тан был человек прямодушный. Видя, как решительно отказывается Сун Цзян от подарка, он взял его обратно. Между тем наступила ночь, и Лю Тан сказал:

– Ответ вы написали, и я сегодня же ночью двинусь в обратный путь.

– Дорогой друг, – сказал Сун Цзян, – не смею задерживать вас, однако надеюсь, что отношения между нами останутся самые наилучшие.

После этого Лю Тан еще четыре раза поклонился Сун Цзяну, а тот, обращаясь к слуге, сказал:

– Господин оставляет лян серебра, а я приду завтра и расплачусь за все.

Взвалив на спину узел, Лю Тан взял меч и начал спускаться по лестнице вслед за Сун Цзяном. Когда они вышли из кабачка на улицу, небо уже начало светлеть. Была половина восьмого месяца, и круглый диск луны подымался над горизонтом.

Сун Цзян, поддерживая Лю Тана под руку, давал ему наставления:

– Берегите себя, брат, не приходите сюда больше. Здесь развелось очень много стражников, которым приказано вылавливать разбойников, а с этим шутить не следует. Дальше я не буду провожать вас, лучше нам расстаться здесь.

Озаренный луной, Лю Тан зашагал на запад и в ту же ночь возвратился в Ляншаньбо.

Дальше история рассказывает о том, что Сун Цзян, распрощавшись с Лю Таном, вернулся к себе домой. Он шел и думал:

«Хорошо еще, что никто из стражников не попался навстречу, а то могла бы случиться беда. Пришлось-таки Чао Гаю пойти в разбойники! – продолжал он размышлять. – Ну и дела творятся!»

Не успел он свернуть во второй квартал, как услышал позади себя чей-то голос:

– Господин писарь! Куда же это вы исчезли? Давненько мы с вами не видались!

Когда Сун Цзян оглянулся, душа у него ушла в пятки. Не произойди этой встречи, Сун Цзян, не отличающийся смелостью, не стал бы удалым молодцом, а его мягкое сердце не ожесточилось бы.

Но о том, кто позвал Сун Цзяна, вы, читатель, узнаете из следующей главы.

Глава 20

в которой рассказывается о том, как старая ведьма Янь, напившись, избила Тан Ню-эра и как Сун Цзян в гневе убил Янь По-си

Вы уже знаете о том, что Сун Цзян, расставшись с Лю Таном, медленно брел домой по залитым лунным светом улицам. И тут ему повстречалась старуха Янь, которая поспешила к нему со словами:

– Господин писарь! Я уже много раз посылала вам через различных людей приглашение, но столь почтенного человека трудно застать дома! Моя негодная дочь своими заносчивыми речами оскорбила вас. Но пожалейте хоть меня, старуху, зайдите к нам; я велю дочери извиниться перед вами. Раз уж посчастливилось мне встретить вас, пойдемте вместе!

– У меня сегодня очень много неотложных дел в уездном управлении, – отнекивался Сун Цзян. – Я приду как-нибудь в другой раз.

– Не отказывайтесь! – настаивала старая Янь. – Моя дочь так ждет вас! Уж вы порадуйте ее, господин писарь, окажите ей хоть капельку внимания.

– Я, право, сегодня очень занят, но завтра приду обязательно.

– А я хочу, чтобы вы отправились со мной сейчас же, – решительно заявила Янь. И, схватив Сун Цзяна за рукав, быстро заговорила: – И кто это вас все настраивает против нас? Ведь мы обязаны вам своей жизнью, и если что и болтают, так нельзя же всему верить. Вы ведь сами лучше других все понимаете. Если дочь моя поступила дурно, так виновата в этом только я. Очень прошу вас, не отказывайтесь, пойдемте.

– Не настаивайте понапрасну, – сказал Сун Цзян, – я не могу бросить свои дела.

– Если вы даже и задержитесь, – не унималась старуха, – то начальник уезда не накажет вас за это. А если я отпущу вас сейчас, то больше, пожалуй, и не встречу. Так что пойдемте лучше сейчас, а дома я вам кое-что скажу.

Сун Цзян был по натуре человеком сговорчивым и не мог устоять перед настояниями старухи.

– Ладно, отпустите-ка мой рукав, я пойду с вами.

– Только не вздумайте убегать, господин писарь, ведь я старая и мне за вами не угнаться.

– Да разве могу я так поступить! – возмутился Сун Цзян.

И они пошли. У самого дома Сун Цзян в нерешительности остановился, но тут старая Янь опять схватила его за рукав, говоря:

– Раз уж вы здесь, то должны войти.

Войдя, Сун Цзян сел на скамейку. Старуха была очень хитра и, опасаясь, как бы Сун Цзян не сбежал, уселась с ним рядом и позвала:

– Дочка! Твой возлюбленный Сань-лан пришел!

По-си в этот момент валялась в постели и, уставившись на пламя светильника, мечтала о Чжан-сане. Услышав слова матери, она решила, что пришел именно он, и, быстро вскочив с постели, стала приводить в порядок свои растрепанные волосы, обиженно приговаривая: «Ах ты, негодный! Заставил меня так мучиться. Вот я надаю тебе сейчас затрещин, тогда будешь знать». И она быстро сбежала по лесенке вниз. Но, подойдя к занавеске, закрывающей вход, она заглянула в щель и увидела Сун Цзяна, ярко освещенного лампой. Тогда По-си кинулась назад, взбежала вверх по лестнице и снова улеглась в постель.

Старая Янь, услыхав, как дочь спустилась было вниз, а потом вернулась к себе, опять крикнула:

– Твой Сань-лан здесь! Что же ты спряталась?!

– Моя комната не так уж далеко! – крикнула По-си с постели. – Разве трудно найти дорогу? Он ведь не слепой, и сам может прийти сюда. Видно, ждет, чтобы я вышла встречать! – И она продолжала ворчать в том же духе.

– Экая негодница! Заждалась вас, – промолвила старуха, – а теперь сердится и хочет подразнить. Пойдемте, господин писарь, я провожу вас наверх, – оказала она, смеясь.

От слов По-си Сун Цзяну стало как-то не по себе, но старуха силой потащила его наверх.

Комната По-си состояла из шести отделений. Впереди находился столик для еды и скамеечки. Во второй части – спальня, где в углу стояла расписная кровать с пологом из красного шелка, скрытая маленькими ширмами. У кровати на вешалке висело полотенце, по другую сторону лежали щетки и стоял умывальный таз. На лакированном столике с золотыми инкрустациями красовался оловянный подсвечник. На полу возле кровати были расставлены маленькие скамеечки, а напротив – четыре кресла вряд. На стене висела картина, изображающая красавицу.

Старуха Янь привела Сун Цзяна в комнату дочери, и он опустился на скамеечку. Стащив По-си с кровати, мать сказала:

– Господин писарь пришел! У тебя, дочка, скверный характер, ты оскорбила его, и он перестал бывать у нас. Ты ведь сама, пока сидела здесь одна-одинешенька, все время думала о господине писаре. А теперь, когда мне с таким трудом удалось привести его, ты не желаешь даже встать с постели и поговорить с ним. Какая же ты своенравная, никак тебе не угодишь!

– Что это ты так расшумелась? – сказала По-си матери, отталкивая ее от себя. – Я не сделала ничего дурного! Он сам перестал ходить ко мне. За что же я должна просить прощения?

Во все время разговора Сун Цзян не проронил ни единого слова. Тогда старая Янь придвинула ему кресло и, подталкивая к нему дочь, сказала:

– Ну ладно, не хочешь извиняться, не надо, только перестань сердиться и посиди немного с Сань-ланом.

Но По-си ни за что не хотела садиться рядом с Сун Цзяном, отошла в сторону и села напротив. Сун Цзян сидел, низко опустив голову, и молчал, молодая женщина тоже отвернулась.

– Ну, как это говорится: «Без вина и закусок и песня не поется», – сказала, глядя на них, старуха Янь. – У меня припрятана бутылочка хорошего вина, а сейчас я пойду куплю фруктов, чтобы как подобает принять господина писаря. Посиди-ка, дочка, с господином, не стесняйся, я мигом вернусь!

А Сун Цзян сидел и думал: «Попался-таки я в руки этой ведьмы и теперь никак не вырвусь. Подожду, пока она уйдет, а тогда и выберусь». Старуха же словно прочла его мысли, так как, выйдя из дому, заперла двери на засов. «Перехитрила меня, проклятая!» – подумал Сун Цзян.

А старуха спустилась вниз и прежде всего зажгла у очага лампу. Над огнем в котле кипела вода. Старуха подбросила хворосту в очаг, захватила немного мелочи и вышла на угол купить свежих фруктов, рыбы, а также молодых цыплят. Вернувшись домой, она приготовила закуску, перелила вино в кувшин и опустила его в котел подогреть. Затем разложила закуски на тарелочки, прихватила три чашечки для вина и три пары палочек для еды и, поставив все это на поднос, понесла наверх. Там она расставила принесенные закуски на лакированном столике.

Сун Цзян по-прежнему сидел, опустив голову, а дочь сидела, отвернувшись от него.

– Ну-ка встань и налей вина! – обратилась она к По-си.

– Сами ешьте, я не хочу! – отвечала та.

– Вот что, дочка! – сказала старуха. – Я привыкла к твоему характеру с тех пор, как носила тебя на руках, но при других вести себя так не следует.

– Ну, а что, если я не стану наливать?! Не выхватит же он свой меч, чтобы отрубить мне голову! – негодовала По-си.

– Опять я виновата, – оказала старая Янь с деланной улыбкой. – Господин писарь человек обходительный, не тебе чета. Не хочешь наливать, не надо! Только перестань дуться и выпей чашечку вина.

Но По-си продолжала глядеть и сторону. Пришлось старухе Янь самой налить вина и потчевать Сун Цзяна, который нехотя выпил чашечку.

– Не вините меня, господин писарь, – сказала с улыбкой старуха, обращаясь к Сун Цзяну. – Забудьте все пересуды, завтра я все вам объясню. Когда вы приходите сюда, люди сгорают от зависти и потому болтают по городу всякий вздор. Не стоит обращать на это внимания. А теперь прошу вас выпить еще чашечку вина, – она снова наполнила три чашки и, обращаясь к По-си, сказала:

– Дочка, да не веди ты себя как ребенок! Выпей с нами вина!

– Отвяжись от меня, – бросила в ответ По-си. – Я сыта и ни пить, ни есть не стану.

– Неужели ты не можешь составить компанию своему Сань-лану? – приставала старуха.

Слушая мать, По-си думала: «Все мои мысли только о Чжан-сане. Что за удовольствие возиться с таким бирюком, как этот Сун Цзян. Впрочем, нужно напоить его пьяным, а то он все равно не оставит меня в покое». И с большой неохотой она все же взяла чашку и отпила половину.

– Ах ты, моя упрямица, – молвила довольная Янь. – Не думай ни о чем, выпей пару чашечек вина и ложись спать. И вы, господин писарь, тоже выпейте.

Сун Цзян, не в силах сопротивляться, осушил не менее пяти чашек. Старуха не забывала подливать и себе и несколько раз спускалась вниз подогревать вино. Сначала, видя, как По-си упорствует, старая Янь была очень расстроена, но потом, когда поведение дочери переменилось и она выпила вино, мать успокоилась и подумала: «Если нынче ночью ей удастся снова завлечь его, он перестанет гневаться на нас и все забудет. Тогда мы сможем еще удержать его на некоторое время, ну, а там видно будет». Размышляя подобным образом, она стояла перед очагом и в одиночестве пила уже третью чашку вина, когда почувствовала, словно какой-то зуд разбирает ее. Она зачерпнула еще чашку и выпила, а затем, наполнив кувшин, едва держась на ногах, взобралась наверх. Здесь она увидела, что Сун Цзян все еще молча сидит, понурив голову, а дочь ее, отвернувшись, теребит подол платья. Старуха расхохоталась и сказала:

– Да что вы, из глины, что ли, сделаны! Сидят и молчат, как в рот воды набрали. Будьте же мужчиной, господин писарь, ведите себя поласковей! Скажите какую-нибудь любезность, пошутите!

Сун Цзян же, чувствуя, что находится в безвыходном положении, не знал, о чем говорить, и молчал. А По-си думала про себя: «Однако ты пришел сюда не для того, чтобы посмотреть на меня. И если, как и моя мать, надеешься, что по-прежнему будешь приходить сюда, что я извинюсь и буду снова развлекать тебя, то ошибаешься!»

Старая Янь совсем опьянела и что-то бессвязно бормотала. И вот как раз, когда она перебирала недостатки всех своих соседей и пересказывала всякие сплетни, в дом их пришел Тан Ню-эр, которого звали также Тан Эр-гэ, так как в семье он был вторым сыном. Тан Ню-эр торговал с лотка на улицах Юньчэна пикулями, соленьями, рассолом и разными приправами, он часто заходил к Сун Цзяну сообщить что-нибудь новенькое и всякий раз получал за это вознаграждение. Если Сун Цзян давал ему какое-нибудь поручение, Тан Ню-эр готов был расшибиться в лепешку, но выполнить все, что от него требовали. В этот вечер Тан Ню-эр проигрался и отправился в уездное управление разыскивать Сун Цзяна. Не застав его там, он поспешил к нему домой, но и там не нашел. Кто-то из встретившихся ему на улице знакомых спросил его:

– Тан Эр-гэ, куда это ты так спешишь? Уж не ищешь ли кого-нибудь?

– Совсем с ног сбился, – ответил Тан Эр-гэ, – нигде не могу найти моего покровителя.

– А кто это такой? – спросили его.

– Писарь уездного управления господин Сун Цзян, – отвечал он.

– А мы только что видели его, он проходил тут со старухой Янь, – сказали ему.

– Ах, вот как! – воскликнул Тан Эр-гэ. – Эта подлая тварь Янь По-си путается с Чжан-санем и продолжает обманывать господина Сун Цзяна. Впрочем, он, верно, и сам об этом знает, так как перестал ходить к ней. Старая ведьма, видно, обманом затащила его сегодня к себе. Но ничего не поделаешь, раз в глотке пересохло, а денег ни гроша, пойду-ка я туда и попрошу дать мне хоть на пару чашек вина.

И он направился прямо к дому старой Янь. Подойдя поближе, он увидел в окнах свет; двери не были закрыты. Когда он вошел в комнаты и приблизился к лестнице, ведущей наверх, то услышал хохот старухи Янь. Тан Ню-эр бесшумно поднялся по ступеням и, заглянув в щелку, увидел Сун Цзяна и По-си, которые сидели с угрюмым видом. По другую сторону стола сидела старая Янь и без умолку болтала.

Тан Ню-эр проскользнул внутрь и, поклонившись по очереди старухе Янь, Сун Цзяну и По-си, отошел в сторонку. Увидев его, Сун Цзян подумал: «Вовремя пришел этот парень» – и губами подал Тан Ню-эру знак, указывая вниз. Тан Ню-эр был человеком смышленым и вмиг понял Сун Цзяна.

– Я с ног сбился, отыскивая вас по городу, – сказал он, – а вы, оказывается, пьете и веселитесь здесь в свое удовольствие.

– А что, разве в управлении какое-нибудь срочное дело? – живо спросил Сун Цзян.

– Неужели вы позабыли? – заметил на это Тан Ню-эр. – Да то самое дело, которое находилось у вас еще сегодня утром. Начальник уезда уже там и раз пять посылал за вами людей, но вас нигде не могли найти. Он очень рассержен, и вам, господин писарь, лучше поскорее туда отправиться.

– Раз дело срочное, надо идти, – заторопился Сун Цзян, и, поднявшись, хотел уже спуститься вниз. Но старая Янь загородила ему дорогу, решительно заявив:

– Нет, господин писарь, не к лицу вам проделывать такие штуки. Ведь Тан Ню-эр все выдумал. Вздумал провести меня, бандит несчастный. Вот уж поистине: нашла коса на камень. Это ты меня-то вздумал надуть! Да начальник уезда давным-давно ушел домой и попивает со своей женой вино. Какими там еще делами может он сейчас заниматься? Можешь чертей обманывать такими штучками, а меня не проведешь.

– Да я правду говорю, – возразил на это Тан Ню-эр. – Начальник уезда вернулся в управление по срочному делу.

– Иди ты ко всем чертям! Что, у меня глаз нет?! Я же видела, как господин писарь сделал тебе знак губами. Вот ты и придумал все эти штуки. Вместо того чтобы вернуть господина писаря в наш дом, ты стараешься увести его отсюда. Недаром говорится: «Можно простить убийцу, но нельзя простить того, кто стремится внести раздор в семью».

С этими словами старая Янь вскочила на ноги, вцепилась в шею Тан Ню-эра и, пошатываясь, стала выталкивать его на лестницу.

– Да что ты впилась в меня! – кричал Тан Ню-эр. – Разве ты не знаешь, что лишить человека средств к существованию – все равно, что убить его отца, мать и жену. Покричи еще здесь, бродяга несчастный, я изобью тебя.

– Ну-ка, попробуй! – крикнул Тан Ню-эр, наступая на нее.

Старуха была сильно пьяна – она растопырила пальцы и, размахнувшись, так ударила по лицу Тан Ню-эра, что он вылетел за дверь и повалился на спину. Продолжая ругаться, старая Янь быстро захлопнула двери и закрыла их на засов.

Получив затрещину и оказавшись на улице, Тан Ню-эр принялся ругаться.

– Ах ты, гнида проклятая! – кричал он. – Подожди у меня! Если бы не господин Сун Цзян, я разнес бы твое гнездо в щепки. Ничего, ты еще мне попадешься. Не будь я Тан Ню-эр, если не разделаюсь с тобой!

Бранясь и колотя себя в грудь, он ушел.

А старая Янь поднялась наверх и сказала Сун Цзяну:

– И вы не нашли ничего лучшего, господин писарь, как связаться с таким оборванцем? Этот мерзавец только и думает, как бы кого надуть да выпить. Подзаборный пьянчужка, у которого одна забота – ходить по домам честных людей и оскорблять их.

Сун Цзян был человеком честным, он понимал, что старуха права и что ему в эту ночь все равно уже не выбраться из ее дома.

– Вы уж не обижайтесь на меня, господни писарь, – сказала старуха, – я только хотела указать вам на это. Ну, доченька, выпей с господином Сун Цзяном еще по чашечке, вы ведь уже давненько не видели друг друга и, верно, хотите пораньше лечь спать. Я вот только приберу здесь немного и уйду.

Старая Янь заставила Сун Цзяна выпить еще пару чашек вина, затем собрала со стола всю посуду и спустилась вниз, к очагу. Оставшись наверху, Сун Цзян размышлял: «В каких отношениях По-си с Чжан-санем, я знаю лишь понаслышке. Сейчас уже поздно, так что придется мне, как видно, переночевать здесь. Кстати, посмотрю, как будет она вести себя со мной!»

Старуха же снова поднялась наверх и сказала:

– Поздно уже! Ложитесь-ка вы поскорее с моей дочкой, господин писарь.

– Не твое это дело, – сердито бросила ей дочь. – Иди спать!

– Хорошо, хорошо! – бормотала старуха, посмеиваясь, когда спускалась с лестницы. – Укладывайтесь поудобнее, господин писарь. Нынче ночью много вам предстоит удовольствия, а завтра поутру не спешите вставать с постели.

Сойдя вниз, старуха прибрала у очага, вымыла руки и ноги и, погасив свет, легла спать. Сун Цзян же все сидел на скамейке и, искоса поглядывая на По-си, беспрестанно вздыхал. Наступило уже время второй ночной стражи. Женщина, не раздеваясь, легла в постель, положила под голову расшитые подушки и, отвернувшись к стене, притворилась, что спит. «Вот чертова девка, – подумал Сун Цзян, – даже не взглянула на меня и спать завалилась. Заговорила мне зубы старая ведьма да еще вином опоила. Но ничего не поделаешь, время позднее, придется лечь спать».

Сун Цзян снял с головы косынку и положил ее на стол. Затем он скинул верхнее платье и повесил его на вешалку, а пояс, к которому были подвешены кинжал и кошелек, перекинул через спинку кровати. Наконец, сняв с себя башмаки и носки, он лег на кровать головой к ногам По-си.

Прошла уже половина стражи, когда он вдруг услышал легкий смех По-си. Это так огорчило Сун Цзяна, что он больше не мог уснуть. Ведь недаром еще в старину говорили: «За весельем и ночь коротка, когда же на душе тоскливо, то не дождешься, пока половина стражи пройдет». Время тянулось медленно, хмель проходил, и, как только наступила пятая стража, Сун Цзян поднялся, умыл в тазу лицо холодной водой, оделся и, повязав голову, громко выругался:

– Совсем обнаглела, подлая шлюха! Совести никакой нет!

Услышав ругань, По-си повернулась и сказала:

– А у тебя нет никакого самолюбия.

Эти слова очень рассердили Сун Цзяна, и, разгневанный, он сошел вниз. Заслышав его шаги, старая Янь крикнула ему с кровати:

– И зачем только вы встали в такую рань. Поспали бы еще немного, господин писарь.

Но Сун Цзян ничего не ответил и поспешил к двери.

– Когда вы выйдете, господин писарь, закройте, пожалуйста, за собой дверь, – попросила старуха.

Выйдя, Сун Цзян закрыл дверь и, не зная, на чем бы сорвать свой гнев, поспешил домой. Когда он проходил мимо уездного управления, то увидел около него огонек светильника. Подойдя поближе, чтобы узнать, кто так рано пришел сюда, он увидел старика Вана – продавца различного рода снадобий, который собрался пораньше начать торговлю. Завидев Сун Цзяна, старик поспешил приветствовать его и сказал:

– Что это вы так рано сегодня, господин писарь?

– Да вот выпил с вечера немного лишнего, – ответил Сун Цзян, – и перепутал, какая стража идет.

– Вы, верно, чувствуете себя неважно после выпивки, – заметил старый Ван. – Выпейте-ка чашечку моей микстурки, настоянной на двух видах трав. Она помогает с похмелья.

– Вот это мне и нужно! – сказал Сун Цзян и присел на скамейку.

Старик налил чашку густой настойки и поднес ее Сун Цзяну. И когда Сун Цзян пил, то вдруг подумал: «Я постоянно пью у этого старика настойку, и никогда он с меня не берет денег. Как-то я обещал подарить ему гроб, однако до сих пор не сделал этого. В моем кошельке лежит слиток золота, который мне вчера прислал Чао Гай. Отдам-ка я его старику на покупку гроба, пусть порадуется». И он тут же обратился к Вану:

– Почтенный Ван, когда-то я обещал тебе денег на покупку гроба, но так и не дал их. Сейчас у меня есть немного золота, вот я и хочу отдать его тебе. Пойди к Чэнь Сань-лану, купи у него гроб и поставь у себя дома. А в день твоего столетия я обещаю подарить тебе еще денег на похороны.

– Благодетель вы мой, – растроганно отвечал старик. – Я и без того постоянно чувствую вашу заботу, а вы еще беспокоитесь о моих похоронах. Если мне не удастся в этой жизни отплатить вам за все добро, то в будущей я готов служить вам ослом или лошадью.

– О, не говори так! – возразил Сун Цзян и полез за кошельком, но тут же испугался. «Вот беда-то! – подумал он. – Вчера, когда я был у этой шлюхи, то повесил пояс на спинку кровати, а потом так расстроился, что совсем забыл о нем и только думал, как бы уйти поскорее. Что там осталось два ляна золота – это пустяки, беда в том, что золото завернуто в письмо, присланное Чао Гаем! Я хотел было сжечь это письмо еще в кабачке, где сидел с Лю Таном, да подумал, что он расскажет об этом своим друзьям и они обидятся. Тогда я решил, что сожгу письмо сразу же, как вернусь домой. Однако по дороге меня схватила старуха Янь и затащила к себе. Сжечь письмо над свечкой в присутствии этой дряни я тоже не решался, а сегодня так спешил, что даже позабыл о нем. Раньше мне случалось видеть, как эта шлюха читает свои песенники, следовательно, она знает кое-какие иероглифы. Если это письмо попадет к ней в руки, то случится беда!» Подумав обо всем этом, он поднялся со словами: