Текст книги "Память льда"

Пошатываясь, девушка встала.

– Для донесения смертному мечу вполне хватит и одного человека. Вы хотите отправить меня в Капастан, сударь. Зачем? Чтобы я не видела, как т’лан имассы будут расправляться с к’чейн че’маллями? Простите, несокрушимый щит, но в вашем решении нет ни милосердия, ни сострадания.

Итковиан огляделся. Т’лан имасское воинство стало еще внушительнее.

– Признаюсь, не ожидал такой твердости духа от новобранки. Конечно, я мог бы просто приказать – и точка, но Вепрю Лета не по нутру безропотное подчинение. Ладно, поедешь с нами.

– Благодарю вас, командир.

– Хочу тебя предостеречь, юная воительница. Не надейся, что когда увидишь смерть к’чейн че’маллей, то это заглушит в тебе боль от гибели твоих соратников. Солдатам выдают доспехи, чтобы прикрыть тело, но броню, защищающую душу, они должны ковать сами. Звено за звеном.

Девушка взглянула на свою окровавленную одежду:

– Полагаю, я уже начала делать это, сударь.

Итковиан снова умолк.

– До чего же глупо поступают капанцы, отказывая в свободе соплеменницам. Ты – лучшее подтверждение правоты моих слов.

Девушка передернула плечами:

– Я не одна такая.

– Бери свою лошадь и возвращайся в строй. И пришли ко мне вестовую Сидлис.

– Слушаюсь.

Итковиан проводил ее глазами. Девушка пошла туда, где собрались уцелевшие солдаты «Серых мечей». Кто-то подтягивал подпругу коня, кто-то осматривал оружие. Новобранка остановилась перед вестовой. Сидлис кивнула и направилась к несокрушимому щиту. С другой стороны к нему подошел Пран Чоль:

– Итковиан, мы сделали свой выбор. Посланники Крона собрались и ждут твоего человека.

– Им не придется долго ждать.

– Мне приказано отправляться в Капастан? – спросила Сидлис.

– Да. Поедешь с невидимым эскортом. Доложишь обо всем смертному мечу и дестрианту. Но учти, кроме них, рядом никого быть не должно. Т’лан имасские посланцы пока намерены говорить только с «Серыми мечами». Что будет дальше – не знаю. Все поняла?

– Так точно, несокрушимый щит.

– Смертные, – раздался бесстрастный голос Прана Чоля, – наш вождь Крон велел мне кое о чем вам рассказать. К’чейн че’маллей, с которыми мы столкнулись, когда-то называли охотниками К’елль. Это избранные чада Матери, рожденные специально для сражений. Сейчас они такая же нежить, как и мы. Тот, кто ими повелевает, тщательно скрывает свое обличье. Но мы считаем, что он прячется где-то на юге. Охотников К’елль освободили из гробниц в Морне. Там есть место, именуемое Разрывом. Мы не знаем, сохранились ли на ваших картах древние названия…

– Морн сохранился, – кивнул Итковиан. – Это к югу от равнины Ламатат, на западном побережье, севернее того острова, где обитают сегулехи. Наша армия пришла из Элингарта. Восточная часть нашего города граничит с Ламататом. Мы, правда, ничего не знаем о прежних обитателях Морна, однако название города перекочевало на наши карты. По-моему, сейчас там лишь одни сплошные развалины.

– Конечно, прошло столько времени, что курганы уже успели разрушиться, – согласился Пран Чоль. – Последний раз мы навещали Разрыв много тысяч лет назад. Возможно, к’чейн че’маллями управляет их Матерь. Мы вполне допускаем, что она сумела каким-то образом выскользнуть из заточения… Теперь вы немного знаете о врагах, которые нам всем противостоят.

Несокрушимый щит хмуро покачал головой:

– Угроза с юга исходит от империи, называемой Паннионским Домином. Ею управляет некий Провидец – обычный смертный. Вести о к’чейн че’маллях стали доходить до нас совсем недавно, зато упомянутая империя вот уже несколько лет ведет захватнические войны, неуклонно расширяя свои пределы.

Итковиан хотел сказать что-то еще, но внезапно умолк, заметив, что десять тысяч древних лиц вдруг разом обратились к нему. От этого у него пересохло в горле и бешено заколотилось сердце.

– Скажи мне, смертный, а вот это слово – «Паннион». Имеет ли оно какой-то особый смысл для подданных той империи? – спросил Пран Чоль.

Итковиан молча пожал плечами.

– Дело в том, что «Паннион» – это яггутское слово, – пояснил заклинатель костей. – Яггутское имя.

Близился вечер. Ток-младший сидел у костра и глядел своим единственным глазом на спящую волчицу.

«Как там Тлен называл эту породу? Кажется, айи».

Морда у Баалджаг была длиннее и уже, чем у волков, которых малазанский разведчик видел в Чернопсовом лесу, а в холке она на две-три ладони превосходила своих лесных собратьев. Покатый лоб, маленькие уши, клыки, способные противостоять льву или равнинному медведю. Сильное, мускулистое тело, но, в отличие от того же медведя, эта зверюга отличалась способностью быстро бегать и изрядной выносливостью.

Волчица приоткрыла один глаз и взглянула на Тока.

– А мы-то думали, что айи давным-давно вымерли, – пробормотал он. – Исчезли с лица земли еще сто тысяч лет назад. Что же ты делаешь в нашем мире?

Волчица сейчас была единственной спутницей Тока-младшего. Госпожа Зависть открыла свой магический Путь и удалилась в Низины – город, находившийся в ста двадцати лигах от этих мест. Она сказала, что ей нужно пополнить запасы.

«Запасы чего, хотел бы я знать? Благовонных масел?»

Подобные объяснения показались Току неубедительными, однако даже его всегдашняя подозрительность не помогла юноше распознать настоящую причину ее ухода. С собою госпожа Зависть взяла Гарата, а также Мока.

«Ну что ж, вполне разумно с ее стороны. Сену и Туруль уже испытали, каково нападать на Тлена, и больше к нему не сунутся. Однако не так давно эта женщина утверждала, что ей необходимы по меньшей мере трое слуг. Как же она управится с одним лишь Моком и собакой?»

Тлен скрылся в облаке пыли, отправившись на очередную охоту. Двое сегулехов считали ниже своего достоинства опускаться до разговоров с каким-то малазанцем. Они молча стояли в стороне.

«Интересно: закатом наслаждаются или хозяйку ждут?

Что-то сейчас происходит на севере? Дуджек, наверное, уже движется со своей армией к границам Паннионского Домина. Новая война против неведомого врага…»

Армия Однорукого была для Тока семьей… во всяком случае, ему так казалось. Он считал себя рожденным для сражений и другой жизни попросту не знал. Какая война ожидала теперь Дуджека и его солдат? Битвы на просторах? Или стычки на лесных дорогах, горных склонах и у стен осаждаемых городов?

Усилием воли Ток поборол поднявшуюся в душе волну беспокойства. Эта волна нарастала в нем день ото дня, угрожая снести все защитные барьеры, какими он огородил свой разум.

«Будь проклят Локон, забросивший меня в эту глушь! Впрочем, чего было ожидать от деревянной куклы, чей магический Путь полон Хаоса? Но почему меня вдруг вышвырнуло в окрестностях Морна? И где я болтался все эти месяцы?»

Ток впервые усомнился в случайности всех произошедших с ним событий и почувствовал, что теряет опору.

«Я попал в развалины Морна с его поврежденным магическим порталом. И там же в черной пыли лежал т’лан имасский изгой. Но ждал он не меня, а госпожу Зависть. И вот что странно: почему-то мне встретился именно тот т’лан имасс, которого я уже видел прежде, когда сопровождал адъюнктессу Лорн. Не успели мы с ним и двух слов сказать, как появилась госпожа Зависть со своей свитой… А теперь мы все вместе путешествуем на север. Удивительное совпадение: почему-то нам всем непременно нужно попасть на север! Совпадение ли?»

Току была ненавистна сама мысль о том, что им кто-то манипулирует. У него перед глазами был печальный опыт его друга, капитана Парана.

«А ведь Паран был крепче меня. Я понял это с самого начала. Удары судьбы сыпались на него градом, а он лишь преспокойно отряхивался и шел себе дальше. Этот человек был словно облачен в какие-то невидимые доспехи, позволявшие ему сохранить рассудок… Сам я, увы, не такой. Когда становится совсем кисло, готов поджать хвост и заскулить, вместо того чтобы сражаться».

Малазанец оглянулся на сегулехов. Похоже, что они и между собой не больно-то разговаривали.

«Молчальники с сильными характерами. Раньше такие натуры мне даже нравились, а теперь я стал их ненавидеть… Вот так-то, бывший вестовой Второй армии. Совсем ты сбился с дороги, парень, заблудился. И одна только древняя волчица еще терпит твое общество».

Юноша опять взглянул на Баалджаг.

– А где же твоя семья, зверюга? – тихо спросил он, глядя в ее светло-карие глаза.

И, как ни странно, получил ответ. На месте пустой глазницы Тока-младшего вдруг замелькали разноцветные пятна, которые постепенно сложились в картину. Он увидел родичей волчицы. Те преследовали троих мускусных быков, но охотники и их жертвы завязли в глинистой трясине, обреченные на гибель. Разглядеть окрестности не представлялось возможным: только воронка, куда неотвратимо засасывало зверей. Кто-то громко скулил, совсем по-собачьи. Перепуганный волчонок, отчаянно нуждающийся в любви и защите старших…

Он сумел вырваться, этот растерявшийся детеныш… Бегство неведомо куда. Блуждания по глинистым и песчаным островкам, поднимавшимся среди умирающего моря. И голод. Нестерпимый голод, научивший юную волчицу уже не скулить, а выть.

А потом Ток увидел рядом с нею человеческую фигуру, закутанную в черный плащ. Из недр плаща протянулась рука и погладила зверя. Тепло. Участие. Ток сразу понял, что это – древний бог. В мозгу зазвучал голос: «Ты – единственная и последняя из вашей породы. Когда-нибудь ты мне понадобишься, но это будет еще не скоро… Я обещаю вселить в тебя… потерянную душу, лишившуюся тела. Но учти: поиски могут занять много времени. Научись терпению, малышка. Я обязательно сдержу свое слово… А пока – прими этот дар…»

Маленькая волчица закрыла глаза и тут же заснула. Теперь она не была одинокой, но петляла по северным равнинам со стаей айев. Целую вечность проводила она в упоительных снах, полных радости. Но потом наступало горькое пробуждение, и тогда бедняжка вновь ощущала себя потерянной и несчастной.

«Баалджаг, не знающая себе равных среди айев из мира сновидений. Мать неисчислимого потомства, рожденного ею там, где не было времени. В том мире всегда хватало добычи, и волки не знали голода. Иногда они видели вдали двуногих охотников, но это случалось редко. Зато сколько двоюродных братьев и сестер появилось у Баалджаг. Она познакомилась с агкорами – лесными волками, с белыми бендалами и рыжими ай’тогами, обитавшими на крайнем юге… Их имена запечатлелись в ее уме… Она постоянно слышала тихие голоса сородичей, которые вместе с т’лан имассами обрели бессмертие. То время называлось Слиянием. Баалджаг и представить себе не могла, что существуют бессмертные волки».

Острые глаза одинокой волчицы видели гораздо больше, чем мог понять и объяснить ее разум… Наконец она получила подарок, обещанный древним богом. Душа, лишенная тела, слилась с ее душой. Однако вместе с радостью это принесло Баалджаг боль и странное чувство утраты. И теперь она интуитивно искала нечто, способное изменить ее состояние… восстановить равновесие.

«Чего ты просишь у меня, зверюга? Впрочем, нет – ты ведь просишь не у меня, верно? Ты хочешь чего-то от моего спутника, немертвого воина. Оноса Т’лэнна. Это ведь его ты ожидала, странствуя вместе с госпожой Завистью. А что собой представляет пес Гарат? Еще одна загадка, но у меня сейчас нет ни малейшего желания ее разгадывать».

Ток растерянно заморгал единственным глазом. Их мысленная связь с волчицей оборвалась. Баалджаг, как и раньше, спала почти у самых его ног. У бывшего вестового кружилась голова и дрожали ноги. Он повернулся и в десяти шагах от себя увидел Тлена. На поясе т’лан имасса висело несколько убитых зайцев. Тлен глядел на него так, словно бы чего-то ждал.

«Боги милосердные! Я слишком слаб. Слаб изнутри и снаружи. Я устал от запутанной истории этого мира и его бесконечных трагедий».

– Скажи, т’лан имасс, чего хочет от тебя эта волчица? – хрипло спросил Ток-младший, ибо в горле у него пересохло.

– Чего она хочет? Прекращения своего одиночества. Больше ничего.

– И ты дал ей ответ?

Тлен отвернулся. Он отцепил добычу, бросив зайцев на землю. Когда т’лан имасс заговорил снова, Тока поразил его голос, полный неприкрытой скорби:

– Мне нечем ей помочь.

Его всегдашний тон, холодный и бесстрастный, исчез. Впервые малазанцу приоткрылась другая сторона неупокоенного воина.

– Тлен, я ни разу не слышал, чтобы ты говорил с такой болью. Я не думал…

– Ты ошибся, Ток-младший, – по-прежнему безучастно произнес т’лан имасс. – Кстати, ты уже сделал оперение для своих стрел?

– Да. Все, как ты мне показывал. В результате получилось двенадцать на редкость уродливых стрел, но я рад, что у меня есть хотя бы такие.

– Стрелы нужны не для красоты. Они тебе хорошо послужат.

– Надеюсь. – Ток со вздохом встал. – Пойду-ка я займусь ужином.

– Это обязанность Сену.

Ток поморщился:

– И ты туда же? Не забывай: вообще-то, они – сегулехи. Они служат госпоже Зависти, но это не значит, что мы имеем право относиться к ним как к слугам. Я считаю всех троих нашими спутниками. И для меня большая честь находиться в их обществе.

Он оглянулся на сегулехов. Те смотрели на него через прорези своих масок.

– Да они даже говорить с тобой не желают, – насмешливо бросил ему т’лан имасс.

– Это их дело.

Ток-младший забрал у него зайцев, пристроился возле очага и принялся свежевать тушки.

– Забыл тебя спросить, Тлен. Когда ты охотился, тебе никто не встречался? Неужели, кроме нас, на равнине Ламатат больше нет путников?

– Я не видел никаких следов торговых караванов или одиночных странников. Но равнина не вымерла. Мне встречались стада бхедеринов и антилопы, волки и койоты, лисы и зайцы. В одном месте я даже видел равнинного медведя. Тут много птиц. Есть хищные, есть пожиратели падали. А еще разные змеи и ящерицы.

– Внушительный список, – пробормотал Ток-младший. – Но почему же когда я вглядываюсь в даль, то не вижу совсем никого?

– Равнина велика, – ответил Тлен. – Звери и птицы издали чуют людей. Со мной же все обстоит по-другому. Меня окружает сила магического Пути Телланна, хотя она значительно истощилась. Кто-то высасывает мою жизненную силу. Но не спрашивай кто. Я и сам этого не знаю. И все же смертным зверям трудно совладать даже с остатками чародейства. Между прочим, за нами по следам идет стая ай’тогов – рыжих равнинных волков. Пока они стараются не показываться нам на глаза. Но рано или поздно любопытство возьмет свое.

Ток вновь посмотрел на спящую Баалджаг:

– Я видел картины ее воспоминаний.

– Это память льда. – Глубоко посаженные глаза т’лан имасса остановились на малазанце. – Твои слова подсказывают мне, что в мое отсутствие здесь произошло соединение душ. Твоей и ее. Но как это случилось?

– Я не знаю ни о каком соединении душ, – ответил юноша, поглядывая на спящую волчицу. – Я увидел… словом, картины очень далекого прошлого. Баалджаг поделилась со мной… своими воспоминаниями. Каким образом? Понятия не имею. Но ее воспоминания повергли меня в отчаяние.

Ток-младший тяжело вздохнул и продолжил возиться с заячьей тушкой.

– Всякий дар – обоюдоострый.

Малазанец поморщился:

– Обоюдоострый, говоришь? Должно быть, ты прав. Я начинаю подозревать, что легенда насчет того, что когда лишаешься глаза, то взамен якобы получаешь дар истинного ви́дения, – вовсе не выдумка.

– А где и как ты потерял свой глаз, Ток-младший?

– Во время осады Крепи. Семя Луны поливало нас дождем из раскаленных каменных осколков. Один попал в меня.

– В тебя угодил большой камень?

– Ну, тогда бы меня вообще убило. Всего лишь осколок.

Даже сейчас Току-младшему не хотелось об этом вспоминать.

– Обелиск, – сказал Тлен. – В древней Колоде Обителей эта карта называлась Курган… Смертный, который был отмечен камнем: Чен’ре арал лих’фаиль… Отныне я даю тебе новое имя – Арал Фаиль.

– Кажется, я ни о чем таком тебя не просил.

– Имена не выпрашивают, смертный. Их заслуживают.

– Ну прямо как у сжигателей мостов.

– Это давняя традиция, Арал Фаиль.

«Худ тебя побери с твоими традициями!»

– Ладно, пусть так! Только все равно не понимаю, чем я это заслужил… – Ток уже начинал терять терпение. – Может, объяснишь?

– Тебя, смертный, забросили на магический Путь Хаоса. Ты выжил. Одно это уже достойно удивления. Но ты не просто выжил. Ты добрался до Разрыва, как называют портал в Морне. Он должен был бы тебя поглотить, однако выбросил наружу. Камень забрал твой глаз, а волчица приоткрыла тебе душу. Баалджаг увидела в тебе редкие достоинства, Арал Фаиль.

– Да пойми ты, Тлен: не хочу я никаких новых имен!

Малазанец аж взмок от пота. Ему отчаянно захотелось сменить тему разговора, и он стал прикидывать, о чем бы еще спросить т’лан имасса.

– Между прочим, ты никогда не рассказывал мне о значении своего собственного имени. Онос Т’лэнн – это как переводится?

– «Онос» значит «человек без клана», «Т’л» – «сломанный», «потрескавшийся», а «энн» – «кремень». Если сложить все вместе, то получается, что «Т’лэнн» – это «ущербный кремень».

– Ущербный кремень, – задумчиво повторил Ток-младший.

– Вообще-то, любое имя имеет несколько значений.

– Да, я догадываюсь.

– От цельного куска камня откалывают пластины, но они не одинаковы. Если внутри камня скрыты прожилки или вкрапления другого камня, из такой пластины хорошего лезвия не сделаешь. Скажу больше: когда ударяешь по цельному куску, все слабое, что скрыто в нем, отламывается. Там бывают и пустоты, внутренние щербины. Словом, стукни по камню, и ты сразу узнаешь все его изъяны… Так было и в семье, где я родился. Жизнь била по нам и постоянно обнажала изъяны.

– Я что-то не вижу в тебе изъянов.

– В чистом кремне все крупицы одинаковы и расположены правильно. Все его зерна повернуты в одном направлении: в них есть единство цели. Из таких камней получаются надежные мечи. Я происхожу из клана Тарад. Тарад уповал на меня, но ошибся: теперь его больше нет. На Слиянии решили, что предводителем кланов Первой империи будет Логрос. Он надеялся, что моя сестра войдет в число его служителей. Она была заклинательницей костей. Но сестра отказалась участвовать в Ритуале, и Логросовы т’лан имассы утратили прежнюю силу. Первая империя пала. Мои братья – Т’бер Тендара и Хан’ит Айят – повели охотников на север и бесследно сгинули. В этом проявился их изъян: они тоже оказались никуда не годными. Меня избрали первым мечом, но я покинул Логросовых т’лан имассов и странствовал в одиночестве. Как видишь, Арал Фаиль, я совершил величайшее преступление против соплеменников.

– Погоди сокрушаться, – возразил Ток-младший. – Ты ведь говорил, что направляешься на Второе Слияние. Значит, ты возвращаешься к соплеменникам.

Неупокоенный воин ничего не ответил. Его взгляд был устремлен к северу.

Проснувшаяся Баалджаг потянулась и неслышно подошла к Тлену. Волчица села, замерев рядом с т’лан имассом.

Тока-младшего прошиб озноб.

«Худ меня побери, да во что же такое мы ввязались?»

Он оглянулся на Сену и Туруля. Сегулехи все так же невозмутимо наблюдали за ним.

– Вижу, вы проголодались и начинаете терять терпение. Если вы не против, то я могу…

Внезапно он ощутил ярость.

Холодную. Незнакомую. Какую-то нечеловеческую…

Ток-младший вновь оказался где-то далеко от равнины и очага, на котором собрался готовить ужин. Он опять видел мир звериными глазами, только теперь это не были глаза волчицы. Изменились и сами картины. Но самое удивительное – трансформировалось его сознание. Привычные мысли и чувства пропали в вихре чужих мыслей и ощущений.

Он полз по траве, оставляя за собой густой кровавый след. Кровь сочилась из рваных ран на боку. Он уже потерял ее слишком много. Вместе с кровью уходили и силы. Истерзанные мышцы отказывались ему подчиняться. Но он все равно упрямо двигался вверх по склону.

«Я возвращаюсь. Ползком. Ползу к самому краю. Иногда мне кажется, что я сплю, а память бодрствует отдельно от меня…»

Последние дни (как же они теперь далеки) запомнились неистовым безумством. Никто не ждал и не думал, что Ритуал все-таки свершится. Одиночники будто взбесились. Наиболее могущественные его сородичи не справились с бешено хлещущей из портала магической силой. Так появились кровожадные д’иверсы. Прежнего единства больше не существовало. Империя сама разрывала себя на части.

Но это было давно… очень давно.

«Меня зовут Трич. Это лишь одно из многих моих имен. Есть и другие: Трейк, Тигр Лета, Коготь Войны, Бесшумный Охотник. Когда т’лан имассы нас разгромили, я оказался в числе немногих уцелевших. Сражение… нет, то было не сражение, а жестокая, безжалостная бойня. Теперь-то я понимаю: они не могли поступить по-другому, хотя тогда все мы пылали жаждой отмщения. Слишком свежими были наши раны.

Боги милосердные! Мы хлынули на далекий континент и едва не разнесли магический Путь. Восточные земли превратились в расплавленный камень. Когда он остыл, в нем открылось свойство отвращать магию. Т’лан имассы гибли тысячами, только бы извести под корень ядовитую опухоль, в которую мы превратились. Так окончила свои дни Первая империя. Какое высокомерие – присвоить себе название, по праву принадлежащее т’лан имассам…

Мы, кучка уцелевших, спаслись бегством. Рилландарас, мой давний приятель. Мы с ним вдрызг рассорились, разошлись и сражались на разных континентах. Он забрался дальше всех нас, найдя способ управлять и одиночниками, и д’иверсами. Где-то ты теперь, Белый Шакал?.. Ай’тог. Агкор. А куда подевался другой мой спутник – Мессремб? Добрая душа, правда несколько искалеченная безумием. Но он всегда оставался верным, очень преданным другом…

Восхождение. Первые Герои. Темные, мрачные времена.

Я помню бескрайнюю равнину, поросшую густой травой. В надвигающихся сумерках на отдаленном холме застыл волк. Его единственный глаз светится, точно маленькая луна. Почему эта картина с такой непонятной силой врезалась мне в память? И почему она всплыла сейчас?

Тысячи лет меня носило по земле в теле зверя. Человеческие воспоминания постепенно меркли и стирались. Но, вспомнив того волка, я вдруг начал вспоминать и все остальное.

Я – Трич. Воспоминания захлестывают меня, а тело тем временем все коченеет и коченеет».

Движимый неутихающим любопытством, он мог целыми днями напролет выслеживать неизвестных ему зверей. Незнакомый запах будоражил его старую кровь. Он ничего и никого не страшился, думая только о нападении и победе, как делал это всегда, не зная себе равных. Вот уже несколько веков, как нет Белого Шакала. Скорее всего, он погиб. Трич сбросил его с горного уступа в бездонную расселину. С тех пор у него не осталось достойных врагов. Надменность Тигра Лета не знала пределов, что и неудивительно. Ведь его никто еще ни разу не победил.

Вскоре он наткнулся на четырех к’чейн че’маллей. Те ждали его и знали, что он придет сразиться с ними.

«Я бросился на них. Захрустели кости, на траву полетели куски разрываемой плоти. Я свалил одного врага, вонзив клыки в его мертвую шею. Их оставалось всего трое. Я был близок к победе…»

Трич умирал от дюжины тяжелых ран. Он мог бы умереть раньше, но звериная ярость, питаемая гневом, еще поддерживала в нем жизнь. К’чейн че’малли отличались не меньшей надменностью, чем он сам, и потому просто-напросто бросили его подыхать, зная, что Тигру Лета уже не подняться.

Беспомощно распростершись на траве, он замутненным взором провожал удалявшихся к’чейн че’маллей. Одного он все-таки уничтожил. Другому перекусил руку, которая теперь болталась на тоненькой полоске кожи. Трич видел, как рука наконец-то оторвалась и упала, однако лишившийся ее монстр отнесся к этому с полным безразличием.

К’чейн че’малли достигли вершины холма, и там произошло нечто странное. Из травы вдруг вылетела черная молния. Трич почувствовал недюжинную магическую силу, исходящую от неведомого существа. Первый к’чейн че’малль, оказавшийся на пути черной молнии, рухнул замертво.

Битва переместилась на другой склон холма. Силы оставляли Трича, но его неудержимо тянуло посмотреть на исход сражения. И он заставил себя ползти туда.

Через какое-то время все звуки на невидимой стороне холма стихли, однако Трич продолжал двигаться вперед, оставляя за собой липкий след. Янтарные глаза жадно глядели на вершину. Звериное упрямство мешало ему уверовать в собственную гибель.

«Я видел, как это происходит у других. У антилоп и бхедеринов. Упорное нежелание прощаться с жизнью, бессмысленная борьба, такие же бессмысленные попытки убежать, когда из располосованного мною горла вовсю хлестала кровь. Мои жертвы отчаянно сучили ногами, думая, будто убегают, хотя я уже начинал свой пир. Тогда я не понимал их. Теперь понимаю».

Трич успел забыть, зачем ползет на вершину холма. Знал только, что должен обязательно туда добраться и посмотреть: а что же там, по другую сторону?

«Там заходит солнце. Там бескрайние просторы равнины. Я хочу в последний раз увидеть все это, пока ненавистные врата Худа не затянули меня внутрь».

Однако внезапно он узрел перед собой коренастую мускулистую женщину. Ее плечи прикрывала шкура черной пантеры. Такие же черные волосы блестели в лучах заходящего солнца. У незнакомки были миндалевидные глаза (янтарного цвета, как и у него самого) и румяное лицо, продолговатое и сужающееся книзу.

«Я встречал женщин гораздо красивее. Но почему же при виде тебя у меня разрывается сердце?»

Она подошла поближе, присела, приподняла его крупную голову и положила к себе на колени. Нежные маленькие пальцы протерли ему глаза, удалив запекшуюся кровь и грязь.

– Они уничтожены, – сказала она на древнем наречии, языке Первой империи. – Это было не так уж и трудно. Ты здорово потрепал их, Бесшумный Охотник. Стоило мне прикоснуться, и они рассыпались в прах.

«Ты обманываешь меня».

Женщина улыбнулась:

– Наши пути, Трич, пересекаются уже не впервые. Но прежде я никогда не отваживалась приблизиться к тебе. Я ведь помню твой гнев в те времена, когда мы разрушили вашу империю. Правда, это было очень давно.

«Тот гнев давно остыл, имасска. Вы делали то, что необходимо. Врачевали раны».

– Нет, это не заслуга т’лан имассов. Поврежденные магические Пути восстанавливали другие. А мы просто истребляли ваш род. Всех, кто нам попадался. Это единственный наш талант.

«Умение убивать».

– Да. Умение убивать.

«Я не могу вернуться в человеческое обличье. Мне не найти его внутри себя».

– Прошло слишком много времени с тех пор, как ты перестал быть человеком, Трич.

«И теперь мне суждено умереть».

– Да. Я не владею искусством врачевания.

Он мысленно улыбнулся.

«Конечно, ты ведь умеешь только убивать».

– Увы, это так.

«Тогда прекрати мои страдания».

– Это в тебе говорит человек. Зверь никогда не станет просить, чтобы его добили. Куда подевалось твое упрямство, Трич? Ты же всегда отличался умом и хитростью.

«Да ты, никак, пришла издеваться надо мной?»

– Нет, Трич. Я пришла, чтобы хоть как-то облегчить твою участь. Скажи, а кто еще живет в тебе?

«Разве внутри меня кто-то есть?»

– Но ведь кто-то снял оковы с твоей памяти, Трич? Кто вернул тебя себе самому? Веками ты оставался зверем и тобой управлял звериный разум. Когда человек становится животным, обратной дороги нет. И тем не менее…

«И тем не менее я лежу здесь».

– Мне почему-то кажется, что, когда твоя жизнь в этом мире окончательно погаснет, ты окажешься вовсе не перед вратами Худа, а где-то в ином месте. Мне нечем подкрепить свои слова. Но я ощутила бурление магических сил. Кто-то из древних богов вновь пробудился. Возможно, древнейший из всех. Пока его шаги скрытны. Но он избрал нескольких смертных для воплощения дальнейших своих замыслов. Зачем это ему понадобилось? К чему он стремится? Ответов я не знаю. Но тебя ждет не смерть, а другая жизнь. Началась новая игра, которая закончится очень не скоро.

«Новая война? Ты это хотела сказать?»

– А разве ты перестал быть Тигром Лета? Древний бог решил, что вскоре ему понадобится твоя помощь.

Эти слова несколько удивили Трича.

«Прежде никто еще не испытывал потребности во мне».

– Наступает время перемен. Похоже, они коснутся всех нас.

«Значит, нам суждено встретиться снова? Я был бы не прочь опять увидеть тебя в облике черной пантеры».

Т’лан имасска негромко засмеялась:

– А вот теперь в тебе говорит пробудившийся зверь. Прощай, Трич.

И в этот самый последний миг она увидела то, что он теперь мог лишь почувствовать. Тьма обволокла его. Поле зрения сузилось: теперь вместо двух глаз был лишь один-единственный.

Этот единственный глаз смотрел на ночную равнину и видел… оборотня, имеющего облик громадного тигра. Он пировал над убитым ранагом. Вот яростно вспыхнули два зеленых огонька… О, как же давно все это было.

Потом видение исчезло.

Чья-то рука в перчатке довольно сильно шлепнула его по лицу. Ток-младший открыл свой единственный глаз и увидел Сену:

– Эй… В чем дело?

– Неподходящее время для сна, – бесстрастным голосом ответил сегулех и удалился.

В воздухе витал аромат жареного мяса. Потирая лицо после шлепка, Ток медленно сел. Он выдыхал из себя воздух, стремясь попутно изгнать из души чужую безутешную печаль и сожаления о былом.

«Боги, умоляю вас, избавьте меня от видений».

Малазанец несколько раз встряхнул головой и огляделся. Тлен и волчица не сдвинулись ни на шаг. Оба по-прежнему глядели вдаль. Только сейчас Ток уловил исходящую от них настороженность, однако нимало не удивился. Юноше даже показалось, что он знает причину.

– Она совсем неподалеку и быстро движется сюда, – сказал он т’лан имассу.

«Вместе с наступающей ночью, следом за убегающим солнцем. Смертоносное величие, суровая красота. И древние глаза, каких теперь не встретишь».

Тлен повернулся к нему:

– Что ты видел, Арал Фаиль? И куда странствовал?

Малазанец с трудом встал.

– Худ тебя побери! До чего же я проголодался. Я бы сейчас и сырым мясом не побрезговал. – Он замолчал и глотнул свежего воздуха. – Хочешь знать, что я видел? Я, т’лан имасс, был свидетелем смерти Трича. Или Трейка, как здесь называют Тигра Лета. Где это было? Не так уж и далеко отсюда. Чуть севернее. Только не спрашивай, откуда сие мне известно.

Тлен молча выслушал его, а затем кивнул:

– Чен’ре арал лих’фаиль. Курган – это сердце памяти.

Баалджаг вдруг поднялась на лапы и ощетинилась.

Наконец в сумерках появилась знакомая Току пантера. Ее туловище вдвое превосходило человеческий рост, а глаза находились почти вровень с его единственным глазом. В воздухе пахнуло чем-то пряным и терпким. Тело пантеры подернулась дымкой и почти смешалось с темнотой… Теперь перед ними стояла невысокая женщина.

– Здравствуй, брат, – устремив взгляд на Тлена, сказала она.

Т’лан имасс кивнул, медленно и словно бы нехотя:

– Здравствуй, сестра.

– А ты постарел, – продолжала она, неслышно ступая по траве.

Баалджаг испуганно попятилась.