Текст книги "Смотреть на звезды. (Вопрос – половинка сердца)"

Хейвиде, Готланд, 1979

Они шагали вместе по шоссе. Прямо по центру проезжей части. В этот час дорога была пустынна, ни машин, ни людей. Аккуратно ставя одну ступню за другой и вытянув руки в стороны, Элин вышагивала по линии центральной разметки. Фредрик рядом пинал камешки, как будто это были футбольные мячи. Время от времени он делал пас Элин, но та продолжала играть в канатоходку, и камешки пролетали мимо. Они шли молча, слова были не нужны. Внезапно, откуда ни возьмись, появился автомобиль. Это был Мике. Как всегда, он мчался куда-то на большой скорости. Но, заметив детей, затормозил – из-под колес машины полетела галька. Опустил боковое стекло и высунулся наружу:

– Прогуливаете?

Фредрик вздохнул:

– Нет.

– Тогда поторопись домой, в саду полно работы.

И Мике так же резко тронулся с места.

Фредрик схватил камень и со всей силы метнул в машину. И довольно улыбнулся, когда камень угодил в заднюю фару.

– Зачем ты это сделал? – Элин схватила его за руку.

– Потому что он идиот. Это всем известно.

– Но ведь он твой папа!

– Ну да, и что с того? Ведь твой папа тоже идиот? – Фредрик вопросительно поднял бровь.

– Возможно. Но я бы не стала кидаться в него камнями. Наоборот, я бы обрадовалась, если бы он вернулся домой. Ведь он может быть хорошим и добрым. Твой папа тоже бывает хорошим?

Фредрик фыркнул и, обогнав ее, молча зашагал дальше.

– Мама говорит, что мы, наверное, скоро уедем отсюда. Переедем жить в другое место. Она больше не хочет здесь оставаться.

– Так они разводятся?

– Скорее всего. Вчера они весь вечер ругались, а сегодня я видел на кухонном столе бланки.

Фредрик остановился, и Элин положила руку ему на плечо:

– Но вы ведь не уедете отсюда насовсем? Вы останетесь в Хейвиде?

– Об этом даже не переживай. Скорее всего, мы поселимся с мамой у дедушки с бабушкой. Это недалеко отсюда.

В молчании они продолжили свой путь дальше. Элин шла, балансируя, по самой середине шоссе. Фредрик держался поближе к обочине, где валялись камни, которые он еще не успел пнуть.

Когда они дошли до поселка, Элин внезапно остановилась и сбросила свой школьный рюкзак на землю. Ловко перелезла через забор, за которым виднелся дом Айны, и махнула Фредрику. Он заколебался:

– А что, если она поняла, что это были мы в тот вечер?

Элин помотала головой:

– Ничего страшного, это же всего лишь Айна. Она уже обо всем забыла, ведь она такая старенькая и рассеянная. И потом, мне нужна новая книжка для чтения.

Фредрик перебрался через забор, и они вместе побежали по лужайке, местами коричневой от старого мха. Здоровенные стебли чертополоха вымахали такими толстыми, что походили на утыканные колючками статуи. Крошечные цветочки завяли, обнажив круглые серые коробочки семян. Фредрик на бегу сбивал их рукой, и они с треском лопались, разлетаясь по всей лужайке.

Элин тремя большими шагами преодолела лестницу и постучала в дверь.

Прошло довольно много времени, прежде чем изнутри донеслись шаркающие шаги и тяжелое сбивчивое дыхание.

– Марианна, Герда, это вы? – раздалось из-за двери.

Элин взялась за дверную ручку и открыла. Айна прямо-таки вся расцвела, когда увидела, кто к ней пожаловал.

– Боже мой, какие гости! Ну, здравствуй, здравствуй, моя голубушка. А я-то сперва подумала, что это Герда при несла мои покупки, которые я не смогла дотащить из магазина, – радостно затарахтела старушка, но тут же горестно всплеснула руками. – Ой, что же делать-то! У меня же кофе закончился – даже на чашку не хватит. Придется вам удовольствоваться одним соком с печеньем.

Элин кивнула – сок так сок – и шагнула в прихожую.

Внутри дом сильно провонял аммиаком. Все домашнее платье Айны было в пятнах, а на ее подбородке торчало несколько длинных седых волосков.

Стены прихожей и гостиной от пола до потолка были увешаны книжными полками, и полки эти буквально ломились от книг. Элин завела руки за голову и довольно, с хрустом, потянулась – ей тут еще читать и читать. Айна всегда с удовольствием одалживала книги, разрешая брать столько, сколько захочется. И при этом всегда угощала печеньем.

– А у тебя есть ореховое? – спросила Элин.

– Ой, да! Как раз вчера испекла. Я знаю, это твое любимое. Давай заходи, заходи скорее! А потом мы сыграем в «подкидного дурака», хорошо? У вас ведь есть время? А то Герда с Марианной вечно куда-то спешат.

Фредрик с Элин в ожидании угощения присели на стулья в кухне, а Айна тем временем взяла красивый фарфоровый кувшин с розовыми розами и развела в нем водой сок черной бузины. Следом на блюдо с подходящим к кувшину орнаментом положила печенье и поставила всю эту красоту перед ребятами. К печенью тотчас же устремились две пары проворных детских рук. Стул жалобно заскрипел, когда Айна грузно опустилась на него всей своей тяжестью. Она вынула из кармана платья колоду карт и принялась тщательно тасовать.

– Мм, это самое вкусное печенье на свете, – промурлыкала Элин, жуя мягкую сладкую сдобу, буквально таявшую во рту. Запеченные в серединку орешки она выковыривала и складывала в кармашек, чтобы потом отнести Эдвину. Он просто обожал лесные орехи.

Айна раздала карты, и каждый взял себе по стопке. На кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных ходиков. Каждые полчаса из отверстия в часах выскакивала кукушка и громко куковала.

Внезапно Фредрик вскочил с места:

– Черт, совсем забыл! Мне же нужно срочно бежать до мой! Отец меня убьет.

И он выскочил за дверь с курткой в руке, один рукав которой волочился за ним по полу. Элин с Айной остались одни. Айна перетасовала карты и сдала их заново. Игра продолжилась. Печенья на блюде постепенно становилось все меньше и меньше, а орехов в кармане у Элин все больше и больше.

Внезапно Айна встала и взяла книгу, лежавшую на столешнице возле мойки.

– Наконец-то я ее нашла, тебе обязательно нужно это прочесть, – довольно проговорила она и протянула книгу Элин. – Только обращайся с ней аккуратно. Я получила ее в подарок от моей матери, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас.

У книги была обтрепанная желтоватая обложка, на которой большими красными буквами был написан заголовок. Над заголовком красовался черно-белый рисунок девочки, и лишь волосы у нее были огненно-рыжими, того же оттенка, что и буквы заголовка.

– О чем она?

– Об одной маленькой девочке. Ты мне ее немного напоминаешь, такая же смышленая.

– Смышленая? А что это значит?

Айна хихикнула.

– Так говорят про детишек, которые задают много вопросов и самостоятельно преодолевает все невзгоды.

– Кажется, она выглядит не очень-то доброй. – Элин скептически покосилась на иллюстрацию на обложке.

– Это, должно быть, художник попался недобрым, а вот девочка тебе обязательно понравится, я в этом уверена.

– Значит, я могу взять ее с собой в школу? В качестве книги для чтения?

– Да, но только, пожалуйста, береги ее.

Элин положила книгу в карман куртки, там как раз оказалось достаточно места для нее. Айна налила немного молока в пустое блюдо из-под печенья и, тяжело переваливаясь с боку на бок, проводила ее до дверей. На крылечке она протянула блюдо Элин:

– Будь добра, поставь это на лестнице, чтобы вэттиры[5]5
  Вэттэ (швед. Vätte, мн. число – Vättir) – дух природы в скандинавской мифологии. В общем смысле вэттэ называют всех сверхъестественных существ, таких как альвы, цверги, тролли, ётуны и пр. В готландском варианте – «малыши, что живут под землей». Поселяются рядом с человеком, приглядывают за садами, огородами, пашня ми. Согласно преданиям, эти существа можно увидеть, только глядя в отверстие в листе бумаги.


[Закрыть] немного полакомились.

– Но ведь их не существует, верно? – Элин мялась возле двери.

– Малыши, что живут под землей? Я все же надеюсь, что они есть.

– Зачем?

– А кто в таком случае съедает конфеты, которые я кладу за дверь? И кто позаботиться обо мне, когда я умру, если не они? – Она подмигнула девочке.

Элин все еще колебалась, стоя на крыльце с блюдом в руке.

– Ты действительно каждый вечер выставляешь за порог еду? И они всегда все съедают? – Наклонилась и поставила блюдо на верхнюю ступеньку.

Айна кивнула.

– А может, это всего-навсего кошки? – предположила Элин.

– Может быть.

Айна рассмеялась густым утробным смехом, от которого ее толстый живот заходил ходуном, словно разбушевавшееся море.

– Ну, беги домой, милая. А то твоя мама уже, поди, вол нуется, куда ты запропастилась. И начни читать книгу уже сегодня вечером – вот увидишь, сразу позабудешь обо всем плохом.

Элин остановилась в дверях кухни и увидела, как Марианна тушит окурок прямо о сосновый стол, за которым они обедали. Она с такой силой вжала его в столешницу, что он смялся. И следом по дуге отправила его в раковину. К черным отметинам на неровной поверхности прибавилась еще одна. Свет не горел, кухня тонула в ранних сумерках. На столе рядом с Марианной стоял почти пустой стакан с какой-то прозрачной жидкостью на дне. Элин попятилась назад в страхе перед той злобой, которую она внезапно ощутила, и взлетела вверх по лестнице к весело галдящим наверху братьям, чьи крики наполняли дом жизнью. Однако ей не удалось осуществитесь свой маневр бесшумно, как ей хотелось.

– Иди сюда. Дай-ка мне на тебя посмотреть, – окликну ла ее с кухни Марианна, и следом послышалось неясное бор мотание.

Элин сделала шаг вперед и встала на пороге кухни, опустив голову.

– Где ты была?

– Мы зашли ненадолго к Айне, поиграли с ней в карты. Герда говорит, что ей нужна компания. Она такая одинокая.

Марианна кивнула.

– Все печенье там умяла?

Элин кивнула.

– Вот и отлично. Значит, мальчишки получат по бутерброду, а с тебя и так хватит.

На Марианне красовалась красная блузка из переливчатого шелка. Волосы были сбрызнуты лаком для волос, и высоко взбитая челка нависала надо лбом, словно круто изогнутый мост.

– Ты такая красивая, – восхитилась Элин. – Зачем ты накрасилась?

Пальцы Марианны беспокойно забегали по столешнице, на которой, как на карте, отпечаталась вся их семейная жизнь в виде многочисленных зарубок, царапин, вмятин и черточек.

За каждым следом от потушенной сигареты крылась злость. За каждым цветным мазком кистью – радость. Царапинки. Пятна от кофе. След от ножа, который отец однажды воткнул в стол.

В прихожей стукнула мышеловка, поймав еще одну лесную мышь – та забрела в теплое жилище, чтобы укрыться от сырости. Элин вздрогнула, когда механизм с громким щелчком сработал и мышеловка подпрыгнула. Никакого писка на этот раз она не услышала. Бывало, что пойманные мыши подолгу пищали, прежде чем умереть.

– Вот так. На одну меньше для Крошки, – холодно констатировала Марианна и, пошатываясь, встала из-за стола.

– Ты кого-то ждешь?

– И кто бы это мог быть, по-твоему?

– Наверное, Мике. Почему ты с ним? Он же отец Фредрика.

– Не суй свой нос не в свои дела.

– Фредрик говорит, что его родители собираются разводиться. Что его мама больше этого не вынесет.

– Он так сказал?

– Это все из-за тебя, да?

Марианна пожала плечами и сделала шаг по направлению к кладовке, но ее повело в сторону, и она остановилась. Постояла, покачиваясь, потом предприняла новую попытку добраться до кладовки. Сделала два маленьких шажка и повисла на дверной ручке. Рванула дверцу на себя и принялась рыться на полках, нашла упаковку с сухим хрустящим хлебом и отломила два больших куска. На пол упали крошки, но Бланка быстро их подобрала.

Элин зажгла абажур на потолке и в ярком свете увидела глаза Марианны, до краев полные слез, и ресницы с черной размазавшейся тушью. Мама отвернулась и вытерла глаза указательным пальцем. Элин молча стояла рядом, пока Марианна скребла по сухим ломтям ножом для масла. Масло застревало в полостях, и мама выковыривала его оттуда, чтобы оно легло как можно более тонким слоем.

– Мы сами справимся, мам, – едва слышно сказала Элин.

Нож замер в воздухе.

– Придется искать работу. Какую угодно.

Элин забрала у матери нож и намазала хлеб уже сама. Марианна открыла холодильник и достала сыр. Эдвин с Эриком протиснулись между их ногами и загалдели, сыпля вопросами, но Марианна не ответила ни на один. А Элин еще и отпихнула их в сторону. Тогда они затеяли потасовку друг с другом. Поднялся шум; крики, слезы. Но тут Марианна с таким грохотом поставила тарелку с бутербродами на стол, что мальчишки тотчас же притихли.

Шаркая и пошатываясь, мать молча покинула кухню. Элин увидела, как она бросила красивую шелковую блузку на пол в прихожей и оставила ее там валяться.

Больше они ее в тот вечер не видели. Элин самостоятельно уложила спать Эрика с Эдвином. После чего достала книжку, которую дала ей Айна, и забралась с ней под одеяло. При слабом свете карманного фонарика она принялась читать о путешествии Энни на ферму «Зеленые мезонины»[6]6
  «Энни из Зеленых мезонинов» (в русском переводе – «Аня из Зеленых мезонинов») – первый и самый известный роман канадской писательницы Люси Мод Монтгомери. Увидел свет в 1908 году и к середине XX века стал одним из самых популярных произведений англоязычной детской литературы.


[Закрыть].

– Герда! Герда! – вопил Фредрик.

Элин мчалась за ним, изо всех сил стараясь не отстать, но он был быстрее. Герда вышла из магазина и стояла на крыльце, приложив ладонь козырьком ко лбу: пыталась понять, от кого столько шума. Завидев Фредрика с Элин, она торопливо спустилась с лестницы и побежала к ним навстречу. Фредрик мчался во весь опор, на бегу выкрикивая ее имя.

– Дети, дети, что случилось? Почему вы так кричите? – Она протянула к ним руки и прижала обоих к себе.

Элин, всхлипывая, уткнулась головой в ее теплый живот:

– Айна, она…

– Мы вошли…

– Она не открывала…

– А она там лежит…

– И не двигается…

Они замолчали. По щекам Элин бежали слезы. Фредрик тяжело дышал. Он схватил Герду за руку и потянул ее за собой. Неуклюже переваливаясь, продавщица поспешила за ними. Элин с Фредриком быстро обогнали ее и, перепрыгнув через забор, остановились в ожидании. Когда Герда приблизилась к ограде, они ухватили ее за руку и помогли перебраться на другую сторону.

– Так гораздо короче получается, – пояснил Фредрик.

– Ну да, вы же бегаете здесь целыми днями, – тяжело отдуваясь, пропыхтела Герда, с усилием перекидывая через штакетник вторую ногу.

Элин вцепилась в ее руку и не отпускала, пока они шли к дому через побуревшие заросли бурьяна.

– Она лежит в кухне. – Фредрик опустился на ступеньки и спрятал голову между колен. – Я не хочу на это смотреть.

Элин с Гердой вошли в дом без него. Элин широко распахнутыми глазами глядела, как Герда склонилась над телом. И почти одновременно с этим пронзительный крик прорезал тишину:

– Она мертва!

Следом начались рыдания. Герда кричала и плакала. От слез у нее сдавило горло, она хрипела и тяжело сглатывала, ловя ртом воздух. Элин потянулась к телефону, стоявшему на тумбочке в прихожей. Сунула указательный палец в девятую дырочку и потянула диск в обратную сторону, чтобы он вращался быстрее. Потом нолик, еще четыре нуля. Короткий гудок – и в трубке раздался голос:

– Что случилось?

Элин не могла произнести ни слова. Герда попятилась от тела Айны и, не в силах оторвать взгляда от мертвого тела, взяла трубку у Элин, шумно откашлялась.

Голос на другом конце провода уже проявлял нетерпение:

– Алло, это девяносто-три нуля, что у вас случилось?

– Я думаю, она умерла, так что вам не нужно торопиться.

Герда наскоро пробормотала адрес и положила трубку. Элин прижалась к ней. Они обе молча стояли и слушали приближающийся со стороны шоссе звук сирены «скорой помощи».

Соседи высыпали наружу, едва завидев остановившиеся на дороге машины полиции и «скорой». Подходили с разных концов поселка и молча наблюдали, как из дома выкатывают носилки. Коротенькое круглое тело Айны раздулось. Голова прикрыта одеялом. Торчащие наружу голые ноги распухли и стали синими. Ногти были темно-желтыми, толстыми и длинными, с набившейся под них землей.

Марианна тоже пришла. Она стояла, прижимая к себе Фредрика и Элин и целуя их в головы.

– Она пекла самое вкусное на свете печенье, – всхлипнула Элин.

– Которое ты больше всего любила? Раньше я тоже часто к ней бегала.

– Как, и ты? – Элин удивленно посмотрела на мать.

– Ну конечно. Я часто бывала у нее в детстве, помню, мы еще играли в «подкидного дурака». А еще раньше, до меня, к ней ходила Герда, когда тоже была маленькой. И все мы с удовольствием лакомились печеньем и пряниками Айны. Айна была нашим личным пряничным монстром.

Элин улыбнулась сквозь слезы.

– Она была такая холодная, когда я ее нашла. А сейчас вообще синяя, совсем как пряничный монстр. – Ее голос дрогнул.

Марианна прижала ее к себе:

– Так всегда бывает, когда умирает человек. Душа отлетает прочь, а тело распухает. Сама Айна уже далеко отсюда, а здесь от нее осталась только ее физическая оболочка.

– Она забыла выставить блюдо. Должно быть, поэтому ее не стало.

– Что ты имеешь в виду?

– Она каждый вечер выставляла за порог лакомства для вэттиров. А тут забыла. Они, должно быть, рассердились на нее.

– Скорее всего, она умерла еще вчера. Теперь вэттиры позаботятся о ней. Они споют ей песни, красивые песни, которые могут услышать только мертвые. Она всегда заботилась о них, так что теперь пришел их черед окружить ее заботой.

– Правда?

– Честно слово.

– И она больше не вернется?

– Нет, теперь она покинула нас навсегда.

Элин сунула руку в карман и нащупала лежавшую там книгу. Ту самую, которую она вчера одним залпом прочла под одеялом при свете карманного фонарика. Ту самую, за которую она так хотела поблагодарить сегодня Айну.

Нью-Йорк, 2017

В прихожей стоят сумки. Не одна, а сразу несколько. А еще картонная коробка. А еще фигурка белой совы, которую они купили давным-давно, во время их совместного путешествия по Азии. Элин осторожно, на цыпочках пробирается между вещами. Свет в квартире погашен, и она решает его не зажигать – через большие окна внутрь проникает свет с улицы и ложится на стены широкими полосками. Она вздрагивает, когда в сумерках раздается голос:

– Где ты была?

Из полумрака гостиной внезапно проступает темный силуэт Сэма. Он сидит в кресле. Спина неестественно выпрямлена, рот крепко сжат. Она с улыбкой опускается на диван. Хочет поцеловать его, но он выглядит таким серьезным и неприступным.

– Ты проснулся? Извини, как всегда, вернулась поздно. Всем от меня что-то надо. А на это нужно время, вот как сегодня. Зато классно получилось, хочешь посмотреть?

Сэм мотает головой.

– Ты не понимаешь?

Элин тянется к нему, пытается обнять, но он отталкивает ее от себя.

– Так больше не может продолжаться, – говорит он. – Я так больше не могу.

Она непонимающе смотрит на него:

– Что ты не можешь? Чего я не понимаю?

Он молчит. Какое-то время они сидят молча. С улицы доносится звук сирены «скорой помощи». Наконец Сэм достает ключ и, надев колечко на указательный палец, принимается его нервно крутить.

– Что ты делаешь? Что это? – шепчет Элин, и слабая улыбка трогает ее губы.

– Я снял себе квартиру. Собираюсь пожить там некоторое время.

– Что? Зачем? – Улыбка Элин гаснет. Горло будто сжимают стальные обручи. Становится трудно дышать.

– Так жить больше нельзя. С тех пор как Алиса от нас съехала, дом словно вымер. Я брожу по квартире, населенной призраками. Тебя здесь никогда не бывает. Вчера ты верно заметила – мне будет лучше одному.

– Я этого не говорила. Я не произносила таких слов, я имела в виду совсем другое!

Взгляд Элин мечется по сторонам. Она пододвигается ближе к Сэму, съеживается на самом краешке дивана.

– Просто сейчас очень много работы. Но скоро будет получше. Вот увидишь – ведь я же здесь.

– Лучше уже не будет. Никогда не будет.

Сэм качает головой. Колечко с ключом по-прежнему висит у него на пальце, он тянет его и снимает с руки.

– Пожалуйста… – Элин раскачивается взад-вперед, прижав к груди руки.

– Когда у тебя была Алиса, ты жила ради нее. Теперь ты живешь ради своей работы. Тебя никогда нет рядом, а если и есть, то мне все равно кажется, что ты где-то очень далеко. К тому же в последнее время мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь, словно мы стали друг другу совсем чужие.

– Зачем ты так говоришь?

– Потому что так оно и есть. Восемнадцать лет, Элин. Мы живем вместе уже восемнадцать лет, а я до сих пор ничего о тебе не знаю.

– Что ты имеешь в виду? Ты все знаешь.

– Нет, ничего я не знаю. Ты всегда только улыбаешься, но никогда не бываешь радостной. Я не могу тебя понять. Ты никогда меня не слушаешь. Никогда ничего не спрашиваешь, никогда ничего не рассказываешь. Я даже не видел ни одной твоей детской фотографии.

– Они пропали… ты же знаешь, затерялись в Париже. Не уходи. Я могу тебе прямо сейчас все рассказать. Что ты хочешь знать?

– Слишком поздно.

– Не уходи, – Элин протягивает к нему руку, но он лишь качает головой.

– Порой я спрашиваю себя: а ты сама-то знаешь, кто ты есть на самом деле?

– Не говори так. Не надо.

– Ты все придумала, срежиссировала. Все. Все должно быть идеальным. Ты создала иллюзию каждого дня, каждой минуты. Иллюзию, а не реальность. Я, Алиса, наш дом – все это лишь кулисы для твоих фотографий, реквизит для твоего очередного проекта.

Сэм поднимается с кресла. Подтягивает сползшие брюки и расправляет складки на помявшей после нескольких часов сидения ткани.

– Ты меня бросаешь?

Элин опускается перед ним на пол, громко, навзрыд, плача. Она с хрипом дышит, словно в легких почти не осталось воздуха. Обнимает его колени, но он отталкивает ее руки:

– Я почти ни разу не слышал от тебя, чтобы ты говорила, что любишь меня.

– Не правда. Говорила.

– Тогда скажи это сейчас.

– Я скажу. Обещаю. Только не уходи.

Сэм поворачивается к ней спиной. Она слышит, как он нажимает на кнопку вызова лифта, слышит, как загружает в него одну сумку за другой. На несколько мгновений он замирает в проеме с совой под мышкой, словно в ожидании. Но она отворачивается, больше не в силах лицезреть его уход. Город приковывает к себе ее взгляд. Она смотрит на высокие здания, крыши, поблескивающую вдалеке гладь водохранилища. Смотрит на все те окна, за которыми другие семьи ссорятся, мирятся, любят друг друга.

Со скрипом смыкаются двери лифта. Кабина с тихим гулом уносится вниз. Следом – тишина. Тишина и темнота. Элин вскрикивает и бросается к лифту. Перед дверями на полу что-то лежит. Это записная книжка в черной обложке. Элин поднимает ее и листает. Ни записей, ни рисунков. Лишь белоснежно-белые листочки нетронутой бумаги.

Она нажимает на кнопку вызова и спускается вниз, но улица уже пуста. Сэм успел сесть в машину, успел исчезнуть. Куда? Элин не знает, не спросила. Даже не подумала спросить. Она набирает его номер. Гудки идут, но никто не берет трубку. Она звонит, снова и снова. И наконец слышит его голос.

– Да.

– Ты кое-что забыл. Записную книжку. Ты должен вернуться.

Голос Элин звучит решительно.

– Нет. Это для тебя. Я специально ее оставил.

– Зачем? – Голос Элин превращается в шепот.

– А ты не поняла? Она пуста, совсем как ты. Я думаю, тебе стоит начать прислушиваться к самой себе.

Его жестокие слова причиняют ей боль, она тяжело сглатывает образовавшийся в горле комок. Не находит, что сказать в ответ – больше попросту нечего. Связь прерывается.

Элин стискивает в руке записную книжку и прижимает к груди. Мир вокруг нее начинает бешено вращаться, она оступается и, чтобы не упасть, хватается за стоящий рядом стенд для газет.

Этой ночью она никак не может уснуть. Записная книжка лежит рядом с ней на кровати. На половине Сэма. Повернувшись, она наконец открывает ее и приклеивает на первой странице напечатанный на принтере снимок синей двери. Помещает ее в самый центр. Ну вот, начало положено. Теперь тут хоть что-то есть – частичка ее самой. Кладет книжку под подушку. Постель пуста, но простыни до сих пор пахнут Сэмом. Элин отбрасывает в сторону свое одеяло и укрывается одеялом Сэма. Берет его подушку и крепко обнимает. Время – четыре часа утра, через четыре часа ей снова надо быть в студии. Но она не хочет. И не может. Она закрывает глаза и пытается унять слезы, но мысли не дают ей покоя.

Она снова берет в руки записную книжку и тянется за ручкой. Пытается подумать о чем-нибудь другом. В голове всплывают отдельные слова. Она записывает их, старательно выводя каждую буковку:

Босиком. Гравий. Мелкий дождик. Горизонт.

Затем откладывает книжку в сторону. Зажмуривается и ждет, когда на нее снизойдут спокойствие и сон. Глубоко дышит и в окружающих ее запахах ощущает присутствие Сэма.

Секунды тикают, мысли не желают исчезать, слезы тем более. Она записывает еще слова:

Звезды. Ночь. Сосны. Водная битва.

Улыбается сквозь слезы при воспоминании о руках, взметавших в воздух целые каскады брызг. При воспоминании о давно минувших дружбе и любви, когда Фредрик всегда был рядом с ней, спокойный и надежный, как скала.

Пять утра. Осталось всего три часа. Она закрывает глаза и думает о море. Видит пенистые гребни волн, бьющихся о скалы. Вспоминает, каково это – стоять среди них, пытаясь удержать равновесие под напором стихии. Она считает волны. Одна, две, три, четыре…

Шум большого города за окном превращается в грохот прибоя. Элин медленно погружается в беспокойный сон. Елозит ногами, крутится, переворачивается с боку на бок.

Половина полок за распахнутыми настежь дверками гардероба зияют пустотой. Ни костюмов, ни рубашек. Лишь на самом дне валяются несколько брошенных свитеров – один красный и пара черных. Не в силах на это смотреть, она поворачивается к гардеробу спиной. Ее собственные платья висят в идеальном порядке, строго по цвету. Черный, темно-синий, голубой, серый, красный. Больше никаких других цветов, только те, которые ей нравятся. Она вынимает вешалку с черным платьем, но передумывает и вешает обратно. Серое, с А-силуэтом. Она купила его в Париже, когда они были там в последний раз. И не только его.

Бросает платье на пол, вешалка со стуком отскакивает и приземляется чуть дальше.

Восемнадцать лет. За это время успела появиться и вырасти Алиса, их обожаемая девочка. Тот год, проведенный в Париже, когда они, молодые и влюбленные, сходили друг от друга с ума, привел их в день сегодняшний. У нее до сих пор свежи воспоминания о той счастливой поре. Смех, поздние ночи, вечеринки в компании красивых и преуспевающих, на которые их приглашали. Чувство облегчения оттого, что они больше не были одинокими и заблудшими. Следом беременность, недомогание и счастье, которое подарила им любовь. Она с самого начала приняла решение стать идеальной женой и матерью.

Они всегда были втроем: Элин, Сэм и Алиса. Но теперь все позади. Она осталась совсем одна. Должно быть, Сэм имел в виду именно это – она так упорно стремилась стать идеальной, что утратила способность быть настоящей. Самой собой.

Элин проводит рукой по платьям. Ощущает кончиками пальцев шелк и бархат, хлопок и шерсть. С каждым из этих платьев связаны воспоминания, то, о чем она теперь тоскует.

Наконец она зажмуривается и берет наудачу. Черное платье из струящегося шелка. Натягивает его через голову, завязывает на талии пояс и выпрямляется. Ей предстоит серьезная работа. Обложка журнала. Любые недоделки исключены. Перед зеркалом в ванной с силой бьет себя по щекам. Пытается вдохнуть жизнь в поддернутую нездоровой бледностью кожу и глаза, которые никак не желают просыпаться. Под веками залегли синие тени. Она улыбается, сперва робко, потом все смелее и смелее. Глаза превращаются в щелочки. Глубоко и размеренно дышит по системе йогов. Вдох – через нос, выдох – через рот.

Без десяти восемь она рысцой бежит в студию. По дороге останавливается возле супермаркета, застигнутая внезапным приступом жажды. Бетонная лестница ведет наверх. Стеклянная дверь. Удлиненная сияющая ручка. Она берется за нее и тянет на себя, ощущая сопротивление механизма. Элин отпускает ручку и делает шаг назад.

– Раз, два, три, четыре, пять, – тихо бормочет она.

Ей на память приходит еще одна лестница, только уже перед другой дверью.

Она покрепче хватается за ручку и дергает. Едва слышный шорох открывающейся двери напоминает ей о море с его запахами песка и водорослей. Остановившись, она втягивает носом аромат свежеиспеченного хлеба, запах пластика, типографской краски и только что распакованных коробок. Аромат парфюма.

В кармане вибрирует телефон. Это Джо, в его голосе сквозит раздражение:

– Где ты? Все уже собрались. Только тебя ждем.

– Я скоро буду. Начинайте устанавливать штативы со светом.

– Все уже готово. Мы здесь с семи часов утра, как ты просила. Помнишь?

– С семи… Ах да, точно. – Она достает из холодильника бутылочку спрайта, прижав телефон к плечу, откручивает пробку и делает большой глоток. – Как у всех настроение?

– Честно говоря, не очень. Тебе лучше поторопиться. – И Джо отключается.

Элин одним махом опрокидывает в себя всю бутылку. На вкус слишком кисло, чтобы сойти за сахарную воду, но все же напиток напоминает ей тот, который она так любила в детстве.

Прежде чем покинуть магазин, она делает на память снимок стеклянной двери.