Текст книги "Сны Ocimum Basilicum"

Глава 7

Алтай

18 октября

– Почему-то, когда я проснулся, у меня на уме вертелось слово «акколада», – сказал Алтай. Они вдвоём с Нюсики ехали в Хызы. Алтаю хотелось поделиться с кем-то странным впечатлением от сна, и, за неимением более понятливого собеседника, сгодилась Анастасия.

– Ха-ха-ха, пина колада тебе снилась! – взвизгнула Нюсики, донельзя довольная – Меджид сегодня отправился на съёмку самостоятельно.

– Кто о чём… – буркнул Алтай. – Акколада, а не пина колада, блондинка ты моя крашеная.

– Твоя! – быстро расставила акценты Нюсики.

– Акколада – это обряд посвящения в рыцари. Я не помню, что мне снилось, но с тех пор, как я проснулся, это слово просто преследует меня.

– Ты сейчас не об этом должен думать! – как всегда, при столкновении с непонятным, Нюсики разозлилась. – Ты сейчас в жопе, должен думать, где тебе столько денег взять!

– Спасибо, что напомнила, а то я забыл. Мне же ничего не стоит забыть про пару миллионов баксов.

– А откуда я знаю? Ты всегда где-то витаешь, в каких-то фантазиях.

– Совсем как ты по поводу наших отношений.

Как и следовало ожидать, остаток пути Алтаю пришлось мириться с истерикой и угрозами покончить жизнь самоубийством.

«Апшеронские Тигры» переживали кризис. Невыспавшиеся, они брели по обочине трассы, вздрагивая, когда мимо них проскакивали дребезжащие автомобили. «Непобедимых» они давно потеряли из виду и теперь вяло гадали, ушли ли те далеко вперёд или свернули незамеченными в ночи.

– Кажется, я вынужден признать, что всех нас подвёл, – сказал Денис. Самира подумала, что это слишком самонадеянно с его стороны – воображать, будто он принимает решения за всю команду, но указать на это означало бы затеять энергозатратную ссору. К тому же, хотя Самира и не хотела этого признавать, но Денис ей нравился.

– Наверное, ещё рано переживать, – примирительным тоном сказал Башир.

– Когда мы проиграем, переживать будет поздно, – резко ответила Лейла. – А я говорила – давайте придерживаться первоначального плана, но нет. Разве женщину надо слушать? Надо слушать мужчину, особенно если он большой и бородатый.

– Ты себя женщиной называешь? – Самира грубо засмеялась. – А, теперь ясно. Ты пытаешься стать большим бородатым мужиком, тогда с тобой считаться начнут.

– Я не пытаюсь никем стать или казаться, я такая, какая есть, – нехотя сказала Лейла, огорчённая тем, что вызывает у красавицы Самиры неприязнь. – Мне не нужно никому ничего доказывать, прыгая по конкурсам красоты.

– А ты, я смотрю, любишь диагнозы людям ставить, да? Я слышала, в психологи идут люди, которые хотят поставить диагноз в первую очередь самим себе. Теперь вижу, что это правда.

– Девочки, не ссорьтесь, – взмолился Башир.

– Да, – спокойно сказала Лейла. – Есть во мне какой-то надлом, у меня было трудное детство. И когда мне исполнилось шестнадцать, я решила выяснить, почему оно было таким. Видишь, я честна с собой и другими.

На это у Самиры не нашлось колкого ответа.

Нюсики твёрдо решила не разговаривать с Алтаем до конца первой половины этого дня. Жалкие пейзажи за окном её не занимали, она сгорбилась над телефоном и просматривала свои социальные сети. И вдруг увидела, что Алтай поставил лайк фотографии одной известной блогерши. «Что тебе так понравилось?» – хотела спросить Нюсики, но пришлось терпеть. Гнев, зародившийся в солнечном сплетении, добрался, как стремительно разрастающаяся плесень, до кончиков её пальцев, так что они дрожали, когда Нюсики крутила хронику блогерши, ведя учёт всех проставленных Алтаем отметок «нравится». Насчитав их пять или шесть, Нюсики поняла, что у неё появилась новая опасная соперница. «И что только нашёл в ней, – сокрушалась она, – жиденькие волосёнки, ножки тоненькие, вот-вот переломаются. Наверное, ему её тексты заумные нравятся». Ей пришло в голову выкрасть телефон Алтая, когда он оставит его без присмотра, и заблокировать блогершу, тогда он больше не сможет видеть её публикаций и забудет о ней. А пока у Нюсики нет возможности сделать это, она, как девушка умная, извлечёт урок из произошедшего и даст Алтаю то, чего он искал в другой женщине. Она тоже станет известным блогером. Заманчивое будущее предстало перед ней со всеми толпами сетевых поклонников, контрактами и подарками от разных брендов, мечтающих, чтобы она написала о них в своём блоге. А писать она будет обо всём на свете, но в основном – об отношениях! Об этом всегда интересно читать, и молодым девушкам обязательно пригодятся Нюсикины мудрые советы. Она даже начала улыбаться, замечтавшись.

Алтай заметил эту улыбку и подумал, что его недолюбовница-недоработница опять затеяла какую-то глупость или опять ей что-то показалось. Сам он продолжал размышлять над акколадой, настойчиво толкавшейся к нему в сознание и отбиравшей внимание у дороги, так что один раз они даже чуть не врезались в грузовик. Это было бы тем более некстати, что свою любимую машину он утром, перед отъездом, выставил на продажу, сожалея при этом о том, что нельзя продать в рабство Нюсики – к автомобилю он был привязан гораздо сильнее.

Горы предстали перед ним безжизненными и чуждыми, словно поверхность другой планеты. Алтай смотрел на людей, устанавливающих аппаратуру, и ему казалось, что они – первые колонизаторы, прилетевшие на этот незнакомый каменный шар, чтобы воплотить утопическую мечту человечества, но негостеприимная планета скинет их с себя, как только людишки решат, что она покорилась. Среди мелких камней, похожих на обломки глиняных горшков, коварной змеёй притаился ручей, в который Алтай по невнимательности чуть не наступил, когда пошёл проверить лично, всё ли на месте и готово к прибытию команд. К его удивлению, на этот раз ассистенты не облажались.

– Может быть, я обратно поеду, вы тут уже без меня справитесь, – сказал Алтай Меджиду. – Где там команды?

– Э… я вот как раз хотел сказать, – ответил один из координаторов. – «Тигры» идут почему-то по трассе, а «Непобедимых» осталось два человека.

– Как это – два?

– То есть Мари и Шаин идут через горы и скоро будут, а с остальными связь пропала. Наши ребята, которые с этими двумя, сказали, что команда разделилась, какая-то уловка, и половина наших пошли с ними, но мы звоним им, и они не отвечают.

«Конечно, что-то в этом роде должно было произойти», – подумал Алтай, испытывая труднопреодолимое желание утопиться в ручье. Уже вторые сутки он проклинал тот день, когда ему пришла в голову идея создать передачу. Слишком поздно явился ему с предостережением призрак матери – когда всё уже было запущено и не могло быть отменено.

На правах главного он наорал на нескольких ассистентов и потребовал, чтобы они делали, что хотят, но нашли остаток команды. Легче от этого не стало, только голос сорвал. Вокруг него усиленно имитировалась бурная деятельность, Нюсики с важным видом разъясняла всем, кто попадался ей, как нужно действовать в подобных ситуациях. Но на пропаже части команды «Непобедимых» злоключения этого дня не закончились.

– Что там ещё такое? – Алтай напряжённо всматривался в парочку, что увивалась вокруг Меджида, а тот шарахался от них, как здоровые животные шарахаются от больных и странно выглядящих. Парочка странно и выглядела: у него была сломана рука, а у неё, судя по испускаемым трагическим воплям, – вся жизнь. Он был Чингиз, а она – его мать.

– Алтай, разберись! – Меджид избежал страшной участи, коварно подставив друга. Алтаю пришлось идти и разбираться.

– Это что за безобразие? – На одинокого Алтая, словно вражеская конница, неотвратимо наступало нечто с голосом слона (пронзительный трубный глас с хрипотцой, в случае слона обусловленный строением гортани, в случае матери Чингиза – непрерывным криком, посредством которого она общалась с сыном с момента его рождения) и грацией носорога. – Вы почему моего сына с передачи выгнали?!!

Две оранжевые татуировки на месте бровей расходились от её переносицы крыльями готового к атаке кондора, а высокая причёска, созданная, возможно, не без помощи шиньона, наводила на мысль, что эта женщина надеялась «попасть в телевизор», но в таком случае она явно промахнулась с выбором реалити-шоу. Алтай подумал, что он смотрит какой-то сюрреалистический сон.

– Вы почему сына моего с передачи выгнали? – повторила она свой вопрос, приблизившись к Алтаю настолько, что он оказался в зоне поражения.

– У него сломана рука, – сказал Алтай, нутром почуяв, что молчать опасно. Длинный жилет из поперечных полос песцового меха, выкрашенного в бордовый цвет, придавал женщине вид гигантской мутировавшей гусеницы, и Алтай опасался, что она вдруг разинет пасть и проглотит его целиком.

– Я знаю! – ответила она вне себя от ярости. – И зачем вы моего сына выгнали?

– У него сломалась рука… – повторил Алтай с тоской в голосе.

– И это нормально, что на вашей передаче руки ломают?!

Чингиз стоял за спиной матери, ковырял гипс пальцем и с надеждой посматривал на подготовку к съёмкам.

– Да, такое возможно, – терпеливо ответил Алтай. – Перед участием все подписали контракт, что не имеют претензий к организаторам в случае получения травм…

– Какой контракт?! Какой контракт?! – наседала мать. – Почему я не видела?

– Потому что в игре участвовали не вы, а ваш совершеннолетний сын, – раздражённо ответил Алтай. Голос недовольной женщины вывел его из состояния оцепенения.

– Так, – провозгласила она тоном человека, привыкшего повелевать, – снимайте нас. Ты! – Она дёрнула за рукав куртки одного из операторов. – Снимай нас!

Оператор вопросительно посмотрел на Алтая, тот махнул рукой – не обращай внимания на сумасшедших. Этот жест ещё больше распалил мать Чингиза.

– Ничего!!! Я всё поняла!!! В этой стране всё одинаково решается! – она извлекла из сумки громадный кошелёк, похожий на малинового крокодила, облитого маслом, и выдернула оттуда купюру в сто манатов. – Вот, берите, и чтобы мой сын сегодня же вернулся в игру!

– Это. Что? – Алтай посмотрел на деньги, на женщину и почему-то на Меджида, наблюдавшего за ними из прикрытия. – Вы мне сто манатов предлагаете? Чтобы я вернул участника в команду, из которой он официально выбыл?

– Если сто манат мало, могу двести дать, – брезгливо ответила мать Чингиза, давая понять, что для неё это – не деньги.

– Пойдите вон, – сказал Алтай, глядя на женщину сверху так презрительно, как только мог. «И где их только производят таких», – подумал он с ужасом.

– Что это вы меня прогоняете?! Мало вам?! – она разразилась невнятными проклятьями, и тут Алтай не выдержал и велел четверым дюжим парням-грузчикам (двое из которых по совместительству были чемпионами по вольной борьбе) проводить подальше Чингиза и его родительницу. Она дала достойный отпор чемпионам по борьбе, но сказалось несовершенство техники, она проиграла и напоследок выкрикнула:

– Ничего, посмотрите вы у меня! Я знаю, к кому обратиться!

– Обратитесь к Богу, пока не поздно! – ответил Алтай. Его трясло, он и сам не мог понять почему. Происшествие было неожиданным и достаточно неприятным, но не особенно опасным и уж точно не уникальным – подобное происходило сплошь и рядом. И тем не менее во рту у него толпились ругательства, которые требовалось донести до ближайших ушей. Ими оказались уши Анастасии. Она терпеливо выслушала тираду Алтая, радуясь, что он делится с ней своими переживаниями.

С северо-востока, не ведая ничего об этих жутких событиях, шагали Мари и Шаин, отлично поладившие друг с другом. Шаин придумал использовать шаблон полифазного сна Uberman, и этот сверхчеловеческий режим позволил им остаться бодрыми без долгого привала на ночь. Оператор костерил свою работу и думал, что жена была права, – лучше бы он свадьбы снимал.

Таким образом, они явились на место даже раньше, чем планировали, не торопясь, прошли испытания и забрали сразу все причитающиеся двум командам припасы и подсказки, хотя мысли о сгинувших в неизвестности четверых соратниках омрачили им триумф.

– Тут одно из двух – или они попали в какое-то говно, или они просто придурки, что скорее, – сказал Шаин.

– Или ты неправильно рассчитал расстояние и время, – бесстрастно добавила Мари, изучая волнистую линию горизонта.

– Я не могу неправильно посчитать, женщина!!!

Мари только приподняла брови, имея в виду «как скажешь», – она гордилась тем, что родилась женщиной, и разборки с носителем жалкой одноногой Y-хромосомы были ниже её достоинства.

«Апшеронские Тигры», выбывшие из этого тура игры в полном составе, должны были пожертвовать как минимум двумя людьми, чтобы получить хоть что-то. Первым голосованием решили расстаться с Улдуз. Произнося последнее слово, она заикалась, плакала и просила зрителей вернуть её. Егяна тяжело дышала, сидя в стороне. Она понимала, что, скорее всего, будет следующей. Но, прежде чем они приступили ко второму голосованию, Денис выступил вперёд, повернулся лицом к команде и сказал:

– Это я убедил вас всех пойти за «Непобедимыми». Из-за меня мы оказались в таком положении.

Самира поняла, что он собирается сделать, и перебила:

– Много на себя берёшь! Мы вместе решили! Против была только наша психологейша!

– Да-да, давайте выгоним меня за то, что думала вразрез с командой, – сардонически произнесла Лейла. Эльнур, Башир и Егяна скромно молчали. Они все были бы счастливы, сделай Денис из себя добровольного козла отпущения.

– И всё-таки вы положились на моё слово. Я сказал, что ничего страшного не случится. Я ошибся. И поэтому я должен уйти. Второго голосования не будет. Я ухожу сам.

Самира вцепилась в свои волосы.

Загадочное исчезновение двух третей «Непобедимых» произошло на развороте Баку – Гилязи – Хызы – Алтыагач. Часть съёмочной команды, следовавшая за Фархадом, Зарой, Валидой и Гасаном, решила не мучиться понапрасну и вызвала себе транспорт, в котором с комфортом ехала за выбивающимися из сил путниками.

– Долбаный Шаин с его долбаным планом, – бубнил Фархад, плетущийся впереди. Хотя он и был постоянным посетителем спортивных клубов, где терроризировал невинных подснежников надуванием бицепсов и пучением бешеных глаз, ночной переход в почти полсотни километров дался ему нелегко. Что уж говорить об остальных. Девушки почти ползли, у них не осталось сил даже на то, чтобы ныть, Гасан, кажется, спал на ходу. Никто не был в состоянии обернуться и посмотреть, идут ли за ними «Апшеронские Тигры», да это и не волновало их. Больше всего на свете им четверым хотелось лечь и задрать кверху ноги.

– Что там ещё? – пробормотал Фархад, выйдя на вышеупомянутый разворот. Их оператор, держа камеру на плече, словно похищенную женщину, стоял перед инспектором дорожной полиции и степенно втолковывал ему что-то. Инспектор кивал головой, а потом заметил четверых игроков, направляющихся в их сторону, и лицо его засияло восторгом.

– А-а-а, Фархад-бей! – он раскинул руки, длинные, предназначенные для ловли нарушителей, сбора денежных взысканий и объятий с большой семьёй и друзьями.

– Это что ещё за хер с горы? – тихо спросил себя Фархад, по инерции движения направляясь прямиком в лапы представителя закона, и вдруг с ужасом обнаружил, что его тискают, как детёныша панды.

– Гасан-бей! – новый всплеск радости, и вот Гасан проснулся и не понял, почему его прижимает к себе незнакомый мужчина в форме.

– Зара-ханым, Валида-ханым, – их обнимать он не стал, но исполненным почтительности жестом приложил руки к сердцу.

Его звали Яшар[13]13
  Означает «живущий».


[Закрыть], что вполне отражало цель, с которой он, по его собственному мнению, пришёл в этот мир. Не было в нём ни тщеславия, ни жажды наживы – как бы парадоксально это ни звучало, учитывая, что речь идёт об инспекторе дорожной полиции. Яшар любил свою родню, своих друзей, крупных весёлых собак и шумные застолья, а больше ему для счастья ничего не было нужно. Тихий перекрёсток у дороги в Хызы обеспечивал ему безбедное существование – водители никогда не включали там указатели поворота, а ещё ему не бывало скучно, потому что мимо него регулярно проезжали знакомые и, притормаживая, подолгу болтали с Яшаром.

Съёмочную команду он остановил по долгу службы, но, когда узнал, что они странствуют вместе с «людьми из телевизора», да ещё и из передачи, которую он смотрел уже три вечера подряд (и успел проникнуться драматизмом происходящего, особенно сражением при Бешбармаг), намерения его резко изменились. Яшар решил устроить для них знаменитый национальный «ейиб-ичмек»[14]14
  Пир горой.


[Закрыть].

Измученным девушкам инспектор дорожной полиции показался доброй феей, повстречавшейся в дремучем лесу и предложившей зайти в её домик отдохнуть. Мужская половина пребывала в смущении, съёмочная команда пыталась отказаться – они понимали, что, если все не явятся вовремя на четвёртый этап состязаний, выволочки от организаторов не избежать.

– Уж вы сделайте мне уважение, – уговаривал Яшар, – будьте гостями. Сыновья мои обрадуются, жена обрадуется, соседи обрадуются. Стол накроем – пях-пях-пях. Вы всю ночь шли, отдохнёте.

– Мы должны быть на игре, – угрюмо возражал Фархад.

– Но там будут Шаин и Мари, – сказала Зара. – Они нас отправили непонятно куда, вот пусть вдвоём справляются. Проверим, был ли Шаин прав.

– Обоими руками «за»! – воскликнула Валида (будь Шаин рядом, он бы скривился и поправил её).

– Я хочу быть гостем, – сказал Гасан.

– Ну и ладно! – с надрывом произнёс Фархад. – Пусть Шаин там жопу рвёт один, умный самый нашёлся. А нам не запрещено принимать помощь, в гости там ходить, и всё!

Они погрузились в служебный BMW, который отвёз их к каменному дому с двускатной крышей в центре Гилязи. Координатор и прочие ехали следом, обсуждая, нужно ли им известить организаторов или не стоит.

– Если скажем, ещё скажут «давайте возвращайтесь», – встревожился координатор. – А мне кябаб хочется. – Хлебосольный Яшар пообещал им то, от чего ни один азербайджанец в здравом уме не откажется.

– А если щувян[15]15
  Шум, паника.


[Закрыть] поднимется?

– Ну, может, и не поднимется. – Мечта о жаренной на углях баранине придала координатору нездорового оптимизма. Остальные, поразмыслив, согласились. И отключили мобильные телефоны.

Во дворе яшарова дома сражались за жизнь несколько невысоких плодовых деревьев. Возле лужи играли с собакой четверо детей, чёрных и грязных, как цыгане. Зара даже удивилась, как это им позволено ошиваться во дворе у инспектора YPX, но позже выяснилось, что это его собственные дети. Заметив оператора Сулеймана с камерой, они оставили собаку и переключились на гостя. Тот бы с радостью оставил камеру, ставшую жертвой детской любознательности, в машине, но ему было предписано снимать всё, что происходит с игроками.

У лестницы, ведущей прямо со двора на второй этаж, их встретила непрерывно хихикающая от волнения хозяйка и, поприветствовав, велела разуться и влезть в резиновые гостевые тапки. «Это же не гигиенично!» – хотела сказать Зара, но, вспомнив детей, догадалась, что правила гигиены в этой семье трепетно соблюдаются по отношению к дому, но не к людям. В доме было очень чисто: белые стены – белели, отлакированный пол блестел. Их провели в просторную гостиную-столовую, где стояли два соединённых торцами длинных стола, окружённые мягкими стульями. Стулья все до единого были закрыты полиэтиленовыми чехлами, в каком виде их, вероятно, доставили в своё время из магазина. Жена Яшара бережно относилась к вещам.

Пока готовился обед, гостям подали чай и разнообразное варенье. Хозяин дома долго распинался перед камерой о том, как счастлив он служить своей Родине и какой он исполнительный и честный страж порядка. Делал он это без всякой задней мысли, а от простодушия. «Вот наивный, – думал Сулейман, – даже не догадывается, что при монтаже это всё вырежут». Игроки ёрзали на стульях, извлекая из закрытых упаковочной плёнкой сидений громкие шуршащие звуки.

– Барана зарезали, – отрапортовал кто-то из «челяди». Яшар, как ни хотелось ему остаться с гостями, убежал разжигать огонь в мангале.

– Для нас что, специально барана зарезали?! – вскричала Зара.

– А где, по-твоему, мясо для кябаба берут, – ответил Фархад. Они начали спорить, но потом женщины принесли закуски, хлеб и острый соус, домашние компоты из кизила и айвы, и челюстям Фархада и Зары нашлось более интересное занятие.

Когда весь барашек был съеден, снова принесли чай. Валида уснула на диване, а чумазые дети зачарованно перебирали её цветные дреды. Остальные вяло переговаривались. Пару часов спустя Яшар торжественно объявил:

– А сейчас будет главное блюдо для дорогих гостей. Моя жена его очень хорошо готовит! Кялля-пача!

В большой кастрюле внесли дымящуюся похлёбку серого цвета, которую затем разлили по тарелкам и расставили перед снова усевшимися за стол игроками. В отдельной пиале подали измельчённый чеснок с уксусом.

Сытые гости лениво принялись за суп. Валида, незнакомая с этим кушаньем, осторожно наклонилась над своей тарелкой, подглядела, как остальные приправляют похлёбку чесночным соусом, сделала так же и попробовала одну ложку.

– Вкусно. А что это такое?

Сидевший рядом Гасан охотно растолковал:

– Варёная баранья голова. И ноги…

– Г-голова? – Валида была личностью современной и к изыскам традиционной национальной кухни неприспособленной. – А что, её варят вот так, вместе со всякими там… зубами, мозгами?

– О да, – быстро сказал Фархад, – и ещё с глазами!

Тяжело задышав, Валида опустила взгляд и всмотрелась в бесформенные куски мяса. Она заставила себя проглотить ещё одну ложку кушанья и ещё, ведь ей вовсе не хотелось обидеть хозяев дома. От усталости, недосыпа и страха перед похлёбкой вся реальность исказилась, и вот померещилось Валиде, что из глубины тарелки, расталкивая все прочие мясные обрезки, всплыл, словно Кракен со дна морского, и уставился на неё мутным прямоугольным зрачком бараний глаз, обрамлённый редкими длинными ресницами. Валида вперилась в ответ обоими своими. Бараний глаз как будто бы вздохнул, нырнул в бульон и снова вынырнул – подмигнул ей.

Валида закричала, вскочила, опрокинув бесценный стул, и потеряла сознание.

Алтай сидел на складном табурете, почти упираясь коленями в лицо, и апатично перебирал в тонких пальцах всякий сор, рассыпанный по земле – мелкие камешки, доисторических моллюсков, засохшие травинки. Нюсики коренастым стражем стояла рядом и обдумывала свой первый блогерский шаг.

– Мы дозвонились! – К ним подбежала девочка-ассистентка. – Они идут.

– А зачем? Пусть остаются там, где были, – сказал Алтай. – Здесь их ничего хорошего не ждёт.

– Они же победили…

– Я не про команду. Я про этих пидоров, до которых мы дозвониться не могли. Кстати, почему?

– Э… – Ассистентка знала об отключённых телефонах, знала она также, что, если она доложит ему о них, то, по давно установившейся между гонцами и владыками традиции, влетит в первую очередь ей. – Мы не знаем. Придут – расскажут.

Когда они пришли, наполненные мясом и исполненные чувства вины, гнев Алтая встретил их, словно выставленные армией копья. Они сознались, что были соблазнены банкетом, и Алтай, не евший целый день ничего, кроме сигаретного дыма, сначала долго высказывал всё, что думает о них, затем прошёлся по их генеалогическим древам, комментируя отдельные гнилые, по его мнению, ветви, после чего, суммировав претензии, обложил всех людей страны, не умеющих и не желающих работать, а в конце прозвучало слово «постсовок». Наверное, он бы и дальше расширял круг виновных, пока сама Вселенная не была бы объявлена тупой ленивой эгоцентричной тварью, но после той части, в которой Алтай велел незадачливым координаторам убираться к чёртовой матери и больше не показываться на этом проекте, слушателей у него поубавилось, и вскоре он понял, что ворчит на меланхолично покачивающиеся травы.

– Выгнал их? – спросил подошедший Меджид, хотя весь район Хызы слышал, что выгнал. – Мне теперь новых надо искать.

– А мне по фигу! – ответил Алтай. – Устроили здесь папин дом!

– Совсем тебя не уважают, – сказала Нюсики, уверенная, что Алтая эти слова утешат.

После очередной неудачной попытки пробиться в офис человека из NerGAL, того мутного высокопоставленного типа, что посулил Алтаю золотые горы на улучшение отечественного телевидения, а затем исчез, как Злая Ведьма Запада после обливания водой, Алтай вернулся домой и отыскал коробку с письмами. Их было много, на некоторых чернила от старости совсем выцвели, и послания стали нечитаемыми – Алтай и сам не знал, для чего хранил их, разве что ради прикосновений, которые они помнили, ради отпечатков пальцев некогда любимых и давно ушедших из его или своей собственной жизни людей. Коробка пахла плесенью, по бумаге сновали микроскопические книжные сеноеды, работавшие в смертоносной диаде со временем против слов, воспоминаний и чувств. Алтай начал разбирать письма. Налево он отбрасывал конверты, надписанные девочками из эпохи его детства и юности, когда глобальная сеть ещё не опутала мир так крепко, не приблизила людей друг к другу на расстояние от глаз до дисплея, и уехавшие в другую страну родные становились чужими, а после самого последнего письма, оставшегося без ответа – мёртвыми. Направо отправлялась корреспонденция внутрисемейная, в которой могли содержаться какие-нибудь упоминания о сокровищах. Алтай вдруг подумал: до чего же иронично, что он так же, как и игроки его передачи, ищет сокровище, пытаясь разжиться подсказками или хотя бы намёками.

До наступления темноты он разбирал побледневшие строки, многословные описания погоды тех мест, где находился отправитель, банальные «весьма по вам скучаем», «надеемся на скорую встречу», и в конце концов Алтаю стало очень смешно: высокопарный стиль текстов наводил на мысль, что их писали дети, пытающиеся играть во взрослых. Чем больше он воскрешал в памяти образы своих родителей и их родителей, и их друзей, тем более наивными, по-детски весёлыми и легковерными казались они ему на фоне циничных и умудрённых чужим опытом миллениалов. Из писем было видно, как верили они, несмотря ни на что, в счастливый исход и светлое будущее. Алтай же верил, что его либо посадят за долги в тюрьму, либо тихо и мирно закопают где-нибудь между Сангачалами и Гобустаном. Хозяин X-TV был нежно привязан к своим деньгам, даже к обещанным.

Тусклый свет одинокой лампочки (Алтаю всё некогда было купить плафон или нормальную люстру, да и ради чего?) высасывал силы, словно лампочка работала не от электричества, а от жизненной энергии находившихся рядом людей. Чтобы взбодриться, Алтай закурил последнюю в пачке, драгоценную сигарету, одновременно просматривая одно из нескольких оставшихся писем, адресованное не ему, но попавшее в общую свалку. Строчки червями извивались в уставших глазах. «А что касается золота тёти Шарафат, то мне она сама перед смертью, Аллах ряхмят элясин, сказала, что…» Алтаю показалось, что он сейчас проглотил собственное сердце. Подавившись дымом, он уронил сигарету прямо на письмо. Резко дёрнул рукой, попытался смахнуть её с бумаги, она покатилась, рассыпая искры, и, несмотря на истошное «Нет!» и вопреки законам физики, эти искры, подобно крошечным семенам орхидеи, проросли в письме огненными цветами. Когда Алтай погасил начинающийся пожар одеялом, все слова в письме превратились в золу.

Он несколько раз проклял себя, обозвал такими словами, за которые другие точно поплатились бы, ударил кулаком по наличнику двери, разбил руку в кровь и стряхнул с притолоки длинноногого, как супермодель, паука. Тот решил, что стал жертвой землетрясения.

Нюсики занималась непривычным для себя делом. Она изучала теорию. Обычно ей это не требовалось, ведь благодаря врождённым талантам она и без примеров со стороны прекрасно знала, что и как делается. Но блогерство до сих пор оставалось за пределами круга её интересов, и Нюсики подписалась на все тематические страницы, которые ей удалось найти. Чем дольше она рассматривала красивые профессиональные фотографии из дорогих кафе и отелей на чужих берегах, где пляжи были чище, а море – сине́е, тем больше она завидовала хозяйкам этих аккаунтов, и тем сильнее хотелось ей заткнуть их всех за пояс. Нюсики внимательно просмотрела свой собственный профиль. Он показался ей неплохим, но слишком личным. Вот, например, трогательное фото упаковок с лекарствами от насморка и бумажных носовых платков. Лёгкая улыбка тронула ассиметричный рот Анастасии – они тогда с Алтаем оба заболели, жуткий грипп, температура и зелёная слизь из носа, но оба продолжали ходить на работу, и она размешивала для них в кипятке порошок от простуды. А потом они вместе его пили. Одна из немногих вещей, которые они делали вместе. Фотография наполнила душу Нюсики теплом. Ей даже показалось, что она снова ощущает во рту вкус того лекарства и тех выделений из носа.

Другая фотография – бутерброд с докторской колбасой, который она приготовила для себя как-то утром. Это была бы бессмысленная публикация, если бы не забавная изюминка: на колбасе Нюсики майонезом нарисовала улыбающуюся рожицу. Правда, она слишком поздно заметила, что в кадр также попали пластмассовая корзина с грязным бельём и край переполненного мусорного ведра, но ничего страшного. Кто бы это заметил, ведь майонезный смайлик на розовом кружочке колбасы был таким милым!

Ну и, разумеется, самая сильная сторона её аккаунта: селфи и профессиональные фотографии из модельного прошлого. Последних накопилось великое множество – ещё с тех благословенных времён, когда её приятель, мечтавший стать фотографом, был рад любой девушке, готовой бесплатно, ради искусства, раздеться перед камерой. Он снимал Нюсики не только в жанре ню, но были также фотосессии в стиле пинап, будуарные снимки и портреты. Что касается селфи, то в этом деле она была гуру и смогла бы придать своей голове выигрышное положение даже будучи растянутой на дыбе. На её селфи никому не было скучно смотреть, ведь она всегда придумывала что-нибудь новенькое: то парик, то любимые оптические очки без диоптрий – их она носила иногда на работе, чтобы выглядеть умной и серьёзной, – то ободок с игривыми ушками, то эротично обсасываемый леденец Chupa Chups во рту, а на случай, когда ей хотелось взволновать Алтая, у Нюсики имелись фотографии в костюмчике горничной. Мужчинам-подписчикам, знакомым и посторонним, костюмчик пришёлся по нраву, на эти снимки лайки пролились тропическим дождём, а ценители аэродинамических форм писали комментарии «а без костюмчика еще лудше» и «зачотный жопец», на что Анастасия, как девица интеллигентная и благовоспитанная, отвечала чинным «Благодарю».

Словом, Нюсики пришла к выводу, что у её Instagram хороший потенциал. Остался пустячок – научиться писать умные интересные тексты и работать в профессиональных фоторедакторах. Нюсики полезла в Google искать бесплатные уроки ретуширования.