Текст книги "Сны Ocimum Basilicum"

Со времён детства ничто не изменилось на перевалочном пункте, даже надписи и вывески остались те же, знакомые очертания пира Хыдыр Зинда с его слегка уплощённым куполом, но кое-что добавилось, и кто угодно мог этого не заметить, но только не Рейхан – где бы она ни была, её глаза всегда отыскивали место, где можно выпить кофе. Она смогла бы найти уютную кофейню даже в Антарктиде.

– Остановите! – завопила она, утратив присущую ей невозмутимость. – Там было написано «Кофе!».

– Ты что, забыла сегодня дозу принять? – спросила Эллада, но всё же дала водителю знак остановиться и объявила: – Друзья, мы уже почти на месте, сейчас сделаем короткую остановку, если кому-то надо что-то купить или посетить туалет, то у вас есть двадцать минут. – Люди в автобусе сонно зашевелились, вставая и разминая затёкшие от долгого сидения ноги. – Чего тебе везде кофе мерещится? Это же Бешбармаг, даже если тут есть кофе, то из пакетика «три в одном». Подожди меня!

Туристы ещё только вылезали из автобуса, а Рейхан уже изучала меню в уютной кофейне.

– Смотри, у них и моккачино имеется.

– А раньше здесь был какой-то стрёмный магазин, – вспомнила Эллада, подойдя к подруге, которая теперь разглядывала пирожные в витрине.

– Цивилизация добралась даже сюда. Как думаешь, это предвестие того, что постепенно убожество, грязь и уродство исчезнут вовсе, везде понаоткрывают кофеен, и мы будем наслаждаться плодами глобализации?

– Или терпеть её последствия. – Эллада, не обладавшая таким натренированным духом, как у подруги, смотрела на жизнь более мрачно. Рейхан оплатила свой заказ и почувствовала, что на этом этапе всё в её жизни идёт как надо.

Когда автобус съехал с асфальтовой дороги на грунтовку, которая, прихотливо изгибаясь между зелёных холмов, вела то вверх, то вниз, словно не по своей воле поднимаясь к Бешбармаг, Рейхан попросила высадить её и со словами: «Настоящее паломничество совершается пешком» – припустилась к «Пяти пальцам» (их она, кстати, так и не смогла различить – с какого бы ракурса ни глядела она на скалу, та напоминала разве что пальцы на ступне, да и то с большой натяжкой; воображение у людей древности, видимо, в отсутствие огромного множества визуальных отвлечений, работало гораздо лучше). Автобус позади неё пыхтел, запутавшись в своих колёсах. Рейхан прошла мимо отары разноцветных овец, послала десяток воздушных поцелуев шикарному алабаю, с важным видом разлёгшемуся на обочине. Воздух, для городского жителя непривычно лёгкий и благоухающий, как будто сам проникал в лёгкие, омывая их изнутри до первозданной чистоты. Рейхан быстро оставила тяжело ворочающийся в пыли автобус далеко позади и теперь шагала среди нежно-зелёных холмов, напомнивших ей ту самую заставку Windows XP, фотографию под названием «Безмятежность», но словно бы в исполнении Уильяма Тёрнера.

С блаженством прихлёбывая кофе и любуясь ландшафтом, Рейхан шла в гору почти час, а группа её так и не догнала. Она позвонила Элладе, и подруга сообщила, что автобус неожиданно встал, и почти все путешественники предпочли героически стоять вместе с ним вместо того, чтобы подняться в гору пешком. Элладе пришлось остаться с ними, а её муж вместе с небольшой кучкой спортсменов отправились своим ходом.

Последний поворот дороги вывел Рейхан к людям. В ложбине под зелёной от травы горой с выступающей из неё, подобно печной трубе из камышовой крыши, неведомо как очутившейся здесь скалой Бешбармаг, хаотично расположились мелкие здания, недостроенные и уже обветшавшие, прямоугольные беседки с деревянными скамьями, шиферные заборы. Стоило Рейхан приблизиться к первому дому, у которого имелись и окна, и крыша, как, откуда ни возьмись, к ней резво подбежали три очень древние старушки в пёстрых одеждах. Их цветущий и довольный вид полностью соответствовал представлениям Рейхан о том, как должны выглядеть люди, живущие в тишине на природе и зарабатывающие на жизнь сбором податей с многочисленных туристов и пилигримов. Она почти почувствовала, как зачесался её карман с деньгами.

Старушки наперебой начали желать Рейхан разных благ, намекая, что эти самые блага непременно снизойдут на неё, как только она принесёт им, старушкам, финансовую жертву. Добродушно ухмыльнувшись, Рейхан раздала им заранее подготовленные мелкие купюры и направилась к грубо сложенной из камня-известняка крутой лестнице. Двумя пролётами лестница карабкалась к подножью скалы, и весь вид её обещал хорошую тренировку для мышц и сердца. У первых ступенек стоял чёрный ящик для взносов «на благоустройство».

Быстро одолев первую половину лестницы, запыхавшаяся Рейхан остановилась, чтобы унять бурное ликование крови, перенасытившейся качественным кислородом, а заодно обозреть окрестности. Холмы оказались покрыты очень редкими, беспорядочно растущими деревцами, как будто мать-природа просто чихнула со ртом, полным семян. Высоко в небе летела большая стая птиц, похожая на язык огня. Гора, по которой Рейхан поднималась, вся была усеяна обломками речных камней, по мере приближения к остаткам древних крепостных стен их становилось всё больше. Укрепление, если верить историкам, принадлежало периоду Сасанидской империи и защищало страну от набегов воинственных племён массагетов, хазаров и гуннов, приходивших со стороны моря. Сейчас от него осталась лишь пара поросших мхом обломков, подобных муравейникам или башенкам из жидкого песка, вроде тех, что строят дети на пляже. Здесь, возле стен, в самом конце каменной лестницы, расположились на ступеньках ещё несколько старух, одетых в чёрное, более серьёзных, чем их товарки внизу – очевидно, по мере приближения к вершине Бешбармаг касты старушек повышались. Миновав этих стражей, Рейхан оказалась перед продолговатой скалой, в которой время и ветер прорубили множество сквозных расщелин. Возможно, Бешбармаг находился на одной из лей-линий, если, конечно, лей-линии вообще существуют. От него исходила великая сила, которую Рейхан почувствовала уже издалека, глядя на остроконечный силуэт с трассы, но сейчас, стоя у подножия, она ощутила эту силу в полной мере, чувствуя себя иглой возле большого куска намагниченного железа. У одного из больших камней осёдланная лошадь мирно пощипывала траву, она-то точно ничего необычного не замечала.

Внутри расщелин была проложена металлическая лестница. По ней паломники могли добраться почти до самого верха, где предприимчивые местные жители соорудили комнату для молитв.

Путь сквозь скалу оказался лёгким, но захватывающим. С каждой площадки попеременно открывались виды то на восток, где серая дымка стёрла границу между морем и небом так, что казалось, будто Земля – плоская и висит над заполненным туманом обрывом, то на запад, где горизонт скрывали синие горы, а зелёные холмы прорезала молочно-белая колея – единственное творение человека, не испортившее, а, наоборот, придавшее совершенства этой красоте. И, хотя Рейхан только что прошла этим путём, ей всё равно казалось, что на самом деле, в той реальности, которую не видит никто, кроме неё, дорога ведёт в бесконечные дали, где чудеса сменяются, одно невероятнее другого. Это была одна из любимых игр Рейхан в городе – представлять себе, что знакомые улицы тянутся вперёд до бесконечности, проходя сквозь другие страны и даже континенты, и что однажды, если сильно захочется, можно будет по ним уйти. В очередной раз посмотрев вниз, она увидела, что у беседок собрались туристы Эллады, Рейхан помахала им, но, конечно, они не могли видеть её, забравшуюся так высоко и скрытую в тени.

Несколько раз навстречу ей шли целые семьи, у некоторых – по пятеро детей (Рейхан надеялась, что они не пришли просить о плодовитости), она пропускала их, но, в целом, ей повезло, и народу в этот день было не так много, как обычно. Пройдя насквозь небольшую пещеру, где камни отполировали тысячи рук, Рейхан вышла к расщелине. Там рос инжир. На его ветвях колыхались ленточки и тряпицы, повязанные латентными язычниками, которые верили, что загаданные таким образом желания исполнятся. Одна из лент, самая красивая и новая на вид, почему-то приковала к себе внимание Рейхан, и она, повинуясь интуиции, осторожно спустилась к дереву, отвязала ленточку и увидела, что на ней выведена надпись «Карамель».

Словно сны двух минувших ночей настигли Рейхан после того, как она зареклась думать о них, расшифровывать их символы, идти по этому сомнительному пути преследования того, что и мечтой-то не было. Лента могла вообще ничего не означать. Но почерк казался знакомым. Рейхан видела его раньше или должна была увидеть в будущем.

Даже если он существовал в единственном известном ей материальном мире – вовсе не обязательно они жили в одной стране. Судя по его лицу и поведению, скорее нет. Но не проверить было бы глупо.

Рейхан сжала ленту в руке, прислонилась лбом к покрытому чёрно-бурыми пятнами Andreaea rupestris камню, закрыла глаза и отправилась в путешествие по его воспоминаниям. Это было тяжело, как идти в свинцовых сапогах по мокрому песку, но Рейхан упорно пробиралась сквозь долгую и потаённую память магической скалы ко вчерашнему дню. Каждая выемка, каждый шрам от ветра и воды хранили записи о мириадах растений, животных и микроорганизмов, человеческих прикосновений, надежд, страданий, смертей, рождений, всего, что в избытке есть у природы, и всё это прошло сквозь Рейхан, разорвав её душу на монады и превратив в единое целое с вечностью, но даже тогда её разум сохранил ясность и не забыл, что искал, и вот, спустя целую эпоху, время которой разрушило пять пальцев скалы чуть ли не наполовину, Рейхан смогла ухватиться за самый край обрывка воспоминания, для камней оно было не важнее остальных: группа людей, объединённых одной сильной, страстной целью, и во главе этой группы он, сознание его похоже на хрупкий серый цветок, забытый в вазе, его тонкие руки повязывают ленты на ветви инжира одну за другой, и его тоска так бездонна, что он даже не загадывает скалам никакого желания, он просто забыл, что они у него есть. Те люди потом забрали ленты, не заметили лишь одну, доставшуюся Рейхан. Отпрянув от камня, она несколько минут приходила в себя после бесконечного количества чужих прожитых жизней, сосредоточившись на собственном теле и моменте «здесь и сейчас».

Ступени уходили выше, а Рейхан была полна решимости добраться до самого конца. Она спрятала свой трофей в рюкзак, решив подумать о слове «карамель» по пути домой.

Следующей вехой стало узкое, с палец толщиной, русло, прорезанное водой в отвесной скале. К этому месту была прикреплена своя бабка, важная, как папа римский, и за очередную мзду она рассказала Рейхан, что здесь течёт (но исключительно по пятницам) целебный источник, силу которому передали слёзы пророка Хыдыра. Сама Рейхан читала множество разных легенд и о горе, и о возникновении источника, но ни одна из них не показалась ей убедительной. Однако считалось, что у дошедшего сюда сбудется заветное желание. Она приложила ладонь к камню. Через несколько секунд потрясённая хранительница источника увидела своими собственными глазами, как в субботний день по руслу побежала вода. Начав раскачиваться взад-вперёд, она заголосила, не то возмущённо, не то восторженно, на что Рейхан не обратила никакого внимания. Она вдруг поняла, что не хочет ничего просить у волшебной горы. Наоборот, ей хотелось кое-что горе дать. Неприкосновенность. Будь это в её власти, Рейхан сделала бы так, что никогда больше ни ветер, ни снег и дождь, ни толпы страждущих не глодали бы тело скалы, хрупкое от глубоких трещин, она поместила бы в состояние стазиса горную породу, и мхи, и лишайники, и каменные розы, запретила бы вход людям, постоянно чего-то алчущим и клянчащим, тем, кто строит мусульманские святилища в языческих местах силы, тем, кто совершает колдовские обряды и обращается к посредникам природы, скалам и деревьям, а затем целует Коран и делает взнос верховной карге, дающей инструкции (а её помощник может разменять вам крупную купюру, если у вас не осталось мелких для подношения). Чего стоят её эгоистичные мечты по сравнению с трагедией медленного умирания всего, что прекрасно в этом мире?

Рейхан добралась до конца проложенной дорожки, но не вошла в домик для молитв, хотя её туда настойчиво зазывали. В последний раз окинув взглядом необъятные просторы, она повернула назад. На обратном пути, пройдя мимо всё ещё сочащегося водой источника и стенающей по этому поводу старухи, она столкнулась с Элладой, за которой гуськом следовали её подопечные.

– Ну как тебе? Я там под одним камнем пролезла три раза, – тихо сказала Эллада. – Говорят, от этого все беременеют, даже бесплодные.

– Даже девственницы, – рассеянно ответила Рейхан.

– Вот от кого-кого, а от тебя не ожидала, – насупилась Эллада. – Что ты прикалываешься, ведьма? И, кстати, чисто технически девственница очень даже может забеременеть.

– Да будет у тебя столько детей, сколько захочешь, не переживай. А место здесь действительно магическое.

– У нас один чувак внизу остался, не смог подняться. Молодой совсем.

– Некоторых гора не пропускает, – сказала Рейхан. – Людей с нечистыми помыслами, а может быть, просто тех, кто ей не нравится. – Она подумала о толпе старушек-попрошаек – эти ежедневно сначала взбираются вверх, а потом спускаются вниз. – В общем, систему пропуска я не до конца поняла, но она точно есть. – Она посмотрела на восторженных туристов, которые фотографировали всё вокруг и ужасно галдели. Рейхан, уже успевшая привыкнуть к окутывающему гору безмолвию (к хорошему привыкают быстро), захотела оказаться подальше от них.

– Ну ладно, я буду ждать вас там, где высадилась. Не забудьте затормозить и подобрать меня! – И она быстрым шагом пошла прочь. Некоторые неодобрительно обернулись ей вслед, сочтя высокомерной – и чего это их общество показалось ей недостойным?! Кое-кто из молодых свободных мужчин попытался завязать с ней беседу, но Рейхан ещё не совсем вернулась в реальность, поэтому не смогла ответить ничего вразумительного.

Возвращаясь, она заметила на холмах кое-что странное. Она не догадалась захватить с собой бинокль, но цветные пятна возле одного из деревьев очень походили на палатки. Рейхан никогда не слышала раньше, чтобы кто-то занимался хайкингом на Бешбармаг, но, с другой стороны, вещи, о которых она ничего не знала, представляли собой бесконечное множество, и, исходя из этого, Рейхан могла допустить любой факт, даже то, что в палатках засели… ну, скажем, что-то совершенно нехарактерное для этой страны, например, наблюдатели за птицами!

«Успею ли я сбегать к палаткам, пока эти навопятся и нафотографируются вдоволь? – подумала Рейхан. – Хотя какая разница. Подождут. А если и нет, вернусь в Баку на попутке, что мне сделается».

Она резво сбежала вниз по лестнице, попрощалась с весёлыми старушками, наперебой выкрикивавшими ей вслед пожелания счастья, удачного пути и – на всякий случай – скорейшего наступления беременности, отыскала тропинку, которая, по её расчётам, должна была вывести к самим палаткам, и свернула на неё.

Идти было нелегко, но Рейхан отвлекала себя раздумьями о найденной ленточке с загадочной надписью. Она не могла отделаться от ощущения, что разгадка совсем близка и очевидна, стоит только как следует посмотреть по сторонам, а связано слово «карамель» с местом, не иначе, но с ходу ей удалось вспомнить только бывшую карамельную фабрику на Кубинке, и едва ли речь шла о ней.

Тропинка вывела Рейхан на вершину холма, откуда было видно палатки (теперь она ясно видела, что это именно палатки, пара красных, три белые и три синие). И вдруг, в окружении возвышенностей, Рейхан обратила свой взор к юго-западу, где почти от моря до заповедника Алтыагач протянулись агатовые горы района Хызы, слоистые многоцветные горы. Или, как их ещё называли, карамельные. Сердце Рейхан вздрогнуло, когда она поняла, что это и есть ответ. Если бы она ещё знала, каков вопрос!

«А не оставить ли мне идею с палатками и не уговорить ли всех поехать ещё и в Хызы, бонусом?» – эта мысль показалась соблазнительной, но и узнать, кто и почему разбил здесь лагерь, ей тоже хотелось. Она достала мобильный телефон. Связи не было. Солнце опустилось уже довольно низко, скоро должно было стемнеть, а значит, пока они доедут до карамельных гор, наступит кромешная тьма. Обстоятельства голосовали за то, чтобы она наведалась к палаткам.

Марш-бросок по нехоженой местности – змеи трепещущими лентами расползались в стороны от уверенных шагов, – и Рейхан оказалась у стоянки, где компания молодых людей разных национальностей уже разожгла костёр и приготовила прутики, унизанные зефиром. «Кто-то тут очень весело проводит время», – с завистью подумала Рейхан. Они заметили её – тонкую фигуру, возникшую из ниоткуда в подступающем сумраке – и, должно быть, всполошились. Одно из маршмеллоу встретило свой конец в костре. К Рейхан потянулся противоречивый запах палёного сахара, а следом за ним от костра к ней направился молодой человек, которого Рейхан отметила с самого начала среди прочих как не слишком красивого в классическом понимании этого слова, но крайне приятного. Он поздоровался с ней по-английски, Рейхан ответила, радуясь, что может попрактиковаться в языке.

Удивительно, но шуточное предположение Рейхан оказалось правдой: компания действительно занималась орнитологическими наблюдениями. Разговаривая с новым знакомым, которого звали Хельмут (ей пришлось по нраву его имя, напоминавшее одновременно о скандинавской богине царства мёртвых и о шлемах), она узнала, что Бешбармаг – перевалочный пункт не только для путешествующих на север и обратно людей, но и для миллионов перелётных птиц. Рейхан почти совсем не разбиралась в орнитологии, хотя знала, что залетевшие в дом воробей, голубь или ворона предзнаменуют смерть, а стриж или ласточка появляются к изменению семейного положения. Хельмут показывал отснятые его командой фотографии, и Рейхан поразилась разнообразию форм и расцветок, красочное оперение некоторых птиц напоминало о тропиках. Ей сразу же захотелось найти хотя бы одно ярко-зелёное или переливчато-синее пёрышко. В городе водились лишь невзрачные воробьи, наглые голуби да серые вороны с трогательно важными мордами, и последних становилось всё больше – их привлекал мусор.

Почти стемнело. Рейхан неохотно подумала о том, что Эллада, лишённая мобильной связи, должно быть, сбилась с ног, разыскивая её, и в следующий раз ещё, чего доброго, откажется брать подругу с собой в поездку. Оставив Хельмута, она с задранной рукой носилась из стороны в сторону, словно ребёнок, запускающий бумажного змея, пытаясь найти тот заветный пятачок, на котором телефон будет ловить сеть, но не преуспела в своих поисках.

– Моя группа, наверное, уехала, – беспечно объявила она орнитологам. – Я останусь тут на ночь у костра?

Тень робкого восторга промелькнула на лице Хельмута. Остальные казались ошарашенными, но у них не было причин ей отказать.

(Тем временем между Элладой и её мужем, ожидавшими Рейхан в условленном месте, произошёл такой разговор:

– Она уже должна была дойти до дороги, куда она пропала? – переживал муж.

– Не парься, это же Рейхан. Что ей сделается?

– Опасно ходить ночью в глуши одной.

– Опасность грозит тем, кто рядом с ней окажется.

– Ну да, я, конечно, видел всякое… Но всё-таки мне кажется, надо её поискать. Дозвониться не можешь?

– Нет. Начнём её искать – люди злиться начнут, а потом окажется, что она побежала за каким-нибудь красивым мотыльком или что-нибудь ещё в этом духе. Или вообще нашла себе другую компанию и с ними уехала. Давай, двигаемся.)

Звёзды начали загораться над Бешбармаг. Их было намного больше, чем в городе, словно по синему бархату рассыпали мерцающую пудру, но Млечный Путь так и не смог победить световое загрязнение от городов и посёлков. Несмотря на это небольшое разочарование, Рейхан не хотела отрывать жадных глаз от неба и опускала голову только для того, чтобы отхлебнуть горячего чая из эмалированной кружки или взглянуть на то и дело заговаривавших с ней любителей птиц. Среди них были и азербайджанцы – студенты, представители поколения, привыкшего поглощать огромное количество информации обо всём на свете и оттого небезразличного ко всему. Они посетовали на равнодушие местного научного сообщества и министерства экологии к вопросу о планируемом строительстве большой международной трассы рядом с горой. Бедные пташки будут попадать под колёса, утверждали они, но наши учёные настаивают на том, что это абсолютно безопасно, и Бешбармаг не нуждается в охранном статусе. Рейхан любила дороги. Они подхватывают тебя и несут прямиком в будущее, непременно счастливое (это настоящее и прошлое могут быть тяжёлыми и трагическими, но будущее – никогда). К тому же она не бралась спорить о том, чего не изучала, и всё же не смогла не вспомнить, как на устроенном для них, студентов медицинского вуза, международном семинаре, куда приехали читать лекции учёные фармацевты из Германии и Австрии, один из престарелых профессоров, которому какой-то тезис приезжих выскочек показался возмутительным, встал и, перебив говорившего, важно изрёк: «Вот вы тут такие вещи утверждаете… Но что такое вода? Вода – это хаш два о!» – и он победно посмотрел на своего оппонента, как будто только что увёл Нобелевскую по химии прямо из-под его длинного фашистского носа. На этом его речь завершилась. Перебитый лектор выжидающе смотрел на переводчика, заинтригованный коротким замечанием дряхлого старца, переводчик мялся, не зная, как поступить, а студенты бурными жестами выражали свой стыд и всячески пытались дать понять, что они – не такие, как этот. Словом, доверия аборигенные светила науки у неё не вызывали.

– Мы встанем на рассвете, – сказал Хельмут. – В это время можно увидеть самое интересное.

– Всегда можно увидеть самое интересное, если знаешь, куда смотреть, – ответила Рейхан, у которой случился приступ сплина, обычное дело, когда она встречала мужчину, и он ей нравился, но было ясно, что между ними никогда ничего не будет, даже если между ними будет всё. Она попыталась поговорить с Хельмутом о кино, о книгах или, на худой конец, о популярных мультфильмах для взрослых, но он ничем, кроме своих птиц, не интересовался.

«Мужчины – как цветы в поле, – думала Рейхан. – Все такие красивые и такие беспомощные, и хочется сорвать их все, унести с собой, чтобы они принадлежали только тебе, но какой от этого прок? Через несколько дней они станут неинтересны, перестанут радовать. Уж лучше пусть живут, нетронутые». Так Хельмут, сам того не зная, избежал участи быть соблазнённым и брошенным. Он даже и вообразить не мог, что такое с людьми иногда случается – в мире пташек всё было менее драматично.

Женщины уговаривали Рейхан переночевать с ними, но она отказалась, сославшись на желание полюбоваться красотой неба. Пришлось пообещать, что, если она замёрзнет или ей станет страшно, она не постесняется и залезет к ним в палатку.

Теперь вся ночь была в распоряжении Рейхан, и она могла заняться Ясмин и её бестолковой личной жизнью. Рейхан собиралась поступить по справедливости. Ясмин никогда не любила своего мужа, Айка же его обожала. Любая вещь, ставшая предметом спора, должна доставаться тому, кто больше всех её любит. Рейхан казалась себе мудрой, как царь Соломон. Нет, она не планировала притвориться, будто собирается разрубить мужа Ясмин пополам.

Магические книги уверяют, что для сотворения чудес вам непременно понадобится определённый набор инструментов: атам, ритуальный кубок, символы четырёх сторон света, свечи, травы, кристаллы, котёл. Но опытные колдуны знают, что идею до Вселенной можно донести и без посредников. Рейхан дождалась, пока все улягутся спать, и осталась наедине с догорающим костром и потусторонними звуками ночи. Она прикрыла глаза и сосредоточилась на отпечатке огня, медленно дрейфующем по обратной стороне её век. Постепенно ощущение закрытых глаз ушло, уступив место абсолютному зрению, которому была доступна изнанка мира. Человеческие жизни в ней выглядели как пульсирующая, постоянно меняющаяся паутина, оплетающая Землю подобно щупальцам медузы. Имея незыблемую волю, найти нужную было не так уж трудно, и Рейхан довольно быстро отыскала Ясмин – её жизнь выглядела почти монолитной и сияла ровным самоуверенным светом. Она напомнила Рейхан старое, тупое и мощное животное, которое вот-вот умрёт, но мнит себя бессмертным.

В ритуалах на привлечение любви начинающие ведьмочки используют розы и розовый кварц, красные свечи и сладкие благовония. Иногда – с успехом. Но предметы имеют не больше силы, чем даёт им сам человек. Любовь не является чем-то, что можно разглядеть даже внутренним зрением, и Рейхан не имела в своём распоряжении таких слов и терминов, которые могли бы описать это явление, каким оно представало перед её свободно парящим разумом. И тем не менее, она знала, как призвать эту силу и как, если можно так выразиться, натравить её на кого-то. Невозможно заставить человека полюбить, но можно устроить ему случайную встречу с тем, кого он полюбит. Ясмин мирно спала, аккуратно разместив голову на шёлковой наволочке, её глаза оберегала от ненужного света лиловая маска с кружевными оборками, рядом муж-миллионер украдкой печатал сообщения, готовый в любой момент удалить переписку, а Рейхан, временно приручив силу одной из самых странных и бессмысленных выдумок человечества, практически по-варварски перекраивала с её помощью, словно дробя кувалдой, чужую жизнь.

И Ясмин, чьи сны вдруг изменились, беспокойно зашевелилась, не просыпаясь – её охватило неясное предчувствие, грустное и нестерпимо прекрасное, словно скоро что-то изменится навсегда. Её муж быстро отбросил телефон и зарылся головой под одеяло, а перепуганная Айка ещё полночи писала ему: «Куда ты пропал? Что случилось?»

Рейхан открыла глаза. Костёр догорел. Она разыскала запас хвороста и снова разожгла огонь – не мёрзнуть же всю ночь. Она была почти уверена, что с Ясмин всё удалось. Спать не хотелось – нельзя закрывать глаза, когда на тебя смотрит полный чудес космос, поэтому она просто легла на спину, заложив руки за голову, и долго наблюдала за медленным вращением планеты в пространстве. Это кружение укачало её, и она всё-таки скользнула в дрёму, где играла в Бога, пока рассвет не позолотил небо и холмы.

Орнитологи проснулись как по команде – может быть, их разбудило пение птиц, торжествующих, что солнце снова взошло. Они посочувствовали Рейхан, окоченевшей и не выспавшейся, и начали её опекать, поднося бутерброды и горячий чай. Хельмут особенно старался, и Рейхан снова стало жаль – не его, а целой жизни, не состоявшейся из-за одного маленького принятого решения. Каждый выбор – это, по сути, аборт, убивающий несколько возможных будущих. Но стоит ли о них сожалеть, если их существует бесконечное множество?

Вместе со всеми она пошла смотреть на птиц. Иногда Хельмут давал ей свой огромный бинокль, и тогда Рейхан разбирал смех при виде птичьих физиономий, которым клювы разных форм придавали всевозможные выражения – от беззаботно-приветливого до сурового. Она даже нашла несколько разноцветных пёрышек, таких маленьких, что их почти не было видно в траве.

– Скучно смотреть на них издалека, – сказала Рейхан. Пусть им с Хельмутом суждено было расстаться навсегда, но чтобы он её забыл? Этого она не допустит.

– Они дикие. Близко подходишь – улетают.

Рейхан улыбнулась. Будучи моложе, она не раз проворачивала этот фокус. В познаваемом физическом мире Гаруды, индуистского бога и царя птиц, конечно, не существует, но в качестве образа он был более чем реален – однажды сформировавшаяся идея уже никуда не исчезнет, тем более, если подкрепить её веками массового поклонения. Нужно было лишь искреннее воззвание, и тогда сотни птиц, объединённые общей идеей, слетались на зов.

Произошедшее Рейхан позже объяснила себе тем, что растратила за сутки слишком много энергии, да ещё и провела бессонную ночь, чего с ней не случалось со времени учёбы в институте.

На её красиво раскинутые в стороны руки слетелись не пёстрые пичужки и не гордые ястребы, а только два десятка неизвестно откуда взявшихся чёрных воронов. Гордо взмахивая глянцевыми крыльями, они облепили Рейхан со всех сторон, и от неожиданности её первой мыслью было: «Я хотела, чтобы он запомнил меня Белоснежкой, а не… Одином! Хотя вряд ли он знает про воронов Одина…» И только потом она по-настоящему удивилась, хотя её удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что испытал Хельмут. Однако стойкость духа, свойственная его народу, не покинула орнитолога, и он сделал несколько фотографий Рейхан и воронов. Птицы молчали, спокойно разглядывая призвавшую их. И ничего не происходило. Их появление не было ни знамением, ни символом, Рейхан чувствовала: это одна из тех вещей, которые просто случаются и в лучшем случае имеют логическое объяснение, но значения – никогда.

– Летите! – велела она. Вороны недовольно и без энтузиазма покинули её руки и плечи, им не понравилось, что их заставили прилететь неизвестно зачем и прогнали, ничего не объяснив. Рейхан почувствовала себя ужасно. Это последнее усилие совершенно опустошило её, оставив лишь одно желание – спать. Хельмут, оправившись от шока, попытался уговорить её побыть с ними ещё немного (при этом поражаясь самому себе, ведь до сих пор ни одна незнакомая женщина не нравилась ему настолько сильно, чтобы это побудило его к решительным действиям). Используя все доступные ему знания английского языка, он, обмирая от собственной дерзости, всё более и более прозрачно намекал Рейхан на их вероятное совместное счастье. В юном возрасте она восприняла бы это как весёлую игру, возможность самоутвердиться за счёт безответных нежных к ней чувств, но опыт чужих ошибок, на которых учатся мудрецы, велел ей строго взглянуть Хельмуту в глаза и открыто сказать:

– Ты – замечательный мальчик, и ты мне очень нравишься, и я уверена, женщине, которую ты полюбишь, очень повезёт, но у меня сейчас есть дела, которыми я не могу поступиться даже ради тебя. – Пока он не успел опомниться, Рейхан чмокнула его в губы, как целуют детей и котов, и пошла по пружинящей траве к дороге, что, возможно, вела к какой-то цели, для неё самой пока неведомой.