Текст книги "Смотреть на звезды. (Вопрос – половинка сердца)"

Хейвиде, Готланд, 1979

Элин вздрогнула, когда открылась дверь. Звякнули колокольчики. Они звенели каждый раз, когда дверь открывалась и закрывалась, и Герда, где бы ни была в этот момент, всегда могла узнать: кто-то пришел. На этот раз пришла Марианна, и вид у нее был чертовски усталый. Она направилась прямиком к кассе, за которой Герда и Элин распаковывали коробки со сладостями.

– Дай мне лотерейный билет и пачку сигарет.

Стиснув зубы, Марианна кивнула на кассовый аппарат.

Элин перестала дышать. Герда не шелохнулась.

– А не лучше ли потратить эти деньги на еду? – вымолвила наконец продавщица. – Сегодня как раз скидка на домашний сыр.

– Ты собираешься делать, что тебе говорят? – раздраженно рявкнула Марианна.

Элин попятилась на несколько шагов назад и уткнулась в полку с прессой. Уселась на корточки и принялась листать последний номер комиксов «Калле Анка». Она частенько сидела вот так, на холодном полу магазина, и читала. И Герда ни разу не сделала ей замечания. Она знала, как сильно Элин любит читать и разглядывать картинки. И как сильно ей недостает книг, особенно теперь, когда Айна умерла и вход в книжную сокровищницу оказался заперт.

– Ты все равно ничего не выиграешь. Это лишь мечта, воздушный замок. Просто выбросишь деньги на ветер, и все. – Герда совсем не испугалась прозвучавшей в голосе Марианны угрозы.

– Возможно, для тебя это действительно деньги на ветер. Для нас же каждая крона способна сотворить чудо. Нам очень нужно немного везения. Дай мне лотерейный билет. В конце концов, я сама решаю, что мне покупать.

Касса открылась. Герда подняла пачку банкнот, под ней лежали лотерейные билеты. Марианна повернулась к Элин.

– Иди сюда, выберешь, – крикнула она.

Элин нерешительно протянула руку и, порывшись, выбрала билет. Защитный слой был навороченный, прежде она видела такие только на расстоянии. Марианна вручила ей монетку:

– Ну, давай соскребай, везунчик ты мой.

Элин осторожно соскребла фольгу.

Там ничего не было. Ну, ничегошеньки.

Герда кивнула.

– Вот только не надо ничего говорить, – прошипела ей Марианна.

– Тут еще розыгрыш будет, так что сохрани билет. Двадцать пятого.

– Вот черт.

– Мм…

– Лучше бы я вместо этого купила детям молока.

Герда снова кивнула.

– В следующий раз, – забормотала Марианна, – я сделаю это в следующий раз. В следующем месяце. Двадцать пятое совсем скоро. К тому моменту у меня появится немного деньжат.

– Ты все еще можешь выиграть.

Герда погладила Элин по голове; та продолжала сжимать в руке журнал.

– Хочешь, возьми его с собой, – шепнула ей Герда.

Элин уставилась на нее круглыми глазами.

– Все равно завтра придет свежий номер, а нераспроданные номера отправят обратно. Ну, будет на один меньше, всего делов-то. Надеюсь, никто и не заметит, – добавила она.

Элин кивнула и прижала журнал с комиксами к груди.

Марианна покачала головой:

– Ты слишком балуешь детей, Герда.

– Да-да. Совсем избаловала, – ворчливо отозвалась та. – Но я уверена, с избалованными детьми мир станет чуточку лучше.

– А по мне, он станет еще более невыносимым, – махнула рукой Марианна.

– А вот и нет. За это можешь не волноваться. А уж добрее ребенка, чем Элин, еще свет не видывал.

Мощный порыв ветра распахнул и с грохотом захлопнул стеклянную дверь, та жалобно задребезжала. Элин застегнула куртку до самого верха и натянула на голову капюшон. Потом навалилась всем своим весом на дверь, пытаясь ее открыть, но ветер был сильнее. Марианна протянула над ее головой руку и помогла ей.

– Вот и осень шторма принесла, теперь полгода будете ходить растрепанными, – рассмеялась Герда, когда порыв ветра разметал волосы Марианны и бросил пряди ей на лицо. Та убрала их рукой.

– Лично я все двенадцать месяцев хожу растрепанная, – вздохнула она. – Вот заимела бы трех спиногрызов, поняла бы, каково это.

– Болтай! У тебя времени хоть отбавляй, можно сто раз успеть причесаться. Лучше бы подыскала себе какую-нибудь работу. Позвони, поспрашивай у знакомых. Обязательно что-нибудь да найдешь.

Элин отпустила дверь, и та захлопнулась перед носом Марианны. Бережно, словно хрупкий фарфор, прижала к себе журнал, поглаживая его беленькие странички. Когда она придет домой, обязательно прочтет вслух, чтобы Эрик с Эдвином тоже смогли послушать.

Эрик с Эдвином лежали на кровати, свесив ноги. Между ними, подперев спиной о стену, сидела Элин. В руке она держала книжку про Энни из «Зеленых мезонинов» и громко читала ее вслух, братья внимательно слушали. Она уже в четвертый раз читала эту книгу; может, и странно, но когда она держала ее в руках, ей казалось, что Айна все еще жива. Не в силах остановиться, она перечитывала ее снова и снова, так что теперь даже Эрик с Эдвином знали все о пышноволосой девочке Энни.

– А почему они хотели мальчика? – внезапно спросил Эрик. – Разве мальчики лучше девочек?

Элин с треском захлопнула книгу:

– Разумеется, нет. Ты что, плохо слушал? Но фантазии порой куда лучше реальной жизни, так что тут, я думаю, Энни права.

– А если я в реальной жизни голодный, – проскулил Эдвин, – то тут уже никакие фантази́и не помогут.

– Правильно говорить «фантáзии», – пробормотала Элин.

– Я тоже голодный, – пожаловался Эрик и похлопал себя по животу.

Элин отложила книгу в сторону и, спустившись вниз, остановилась в дверях кухни. Марианна, не двигаясь, сидела на стуле, повернувшись к окну. На ветке снаружи примостилась тощая серая птичка. Ветка раскачивалась, а птичка засовывала головку под крыло и чистила клювом перья. Внезапно она замерла, повернула голову и прислушалась. Черный птичий глаз блеснул в лучах заходящего солнца. Раз! – птичка вспорхнула и улетела. Марианна не шелохнулась. Все так же сидела, замерев и тупо глядя в пространство.

– Мама, что с тобой? Тебе грустно?

Элин неслышно встала за спиной у матери и положила руку ей на плечо. Та сразу вскочила, словно прикосновение причинило ей боль. Даже не посмотрев на дочь, поплелась прочь, свесив голову на грудь. Элин догнала ее у двери:

– Уже вечер. Разве мы не будем ужинать?

Марианна пожала плечами. Элин открыла холодильник и обвела взглядом пустые полки. В углу завалялась половинка пастернака и несколько морковок. В кладовке стояло ведро с картошкой.

– Как насчет колбасного супа? – Элин вытащила мор ковки.

Марианна кивнула:

– Чудесно, но только без колбасы. Колбасный суп без колбасы.

Она включила кран и принялась чистить овощи. Элин положила в раковину несколько облепленных землей картофелин.

– Ничего, все равно вкусно получится, – улыбнулась она и принялась нарезать морковку тонкими кружочками.

– Если останетесь голодными, можете выпить после ужина горячего шоколада, – равнодушно бросила Марианна, словно констатируя факт.

Элин рассмеялась:

– Ты хочешь сказать – украденный шоколад. Сколько же ты стащила его на самом деле?

– Достаточно. Мы самая настоящая банда преступников, ты когда-нибудь об этом задумывалась? Погоди, то ли еще будет, когда Эрик с Эдвином подрастут и тоже примутся за дело.

Элин в ужасе уставилась на мать – Марианна внезапно оживилась, на ее лице заиграла широкая улыбка.

– Но, мама, это же совсем не смешно!

– Поговори мне еще. А кто засовывал пакеты с молоком под свитер? Воришка.

Элин замолчала. Марианна налила в кастрюлю воды и поставила на плиту. Слезы Элин капали прямо на нарезанную морковь.

– Во всяком случае, мне бы не пришла в голову мысль ограбит кассиршу с оружием в руках, – всхлипнула она.

Марианна замерла:

– Так ты знаешь?

– Еще бы не знать. Все только и делают, что шепчутся за спиной. Да ты и сама то и дело говоришь об этом, думаешь, я не слышу?

– Ты права, это совсем не смешно. Я найду себе работу, хорошую работу, можешь мне поверить. И как только у нас заведутся деньги, я перестану подворовывать. Договорились?

Она подняла большой палец, и Элин, поколебавшись, надавила на него своим:

– Это значит, что я тоже могу воровать молоко? Пока ты не найдешь работу?

Марианна взяла ее лицо в свои ладони. Наклонилась и поцеловала в лоб:

– Нет уж. Хватит с нас двух преступников в семье.

Элин оттолкнула ее руки и принялась нарезать последнюю морковку.

– Ты хочешь сказать, что мы по-прежнему одна семья? – пробормотала она.

– Ну конечно. Ты, я, папа и мальчишки. Так или иначе, но мы всегда будем семьей. Я – твоя мама, он – твой папа. И тут уже ничего не изменишь.

– Но ты любишь его?

Марианна замолчала. Схватила со столешницы у мойки пастернак и быстро почистила, сердито орудуя ножом.

– Так ты любишь его?

Марианна повернулась к ней. Бросила счищенную шкурку в раковину. И оперлась руками о край стола:

– Элин, он ограбил кассиршу, угрожая ей охотничьим ружьем. Соображаешь? Он стрелял в нее из этой штуки. Он вообще мог ее убить.

– Это неважно. Лучше ответь – ты любишь его?

– Еще как важно.

– Ответь!

– Нет.

– Но ведь раньше любила.

– Возможно. А теперь разлюбила. Он слишком опасен, он становится опасным, когда напьется. А ты его любишь?

– Конечно, ведь он мой отец, и он добрый, когда не пьет. Помнишь, как он обнимал нас и пел нам песни? А мы все смеялись…

– Но я больше не хочу его здесь видеть.

– Но ты же не собираешься быть с ним, правда же?

– С кем? С папой? Я же сказала, видеть его не хочу.

– Ты знаешь, о ком я говорю. Тот, второй. Мике. Не думай, что я ничего не знаю. И вообще, он плохой. Плевать он хотел на таких, как мы.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Элин бросила нож и пулей выскочила из кухни. Вон отсюда, скорее на улицу. Оказавшись во дворе, уселась на свой самодельный стульчик позади дома. Рядом над могилками котят торчали четыре маленьких креста из палочек. Дождь прекратился. Она достала из кармашка скомканный шарик бумаги и осторожно развернула. И дописала внизу пару новых строк:

Веди себя в тюрьме харашо, чтобы тебя поскорее оттуда выпустили. Не то ты все разрушишь. Пажалуста, возвращайся домой. Мы очень-очень по тебе скучаем.

Нью-Йорк, 2017

На ресторан совсем не похоже. Большая светящаяся неоновая вывеска на Эссекс-стрит указывает на обычный магазин, под чуть запыленными стеклами витрин лежат украшения в античном стиле. Когда Элин входит, она видит Алису, стоящую возле одной из них. Дочь поднимает голову, и их взгляды встречаются – в первый раз после ухода Сэма. Взгляд Элин – заискивающий, Алисы – укоризненный.

Не говоря ни слова, дочь поворачивается к ней спиной и направляется в глубь помещения. У задней стены стоит крепко сбитый мужчина атлетичного вида. Цепкий взгляд, кожаная куртка и черные солнцезащитные очки. При их приближении он отрывисто кивает и открывает дверь, которая находится прямо за кассой. Элин и Алиса переступают порог и словно оказываются в другом мире. Обстановка напоминает средневековую таверну. Деревянная лестница ведет на второй этаж, где расположен обеденный зал. Алиса идет впереди. На ней обтягивающая джинсовая юбка, настолько короткая, что поднимающаяся вслед за ней Элин видит ее трусики. К юбке Алиса надела свободную красную футболку с широким вырезом, который то и дело съезжает набок, оголяя плечо. Волосы собраны в небрежный узел. Лицо без косметики. И все же она каким-то странным образом вписывается в окружающую обстановку. Вот что значит сияние юности.

Официант показывает им на свободный столик. Музыка так грохочет, что с трудом можно расслышать, что он говорит. Элин пододвигает свой стул поближе к Алисе. Но та отодвигается ровно на столько же.

– Как твои дела в школе? Все хорошо?

Услышав вопрос матери, Алиса устало вздыхает:

– Я думала, мы будем говорить о тебе и папе.

– Да, наверное, но прежде всего я должна поздравить тебя. Ведь я, к сожалению, пропустила тот ужин с твоими бабушкой и дедушкой.

– А ты знаешь, что твоя неявка на ужин стала для отца последней каплей? Как ты могла так наплевательски к этому отнестись?

Алиса хватает меню и прячет за ним лицо, наружу торчат только ее волосы.

– Я не собиралась плевать… я вовсе не…

Алиса бросает на нее взгляд поверх обложки, одна бровь вопросительно поднята.

– Хочешь сказать, ты не хотела?

– Алиса, я работала в тот вечер… – Элин пытается найти в глазах дочери хоть каплю понимания, но та вновь исчезает за раскрытой папкой меню.

Когда подходит официант, она привычно заказывает ему горячее и закуску. Элин же еще не успела ничего выбрать.

– Мне то же самое, пожалуйста, – говорит она и отодвигает меню в сторону.

– Тогда порции придется поделить. Будет лучше, если вы возьмете четыре разных блюда, – говорит официант.

– Я не хочу с ней делиться, – капризно заявляет Алиса и решительно захлопывает меню.

– Алиса, дорогая, ну почему ты не хочешь хотя бы попытаться уютно провести этот вечер?

Дочь качает головой:

– Как ни старайся, все равно ничего хорошего из этого ужина не выйдет. Вы с папой разъехались и теперь живете порознь. И раз уж мы с тобой встретились, то и поговорить должны именно об этом, ты не находишь?

Официант возвращается к столику и разливает по высоким стаканам воду из белого фарфорового кувшина с одинокой красной розой на испещренной искусственными трещинками поверхности. Элин протягивает руку и дотрагивается до нее. Официант смущенно опускает кувшин на стол и кивает, словно бы извиняясь, после чего снова исчезает. Элин ставит кувшин поровнее и достает смартфон, чтобы сделать снимок.

– Ты что, собираешься работать даже сейчас, когда мы едим? – Алиса напряженно следит за движениями матери.

– Я не работаю. Просто этот красивый кувшин кое-что мне напомнил.

– Что?

– Да так, ничего, пустяки. Лучше расскажи мне, пожалуйста, как обстоят у тебя дела в школе. Я так сильно соскучилась по тебе, дома без тебя так пусто.

– Все хорошо. Вкалываем каждый день. Танцуем. У меня постоянно болят ноги. Ну а теперь ты. Давай рассказывай. Что там с этим кувшином?

– А ты упрямая. Прямо как твой отец.

– А что, какие-то проблемы? Со мной ты тоже собираешься расстаться?

– Вовсе нет, я не хочу, мы не должны так… А что сказал отец?

– Что ты все время работаешь и его достало постоянно торчать дома в одиночестве.

– Он действительно так сказал?

– Нет. Но смысл был именно таков.

Приносят еду, два совершенно одинаковых блюда. Элин даже не притрагивается к своей порции, Алиса же со страшной скоростью принимается запихивать в рот тонко нарезанные сашими с тунцом, глотает их, почти не жуя. Когда ее тарелка пустеет, она бросает жадный взгляд на нетронутую тарелку матери:

– Ты что, не будешь есть?

– Нет, я не голодна. Можешь взять, если хочешь.

Она пододвигает тарелку поближе к дочери. Алиса колеблется, но потом набрасывается на еду. Ей хватило пары минут, чтобы расправиться с сашими. Она поднимает голову и смотрит на Элин.

– Я всегда злюсь, когда голодная, – извиняющимся то ном произносит она.

Элин кивает:

– Еще бы! Должно быть, после танцев разыгрывается жуткий аппетит.

Алиса тянется за последним ломтиком тунца:

– Мм, как же вкусно! Но теперь давай поговорим о чем-нибудь другом. Расскажи мне о кувшине. Что он тебе напомнил?

– Сок черной бузины. – Элин улыбается.

– Сок? С сахаром, что ли? Никогда не видела, чтобы ты пила нечто подобное.

– Это было давно. Когда я была еще маленькая. Один человек часто угощал меня этим соком, и не только им.

– Кто?

– Не помню. Но вот кувшин я запомнила хорошо.

– Ты никогда не рассказывала мне о своем детстве. Можешь что-нибудь еще вспомнить?

Взгляд Элин нервно мечется по столу.

– Тут всегда такая громкая музыка? – наконец вздыхает она.

– И ты еще жалуешься? Да это отличное местечко, я здесь часто бываю. Кстати, здесь ты не сможешь срежиссировать все в точности так, как тебе того хочется.

Элин вскидывает голову:

– Это отец тебе сказал?

– Мне не нужно с ним об этом говорить, все и так понятно. Хоть раз ослабь вожжи, мама, пошли все к черту и стань самой собой. Прыгни в бассейн, потанцуй, заведи пса. Я ни разу не видела, чтобы ты гладила собаку или кошку. Это странно. И ты сама – странная. У тебя же больше нет никаких занятий, кроме твоей работы. От чего ты ловишь кайф в этой жизни?

– Хорошо. Это была одна пожилая женщина, моя соседка. Я часто приходила к ней в гости, и она угощала меня соком с печеньем. И давала мне почитать книги. Идет? – Говоря это, Элин смотрит в сторону.

– Хорошо. А дальше что?

– Да ничего. Сок был очень вкусным, и она наливала его в кувшин, очень похожий на этот. Он был такой же красивый. – Элин протягивает руку и касается поверхности кувшина.

– Где? В Париже? По твоим глазам вижу, что это было где-то еще, – прищуривается Алиса.

Элин скрещивает на груди руки. Ее трясет.

– Мне тоже очень тяжело из-за того, что отец переехал.

Алиса встречается с матерью взглядом:

– Это все по твоей вине, мама, неужели не поняла? На самом деле я его понимаю. Он устал от того, что ты все время работаешь и почти никогда не бываешь дома. Я сама от этого устала.

Когда они выходят из ресторана, на улице идет дождь. Теплый летний дождь, капли мягко падают на головы и плечи. Обе молчат. Все, что они могли сказать друг другу, они сказали, и больше им не о чем говорить. В полном молчании закончили ужин, расплатились по счету и вышли. И теперь стоят рядышком на мокром тротуаре.

Свет от фонарей отражается в лужах. Все вокруг блестит и сверкает. Элин останавливает такси и открывает дверцу для Алисы. Та садится и, не глядя на нее, захлопывает дверцу за собой.

Элин остается стоять одна на мокром тротуаре, глядя, как в ночи исчезают красные огни такси, увозящего самое дорогое, что у нее есть. Или было. Такое чувство, что в последнее время все выскальзывает у нее из рук. Все, за что она так боролась.

Хейвиде, Готланд, 1979

Укрывшись за липой, Элин подслушивала болтовню группки людей, стоявших перед магазином, пока те наконец один за другим не исчезли за стеклянной дверью. Услышанное ее не на шутку разволновало. Она часто-часто задышала. Потом перевела взгляд на список покупок и зажатую в руке пятидесятикроновую банкноту. Не раздумывая, запихнула все обратно в карман куртки и, развернувшись, со всех ног понеслась прочь. Валявшиеся на обочине дороги камни мешали ей развить нормальную скорость, и тогда она ступила на проезжую часть. Она мчалась по асфальту, сжав кулаки, словно участвовала в забеге. Все быстрее и быстрее. Не снижая скорости, перемахнула через живую изгородь, скользнула через лаз в заборе, по пути перепачкав одну штанину в мокрой земле. Рванула на себя дверь и влетела в дом прямо в грязной обуви.

Марианна сидела на стуле с сигаретой в руке, волосы накручены на бигуди; при появлении дочери даже не обернулась. Элин остановилась перед ней, взмыленная как лошадь и задыхающаяся. В растрепанных волосах торчат пожухлые листья. Штаны и обувь перепачканы в глине.

Мать придвинула к себе пепельницу и затушила сигарету. Она так сильно вдавила окурок, что тот превратился в крошечную горсточку пепла. И только после этого подняла глаза:

– Ну и видок. Где ты была? Где яйца и масло?

Элин замотала головой из стороны в сторону, не в силах вымолвить ни слова.

– Боже мой, девочка моя, да что с тобой стряслось? Еще кто-то умер?

– Герда и Уве, Айна… – с трудом выдавила из себя Элин.

– Что с ними? Что-то случилось?

– Деньги.

– Ты украла деньги у Герды и Уве? – Марианна сердито уставилась на дочь.

Элин яростно затрясла головой и, заикаясь, выговорила:

– Деньги, теперь у них есть… – Но больше она не успела ничего сказать, потому что в этот момент в дверь постучали.

– Разуйся и приведи себя в порядок, грязнуля, – строго велела Марианна, а сама медленно поднялась из-за стола и направилась к двери. На ее плечи была наброшена тонкая шаль, и она ежилась под ней, словно ее бил озноб.

Элин последовала за ней в прихожую. Когда входная дверь открылась, она увидела на лицах людей, стоявших на пороге, то же самое изумление, которое она только что наблюдала перед дверями магазина. Все они выглядели очень серьезными.

– Это вы Марианна Эрикссон?

Марианна опасливо кивнула и чуть прикрыла дверь. Ее рука забегала по голове, выдергивая папильотки.

– Да. Что вам от меня нужно?

– Можно войти?

– А в чем, собственно, дело?

– У нас хорошие новости. Так мы можем войти?

– Конечно. – Марианна нехотя посторонилась, давая им пройти.

Гостей было трое. Двое мужчин в коричневых костю мах и женщина в расклешенной юбке и нарядной блузке. Не разуваясь, они прошли прямиком на кухню и уселись за стол. Женщина держала в руках стопку каких-то бумаг, тех же самых, с которыми Элин видела ее возле магазина. Марианна осталась стоять на пороге, привалившись к косяку и скрестив на груди руки.

– Что вам от меня надо? Это из-за Лассе, да? Что он опять натворил?

Все трое удивленно посмотрели на нее и с непонимающим видом пожали плечами:

– Лассе? Сожалеем, но мы здесь, чтобы поговорить об Айне. Айне Энглунд.

Марианна кивнула и, сделав пару шагов вперед, оперлась на кухонную стойку. Женщина достала из стопки лист бумаги и, откашлявшись, громко прочла:

Айна Энглунд, завещание

15 августа 1979 года

Я чувствую, что жизнь покидает меня. Это моя последняя воля. Я умираю одинокой. Без детей и близких родственников. Поэтому я хочу, чтобы все мое имущество было поделено поровну между Гердой Андерссон и Марианной Эрикссон. Девочками, которые были всегда со мной.

Свидетели:

Ларс Ульссон

Черстин Альм

Женщина закончила читать и положила бумагу на стол.

Марианна расхохоталась:

– Айна! Ну, надо же! Кто бы мог подумать! И она написала это совсем недавно? Ну что ж, вряд ли речь идет о боль шей сумме. Она единственная из всей округи ходила срать в туалет на улице.

Элин толкнула мать в бок.

Но Марианна лишь плечами пожала и засмеялась еще громче:

– А что? Так оно и было. А еще она всегда съедала с вет чины свиную шкурку, прямо со слоем жира, – говорила, очень полезно для мозгов.

Один из мужчин громко закашлялся. Женщина вынула из стопки другую бумагу:

– На самом деле Айна Энглунд располагала кое-какими средствами. Насколько я поняла, она скрывала их существование. Это деньги ее семьи, они были вложены в акции и ценные облигации. На общую сумму… – Тут женщина, сделав паузу, нацепила на нос большие очки в пластиковой оправе. – Почти три миллиона крон. – И добавила: – И еще дом в придачу.

У Марианны чуть глаза не вылезли из орбит.

Женщина протянула ей бумагу.

– Но вы не единственная ее наследница. Половина полагается Герде Андерссон.

Марианна взяла бумагу и в изумлении уставилась на цифры. Потом повернулась к Элин, и в первый раз за долгое время ей почудилась, что в глазах матери промелькнула радость. Они обе сияли как начищенные пятаки.

Эрик с Эдвином прыгали и вопили на верхнем этаже, сотрясая пол, но Марианна даже ухом не вела, увлеченно мурлыкая себе под нос. Никто не дрался, никто не ругался. Звонкий смех и песни разносились по комнатам, и весь дом буквально вибрировал от счастья, словно в нем обосновался целый оркестр, играя свои самые лучшие мелодии. Элин сидела за кухонным столом. Перед ней лежали списки, которые они написали вчера вечером и в которых перечислялось все-все, чего им не хватало или о чем они давно мечтали. Чего здесь только не было: игрушки из «Звездных войн», игры, велосипеды, одежда… Конечно, за раз всего этого не укупишь, как заметила Элин Марианне, но все же.

– А ты, мама, – подняла голову Элин. – Ты еще ничего не написала, разве ты ничего не хочешь?

Марианна схватила тетрадь и ручку и принялась строчить свой собственный список:

Канарские острова

Косметика

Одежда

Одна пара новых туфель

Две пары новых туфель

Три пары новых туфель

Она расхохоталась, и ее глаза засияли так, как, наверное, не сияли еще ни разу в жизни.

– Это же не сон, правда? – спросила Элин, глядя на то, как мама уже в который раз изучает бумагу, которую оставила ей адвокат.

– Нет, кажется, все-таки не сон. После уплаты всех налогов нам достанется больше миллиона. Это невероятно. Но это правда.

И она принялась что-то мысленно считать и прикидывать, ее губы беззвучно шевелились, произнося цифры.

– Если жить экономно, то нам надолго этого хватит. Даже если я не найду работу.

– Что-то как-то тихо стало. – Элин кивнула на потолок.

Стараясь не скрипеть, они взбежали вверх по лестнице и заглянули к мальчишкам в комнату. Эрик с Эдвином лежали на кровати и, укрывшись большим цветастым одеялом, упоенно листали каталог. Элин тихо подошла и положила руки им на плечи. Эрик листал, а Эдвин показывал пальцем.

– Скажи, мама, а мы теперь сможем купить себе настоя щие удочки для рыбалки? – шепотом спросил Эдвин. Он по-прежнему шепелявил, а его карие глаза с надеждой смо трели на мать.

Марианна уселась на краешек кровати и, наклонившись, принялась изучать страницу в каталоге.

Эдвин ткнул в картинку:

– Я хочу вот эту, можно?

Она кивнула, подбираясь ближе, и вскоре они уже все вместе лежали на одной кровати, что-то показывали друг другу, смеялись, мечтали и грезили.

– Как насчет поездки на Канарские острова в июле и на Новый год? – внезапно спросила Марианна. – Жара, солнце и море. Ну разве не замечательно?

– Мы полетим на самолете? – спросил Эдвин.

– Ну конечно, глупенький. А как иначе мы туда доберемся?

Эрик пихнул брата в бок, Эдвин свалился с кровати и захныкал, но Марианна тотчас же притянула его к себе и поцеловала в лоб.

– Иди сюда, мое маленькое сокровище, – проворковала она и крепко обняла Эдвина. Потом строго посмотрела на Эрика: – Все, больше никаких ссор. И я не шучу. Мы действительно можем поехать куда угодно, благо теперь у нас есть на это средства. Будем жить в шикарном отеле с бассейном, в котором вы сможете плавать целыми днями, как рыбы.

– А Дедушка Мороз? Как же он нас найдет, если мы уедем? – Эдвин, кажется, расстроился не на шутку.

– Что ж, может, и не найдет. Но он так плохо выполнял свою работу все последние годы, что не будет ничего страшного в том, если мы его не увидим. – Марианна прыснула и попробовала сдержать хохот, но у нее ничего не вышло. Веселье так и рвалось из нее наружу, заставляя щеки раздуваться от смеха.

Эдвин зажал уши руками.

– Тогда я никуда не поеду! – закричал он.

Элин погладила его по спине.

– Мама просто шутит, – утешила она его.

Марианна перестала смеяться, и лицо ее сделалось серьезным.

– Я думаю, Дед Мороз найдет тебя в любом случае, где бы ты ни оказался. Ведь ты всегда можешь написать ему письмо, в котором расскажешь, где мы сейчас, верно?

Эдвин спрыгнул с кровати и, подбежав к письменному столу, начал лихорадочно рыться среди игрушек и карандашей. Нашел небольшой чистый лист бумаги и, закусив губу, принялся сосредоточенно выводить на нем большие корявые буквы. Когда с письмом было покончено, он аккуратно сложил из старого рисунка конверт и вложил в него исписанный лист.

– Мне нужен адрес! – нетерпеливо крикнул он.

– Напиши: Деду Морозу на Северный полюс. Этого должно хватить, – фыркнул Эрик.

Элин швырнула в него подушкой.

– Ведь это Айна переодевалась в Деда Мороза. А теперь ее нет. Дед Мороз умер, – раздался приглушенный голос Эрика из-под подушки.

Элин надавила на нее посильнее.

Первые лучи солнца пробежались по лицу Элин и защекотали ресницы. Она прищурилась и посмотрела в окно, на голубой небосвод, расписанный розовыми полосками облаков. Снова закрыла глаза и, перевернувшись на другой бок, натянула одеяло до самых ушей. И услышала шепот и шорохи, наполнившие собой дом. У них снова кто-то был. Она откинула одеяло и, выскользнув из комнаты, приблизилась к лестничным перилам. Через неплотно прикрытую дверь спальни Марианны было видно, как одеяло на постели зашевелилось, под ним раздался приглушенный смех, затем шепот:

– Тебе пора уходить. Дети скоро проснутся.

Последние слова потонули в звуке поцелуя. Элин увидела голую волосатую спину мужчины, который перекатился на извивающееся под ним тело Марианны.

– Я, наверное, никогда отсюда не уйду, ты такая манящая.

Больше шума. Резче движения.

– Кажется, я люблю тебя. Я люблю тебя!

Это был его голос. Казалось, весь дом вибрирует от этих низких рокочущих интонаций.

И следом ее ответ:

– Уходи, глупый. Иначе дети тебя увидят.

Элин осела на пол и плотно закуталась в одеяло, так что наружу остались торчать только глаза и нос.

Мике вышел из спальни. Он был совершенно голым, кожа сияла белым в лучах утреннего солнца. Он потянулся и издал громкий стон, слишком громкий. Марианна тотчас же оказалась возле него, тоже голая, и запечатала его рот поцелуем. Ее груди раскачивались при каждом движении. Он обхватил одну из них рукой, наклонился и взял сосок в рот. Она откинула голову назад. Тогда он отпустил грудь и поцеловал ее в шею.

Элин крепко зажмурилась и зажала уши руками.

Наконец Мике покинул дом через окно в спальне – перебрался через подоконник и спрыгнул прямо на клумбу. Элин прошмыгнула обратно в свою комнату. Через окно она видела, как он идет по двору к своей припаркованной машине в одних носках, держа в каждой руке по сапогу. Потом остановился и запрыгал на одной ноге, пытаясь обуться.

Снизу донеся приглушенный смех. Марианна тоже стояла у окна своей спальни и глядела ему вслед.

Элин подобралась поближе к краю обрыва. Задержала дыхание и сделала еще один осторожный шаг по неровной почве. Широко расставила ноги и развела руки в стороны, чтобы одежда не выдала ее своим шорохом. Далеко внизу на берегу сидел белохвостый орлан – горделивый профиль, красиво изогнутый бледно-желтый клюв. Повернув голову, птица высматривала что-то на море, держа крылья плотно прижатыми к коричневому телу. Вот бы запечатлеть этот кадр навсегда, пронеслось в голове у Элин. Свет падал просто идеально.

Орлан заметил ее, когда между ними оставалось чуть больше десяти метров. Птица стремительно расправила крылья, размах которых превышал рост Элин, и взмыла ввысь. Высоко в небе парил еще такой же. Словно два маленьких истребителя, орланы летели бок о бок, патрулируя побережье. Вскоре они исчезли, превратившись в две крохотные точки вдали. Тогда она уселась на край обрыва, болтая ногами.

С высоты Элин смотрела на прозрачную зеленоватую воду, сквозь которую просвечивали похожие на заплатки светлые отложения известняка, в беспорядке разбросанные по морскому дну. По весне, в ясный погожий денек, отсюда можно было увидеть морскую форель и треску, охотящихся на колюшек и прочую рыбью мелочь. Ей нравилось посиживать здесь и созерцать всю эту красоту, освещенную ярким живым светом солнца. Сезон дождей еще не наступил, осенний воздух был холоден и прозрачен, но на горизонте уже начинали собираться угрожающе-черные тучи.

В кармане джинсов Элин лежало письмо, написанное на красивой розовой почтовой бумаге. Она нашла ее в одном из ящиков комода в спальне Марианны. Сложила лист несколько раз, так что получилась крохотная плоская стопка, разрезала и писала понемногу каждый день, всего по нескольку строк. Порой написанное оказывалось в ящике бюро, а иногда даже в печке.