Текст книги "Военный Петербург эпохи Николая I"

Во время одного из петербургских наводнений при спуске с Поцелуева моста на Большую Морскую улицу образовалась большая лужа, куда упал пьяный солдатик Л.-гв. Измайловского полка, сильно выпивший со своим земляком. На его беду, на мосту показался великий князь Михаил Павлович. Солдатик при виде столь высокого начальства попытался встать, но не смог, и лежа отдал честь, сняв с головы фуражку. Собравшиеся зеваки уже оплакивали участь измайловца, но Михаил Павлович решил дело по велению своего доброго сердца. Он приказал полицейскому отвести солдата в полк и передать приказ оставить его без наказания, поскольку солдат «хоть пьян, да умен».

Подпоручик Л.-гв. Гренадерского полка князь Волконский выехал в город на санях, одетый не по форме. При встрече с экипажем великого князя успел скрыться благодаря своему лихому рысаку. В полк был послан запрос, и полковой командир, собрав офицеров, спросил, не убегал ли кто из них от великого князя. Волконский честно признался. Михаил Павлович не только не наказал его, но даже поблагодарил за честность, прибавив: «Хорошая у тебя лошадь».

Великий князь всегда смеялся над врачами. Уровень развития медицины был тогда еще невысок, неграмотность многих медиков была предметом общих насмешек. Как-то раз, вернувшись из-за границы, Михаил Павлович посетил Л.-гв. Преображенский полк и спросил полкового штаб-лекаря Дьяконенко: «Ну что, коновал, много без меня переморил солдат?». Врач смело ответил: «Я, ваше высочество, меньше морю солдат, чем вы вашими смотрами на Царицыном лугу». Великий князь, смеясь, обратился к окружающим, указывая на Дьяконенко: «Каков – все такой же!».

В другой раз один офицер представлялся великому князю по случаю убытия в отпуск по болезни. Михаил Павлович спросил: «Чем вы больны?» – «Печенью, ваше высочество», – ответил офицер, прикладывая руку к левому боку. «А где у вас печень?» – «Здесь, ваше высочество», уверенно сказал офицер, похлопывая себя по левому боку. Великий князь тут же вызвал старшего доктора Гвардейского корпуса Наумовича, со словами: «Пожалуйте сюда, посмотрите, что у вас делают полковые медики: этому офицеру дали свидетельство о болезни печени, а он указывает, что у него печень и, следовательно, болезнь, в левом боку, и вы пропустили это свидетельство». Поднялась большая суматоха, но офицер отделался легко, он только был лишен отпуска.

Главный гвардейский медик Наумович был, по воспоминаниям, человек небольшого ума и неглубоких познаний, но зато честный и усердный. Михаила Павловича всегда забавляло внешнее сходство врача с Наполеоном. Будучи в особенно хорошем расположении духа, великий князь заставлял Наумовича надеть шляпу по форме, скрестить руки на груди и выставить правую ногу вперед, как статуя Наполеона на Вандомской колонне.

Барабанщик и знаменосец Л.-гв. Московского полка. Литография Л. Белоусова. Около 1828–1833 гг.

Как командир Гвардейского корпуса, великий князь Михаил Павлович старался быть заботливым отцом для всей гвардии. Постоянно заботясь о здоровье нижних чинов, он часто отправлял старшего врача объезжать казармы полков, отделять слабых и посылать их в деревню или в отпуск. После каждого удачного смотра полкам давался отдых от 3 до 10 дней. Строго наблюдали за тем, чтобы пища была вкусной и обильной. Адъютанты великого князя неожиданно появлялись на кухнях, пробовали пищу, и обо всем докладывали его высочеству. В дни больших смотров пища давалась улучшенная. В случае сырой погоды сразу же отдавалось распоряжение надеть набрюшники. Великий князь прилагал все усилия, чтобы солдат был сыт, хорошо одет, не измучен службой, желая этим скрасить многолетнюю жизнь в казармах. Ротные артели жили богато, многие роты имели капитал по 4000 рублей серебром. Выходя в отставку, солдат получал значительную сумму денег на первое время.

Одной из главных заслуг великого князя была его огромная благотворительная деятельность в военной среде. Солдатам он раздавал деньги за удачные смотры и за отличие в боях. Каждый офицер, уезжая в отпуск по болезни, и особенно по ранению, получал от него негласное пособие. Михаил Павлович не знал счета деньгам, когда речь шла о пособии нуждающимся или денежных наградах солдатам за храбрость или за ранение. Императрица Мария Федоровна оставила младшему сыну капитал в 4 миллиона рублей. В течение нескольких лет вся эта сумма была потрачена на Гвардейский корпус. Сам же великий князь жил скромно. Любой известный ему исправный офицер имел право писать ему с просьбой о материальной помощи. Письма контролировались начальниками, которые пропускали тех, кто действительно по-настоящему нуждался, но все равно таких писем было очень много. Случалось, что Михаил Павлович оказывал помощь человеку даже против его воли. Великий князь имел записную книжку, в которую заносил только потраченные суммы, без имен тех, кому помог. Щедрость его доходила до таких размеров, что гофмейстер его двора иногда вынужден был отказывать, ссылаясь на расстроенность сумм.

Многие современники в разных вариантах пересказывали случай, когда некий гвардейский офицер, севший играть в карты и проигравший казенную сумму накануне ревизии, в отчаянии решился приехать в Михайловский дворец и открылся дежурному адъютанту Бибикову. Несмотря на позднюю ночь, тот доложил великому князю о несчастье. Михаил Павлович отсчитал нужную сумму и, передавая деньги адъютанту, сказал: «Отдай ему и не смей мне никогда называть его имени – иначе я, как корпусной командир, отдам его под суд; скажи, что я помогаю ему, как частное лицо».

Великий князь Михаил Павлович. Гравюра Иордана. 1830-е гг.

Постоянная раздача денег великим князем привела к тому, что уже в 1836 году от его 4 миллионов не осталось ничего. Но тем же летом, во время Красносельских маневров, Михаил Павлович просил своего адъютанта Толстого поздравить его: «Я счастливейший из людей: государь приказал отпускать ежегодно по 300 000 рублей для раздачи нуждающимся офицерам. Теперь опять можно будет помогать беднякам. Слава Богу!»[76]76
  Степанов П.А. Указ. соч. С. 167.


[Закрыть].

Случалось великому князю помогать не только деньгами, но даже авторитетом своей особы спасать жизнь. Один кавалерист явился к Михаилу Павловичу и поведал, что его товарищ хочет лишить себя жизни из-за неудачной любви. Он влюблен в одну девушку, она отвечает взаимностью, но ее родители категорически не согласны на брак. На другой день великий князь сам выступил в роли свата, и родители невесты не смоги отказать жениху, получившему такого высокого покровителя.

В 1845 году великий князь встретил в Петербурге на улице отпускного поручика Л.-гв. Уланского полка своего имени без сабли. Михаил Павлович объявил ему строгий выговор и отправил на гауптвахту с приказанием по отбытии ареста немедленно возвращаться в свой полк, стоявший в Новгороде. На другой день великий князь узнал от главного врача Гвардейского корпуса, что улан приехал в отпуск к внезапно и тяжело заболевшей матери, и бросился отыскивать врача, забыв надеть саблю. Михаил Павлович тут же освободил улана от ареста и продлил ему отпуск до выздоровления матери.

Конечно, любовь и уважение гвардии к Михаилу Павловичу были хотя и массовые, но не всеобщие; не мог такой человек нравиться всем. Среди восторженных отзывов современников особняком стоят воспоминания офицера Л.-гв. Саперного батальона Владимира Ивановича Дена: «Великий князь придирался к офицерам; слава Богу, никогда лично не обращался ко мне, но зато, когда только мог, приказывал отправлять меня на гауптвахту. Читая это, можно подумать, что я кутил, предавался шалостям и т. д. – ничуть не бывало, я был скромнее 15-летней девочки, и по сие время не могу себе объяснить, чем я мог навлечь на себя гонение великого князя»[77]77
  Ден В.И. Записки генерал-лейтенанта В.И. Дена // Русская старина. 1890. Т. 65. № 1. С. 69.


[Закрыть].

Великий князь Михаил Павлович и великая княгиня Елена Павловна. Литография Шмида. 1830-е гг.

Такие слова были настолько непохожими на традиционные отзывы гвардейских офицеров, что издатели мемуаров даже сделали особое примечание, где напомнили читателю, что вообще-то Михаил Павлович отличался добротой и справедливостью. Не понимая причин плохого отношения великого князя к нему, Ден невольно сам проговаривается о них в предыдущих строках, из которых мы узнаем, что в период своей учебы он во внеслужебное время «переодевался в партикулярное платье и таким образом избегал усиленной ходьбы и случайной встречи с начальством, в особенности с великим князем Михаилом Павловичем, в то время наводившем ужас на всех военных»[78]78
  Там же. С. 67.


[Закрыть].

Далее следует второе невольное признание: «Скучно и однообразно… прошли почти два года; в начале декабря 1839 года я выдержал офицерский экзамен с грехом пополам и 28 января 1840 года, в день рождения великого князя Михаила Павловича, я был произведен в офицеры»[79]79
  Там же. С. 68.


[Закрыть].

В то время все юнкера, кадеты, пажи, кондукторы должны были, как и солдаты в строевом головном уборе, при встрече на улице с офицером вставать «во фрунт», а при форме в фуражке – снимать ее. Петербург был не таким уж большим городом, и Михаил Павлович или его адъютанты вполне могли неоднократно замечать на Невском знакомое лицо молодого человека, который надевал штатское платье, чтобы не отдавать честь офицерам и самому великому князю. А если этот человек еще и офицерский экзамен сдал «с грехом пополам», то, конечно, великий князь не мог смириться с тем, что он попал в такую престижную часть, как Л.-гв. Саперный батальон. Автор записок утверждает, что гвардейские саперы не видели никаких проявлений доброты великого князя к ним. Справедливости ради стоит заметить, что впоследствии Ден превратился в исправного офицера и даже стал флигель-адъютантом.

Великий князь Михаил Павлович в лагере Л.-гв. Гусарского полка. Неизв. худ. около 1845–1849 гг.

Чрезвычайно высоко ценя честь носить гвардейский мундир, Михаил Павлович, бывало, говорил нерадивым выпускникам Школы гвардейских подпрапорщиков: «Вы, маменькины сынки, недоучившись, выходите в армию, в надежде, что вас переведут в гвардию. Я вам отвечаю, что вам гвардии не видать как своих ушей!»[80]80
  Самсонов Г.П. Указ. соч. С. 931.


[Закрыть].

Офицер гатчинских кирасир князь Александр Михайлович Дондуков-Корсаков, отношение которого к великому князю было противоречивым, оставил интересный отзыв о том, как Михаил Павлович смотрел на гвардейских офицеров, желающих повоевать на Кавказе: «Когда я явился к великому князю откланиваться перед отъездом на Кавказ, в приемной зале, где обыкновенно собирались все представлявшиеся и почти все гвардейские командиры, он обратился ко мне с гневом, упрекая, что оставляю гвардию, что не хочу служить честно, а только „шалаберничать“, и когда я что-то возразил, он окончательно разругал меня. Сконфуженный вышел я от этого неожиданного приема. Таковы были понятия великого князя о кавказской службе – идеалом его была гвардия»[81]81
  Дондуков-Корсаков А.М. Мои воспоминания // Старое и новое. 1902. № 5. С. 197.


[Закрыть].

Офицер и кадеты. Акварель после 1833 г.

Хотелось бы выделить последние слова – «идеалом его была гвардия». Действительно, всю свою сознательную жизнь великий князь Михаил Павлович посвятил вверенной ему гвардии, отдавая службе все своем время, силы, здоровье и энергию, стремясь довести Гвардейский корпус до совершенства в понятии своего времени и видя в этом свою главную обязанность перед государем.

Впрочем, также ревностно Михаил Павлович относился и к управлению артиллерией как генерал-фельдцейхмейстер, и к инженерной части, и к военно-учебным заведениям как их главный начальник, особенно к петербургским, где воспитывались будущие гвардейские офицеры. И здесь он создавал условия строжайшей дисциплины, которая молодого человека, пришедшего из дома, приучала к беспрекословному подчинению старшим, прививала навыки командования и создавала вышколенных офицеров, способных управлять воинской частью. Вместе с тем, он приказывал начальникам не требовать от воспитанников невозможного.

Михаил Павлович часто объезжал Пажеский корпус, 1-й и 2-й Кадетские корпуса, Дворянский полк, Главное инженерное училище, Артиллерийское училище, Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В школе великий князь лично принимал экзамены. В манеж приводили батальон солдат гвардии, и воспитанников ставили на места командиров взводов, рот и батальона. Те, кто успешно командовал во время всех строевых эволюций, выпускались офицерами в гвардию, неумелые оставались на второй год или выходили в армию.

Кадеты 1-го и 2-го Кадетских корпусов и воспитанник Дворянского полка в 1826–1828 гг.

В той же школе, во время занятий по верховой езде великий князь, увидев одного довольно толстого юнкера с дурной посадкой, крикнул: «Это не юнкер! Это кормилица!» Узнав, что этот юнкер, по фамилии Синицын, хорошего поведения и на хорошем счету, Михаил Павлович спросил директора школы генерала К.А. Шлиппенбаха: «Не обидел ли я этого толстяка сравнением с кормилицею?» – «Кто дерзнет, ваше высочество…», – начал было Шлиппенбах, но великий князь прервал его: «Не в том, братец, дело, кто дерзнет, а кто не дерзнет, а я положительно не хочу никого обижать своими шутками. Совершенно другое – распечь по службе для острастки – это я понимаю, а оскорблять так, ради красного словца – это не в моей натуре!»

В другой раз, наблюдая за верховой ездой юнкеров школы, одетых в мундиры полков, в которые собирались выходить, он обратил внимание на хрупкое телосложение юнкера Кавалергардского полка Пантелеева и приказал перевести его в гвардейские уланы. Пантелеев был очень огорчен, поскольку рассчитывал служить в кавалергардах вместе с братом. Тогда Михаил Павлович приказал передать юнкеру, что по окончании курса он будет выпущен в кавалергарды, просто великий князь пока переводит его в уланы, опасаясь, что тяжелая солдатская кираса будет вредна для его здоровья.

Узнав, что после обучения в Дворянском полку многие выпускники сразу выходят в отставку из-за расстроенного здоровья от усиленных строевых учений, великий князь приказал соизмерять службу с физическими способностями молодых людей.

Забавный случай приводит офицер Л.-гв. Егерского полка Карцев, который подростком поступил в младшие классы Школы гвардейских подпрапорщиков: «Окончив обход малолетних рядов наших, великий князь вышел на средину комнаты и с веселым лицом, указав на нас множеству представлявшихся, сказал: „Это моя национальная гвардия“. Затем опять нахмурился, пристально, долго глядел на нас, от страха переминающихся с ноги на ногу, и вдруг закричал, топнув ногою: „Вон, уроды!“ Представляю читателю судить, что мы почувствовали, при этих словах, мы бросились бежать врассыпную, и не знаю, кто бы куда попал, если бы опытный директор, генерал Шлиппенбах, словами „дети, дети, ко мне“ не направил нас в кабинет, куда дверь была отворена. Я ничего не видел, но другие видели, как улыбается великий князь, глядя на бегущих»[82]82
  Карцев Г.В. Указ. соч. С. 887–887.


[Закрыть].

Штаб-офицер Артиллерийского училища в 1845–1849 гг.

Со 2-м Кадетским корпусом связаны прямо-таки суворовские выходки Михаила Павловича. Прибыв в корпус на Пасху, он христосовался со всеми преподавателями. Дойдя до магометанского муллы, он сказал и ему: «Христос воскресе». Мулла ответил: «Воистину воскресе». – «А! Признаешь!?» – сказал великий князь, и, проходя дальше по рядам, весело повторял: «Признает, господа, признает!» Так он дошел до состоящего при корпусе Дворянского полка, во главе которого стоял директор корпуса генерал Пущин. Вместо того чтобы похристосоваться, Михаил Павлович посмотрел Пущину в лицо и сказал: «Ты болен? Да, да, болен!» и, обернувшись к группе врачей, крикнул: «Господин Сольский, осмотри его, он болен!» Доктор в недоумении смотрел то на одного, тот на другого. Великий князь продолжал, ткнув пальцем директору в живот: «Да, да, я говорю, что он болен, смотри, он кадетской каши объелся, ему нужно непременно лечиться, ехать куда-нибудь на воды, что ли», и отошел, не похристосовавшись. Вскоре Пущин действительно уехал за границу, а его директорское место занял другой, поскольку в корпусе открылись беспорядки, а главное – недочеты казенных сумм, которые Пущин присваивал, обкрадывая кадет, жизнь которых и без того была спартанской.

Михаил Павлович часто беседовал с кадетами, шутил, многих знал по именам. Как-то раз после смотра, поговорив, кого погладив по голове, кого потрепав за ухо, великий князь приказал подать ему верховую лошадь, чтобы ехать во дворец. В ту же минуту кадет Покатилов подбежал к нему, встал на четвереньки и доложил: «Готово, ваше высочество, садитесь». Кадеты грянули хохотом. Великий князь легонько пнул шалуна ногой и со смехом сказал: «Пошел прочь, задавлю, не вынесешь!»

Во время одного из частых посещений Артиллерийского училища в 1833 году великий князь заметил в рекреационном зале только что повешенный свой портрет с надписью: «Основатель и благодетель училища». Он тут же приказал убрать портрет и гневно прибавил: «На будущее время не сметь вбивать здесь ни одного лишнего гвоздя без моего дозволения».

Кондуктор Главного Инженерного училища в 1833–1844 гг.

Личная скромность великого князя выражалась и в его шутках по поводу своих многочисленных наград. Как-то раз он по дороге неожиданно завернул в Пулковскую обсерваторию. Помощник директора, известный астроном В.Я. Струве пришел в замешательство при виде столь высокого гостя в полном генеральском мундире с орденскими звездами. Михаил Павлович с улыбкой сказал: «Вероятно, ты растерялся, увидев столько звезд не на своем месте».

М.Ю. Лермонтов во время своего пребывания в Л.-гв. Гусарском полку нередко по приказу великого князя попадал на гауптвахту за свои дерзости, как, например, за появление на службе с игрушечной детской саблей. После дуэли с Э. Барантом заступничество великого князя спасло Лермонтова от тяжких бед. Прочитав его поэму «Демон», Михаил Павлович пошутил: «Был у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли – духа зла, или дух зла – Лермонтова».

Довелось Михаилу Павловичу пообщаться и с Ф.М. Достоевским. В 1837 году этот пока еще безвестный юноша по воле своего отца поступил в Главное инженерное училище, но военная служба его тяготила. Как-то раз он должен был явиться на дежурство к великому князю. Представляясь грозному начальнику инженерной части и всех военно-учебных заведений, кондуктор Достоевский пропустил важнейшие слова «к вашему императорскому высочеству». Недовольный великий князь бесцеремонно сказал по адресу будущего великого писателя и умнейшего человека России: «Присылают же таких дураков!».

Вскоре после получения офицерского чина Достоевский вышел в отставку и целиком посвятил себя литературному творчеству. К концу 1840-х годов к молодому писателю уже пришла известность, но вряд ли великий князь знакомился с его повестями, скорее всего, даже ничего не слышал о них.

Портрет и автограф великого князя Михаила Павловича. 1830-е гг.

Из русских литераторов своего времени великий князь по-настоящему ценил Крылова и особенно Пушкина, любил беседовать с ним. Человек, далекий от литературы и просвещения, Михаил Павлович, однако, не мог не сознавать величины талантов и незаурядного ума великого поэта. Дневник Пушкина отражает разговоры его с великим князем как о пустяках, так и о проблемах общероссийского масштаба. 18 декабря 1834 года датирована следующая запись: «Утром того же дня встретил я в дворцовом саду великого князя. „Что ты один здесь философствуешь?" – „Гуляю“ – „Пойдем вместе“. Разговорились о плешивых. „Вы не в родню, в вашем семействе мужчины молоды оплешивливают“. – „Государь Александр и Константин Павлович оттого рано оплешивели, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса; на морозе сало леденело и волоса лезли. Нет ли новых каламбуров?" – „Есть, да нехороши, не смею их представить вашему высочеству“. – „У меня также их нет, я замерз“. Доведши великого князя до моста, я ему откланялся (вероятно, противу этикета)»[83]83
  Пушкин А.С. Собр. соч. в 10-ти томах. М., 1976. Т. 7. С. 293.


[Закрыть].

Великая княгиня Елена Павловна. Худ. А. Граль. Около 1830 г.

В записи от 22 декабря того же года Пушкин фиксирует долгий, пересыпанный французскими словами и фразами разговор с великим князем в гостиной Хитрово. Собеседники коснулись неудачной хвалебной статьи о пребывании императора в Москве – «великий князь прав, а журналист, конечно, глуп», пагубности увеличения количества дворян за счет доступа в дворянскую среду представителям других сословий – «Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне. Сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется много». Пушкин защищал и ограждал от представителей низов старое русское дворянство как опору трона и залог спокойствия в стране, и с иронией говорил: «Вы истинный член своей семьи. Все Романовы революционеры и уравнители», на что Михаил Павлович не менее иронично отвечал: «Спасибо: ты меня жалуешь в якобинцы! Благодарю, вот репутация, которой мне недоставало». Описание вечера Пушкин заканчивает словами: «Разговор обратился к воспитанию, любимому предмету его высочества. Я успел высказать ему многое. Дай Бог, чтобы слова мои произвели хоть каплю добра»[84]84
  Там же. С. 294.


[Закрыть].

В отличие от государя, Михаил Павлович не был счастлив в семейной жизни. И он, и его жена Елена Павловна были людьми яркими, незаурядными, но слишком разными по характеру, интересам, и не могли найти общего языка. Бывало даже, что после очередной размолвки Елена Павловна жаловалась императору на своего грозного супруга, и Николай Павлович дружески утешал ее. Остроумный великий князь в год 25-летия бракосочетания сказал с горькой иронией: «Еще пять лет такой жизни, и наш брак можно назвать Тридцатилетней войной».

По наблюдению иностранного представителя в Петербурге, «…великая княгиня Елена, урожденная принцесса Вюртембергская и сестра герцогини Нассау, была очень красива, даже можно сказать, красива теперь (1839). Она весьма умна. Ей даже ставят в упрек, что она не всегда владеет своим остроумием и живостью, поэтому ее боятся»[85]85
  Гагерн Ф. Дневник путешествия в России в 1839 году // Русская старина. 1886. Т. 51. С. 30.


[Закрыть].

Действительно, Елена Павловна отличалась живым и непосредственным нравом, а также большой любовью к искусству и меценатством. Она принимала у себя многих писателей, поэтов, художников, словно окружала себя музами.

Великая княгиня Елена Павловна с дочерью Марией. Худ. К.П. Брюллов. 1830 г.

Кроме Михайловского дворца в Петербурге супруги владели Каменным островом и городом Павловском. Каменноостровский дворец часто посещал Пушкин, если гостил на соседних дачах, и хозяйка дворца всегда была рада поэту. Воинственный Михаил Павлович и на Каменном острове, в этом уголке отдохновения, был верен своим пристрастиям: в липовом саду он установил шесть орудий, захваченных в разных сражениях, в самом дворце, в бывшем кабинете, был устроен арсенал, в личных комнатах великого князя стояли под стеклом деревянные раскрашенные фигуры солдат разных полков.

Семейная жизнь омрачалась не только непониманием друг друга, но и тяжелыми утратами. Потомство Михаила Павловича и Елены Павловны состояло из пяти дочерей, сыновей не было. Две дочери, Александра и Анна, умерли во младенчестве, еще две – Мария и Елизавета, в возрасте 21 и 19 лет, и только Екатерина Михайловна пережила своих родителей. Каждая из этих смертей была потрясением для Михаила Павловича, и расстраивала его нервы и здоровье. В воспоминаниях Степанова отражена сцена встречи с великим князем весной 1847 года, когда тот четвертый месяц не мог успокоиться после смерти дочери Марии. Автор, в то время полковник Л.-гв. Егерского полка, выздоравливая после болезни, гулял по набережной Невы: «Слышу, сзади подъезжает экипаж, останавливается, и знакомый голос произносит: „Степанов, это ты?“. Обернувшись, я стал лицом к лицу великого князя. Увидя меня еще издали, он остановил коляску и сошел на тротуар. Узнав, почему я здесь очутился, спросил: не устану ли я, если пройдусь с ним по набережной, и пошел рядом со мною по направлению к Мраморному дворцу. Тут он выспросил у меня все мельчайшие подробности моей болезни. Если передо мной на плитах была лужа воды, он отстранял меня на сухое место, а сам вступал в воду, приговаривая „промочишь ноги, там суше“ (тогда офицеры не носили галош). Когда я объяснил, что самое мучительное время для меня, это беспокойные ночи, то он, глубоко вздохнувши, сказал: „Я вполне понимаю эти страдания, с тех пор как я лишился дочери (тут голос его задрожал), я не знаю спокойных ночей, как и ты; вдруг просыпаюсь, вскакиваю, не зная, где я, и после долго не могу заснуть“. Михаил Павлович заключил тем, что мне непременно надо ехать за границу, что он пришлет ко мне Манда и прикажет ему определить, какие минеральные воды мне полезны»[86]86
  Степанов П.А. Указ. соч. С. 169–170.


[Закрыть].

Великий князь Михаил Павлович. Акварель П.А. Федотова. 1839 г.

Как видно из этого случая, великий князь даже во время своих невзгод не оставлял своих обязанностей, заботился о подчиненных.

Говоря о деятельности Михаила Павловича, следует упомянуть его соратников и помощников. Первое время, с 1826 года, следующим по значению лицом после него был командующий гвардейской пехотой, знаменитый генерал Карл Иванович Бистром, герой войны 1812 года, любимец солдат, которые на русский лад называли его Быстровым. Этот старый, почтенный и заслуженный военачальник пользовался большим уважением в гвардии, и во время поездок великого князя за границу всегда замещал его в Петербурге, вплоть до своей кончины в 1838 году. Должность начальника штаба Гвардейского корпуса с 1826 по 1849 год один за другим занимали генералы А.И. Нейдгардт, П.Ф. Веймарн и П.А. Витовтов. Важными и значительными лицами, несмотря на скромные чины, были адъютанты великого князя. Благодаря этим верным помощникам во всех делах он был всеведущим и вездесущим. Редко ошибаясь в людях, Михаил Павлович с особым чутьем подбирал офицеров себе в адъютанты, находя самых способных и преданных. Среди них наиболее часто упоминаются современниками Николай Михайлович Толстой и Яков Иванович Ростовцев, которые умели смирять суровый нрав великого князя и не боялись возражать, если он был неправ.

Император Николай I, наследник цесаревич Александр Николаевич и великий князь Михаил Павлович принимают ординарцев. Худ. А.И. Ладюрнер. Около 18451849 гг.

В воспоминаниях Степанова есть трогательная сцена после смотра в Михайловском дворце, когда Михаил Павлович разгневался на совершившего ошибку кадета и его прямых начальников: «В назначенный день приема ординарцев от всех военно-учебных заведений великий князь нашел, что все подходили дурно, кроме ординарца 1-го корпуса, которого очень похвалил. Продолжая свой осмотр, он приказал всем снять ранцы и живо опять надеть их (в то время обращалось большое внимание на быстрое снятие и надевание ранцев). Похваленный ординарец 1-го корпуса засуетился и перепутал ремни. Великий князь, уже недовольный, теперь прогневался, приказал арестовать ротного командира, батальонному объявить выговор и кадета не увольнять в отпуск, впредь до приказания.

Когда из штыковой комнаты, где происходил смотр, возвратились в покои, Н.М. Толстой доложил великому князю, что начальники 1-го корпуса не виноваты: они хотели заменить подошедшего на ординарцы кадета другим, и оставили только по распоряжению его, Толстого, и что, следовательно, не они, а он заслужил взыскание.

– Вы виноваты? Так извольте же и вы принять от меня строжайший выговор.

– С благоговением принимаю, выше высочество, но уж в таком случае дозвольте не делать взыскания с начальников 1-го корпуса.

– Нет, нет, все должны быть наказаны.

– Ваше высочество, если так, то осмелюсь просить вас уволить меня от инспектирования корпусов, потому что мои распоряжения не имеют цены в ваших глазах, и я у всех потеряю доверие.

– А-а!! Вам не угодно, так я вас увольняю… извольте… да не угодно ли вам будет выйти в эту дверь… извольте…

– Повинуюсь, ваше высочество, и выйду с тем, чтобы больше никогда в нее не входить.

– Очень рад, выходите, очень рад…

В это время Я.И. Ростовцев, который был тут же, подошел к великому князю и сказал:

– Ваше высочество, а мне в какую дверь прикажете выйти?.. Вы удалили Толстого, а так как я вполне ему сочувствую, и одного с ним мнения, то и я должен удалиться.

– О-о!! И вы туда же? Очень хорошо, извольте… выходите…

Не успели они выйти, как дверь растворилась, и Михаил Павлович бросается обнимать их и со слезами сознается, что погорячился; приказал ни с кого не делать взыскания, и кадета привести к нему обедать»[87]87
  Там же. С. 164–165.


[Закрыть].

Великий князь Михаил Павлович. Худ. Н.Е. Сверчков. 1850 г.

Другой случай, когда этот большой, сильный и мужественный, истинно русский человек и патриот, не мог сдержать своих слез, приводит командующий войсками Кавказской линии граф П.Х. Граббе: «Мне случилось выразить дух наших действий на Кавказе следующим девизом:

 
Да возвеличится Россия,
Да сгинут наши имена.
 

С блестящими от благодарных слез глазами великий князь Михаил Павлович кинулся меня обнимать»[88]88
  Цит. по: Божерянов И.Н. Первый царственный генерал-фельдцейхмейстер великий князь Михаил Павлович. СПб., 1912. С. 77.


[Закрыть].

Великий князь, благодаря своему огромному росту, крепкому сложению, энергичному характеру и военной выправке казался человеком железного здоровья, хотя на самом деле это было не так. Он совершенно не щадил себя на службе, и наблюдавшие его лица поражались, как его хватало на такую напряженную деятельность. Ежедневные приемы начальников и адъютантов всего Гвардейского корпуса, разводы с церемонией, посещение военно-учебных заведений и полков, заседания в Государственном совете, председательство в артиллерийском и инженерном комитетах отнимали все его время и энергию. Участие во главе гвардии в двух тяжелых походах и смерть четырех дочерей также подточили его здоровье. К тому же, как мы помним, еще с молодости он был «страстным охотником курения». Все это приводило к истощению нервной системы и износу всего организма заядлого курильщика. Уже в 1835–1836 годах Михаил Павлович был вынужден начать лечение за границей, на водах, но оттуда вернулся до срока к своим служебным обязанностям. Император Николай I по этому поводу писал Паскевичу 12 ноября 1836 года: «Скорый приезд Михаила Павловича вместо радости нам скорее в горе, ибо он возвращается, не кончив своего лечения, мы все истощили, чтобы удержать его от сего намерения, но нрав его такой, что его трудно переспорить»[89]89
  Лалаев М.С. Очерк жизни и деятельности в бозе почившего великого князя Михаила Павловича. СПб., 1898. С. 29.


[Закрыть].

Унтер-офицер и флейтщик Л.-гв. Московского полка в 1844–1855 гг.

После этого великий князь лечился за границей в 1837, 1838, 1843 и 1846 годах. Первое сильное потрясение организма случилось в 1845 году, после смерти дочери Елизаветы, а в 1846 году в Вене на его руках скончалась дочь Мария. Душевное потрясение от случившегося стало причиной сильного носового кровотечения. Еще в 1839 году голландец Гагерн при описании великого князя отмечал, что «здоровье его страдает». К концу 1840-х годов оно было совершенно расстроено.