Текст книги "Военный Петербург эпохи Николая I"
Автор книги: Станислав Малышев
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
По приказу командира полка генерала Полякова отдан был 3-му батальону нашего полка приказ собраться на Семеновском плацу и стать в две шеренги. Максимова присудили прогнать сквозь строй через 700 человек. Я был в строю в этот день и теперь вспоминаю об нем, как о самой ужасной минуте моей жизни.
Солдаты били палками по спине Максимова, приговаривая: „Дедушка, дедушка!", – стараясь бить его как можно легче, но все-таки после 700 ударов вся спина его была в крови. После наказания с него сорвали мундир, нашивки, шинель и надели арестантский халат»[192]192
Пестриков Н.С. История Л.-гв. Московского полка. СПб., 1904. Т. 2. С. 179–180.
[Закрыть].
Стоит подчеркнуть, что офицер-очевидец описывает наказание Максимова не как что-то обыденное и привычное, а как самую ужасную минуту своей жизни. Как видно из этого исключительного случая, уважаемый ветеран пал жертвой вспыльчивого характера великого князя, который не сумел разобраться в ситуации. Не случилось рядом человека, который мог бы утихомирить гнев Михаила Павловича и спасти солдата. Неизвестно, кто рассказал Багговуту подробности их роковой встречи и насколько пьян был Максимов, но жизнь почтенного воина поломала нелепая случайность. История не донесла до нас облика Максимова, но несколькими годами раньше, в 1836 году, художник П.Е. Заболотский запечатлел его однополчанина, унтер-офицера Андреева, такого же старого заслуженного ветерана с тремя медалями и массой нашивок за беспорочную службу, составившую не менее 35 лет. В то время для каждого гвардейского полка уже подбирали нижних чинов с похожим типом внешности. Суровое и мужественное лицо солдата, изрезанное морщинами, прямая осанка, которая не может скрыть усталости, положение ног, натруженных в долгих военных походах и во время многочасовых строевых занятий, дают представление о том, как мог выглядеть Максимов.
Унтер-офицер Л.-гв. Московского полка Андреев. Худ. П.Е. Заболотский. 1836 г.
Для Л.-гв. Финляндского полка настоящим истязателем солдат был генерал-майор граф Фердинанд Федорович Ребиндер, командир полка в 1853–1856 годах. После трех предыдущих командиров, Офросимова, Вяткина и Крылова, каждый из которых сочетал в себе разумную строгость и справедливость, приход в полк жестокого солдафона стал резким контрастом по сравнению с прошлыми годами. Настойчивость и требовательность Ребиндера ко всем служебным мелочам делали солдатскую службу особенно тяжелой.
В сентябре 1854 года, когда гвардия двинулась в западные губернии, переход от Санкт-Петербурга до Гатчины представлял собой сплошной церемониальный марш. Всю дорогу солдаты вынуждены были идти как на параде. Люди так устали, что марш выглядел неудачным. Рассердившийся Ребиндер приказал солдатам задних шеренг бить прикладами по спине передних, а затем повернул строй так, чтобы передние били задних. Его командование, пришедшееся на годы Крымской войны, стало тяжелым испытанием для финляндцев, которые были ему чужими, и оставило в полку недобрую память. В 1856 году солдаты и офицеры вздохнули с облегчением, когда вместо него командиром стал генерал-майор Иван Степанович Ганецкий, который не только обходился без битья и унижений, но и был коренным офицером полка.
Вообще же в Л.-гв. Финляндском полку многие офицеры избегали рукоприкладства и следили за тем, чтобы и унтер-офицеры не распускали рук. В приказе генерал-майора Офросимова по полку от 20 мая 1836 года отражен случай, когда ефрейтор получил телесное наказание за то, что ударил молодого солдата!
«6-й егерской роты ефрейтор Никита Истомин 30 числа минувшего апреля, учивши маршировать рекрута Петра Колочинского, дозволил себе несколько раз его ударить за то, что он худо маршировал. За такой непозволительный поступок предписываю ефрейтора Истомина наказать пред ротою 150 ударами розог и штраф сей записать в формулярный его список, а ротному командиру штабс-капитану Беру делаю строжайший выговор и предписываю ротным командирам иметь строжайшее за оным наблюдение»[193]193
Гулевич С.А. Указ. соч. С. 257–258.
[Закрыть].
По данным истории Л.-гв. Финляндского полка, при Николае I наказание шпицрутенами в полку применялось примерно 1–2 раза в год, а в некоторые года не применялось вообще.
Канонир Гвардейской Конной артиллерии в 1831–1855 гг.
В Кавалергардском полку при Николае I тоже сложилась традиция по-человечески относиться к солдатам, не применяя ни мордобоя, ни телесных наказаний. История доносит забавные случаи, происшедшие в период с 1839 по 1847 год, когда полком командовал добрейший генерал-майор барон Иван Андреевич Фитингоф. Это был пример русского немца настолько обрусевшего, что в нем совершенно не осталось немецкого формализма и педантизма. Напротив, Фитингоф запомнился как человек широкой русской души, с русским гостеприимством, снисходительностью, юмором и уважением к человеческому достоинству.
«Брадобреем его был ефрейтор Кузьмин. Однажды полк готовился к знаменитому „апрельскому" разводу, и Кузьмин, несмотря на неоднократные замечания, отвратительно маршировал. Фитингоф рассвирепел и крикнул на весь манеж: „Вахмистр!.." У многих офицеров внутри дрогнуло: неужели кавалергардский командир до того забылся, что прикажет: „Скамейку!" (и прочее). „Вахмистр! – вторично закричал Фитингоф, – не пускать его брить меня!"
Другой раз, тоже при приготовлении развода, он заметил, что рядовой того же эскадрона Баранов скверно марширует да еще при этом улыбается. Фитингоф подлетел к нему, схватил за длиннейший ус и стал маршировать с ним рядом, приговаривая в такт: „Не сме-я-ться, у-са-та-я ско-ти-на“, но на втором же куплете сам сбился с такта и расхохотался»[194]194
Бондаренко А.Ю. Кавалергарды: история, биографии, мемуары. М., 1997. С. 293.
[Закрыть].
Картина Федотова «Приход дворцового гренадера в свою бывшую роту Л.-гв. Финляндского полка», написанная в 1850 году, дает много информации о солдатских буднях, правдивость ее подтверждается восторженными отзывами современников. Хотя это небольшое полотно осталось, к сожалению, на стадии эскиза, оно дает возможность проникнуть взглядом в жилище николаевских солдат.
Солдаты Л.-гв. Павловского полка на бивуаке. Худ. А.И. Гебенс. 1850 г.
Солдатская казарма, хорошо знакомая Федотову со времен службы, представляет собой просторное помещение с высоким потолком и дощатым полом. Никаких светильников в дневное время не видно, свет падает только из окон, длинный ряд которых заканчивается красным углом с большим количеством икон. Вдоль противоположной от окон стены тянутся длинные многоярусные деревянные полки: на двух верхних ровными рядами лежат солдатские ранцы с притороченными манерками, на нижней стоят строевые головные уборы. В данном случае это каски, а до 1844 года здесь такими же рядами стояли кивера. Под ними расположены солдатские спальные места, в один ярус, стоящие попарно. Это жесткие деревянные кровати или топчаны, которые имеют довольно большую высоту, примерно по пояс человеку. Они напоминают высокие деревянные ящики на ножках. Очевидно, внутри лежали солдатские вещи – мундиры и панталоны разных сроков, старые и новые шинели, несколько пар белья, полотенца, портянки, кожа для сапог и всевозможные бытовые мелочи.
Между рядом кроватей и окнами остается большое свободное пространство, где старослужащие «дядьки» обучают молодых солдат маршировке с ружьем на плече. Николаевская казарма не была таким замкнутым миром, как, например, современная. Там всякий день можно было видеть посетителей – родственники из деревень приходили проведать своих сыновей или братьев, разносчики приносили товар, нищие получали подаяние. Все это также отражено в картине.
Современник Федотова П.С. Лебедев в 1851 году писал на страницах «Северной пчелы»: «Прибавим… несколько подробностей, которые были мне указаны самим Федотовым; в числе лиц, окружающих гостя, виднее других – ротный писарь, с книгой под мышкой и пером за ухом; но главное – что милостыню нищему подает мимоходом егерь с балалайкой в руке и шинелью внакидку…»[195]195
Павел Федотов. Каталог // Под ред. М.Н. Шумова. СПб., 1993. К илл. № 24.
[Закрыть]
Сослуживец Федотова А.В. Дружинин вспоминал: «Этот рисунок – совершенство в своем роде, потому что он прост и правдив; в нем вы видите десяток военных типов без всяких украшений. Бывший фельдфебель роты, взятый в дворцовые гренадеры, является к прежним товарищам в гости; старые солдатики его приветствуют и потчуют табаком; является маленький флейтщик, которого старик, верно, баловал прежде; ротная собака прыгает от радости и ласкается к узнанному ею посетителю. В глубине ротной залы обычные занятия идут своим чередом: рекруты маршируют под надзором дядек; цирюльник, бреющий егеря, засматривается на гостя; один солдатик спит, другой угощает родных, третий любезничает, четвертый подает милостыню нищему, пятый чинит сапоги, шестой покупает тесемку у разносчика. В этом крошечном эскизе чрезвычайно много жизни, веселости, чувства и добродушия»[196]196
Там же.
[Закрыть].
Далее Дружинин делает прибавление: «Эта прекраснейшая черта только и может быть изображена живописцем, знающим нравы солдат до тонкости. Наш солдат добр до чрезвычайности. Нищие являются к его столу, и при роте есть иногда несколько солдат, до призрения их ротою скитавшихся по улицам без хлеба и надзора. Само собою разумеется, что собака, нарисованная Федотовым, и мохната, и безобразна»[197]197
Там же.
[Закрыть].
Августейшие особы регулярно посещали солдатские казармы, а в тех местах, куда в любой день и час мог заглянуть великий князь или сам император, конечно, должны были ревностно поддерживаться чистота и порядок. Высокое начальство спрашивало солдат об их нуждах, и мог случиться и смелый шутливый диалог, что говорит об особом патриархальном духе гвардии того времени. Офицер Л.-гв. Егерского полка Степанов припоминает забавный случай. Характерно, что солдата автор называет своим приятелем. Разумеется, офицер-дворянин и простой унтер не могли быть на равных, но приятельских отношений, симпатий и непринужденных разговоров при Николае I никто не отменял.
«В начале 1842 года великий князь Михаил Павлович объезжал казармы гвардейских полков. Когда посетил наш, то, подходя к государевой роте, остановился и стал что-то говорить сопровождающим его начальникам. Тут случился старый мой приятель Бельчиков, уже произведенный в унтер-офицеры. Его высочество заметил, что он как-то особенно вглядывается в его мундир (великий князь был в старом волынском мундире), спросил: „Что, тебе нравится мой мундир?“ – „Никак нет, ваше императорское высочество“. – „Отчего ж нет?“ – „Да уж больно стар“. – „А как ты думаешь, что за него дадут?“ – „Да, пожалуй, на толкучем копеек сорок дадут“. – „Подавай деньги, мундир твой“. Бельчиков вынул из кармана замшевый мешочек и подал из него два двугривенных великому князю, который в тот же вечер прислал Бельчикову мундир, перекупленный в те же минуты за 25 рублей Мясоедовым, которого вскоре после этого произвели в полковники в Финляндский полк»[198]198
Степанов П.А. 25 лет в Л.-гв. Егерском полку // Военный сборник. 1878. Т. 119. № 2. С. 335.
[Закрыть].
Утро казначея Л.-гв. Финляндского полка. Неизв. худ. 1830-е гг.
Хотя солдатское жалование при Николае I было увеличено, и кроме него солдат получал еще мундирные, амуничные, именинные деньги и так называемые «всемилостивейшие», которые жаловал сам император за успешные парады, учения и смотры, всех этих денег было недостаточно. Бóльшую часть денежной суммы, отпускаемой государством, солдат должен был отдавать в ротную артель на закупку продуктов. Остальные деньги тратились на так называемую «солдатскую надобность» – еженедельное посещение бани, регулярную покупку мыла, клея, воска, подметок, добавочных рубах и сапог, шитье сапог, покупку рукавиц, ниток, иголок, масла для ружья, кремней, бумаги для патронов, постельных принадлежностей, щеток для одежды, гребенок для головы и для усов и так далее. При этом у рядовых младшего оклада оставался дефицит, который можно было покрыть только каким-либо заработком. Дефицит был ликвидирован только в 1850 году путем увеличения отпускаемых мясных порций.
В домашнем быту, в свободное время, многие солдаты, знающие ремесла, например сапожники или портные, выполняли частные заказы и таким образом зарабатывали неплохие деньги. Очень хороший заработок имели военные музыканты, которых постоянно приглашали играть на балах, гуляньях и прочих увеселениях.
В каждом полку в казармах старались выделить особые помещения для женатых нижних чинов, которые проживали с семьями. В николаевские времена их быт еще оставлял желать лучшего. Известно, как нелегко обстояло с этим делом даже в блистательном Кавалергардском полку: «В одной и той же комнате помещалось „в углах" несколько семей. Общее число женатых доходило в полку до 250 душ. В комнатах женатых, по словам приказа, они „производят чистку капусты, рубку дров, на окна ставят горшки, держат в покоях помои невынесенными по целым суткам, от чего происходит зловоние и потому вред для здоровья"».
Нижние чины гвардейской пехоты на походе. Литография. После 1834 г.
В 1846 году начальник дивизии нашел в помещении женатых «столь большую тесноту, что без вреда здоровью самих родителей, наиболее же детей, нельзя позволять жениться… и привозить жен из деревень».
Однако и эта мера не помогла: и после нее в помещениях женатых оказался «воздух спертый», что, по мнению генерала Безобразова, происходило «оттого, что кладут… на печь горшки, лоханки и кулья и т. п., которые заражают воздух по мере того, как печь натапливается… над кроватями сделаны потолки… кладут на оные разный хлам».
Поместить всех женатых в казармы не было возможности, и потому не имеющим казенного помещения, каковых в 1841 году было до 30 семейств, полк выдавал для найма квартир деньги от 4 до 6 рублей в треть. Так продолжалось до 1851 года, когда полковой командир, найдя «неудобным и для службы вредным дозволять нижним чинам… проживать на вольнонаемных квартирах, потому что за ними не может быть надлежащего надзора», поместил их в казармах женатых людей[199]199
Бондаренко А.Ю. Указ. соч. С. 71.
[Закрыть].
Солдаты Л.-гв. Московского полка стирают белье. Худ. А.И. Гебенс. 1850 г.
Женатые составляли небольшую часть от общего числа солдат, не более четверти в каждом полку. Начальство не слишком поощряло браки солдат из-за отсутствия места в казармах для солдатских семей. По той же причине оно было недовольно, если солдатские жены и дети приезжали из деревень и поселялись вместе с мужьями, но с этим ничего нельзя было поделать. Тем, кто не успевал жениться в своей деревне, трудно было найти жену в Петербурге, где среди простонародья ощущалась нехватка женщин. В первой половине XIX века численность мужского населения столицы была в два раза больше женского. Виной тому – большой воинский гарнизон и множество крестьян, мастеровых, которые приезжали со всех окрестных губерний поодиночке и целыми артелями на заработки. В то время говорили, что в Петербурге «много народа и нет народа», имея в виду, что большинство простолюдинов не являются постоянными жителями города.
Солдаты гвардейских полков, когда их выпускали в город, старались не упускать случая, чтобы завести любовную интригу. Эти были высокие стройные красавцы в ладно сидящих мундирах, киверах и касках или в щегольски приталенных шинелях и лихо заломленных фуражках. Но по причине дефицита женщин они имели в городе не слишком богатый выбор для сватовства или даже для короткого любовного приключения, и потому были невзыскательны. Они заглядывались на улице на всех торговок, кухарок, прачек, служанок, любых женщин простого звания. Неслучайно Гоголь в своей повести «Шинель», подчеркивая неприглядную внешность жены портного Петровича, писал: «…красотою, кажется, она не могла похвастаться; по крайней мере, при встрече с нею одни только гвардейские солдаты заглядывали ей под чепчик, моргнувши усом и испустивши какой-то особый голос»[200]200
Гоголь Н.В. Собр. соч. в 7-ми томах. М., 1966. Т. 3. С. 142.
[Закрыть]. Зато во время маневров под Красным Селом солдаты-гвардейцы атаковали всех хорошеньких крестьянок соседних деревень. Картины тогдашних художников с фотографической точностью и добродушным юмором отражают моменты заигрываний, ухаживаний и поцелуев. Красивая и мужественная внешность, ловкость и напористость движений, ограниченность во времени, которая приучала быть решительным и жадно пользоваться всеми радостями жизни – все это делало солдат неотразимыми. Крепкие, сильные, молодые, но уже опытные, пообвыкшиеся на службе нижние чины гораздо легче завоевывали сердца деревенских красавиц, чем простые и привычные неотесанные парни-односельчане. Еще больше возможностей для амурных подвигов солдаты имели в походах, где на каждой стоянке встречались новые женщины. К тому же в провинции играла дополнительную роль принадлежность гвардейцев к Петербургу, близость к царю – подробности можно было присочинить.
На картине А.И. Гебенса 1849 года «Измайловцы играют в шахматы» щеголеватый солдат орлиным взором и бойкими речами приятно смущает двух сидящих на лавочке деревенских красавиц, что приводит в отчаяние проходящего мимо них молодого крестьянина. Другая его картина 1850 года «Солдаты Л.-гв. Московского полка стирают белье» показывает полную игривых намеков сцену у ручья между солдатами и соблазнительными селянками. На картине А.И. Шарлеманя «Гвардейцы на постое в деревне во время летних маневров 1851 года» бравый улан прижал девушку к срубу колодца, расставив ноги пошире, чтобы не упустить свою добычу, а зачехленная по-походному уланская шапка небрежно сброшена на землю, чтобы не мешала страстным поцелуям. На картине Б.П. Виллевальде 1850-х годов «Сцена у верстового столба» товарищи по гвардейской бригаде, уланы и конногренадеры, щеголяют своей лихой посадкой перед двумя крестьянками, а самый бойкий улан уже соскочил с коня и ринулся в приятную для обеих сторон атаку. Похожий момент изображен на картине М.О. Микешина 1853 года «Лейб-гусары у водопоя».
Несмотря на всю свою мужскую привлекательность, большинство николаевских солдат оставалось холостыми. Не каждая девушка пошла бы за того, кому всю жизнь придется тянуть солдатскую лямку, ютится в тесных неудобных помещениях для женатых нижних чинов; к тому же и детям предстояла солдатчина.
В одном из стихотворений Н.А. Некрасова, написанном в 1850 году под впечатлением увиденных на петербургской улице сцен, мы читаем:
В немногих строках – целая трагедия. Можно предположить, что матерью этого младенца была солдатская жена, не сумевшая сберечь дитя в губительном для него казарменном воздухе, или какая-нибудь живущая в городе прислуга. Беременность и рождение ребенка лишили ее места и средств к существованию.
Измайловцы играют в шахматы. Худ. А.И. Гебенс. 1849 г.
Гвардейцы на постое в деревне во время летних маневров. Худ. А.И. Шарлемань. 1851 г.
Одной из причин, по которой солдаты, прослужившие полный срок, оставались на сверхсрочную службу, было то, что за много лет под ружьем они отрывались от своих крестьянских корней, от родни – за время их отсутствия в деревне сменялось целое поколение – и им зачастую было просто некуда идти из казармы. Случалось и так, что в деревне их уже никто не ждал. Кроме того, от крестьянской работы солдат за долгие годы отвыкал, зато служба становилась привычным делом, казарма – домом, рота, эскадрон или батарея – семьей.
Старослужащих солдат назвали «дядьками». Молодой солдатик обычно так и обращался к своему старшему товарищу – «дядя», или «дяденька», прибавляя фамилию. Каждому с детства известны лермонтовские стихи, начинающиеся словами: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…». Для простого крестьянского парня, вырванного из семьи и затянутого в солдатский мундир, попавшего в непривычную обстановку, старый солдат, оказывающий ему покровительство, особенно земляк, был наподобие родственника.
Самые расторопные нижние чины, показавшие себя хорошими строевиками, обратившие на себя внимание ротных командиров, становились унтер-офицерами и назначались отделенными командирами. В николаевские времена это были люди строгие, суровые и требовательные, а порой и жестокие. Но на этих свирепых унтерах держалась служба. Опытный, грамотный и справедливый унтер-офицер, несмотря на суровый нрав, был для рядовых настоящим авторитетом, пользовался их уважением. Военные писатели того времени с юмором описывают, как солидные заслуженные унтера стараются добавлять в свою речь как можно больше подслушанных у господ мудреных слов и выражений, не вполне понимая их смысл, но простые неграмотные солдаты, слыша иностранные слова и научные термины, невольно проникались еще большим уважением к своему ближайшему начальнику.
Даже наименее развитые унтер-офицеры, помня начало своей службы, понимали, что одной жестокостью нельзя добиться результата, брали в общении с рекрутами покровительственный тон и старались на практике объяснить все строевые приемы и повороты. Более всего могли рассчитывать на отеческое отношение унтера его земляки.
Самый умный, строгий, хозяйственный, поднаторевший на службе унтер-офицер становился в пехотной роте фельдфебелем, а в кавалерийском эскадроне – старшим вахмистром. Это был непререкаемый авторитет для всех нижних чинов роты или эскадрона. Солдаты уважительно величали его по имени-отчеству. С хорошим фельдфебелем считался даже ротный командир. Фельдфебель прекрасно знал службу и всех солдат своей роты, держал в руках сложное ротное хозяйство, был безупречным строевиком и главным связующим звеном между нижними чинами и офицерами. За долгие годы нахождения на своем посту такой почтенный служака видел у себя в роте несколько ротных командиров и множество младших офицеров, самые молодые из которых годились ему в сыновья.
С 1825 года нижним чинам в качестве отличия были пожалованы нарукавные нашивки за беспорочную службу. За первые 10 лет на левый рукав мундира, выше локтя, полагалась одна нашивка углом вниз, из широкого желтого басона (шерстяная материя). Следующие нашивки прибавлялись каждые 5 лет. Таким образом, две нашивки означали, что солдат беспорочно прослужил 15 лет, три нашивки говорили о 20-летным стаже. Дисциплинарный проступок и телесное наказание лишали солдата всех нашивок. Если нижний чин выслужил полный срок и добровольно остался на службе, то все следующие нашивки за каждые 5 лет были уже не из басона, а из золотого галуна. С 1840 года этот галун был установлен по цвету пуговиц в полку – золотой или серебряный.
Лейб-гусары у водопоя. Худ. М.О. Микешин. 1853 г.
Грамотность нижних чинов при Николае I все еще находилась на низком уровне. Если хотя бы два или три человека в роте умели читать, то такая рота считалась грамотной. Нередким явлением были даже не умеющие читать унтер-офицеры и фельдфебели.
Грамотный солдат, прослуживший в гвардии унтер-офицером не менее 10 лет и не получивший за это время никаких телесных наказаний, мог быть произведен в армейские офицеры после сдачи экзамена при дивизионном штабе. Фельдфебель мог рассчитывать сразу на чин армейского подпоручика, унтер-офицер – на чин прапорщика. Впрочем, не всегда унтер хотел оказаться в положении «бурбона», оторванного от солдатской среды и чуждого офицерам-дворянам. Перед экзаменом он имел право заявить об отказе от производства. Тогда при успешной сдаче ему полагался оклад размером в 2/3 жалования прапорщика, а после отставки не менее чем через 5 лет службы – пенсия того же размера. Для солдата это считалось выгодным в материальном отношении. В качестве дополнительного отличия он носил серебряный темляк на холодном оружии и такие же галуны, как у сверхсрочников. Отказавшийся от чина и не сумевший сдать экзамен получал оклад в 1/3 жалования прапорщика.
Нижние чины Л.-гв. Финляндского полка в лагере. Худ. А.И. Гебенс. 1851 г.
Среди строевых гвардейских офицеров выходцы из нижних чинов были редким исключением, кроме Роты дворцовых гренадер, где было всего три офицерских вакансии – ротный командир и два субалтерна. Зато в таких частях, как Л.-гв. Фурштатская бригада, Л.-гв. Гарнизонный батальон, Гвардейские инвалидные роты и более мелкие инвалидные подразделения большинство офицеров происходило из солдатской среды, поскольку для дворян служить в обозе, гарнизоне или инвалидах считалось совершенно непрестижным.
Выходя в отставку, николаевский солдат, как правило, находил себе другую службу, уже как вольный человек. Нижние чины полиции, пожарных команд, сторожа в государственных учреждениях и на разных городских объектах, низшие служители всевозможных департаментов, гражданских и военных учебных заведений, складов, госпиталей были, как правило, из числа отставных солдат.
На исходе николаевского царствования в русской литературе появился еще один молодой талант, выросший в военной среде, – Лев Николаевич Толстой, тогда еще не помышлявший о «Войне и мире» и своей особой философии. Начав службу артиллерийским юнкером в войсках Отдельного Кавказского корпуса, он постоянно находился среди простых солдат, на стоянках, в походах, делах против неприятеля, слышал их разговоры, вблизи наблюдал их быт, изучал психологию. Наблюдая, хоть и не столь близко, таких же нижних чинов в Петербурге, Москве, в провинции, он составил целую классификацию из трех разновидностей русского солдата, каждый из которых поделил на два подвида. Утверждение Толстого, что на эти типы разделяются солдаты всей России, в том числе и в гвардии, подтверждается и другими военными авторами, хотя у них и нет таких стройных таблиц. Таким образом, это остроумное описание можно смело распространить на нижние чины Гвардейского корпуса.
Штаб-офицер, барабанщик и унтер-офицер Роты Дворцовых Гренадер. Литография Л. Белоусова. 1830-е гг.
Солдат-инвалид. Рис. 1850-х гг.
Унтер-офицеры Л.-гв. Финляндского и Волынского полков в 1834–1843 гг.
«В России есть три преобладающие типа солдат, под которые подходят солдаты всех войск; кавказских, армейских, гвардейских, пехотных, кавалерийских, артиллерийских и т. д.
Главные эти типы, со многими подразделениями и соединениями, следующие:
Покорных
Начальствующих и
Отчаянных.
Покорные подразделяются на а) покорных хладнокровных и b) покорных хлопотливых.
Начальствующие подразделяются на а) начальствующих суровых и b) начальствующих политичных.
Отчаянные подразделяются на а) отчаянных забавников и b) отчаянных развратных.
Чаще других встречающийся тип – тип более всего милый, симпатичный и большей частью соединенный с лучшими христианскими добродетелями: кротостью, набожностью, терпением и преданностью воле Божьей, – есть тип покорного вообще. Отличительная черта покорного хладнокровного есть ничем не сокрушимое спокойствие и презрение ко всем превратностям судьбы, могущим постигнуть его. Отличительная черта покорного пьющего есть тихая поэтическая склонность и чувствительность; отличительная черта хлопотливого – ограниченность умственных способностей, соединенная с бесцельным трудолюбием и усердием.
Тип же начальствующих вообще встречается преимущественно в высшей солдатской среде: ефрейторов, унтер-офицеров, фельдфебелей и т. д., и по первому подразделению начальствующих суровых, есть тип весьма благородный, энергический, преимущественно военный, не исключающий высоких поэтических порывов… Второе подразделение составляют начальствующие политичные, с некоторого времени начинающие сильно распространяться. Начальствующий политичный бывает всегда красноречив. Грамотен, ходит в розовой рубашке, не ест из общего котла, курит иногда Мусатов табак, считает себя несравненно выше простого солдата и редко сам бывает столь хорошим солдатом, как начальствующие первого разряда.
Унтер-офицер Л.-гв. Конного полка Бондаренко. Рис. Т. Райта. 1844 г.
Тип отчаянного, точно так же, как и тип начальствующего, хорош в первом подразделении – отчаянных забавников, отличительными чертами которых суть непоколебимая веселость, огромные способности ко всему, богатство натуры и удаль, – и так же ужасен во втором подразделении – отчаянных развратных, которые, однако, нужно сказать к чести русского войска, встречаются весьма редко, и если встречаются, то бывают удаляемы от товарищества самим обществом солдатским»[202]202
Толстой Л.Н. Собр. соч. в 12-ти томах. М., 1973. Т. 2. С. 53–54.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
