Текст книги "Рыцарь, красавица, чудовище, шут. Съешь сердце – получишь любовь"

11. Все смотрят

[Соединенные Штаты Америки, Балтимор, Резервуар-Хилл]

– Остановитесь, пока не поздно, это уже не смешно.

Грозная фигура нависла над Аллексом, руки в обрезанных перчатках легли на серебристый гриф. Пальцы были с правильной формой ногтей, но кутикулы ободраны до мяса, с красными точками запекшейся крови и лоскутами отслоенной кожи.

– Привет, Дилан, – ослепительно улыбнулся Аллекс, глядя снизу вверх на мужчину с серыми льдинками глаз.

– На вас уже все смотрят.

– Ну и пусть смотрят, я этого и добиваюсь.

Юноша невозмутимо обхватил штангу руками, приступая к упражнению, Дилан продолжал держаться за гриф, всем своим видом призывая агента Серрета прекратить.

Он собирался жать от груди вес, больше своего собственного. На вид он был легкий, не больше ста тридцати пяти фунтов, а взял он – если считать вместе со штангой – все сто семьдесят пять.

Самоубийство, да еще и без страховки! Хорошо, что Дилан вовремя подошел, иначе бы по глупости этот малолетний рыцарь покалечился.

Самоуверенности ему не занимать. Когда Дилан увидел знакомую лохматую голову в тренажерном зале, он чуть не выронил гантели, а тот, в свою очередь, с совершенно беззаботным видом разогревался на кардио-тренажерах, делал отжимания – Дилан насчитал сорок раз, – выполнял упражнения на грудь, бицепсы и пресс.

Агент Серрет привлекал внимание всех. Женщины оглядывались на округлую задницу в шортах поверх тайтсов, узкую талию, прилипший от влаги к телу рашгард; мужчины глядели на него с недоверием, он был незнакомцем мелкой комплекции, который выполнял все с правильной техникой, не отлынивал – по сравнению с ходящими туда-сюда постоянниками.

Аллекс тоже удивился, увидев в фитнес-клубе Дилана Вермиллиона, однако на раскрасневшемся, блестящем от пота лице, появилась улыбка. Дилан кивнул ему, но продолжил делать тягу верхнего блока к груди.

Когда Серрет начал не спеша, словно растягивая удовольствие, водружать веса на штангу, а затем лег на скамью, чтобы начать делать жим, Дилан решил вмешаться.

Уже несколько зевак прекратили тренировку, таращились на юношу, решившего устроить потеху из собственной нелепой смерти. Он должен был прекрасно понимать, что подобные вещи – даже с меньшими весами – нужно выполнять со страховкой.

В глубине души Дилан знал, что это провокация – но все равно подошел.

– Сколько? – спросил он, не отпуская гриф, глядя на Серрета сверху вниз.

– Десять. Со стойки сниму сам.

Дилан покачал головой, но убрал ладони со штанги, наблюдая, как юноша опускает ее к груди, затем выпрямляет руки, возвращая гриф в прежнее положение, выжидая мгновение и повторяя подход.

Один, два, три… Дилан не сводил с Аллекса глаз, ожидая в любой момент, как у того покачнутся или задрожат руки.

– Мне нужно, чтобы они все собрались в одном месте, – начал Аллекс на выдохе, штанга совершила четвертый спуск и подъем. – Иначе мне придется провести здесь полдня.

Дилан поднял голову, оглядел уставившихся на них посетителей зала. Кто-то не скрывал любопытства, кто-то делал вид, что отдыхает между подходами, встряхивает кистями, дергает ногами.

– Кто-то из них жрет людей, – произнес агент Серрет, выжимая от груди в пятый раз.

Руки Дилана потянулись к грифу, но тут же вернулись в прежнее положение.

– Помолчите, потом скажете, – строго сказал он. – Я понял.

Руки у Аллекса дрожали, лицо было красным, но рот улыбался. На следующем подходе Дилан придерживал штангу, помогая доводить ее на уровень глаз.

– Можно было придумать другой способ, – проворчал он. – Без глупостей.

– Где же тут глупости?

– Молчите.

На девятом подходе Дилан уже не удивлялся и лишь прятался за маской недовольства, переставая что-либо понимать. Десятый раз он практически весь вес поднял сам, Серрет был упрям как осел, но довольный, как могут быть довольными дети, когда творят какое-нибудь увлекательное безрассудство.

Аллекс еще несколько секунд лежал на скамье, выравнивая дыхание, после того как штанга вернулась на стойку, плоский живот раздувался от вдохов. Дилан Вермиллион продолжал стоять у изголовья тренажера, очевидно, ожидая, когда тот встанет и рухнет на пол – от головокружения.

Агент Серрет принял вертикальное положение, оглядел любопытных зевак, кто-то проспорил кому-то несколько сотен – потому что ставили на количество подходов, которое незнакомец выполнит…

– Спасибо, Дилан, – окликнул он удаляющуюся фигуру в серой футболке, с темными влажными пятнами на груди.

Тот пробормотал что-то под нос, ушел обратно в сторону грузоблочных тренажеров.

Аллекс решил провести еще время на турниках.

Он не увидел никого подозрительного, все как на подбор заняты самолюбованием или выполнением упражнений, красивые, подтянутые, в стильных костюмах, с серьезной сколоченной миной.

Дилан Вермиллион тоже был похож на остальных, путь и одет был проще, без наигранности в костюме, подчеркивающем формы, а скорее даже скрывающем. Тело у него было что надо, широкие плечи и узкая талия, как у суперсолдата, лицо было непроницаемым, со сжатыми в тонкую линию губами, острым взглядом серых глаз оттенка мокрого асфальта.

Шрам на верхней губе был почти незаметен, щеки гладко выбриты… Настоящий айсберг.

Аллекс уже заправлял рубашку в джинсы, застегивал ширинку, прокручивая в голове последние два часа. Ни в раздевалке, ни в душе, ни в зале он не увидел ничего особенного. Ни-че-го.

– Я не брал с собой ваш рюкзак, – прозвучало справа, из-за створки распахнутого шкафчика. – Я не думал, что увижу вас здесь.

– Все в порядке, все остается по-прежнему, – отозвался Аллекс, закрывая дверцу, встречаясь взглядом с глазами стоящего рядом человека-айсберга в спортивной форме. – Я приду в магазин, к десяти.

– Если подождете меня, я зайду домой и сразу отдам вам вещи.

– Договорились.

Дилан управился быстро, но Аллекс уже успел отковырять носком ботинка тротуарную плитку у крыльца здания фитнес-клуба. Желудок протяжно выл от голода, идти в зал не позавтракав было ошибкой. У него просто не хватило времени… И ума.

Дилан был прав, жать такой вес было верхом безрассудства. Слабоумие и отвага… Зато он поглядел на вытянувшиеся лица местных бодибилдеров, привлек внимание и отыграл роль.

Помимо Вермиллиона его узнала еще Элис Фокс, пациентка доктор Гаштольда, к которой Аллекс приходил с опросом о пропавших дневниках. Было достаточно лучезарно улыбнуться ей, шепнуть на ухо, когда она подошла ближе, что он решил спустить всю зарплату на абонемент, потому что в зал ходит одна очень интересная для него персона – и миссис Фокс, оглядев Аллекса оценивающим – и одобрительным – взглядом, проплыла мимо, покачивая бедрами.

Аллекс был готов поспорить, она восприняла его слова за чистую монету… А вот Дилана такими глупостями не проведешь.

Они шли молча вдоль дорожки однотипных зданий особняков и многоэтажных квартир, каждый погруженный в свои думы, Дилан вдруг притормозил у каменного крыльца, ведущего к высокой резной двери.

– Я быстро, – сказал он в своей типичной безэмоциональной манере.

Аллекс кивнул.

Дилан легко взлетел по ступеням, отворил створку и скрылся внутри, а агент Серрет по привычке разглядывал высокие окна, отражения в стеклах, пытался понять, действительно ли его спутник обитает в этом доме или лишь временно проживает.

Спустя две минуты на пороге появился Дилан с рюкзаком Аллекса в руках.

– Спасибо! – всплеснул ладонями Аллекс. – Я правда думал, что я его потерял.

«Агент Серрет, это Дилан Вермиллион, – гласило вчерашнее сообщение с неизвестного номера. – Вы оставили в магазине рюкзак, я могу вернуть его в любое удобное для вас время».

Аллекс ответил ему, только когда покинул дом доктора Гаштольда.

«Вау, вот это новость! Спасибо! Могу завтра прийти к вам на работу к 11, если вы будете там», – писал Аллекс.

«Ок», – односложно согласился собеседник.

Аллекс не вспоминал про рюкзак до тех пор, пока не увидел в зале Дилана. Сейчас они вновь шагали, не обмениваясь ни репликами, ни взглядами, негласно договорившись о направлении, Аллекс слышал урчание живота даже сквозь шум улицы с дубами, покрытыми последней, безнадежной желто-коричневой листвой.

Дилану было комфортно молчать. Он даже не поворачивал головы, ощущал идущего слева агента Серрета как часть ежедневной рутины. Он ходил в зал три раза в неделю, перед работой, каждый раз одним и тем же маршрутом, с одними и теми же декорациями, на удивление, сопровождавший его юноша не выбивался из привычной картины.

Он взял его номер с визитки, оставленной старшим продавцом в денежном ящике кассы, он написал не сразу, пусть и разоблачил себя – и свой интерес – как только у него возникла идея использовать рюкзак в качестве повода еще раз увидеть агента Серрета.

Зачем – Дилан не ведал сам, он просто хотел убедиться, что тот, действительно, не притворяется, не играет в дружелюбность, не превратится в тыкву, когда настанет полночь.

На плече агента Серрета была лямка рюкзака, в руке спортивная сумка, на чуть румяном лице с россыпью веснушек – белозубая улыбка. Дилан остановился у служебного входа магазина, тот тоже замедлился, всем своим видом показывая, что намерен совершить ритуал прощания.

– Еще раз спасибо, Дилан, – протянул руку Аллекс.

– Агент Серрет, – кивнул человек-айсберг.

Рукопожатие, как и в прошлый раз, было крепким, ладонь теплой.

В кармане агента Серрета коротко провибрировал телефон.

– Увидимся, – сказал юноша.

– Да, – удивляясь собственному спокойствию отозвался Дилан.

Когда он отворял дверь, он обернулся. Агент Серрет стоял с телефоном в руке, на молодой мордашке было написано одновременно изумление и радость, он смотрел куда-то перед собой, словно не верил тому, что только что прочел с экрана телефона.

Телефон у него был обычный, кнопочный. Дилан скрылся в магазине.

Аллекс ощущал, как странно колотится сердце, как оно вдруг упало на дно желудка, на мгновение приостановило работу, затем понеслось галопом – от одного только упоминания имени.

В последнее время люди, которые ему интересны, находят его сами… Чудеса!

12. Если вам так удобно

[Соединенные Штаты Америки, Балтимор, Резервуар-Хилл]

В кофейне было людно, но большинство гостей брали напитки навынос. Аллекс занял свободный столик, кинул на пол рюкзак и сумку, а когда официант принес кофе и сэндвич, обхватил руками горячую кружку, какое-то время смотрел на постоянно звенящую колокольчиком входную дверь.

Он сам удивился, как подорвался с места, как оживился, как был готов прийти куда угодно, как только получил сообщение.

В нем не было ничего конкретного, ничего такого, что бы определяло срочность.

«Агент Серрет, это Вильгельмина Густавссон, – гласило сообщение с неизвестного номера. – Я вспомнила кое-что важное по теме нашей последней беседы, я бы хотела с вами поделиться. Лучше в общественном месте. Когда вам будет удобно?»

Аллекса всегда ставил в тупик такой вопрос. Он никогда не знал, будет ли он ночевать дома, во сколько придется приезжать на работу или в любую другую точку земного шара, что с ним произойдет через пару часов… Он обычно говорил, что найдет время при необходимости – и ориентировался на чужое расписание, адаптируясь или безнадежно опаздывая.

Аллекс мог прямо сейчас. Аллекс хотел прямо сейчас…

«Добрый день! Я могу прямо сейчас…»

Аллекс стер «прямо сейчас», исправил на «в любое время», затем снова стер и задумался.

«Добрый день! Я сейчас в Маунт-Роял-Террас, и если вы сможете, мы бы встретились в ближайший час», – ответил он.

Ожидание казалось мучительно долгим, он даже не убирал телефон в карман, таращился на погасший экран, и вовсе он не думал о деле Сердцееда и уликах и новых сведениях, которые ему расскажет золотоволосая артистка.

Наконец аппарат ожил, Аллекс чуть не взвизгнул, прочел сообщение. Вильгельмина Густавссон назвала время и адрес, агент Серрет по памяти восстановил карту местности, припоминая названия улиц и вывесок. Он уже успел выучить расположение ключевых объектов расследования, запомнил кофейни, кафе и ресторанчики, в которых бывали жертвы и те, кто значился в списках их контактов… Встреча была через час, идти ему было минут десять.

Он шел не спеша, чуть пружинистым шагом, он был необъяснимо рад – и не стал задаваться вопросами о причинах, ибо его приятные ассоциации не должны были мешать работе.

Это работа… Но губы сами непроизвольно растягивались в стороны, грудь распирало от предвкушения.

Мисс Густавссон – красивая картинка, увидеть мисс Густавссон – как посмотреть фильм… Аллекс напоминал себе – пару раз – а потом перестал напоминать, потому что забыл, потому что уж так он был устроен.

Он уже съел сэндвич и выпил кофе, он уже сменил несколько поз, пересчитал зубочистки в подставке, сложил красивым веером салфетки. Тело начинало ныть от утренних упражнений, Аллекс старался не думать, какие последствия тренировочного безрассудства ждут его завтра.

Яркий луч вспышкой промелькнул по залу, колокольчик в очередной раз возвестил о посетителе, Аллекс поднял голову от сложенных на столе рук, мгновенно встрепенулся. Вильгельмина Густавссон – в тех же солнечных очках, темно-синем пальто, бежевой толстовке, но в других, уже клетчатых брюках – вошла в помещение, по лицу было непонятно, о чем она думает, куда смотрит. Она едва заметно кивнула агенту Серрету и почему-то прошла мимо.

Мгновение спустя золотоволосая артистка присела за соседний столик, спиной к озадаченному Аллексу, приятный знакомый голос зашелестел у уха, провоцируя бегущие по плечам мурашки.

– Здравствуйте, агент Серрет, – начала мисс Густавссон. – Пожалуйста, не оборачивайтесь. Я прошу прощения, что не предупредила, но лучше, чтобы о нашем разговоре никто не узнал.

Аллекс сел прямо, выдержал секундную паузу.

– Хорошо. Добрый день, мисс Густавссон.

– Зовите меня Вильгельмина, – произнесла та. – Если вам так удобно.

– Хорошо, Вильгельмина, – Аллекс сопротивлялся изо всех сил вылезающей на лицо улыбке, но не мог устоять. – Зовите меня Аллекс.

Выглядело как тайное свидание, ролевые игры в агента и анонимного свидетеля, все вместе – в форме странного, перемолотого смузи, с ветками от ягод и колотым льдом.

Вильгельмина так и не сняла очки, она дышала ровно, несмотря на будоражащие непривычные ощущения в теле, клетчатая коленка ее начала подергиваться, и она тут же отследила странное совпадение…

«Когда забыла текст, не стой, делай хоть что-нибудь, – часто повторяла она себе. – Не оставляй пауз, игра должна быть плавной, как ход лодки…»

– Люси Циммерман на одной из наших последних встреч рассказывала о сталкере, – говорила Вильгельмина. – Эта история нигде не освещалась, она делилась ей с немногими. Сталкер вполне мог преследовать и остальных, они крайне надоедливы и изобретательны…

Если бы вдруг у Вильгельмины появился свой персональный сталкер, Феб бы вмиг сделал так, чтобы тот исчез с лица земли – из собственничества и привычки устранять неуместные недоразумения. Феб считал фанатов и прочих «одержимых» слабыми и жалкими, высмеивал естественную потребность иметь пример для подражания, источник вдохновения, образ с плаката на стене – и лишь снисходительно улыбался, когда Вильгельмина задерживалась на пресс-конференциях с автограф-сессиями, позволяла с собой фотографироваться и репостила чужие упоминания себя в соцсетях. Он называл это «неуместным великодушием», для него любой, кто хоть раз посмотрел на него снизу вверх, априори становился на ступень – или более – ниже.

Феб не признавал авторитетов, хотел быть сам себе авторитетом, но часто приводил в пример своего покойного отца.

– Это очень ценная информация, – молвил агент Серрет, его каштановая макушка так и норовила все время повернуться.

Вильгельмину одновременно умиляло его желание обернуться, и вместе с тем ей было боязно. Феб не должен узнать, что она говорила с кем-то – даже с агентом ФБР. Накануне Вильгельмина прощупывала почву, лишь намекнула, что ФБР слишком часто стало бывать в гостях у жителей их района, интересуется артистами и их семьями. Феб настоятельно рекомендовал избегать любых бесед с полицией, не лезть со своими наблюдениями или догадками, а при необходимости согласовывать все с ним, без его ведома не предпринимать никаких действий.

Скорее всего, у Феба дела шли не так гладко, как он старался показать, он переживал за свой бизнес, сомнительные проекты и инвестиции, он лишний раз не хотел, чтобы ФБР мутило воду в его уютном болотце.

– Он присылал ей цветы со странными признаниями, был на каждом концерте, писал огромные письма, рассказывая о своей несчастной судьбе и о том, как они предназначены друг для друга.

Вильгельмина лгала. Она выдумала историю про сталкера от и до, но никто не мог уже подтвердить или опровергнуть ее слова, потому что подобного рода письма и сообщения удаляются и уничтожаются, артисты не любят видеть мусор вокруг себя… Звучало правдоподобно, Вильгельмина была собой довольна.

В крайнем случае она могла свалить вину на выдумщицу-певицу.

– Мне нужно идти, – спохватилась золотоволосая артистка. – К сожалению.

– О, – отозвался Аллекс, он даже не скрыл своего разочарования, голова замерла в полуобороте. – Спасибо, Вильгельмина, я очень благодарен вам за уделенное мне время.

Он сказал это искренне, Вильгельмина буквально видела, как брови на бледном, покрытом веснушками лице приподнялись и сложились домиком.

Вильгельмине казалось, она режет ножом по живому – настолько она сама не хотела уходить.

– Я буду рада быть полезной. До свидания, Аллекс.

Она произнесла его имя правильно. Ал-лекс, с ударением на второй слог. Обычно с первого раза ни у кого не получается.

– До свидания, Вильгельмина.

От него пахло другим гелем для душа, волосы были только что вымыты и пушились, под столом Вильгельмина заметила сумки. Она отвлекла агента Серрета от работы своими глупостями… Она тут же почувствовала себя мерзко, ей стало неловко, пусть и на лице не отразилось ни одной тягостной мысли.

Она ощущала взгляд Аллекса на своей спине, на затылке, когда двигалась плавной поступью к выходу, прокусила губу до крови с внутренней стороны, а водителю дерзко соврала, что так и не выбрала себе кофе навынос – и поэтому ушла с пустыми руками.

За поздним ужином она вновь прокручивала в голове длившуюся всего несколько минут встречу с агентом Серретом, с мстительным удовольствием думала о нем в присутствии де Лавендера, пила белое вино. Когда при виде бутылки на столе Феб вопросительно поднял брови, Вильгельмина осмелилась сказать: «Я хочу», вложить в голос и игривость, и норов, и льстивую услужливость.

Феб не мог припомнить подобной стороны Вильгельмины, но желание разнообразия затмило подозрительность. Вильгельмина никогда не расслаблялась, лишь дрожала от активных ласк, замирала даже от осторожных касаний. Иногда Фебу казалось, что он трахает труп – настолько Вильгельмина был гуттаперчевая и покорная, настолько она не высказывала никакой реакции, кроме физиологических проявлений.

Иногда Фебу хотелось схватить ее одной рукой за щеки, попросить – потребовать – быть развратной шлюхой и хоть раз взглянуть на него похотливо. Он любил Вильгельмину за меланхоличную невозмутимость, за искренний трепет, за тихие стоны и едва слышные всхлипы – в нужное время, – за то, какими мягкими были губы и руки, как дрожали ресницы, когда Вильгельмина сглатывала сперму, перемешанную со слюной, как симметрично краснели ее колени и локти, когда она оказывалась на полу перед ним.

Сначала Феб подумал, что можно будет попробовать новую игру. В ответ на строптивое «Я хочу» он влепит Вильгельмине пощечину… Скула будет гореть, но если ударить правильно, следов не останется.

Он даже вообразил вскрик, по обыкновению тихий, и как Вильгельмина будет хватать ртом воздух как рыба. Потом он возьмет Вильгельмину за голову, оттянет ее нижнюю челюсть вниз, белые ровные зубы будут чуть царапать подушечку большого пальца.

Вильгельмина иногда размышляла, что будет, если она укусит Феба – например, за член. В ее ситуации достаточно было сказать что-нибудь лишнее, невпопад, быть неловкой и нечуткой хоть раз – чтобы спровоцировать гнев.

Феба останавливали только последствия – даже зареванное лицо Вильгельмины, с опухшими веками и красными щеками, было бы неприятным послевкусием проявления насилия и несдержанных эмоций.

Вильгельмина хихикала невпопад, Феб не мог определиться, злится он или, все же, заинтригован. Вильгельмина была пьяна, она выпила всю бутылку шардоне в одиночку, ковыряла вилкой пустую ракушку от устрицы – к которой вино вовсе не подходило – и стучала пяткой под столом.

– Вильгельмина, – строго позвал ее Феб, та взмахнула длинными ресницами и улыбнулась. – Чего ты добиваешься?

Три четверти часа назад Вильгельмина написала агенту Серрету снова. Три четверти часа назад, сразу после того как сообщение было отправлено, она получила утвердительный ответ.

Она вновь увидит Аллекса.

Доктор Гаштольд, как всегда, был прав… Контроль. Опьяняющее чувство – пробуждающее ото сна озарение, что все возможно, что она все может, что она сильнее, чем казалось.

Она готова еще сотню раз отсосать де Лавендеру или беззвучно вытерпеть неловкую, неаккуратную пенетрацию в любое отверстие – когда тот входит в раж и забывается, когда тот перестает управлять собой, перед самым финалом, – лишь бы это ощущение власти не исчезало.

Она рискнула – и у нее получилось… Значит, получится еще.

– Мне просто хорошо, Феб, – прошептала она.

Она запрокинула голову, на бледном лице была странная улыбка, обнажившая зубы, но не отразившаяся в серо-голубых глазах.

Вильгельмина не заметила, как Феб поднялся с места, как возник рядом, стал фигурой, затмевающей свет люстры, возвышаясь над сидящей на стуле молодой женщиной. Де Лавендер провел по золотым волосам Вильгельмины, затем схватил за затылок, почти грубо, с губ Вильгельмины сорвался вздох.

Не зря ее прозвали белокурой бестией… В этой сучке был и ангел, и чертенок, причем последнего Феб разглядел только сейчас.

Вильгельмина уже не улыбалась, лишь рот чуть приоткрылся, между белыми рядами зубов промелькнул розовый язык.

У Вильгельмины не получилось представить Аллекса Серрета на месте Феба ни во время минета, ни во время ритмичного анального проникновения, но короткой вспышкой она вдруг вообразила, что агент Серрет душит де Лавендера, как тот хрипит и кашляет, как ладони крепко стискивают горло, лишая жизни.

Вильгельмина лежала на кровати, выгнув спину, упираясь лопатками в постель, Феб нависал над ней, лицо его было таким чужим, что Вильгельмине хотелось вдруг исчезнуть, больше не существовать, руки потянулись к собственному горлу. Феб в полубреду и сладострастном порыве последовал за ее движением, проводя ладонями по обнаженной груди, покрытой ледяным потом, к шее, сжимая пальцы, вдавливая ее в подушки, перекрывая доступ кислорода.

Это была маленькая смерть – одна из сотни, – но какая-то особенная. Она впервые умирала не сама, она кончила от удовлетворения мыслью о смерти Феба – сильными руками Аллекса.

Феб в ужасе отпрянул, осознав, что чуть не придушил Вильгельмину, все желание напрочь отпало и упало. Вильгельмину трясло от только что прошедшей волны дрожи, она закрыла лицо руками, скрывая дикую улыбку, быстро сменившуюся на гримасу отчаяния.

Кого она обманывает! Это невозможно…

– Вильгельмина! – Феб оттягивал ее ладони на себя, чтобы та не расцарапала щеки. – Вильгельмина, ты в порядке?

Надо же, он испугался – что сломал игрушку, что потерял верную рабыню, вечно поддакивающую, глотающую все, что суется в рот?!

– Вильгельмина, посмотри на меня!

Иногда Вильгельмина воображала свои похороны: как Феб всплакнет на ее могиле, наконец, оценит то, что не ценил, признает, что все эти годы пользовался живым человеком, как вещью, пожалеет, что не любил никогда по-настоящему…

Вильгельмина всхлипнула, бросилась в объятия де Лавендера, по-прежнему стоявшего на кровати на коленях над едва не удушенным телом, прильнула к груди, прижалась крепко.

Она все равно попытается. Контроль это все, что ей нужно, это единственное, что может ее спасти.