Текст книги "Неоднажды в Америке"

Я не знаю, какие законы там, где вы живёте, а в Массачусетсе женятся так: приходишь в Сити-холл, заполняешь какие-то формы, приносишь бумажку, что у тебя нет сифилиса (именно сифилиса, и только сифилиса; не спрашивайте почему), и тебе выдают брачный сертификат. Только он ничего не значит. Надо принести этот сертификат на церемонию, и тот, кто церемонию проводит (священник, раввин, судья – неважно, был бы официально признан штатом как человек, имеющий право заключать браки), должен после бракосочетания этот сертификат подписать. Заверить, что церемония-таки имела место быть. Потом надо это бумажку обратно в Сити-холл тащить, но это уже в данном контексте не важно.

Короче, приезжаем мы на собственную свадьбу, время уже вечернее. Настроение после услышанного и пережитого настороженно-нервное. Подъезжают родственники, которых мы перед выходом успели обзвонить. Мы им тоже всё рассказываем, и им тоже нехорошо становится. Раввин, к счастью, домой ещё не ушёл и готов нас совохупить. Где, спрашивает, сертификат ваш? Нужно ли вам объяснять, что в нервотрёпке и спешке мы сертификат дома забыли?

Дальше было весело. До дома – минут пятнадцать. Борька говорит: «Я смотаю быстренько, полчаса туда-обратно». Раввин, золотой мужик, соглашается ещё подождать. А мы вдруг все испугались. Как-то события того дня на нас нехорошо подействовали. Я – против. Я боюсь, чтобы он куда-то ехал. Мама тоже. В рядах паника: ничего хорошего в этот день произойти просто не может, врежется в кого-то как пить дать. Раввин смотрит на нас как на умалишённых. И тут я ему всё рассказываю. Про гражданство, про машину, про чёрного, про тюрьму…

– Понимаете, мы и жениться после всего этого боимся. Какие-то знаки нехорошие.

– Да нет, наоборот. Это знак, что всё плохое остаётся до свадьбы, а потом будет только хорошее. У вас будет долгий счастливый брак, вот увидите.

Раввину хочется верить, но поездка за сертификатом ведь всё ещё до свадьбы… Мой муж говорит мне, чтобы я не сходила с ума, и уезжает. Сидим на иглах полчаса, но он, к счастью, приезжает живой и здоровый в целой машине и сертификат привозит.

Бракосочетнулись мы без сучка и задоринки: маленькая хупа, мало народу, тихо и мирно, без нервотрёпок. Потом очень мило посидели дома с семьёй, и тоже без приключений. Расслабились. Всё, думаем, проехали.

Почти проехали. Не то я в пёстрой толпе, не то Борька в каталажке, но один из нас подцепил в злополучную среду очень мерзкий вирус. И в первую (ну, кто считает) брачную ночь передал это «счастье» другому. Вообще-то могли бы, между прочим, и без брачной ночи обойтись. Никому после такого дня ничего, мягко говоря, не хотелось. Но тут на нас весь культурно-исторический багаж навалился – надо, Федя, надо. А раз надо – что делать? И вот просыпаемся мы на следующий день больные вдрызг. Температура, распухшее горло, из носа льёт, морда красная, голову от подушки не поднять. Теория, что всё плохое осталось до свадьбы, даёт первую трещину. А мы выходной только один на работе брали. Отпуска на тот момент не осталось, больничных тоже. Пришлось лекарств наглотаться и на работу ползти.

Припираюсь я на работу, а меня все радостно так спрашивают: «Ну как свадьба-то прошла?» Периодически продувая нос и откашливаясь, рассказываю всё, что вы уже знаете. Сотрудники выпадают в осадок и зовут других – послушать про это чудо. Следующие две недели хожу на работу больная и всему зданию по очереди пересказываю уже набившую оскомину историю, даже знаменитой становлюсь на время. Меня все в коридорах узнают. Как девушку с весёлой свадьбой. И у Бори на работе то же самое. Горло от постоянных пересказов болит ещё сильнее.

Кстати, на следующий день в газетах восторженно описывалась церемония принятия гражданства рекордным количеством человек. И как все эти люди были счастливы. Даже интервью взяли у какого-то парня из Африки, с именем Нгеремба Матомба, и он там кипятком писал по поводу великолепно организованной церемонии. Насчёт Матомбы не знаю, а у меня спросить забыли. Хоть читатели мои правду узнают, её ведь не задушишь не убьешь.

Ну вот и всё. Стали они жить-поживать да добра наживать. А также плодиться и размножаться. Впрочем, это уже другая история.

Школа бальных танцев, вам говорят

Давным-давно, когда работа уже была, а детей ещё не было, задумались мы над серьёзной проблемой, издавна мучавшей человечество: на что потратить лишнее время и деньги? Не то чтобы их было слишком много, не поймите меня неправильно, но сколько-то образовалось, а состояние избытка чего бы то ни было являлось для нас после долгого периода ночных зубрёжек, соседства с тараканами и подсчёта каждого цента чем-то совершенно новым. Что делать бедным молодым яппи, я вас спрашиваю? Тем, кто уже пустил скупую слезу сочувствия, скажу сразу: не волнуйтесь, проблема была временной и после появления детей быстро решилась. Но тогда мы искренне не знали, как быть, и проводили бессонные ночи, пытаясь найти выход из создавшейся трагической ситуации.

Скоро сказка сказывается, да… и дело, в общем-то, не задержалось. Тратить научиться куда легче, чем экономить, и мы быстро наверстали упущенное, начав с бальных танцев.

А что? Кто-то покупает «Ягуар», кто-то играет в гольф, кто-то заводит кошку или собаку или то и другое и попугая в придачу, а мы решили обучаться изящному искусству неизящного вихляния сами-знаете-чем. Точнее, я решила, а муж у меня добрый и жену любит. Мне на глаза попалось объявление: в пяти минутах езды от дома открылась новая студия бальных танцев, предлагавшая шесть групповых уроков за сносную цену. Окрылённые надеждой, мы прихватили свои лишние деньги и отправились туда учиться ча-ча-чать и пасодоблить, не говоря уже о мамбовании и свинговании (но не том, о котором вы подумали).

Первое, что мы увидели в студии, была её владелица. Размера… ээээ… как бы это так сказать, чтобы никого не обидеть? Очень большого. Речь не идёт о 15 лишних килограммах и паре роликов жира тут и там, не подумайте. Речь идёт о женщине, раза в два превышавшей меня по объёму, а я не дюймовочка, я в меру упитанная девушка в самом расцвете сил. В ней было килограммов сто десять – сто двадцать. Мы, грешным делом, сначала решили, нет – понадеялись, что она лишь владеет студией, а танцам нас будет учить кто-нибудь другой, но не тут-то было. Дама (назовём её Нэнси) и оказалась главной учительницей танцев. Двое учителей-мужчин занимались с более продвинутыми учениками, у которых, судя по всему, было ещё больше лишнего времени и денег, чем у нас. А чайников, желающих по дешёвке подучить несколько танцев в компании таких же моторных идиотов, обучала сама владелица.

Нэнси начала первое занятие с рассказа о себе. Она давно хотела открыть свой бизнес, но всё не знала, какой. А тут подвернулся «Артур Мюррей» (это сеть танцевальных студий такая, franchises), и она решила совместить свою давнюю любовь к танцам с зарабатыванием денег. А заодно она косметику «Avon» продаёт, если кому надо. Танцам ей перед открытием студии пришлось подучиться, так как формально образования в этой области у неё не было, а владельцы требования какие-то, понимаешь ли, предъявляли, как будто одной любви к танцам недостаточно. И она позанималась, и её, верите ли, очень хвалили, только учительница балета всё время говорила: «Нэнси, балет – это не твоё». Представив себе Нэнси у балетного станка, я чуть не поперхнулась. Танец маленьких бегемотиков. Или больших. Её бы в пачку обрядить… нда. Не будем злыми. Ну танцевать она хочет, и слава богу.

Всё, что вы хотели знать о бальных танцах, но боялись спросить, укладывается в два слова – «быстро» и «медленно». Quick и slow. Нужно их только правильно варьировать: quick – quick – slow или slow – quick – quick – slow. Это единственное, чем фокстрот отличается от румбы. Потому как вне зависимости от танца партнёр и партнёрша стоят на деревянных ногах, вцепившись друг в друга руками, партнёр пытается вести, но ещё не понял, что это значит, партнёрша тоже пытается вести, потому что партнёр всё равно этого не делает, и вся энергия уходит на мучительные попытки не наступить друг другу на ноги и идти в одном направлении.

Войдя в танцевальную студию, я никогда не могла точно определить, что они сейчас танцуют (выглядело это абсолютно одинаково), пока не выучила «считалочку» из quick и slow к каждому танцу. Другие, правда, по музыке определяют, но у меня с этим проблемы: было дело в детстве с одним медведем… Сейчас уже плохо помню, но думаю, что танцевали мы румбу, и медведь, вероятно, пытался вести, перепутал quick и slow, наступил мне на ногу, я упала, а он не удержался и прямо на ухо… Вот с тех пор я ча-ча-ча от аргентинского танго плохо отличаю. Но это так, к слову.

Ах, как жаль, что не было у меня на том занятии видеокамеры! При всём моём, кхм, недюжинном писательском таланте и мастерском владении словом выразить всю неуклюжесть, косолапость и неповоротливость того, что они называли танцами, мне не дано. Давайте я вам лучше расскажу про lowered expectations. Есть тут такая программа по фоксу, Mad TV, в субботу вечером идёт; пытается с переменным успехом отбить часть аудитории у «Saturday Night Live». Не знаю, как сейчас, а когда-то давно была у них серия юморесок на тему брачных объявлений. Некий актёр появлялся на экране и рассказывал о том, какой он замечательный и какую девушку он хотел бы встретить. Естественно, актёр играл полного идиота и нёс aхинею; иногда это было смешно. Так вот, у этого сегмента передачи была заставка: вдоль моря-океана идёт, взявшись за руки, парочка. Они совершенно счастливы, покачивают сомкнутыми руками, над океаном не то рассвет, не то закат, но что-то очень романтическое, и всё бы хорошо, но выглядит эта пара как плохая карикатура: маленькие, толстенькие, во что-то ужасно-мешковато-бесформенное одетые, он лысеющий, она какая-то патлатая, да и просто очень некрасивые оба. А за экраном хор голосов стройно вытягивает: «Lowered expectaааааааtions». Мол, стоят они друг друга, ожидания-то у обоих заниженные… Жестоко на самом деле, но сделано это было очень смешно.

Первым согрешил, кажется, мой муж. Увидев в магазине парочку, подобную той из Mad TV, он тихонько пропел мне в ухо: «Lowered expectaааааааtions». Мне пришлось выйти из магазина: я просто загнулась и начала хватать ртом воздух. Надеюсь, они подумали, что у меня живот прихватило. В другой раз я ответила ему тем же. Через какое-то количество раз это было уже не смешно, и мы бросили это не делающее нам чести занятие, но периодически фраза всплывала, поскольку очень удачно подходила к ситуации. Как на первом уроке танцев. Мы вошли в студию и, не сговариваясь, тихо затянули: «Lowered expectaааааааtions». Я не знаю, где они набрали такую команду и почему этот набор колобков на одних левых ногах решил вдруг учиться танцевать, но зрелище было не для слабонервных. Вы скажете: «А тебе какое дело, танцуй себе, они тебя не трогают». Ага, если бы! Занятие-то групповое, партнёрами каждый раз меняться заставляют, а я на этот групповик не подписывалась. Какие-то мне-по-пояс дядечки, половина из них пенсионного возраста, не знающие, за какое место меня ухватить, оттоптали мне все ноги. Боря тоже не был в восторге от косолапых, страшноватых, с трудом обхватываемых партнёрш, упорно пытавшихся взять инициативу в свои руки. Топ-топ-топ вперёд, топ-топ назад, на двух левых деревянных. Главное, толку было мало: на пару с мужем мы, может, ещё чему-то и научились бы, а с этой бригадой могли выучиться только тонкому искусству зубовного скрежета.

И решили мы… да-да, взять частные уроки, и побольше. Танцевать нам понравилось. Точнее, мне понравилось, а муж, как было замечено выше, человек добрый и жену любит. После первого занятия он пытался, правда, уверять, что туда он больше не ездец и не ездун тоже, но узнав, что на частных уроках с нами будут заниматься те самые профессионального вида мужчины, а не Нэнси, и что никого, кроме меня, ему обнимать не придётся, смирился с участью своею.

Следующие полгода или около того мы осваивали фокстрот, танго, румбу, ча-ча-ча, свинг, вальс и ещё что-то. Мне больше всего латинские танцы нравились: я хорошо вихляю вот этим самым, которое вихляется, местом. А у мужа оно не вихляется совсем: даром преподаватели время с беднягой тратили, сдвинуть оное с места, не сдвигая при этом весь корпус, возможности не представлялось. Тем не менее нас постоянно подбивали на поездки на соревнования для любителей. Когда мы в ужасе выкатывали глаза и ошарашенно спрашивали: «А что мы-то там делать будем?» – нам показывали очередную пару бескомплексных колобков, коими студия Нэнси просто кишела. Колобки бездарно топтались в углу, держа друг друга на пионерском расстоянии и вышагивая под quick – quick – slow на несгибающихся коленях.

– Вот они едут на соревнование. И такие-то тоже. (Как? И они? Боже мой…)

Но мы сопротивлялись, в танцевальные круги не засасывались и новых уроков не покупали. Любовь моего мужа хоть и не знает границ, но так далеко не простирается. Зато мы ходили на танцевальные вечеринки. Где ещё попрактикуешь танго? Нэнси устраивала эти вечера раз в месяц и изо всех сил пыталась нас заставить танцевать со всеми по очереди. Мы нахально танцевали, в основном друг с другом, и прослыли задаваками. За это нам упорно не давали призы. Кому угодно, последнему чайнику, любой кобыле на трёх левых, только не нам. Призы эти были нам даром не нужны (плакат с вальсирующей парой в чём-то аляповато-розовом? Видео самого Мюррея?), но от несправедливости и обиды за державу мы кисли и на вечеринки ходили всё реже.

Однажды нам-таки дали приз. Вечера часто были тематические, и темой того вечера была объявлена Бондиада: надо было нарядиться, как Джэймс Бонд и его девушка. Лично я при словах «костюм девушки Бонда» сразу вижу купальник. Или вообще ничего. Но на вечеринку так прийти мне слабо, да и сезон был некупальный, поэтому я обрядилась в короткую юбку, высокие каблуки, блузку без рукавов и длинные чёрные перчатки, на которых красовались золотые часики. А Боря надел костюм в полосочку, только вместо пиджака жилет.

Понимаете, Джэймс Бонд мало похож на колобка. И девушка его тоже. Большинство завсегдатаев студии Нэнси решили, что не стоит даже пытаться, и явились в своих обычных мешковатых шортах, белых носках почти до колен и бесформенных футболках. Причём вне зависимости от пола. Попытки остальных нарядиться под знаменитого шпиона и сексапильную красотку успехом, мягко говоря, тоже не увенчались. Как то, что они танцуют, нельзя было определить без метронома quick – quick – slow, так и догадаться о том, кого они в жилетках и бабочках или юбках и блузках «а-ля старуха Шапокляк» пытались изобразить, было абсолютно невозможно. Приз за лучший танец нам всё равно не дали (шиш нам, мы для этого слишком хорошо танцуем, нас не надо подбадривать подачками), зато дали за лучший костюм. Призом оказалась пара кассет с какими-то старыми фильмами про Бонда из тех, что по телевизору бесплатно показывают пару раз в месяц. На тебе, боже, что никому негоже. Зато сохранилась фотография: мы в костюме, в образе, с призами, а учитель наш смотрит мне на ножки. Уверял, между прочим, что женщины его не интересуют. А туда же.

А потом… потом ничего не было. Я забеременела, мне сразу стало плохо, танцевать мы бросили и ничего уже не помним, кроме базового шага в вальсе и румбе, благо ходить квадратом много ума не надо. Бесславно закончилась наша танцевальная карьера, хотя основная цель была выполнена: времени и денег мы на это потратили кучу. И фотография осталась. Пусть потомки запомнят меня в образе Bond Girl.

Химия

Он высокий, стройный, симпатичный, умный, к тому же обладает великолепным чувством юмора. Я… тоже ничего. Он консультант, работает у нас временно; мы тут проект огромный осуществляем… впрочем, это не интересно. Мы кокетничаем и строим друг другу глазки. У нас, говорят, «химия», играем в молекулярный волейбол: пара феромонов туда, пара феромонов сюда, случайно задели друг друга руками, совсем уж случайно столкнулись под столом ногами, рискованно пошутили тут, послали друг другу двусмысленные э-мэйлы там… И не краснеем. Чего краснеть-то: невинный флирт на работе. Дальше дело не пойдёт: детные мы, семейные и высокоморальные.

Но весна, но феромоны. Он пишет мне записочки на собраниях, я давлюсь от смеха, а надо сдерживаться, всё начальство тут сидит, CIO да CFO всякие, а я хихикаю. Как ему не стыдно! Толкаю под столом ногой: прекрати. Наши смеющиеся глаза встречаются, и попытки сделать серьёзное лицо обречены на провал. Губы растягиваются от уха до уха. Я знаю, это химия, маленькие молекулы в воздухе тянут-тянут уголки моих губ, собирают мелкие морщинки смеха вокруг глаз.

Проект длинный, занудный, работы много, собраний ещё больше, заседаем-воду-льём, начальники переругались, китаец спит на ходу, ему на пенсию пора, совсем новые концепции уже не схватывает, турчанка новенькая, ещё не догоняет, и всю работу делаем мы с Дином. Зато нам весело, мы понимаем друг друга с полуслова, свили вокруг себя химический кокон; не подходи, тут наши феромоны летают, вам тут делать нечего. И снова столкнулись коленками под столом. Я не жалуюсь: мне нравится этот проект.

Тем временем начальники в консультационной конторе решили, что Дину будет лучше в другом месте, он там нужнее, он им больше подходит. А сюда пришлют Ховарда, который нашу систему знает не хуже Дина. Не хуже, а лучше. Ховард – эксперт, гуру, всезнайка, он бы сам всё это мог написать без нашей помощи, дай только волю. «Тебе повезло, – говорят мне. – Он теперь больше работы на себя возьмёт, отдыхай, расслабляйся».

Последняя неделя Дина. Реакция нейтрализации – то он щёлочь на мою кислоту подбросит, то я на его. Тушим друг друга, запаковываем молекулы, прибираем к рукам феромоны. Отодвигаемся подальше, а то заденешь ногу или руку ещё… Он уходит, пожимает всем руки, чуть дольше задерживает мою. Глаза не смеются. Я напоминаю сама себе сдутый шарик.

А с Ховардом хорошо, он действительно Профессионал с большой буквы. Но боже, какой же это скучный, длинный, зубодробительный проект, как я его ненавижу. Молекулы сидят на месте, в волейбол им играть не с кем, поникли, а им летать охота. Замечательный, добрый, трудолюбивый Ховард вызывает раздражение – он сидит на месте Дина. Ладно, проехали и поехали дальше. Работа. Семья. Следующая остановка —…(неразборчиво).

Quid pro quo vadis

Вот он и наступил, долгожданный Reunion. Встреча выпускников. У меня лично десятая, но пригласили всех, кто закончил наш маленький женский колледж n-е количество лет назад, где n заканчивается на пять или на ноль. Только плати.

Первыми идут «божьи одуванчики» – выпускники конца тридцатых – начала пятидесятых, ветераны Троянских и Крымских войн, дай им бог здоровья, выжившим без пенициллина. У «одуванчиков» самый большой комплимент – это если тебя узнали.

– О, это ты, Мэри? Я так и подумала, что на Мэри похожа!

У Мэри на лице экстаз: черты ещё различимы, жить можно. Вопросы если и задают, то только про здоровье и жив ли муж, остальное уже неважно.

Следом ступают «активистки» – выпускницы конца пятидесятых – начала семидесятых. Длинные седые патлы, мятые льняные штаны, не тронутые кремами морщины. Как только экономика идёт вниз и наш маленький женский колледж начинает испытывать материальные трудности, кто-то подаёт свеженькую идейку: а не начать ли принимать… этих, ну этих, даже упоминать не хочется, ну, которые с Y-хромосомой? Тут сбегаются «активистки» и скандируют, стуча по кастрюлям, что ежели какой-нибудь обладатель яиц переступит порог нашего маленького женского колледжа, то они денег больше не дадут никогда ни на что и другим закажут, а если это не подействует, сожгут себя заживо пред вратами главного здания кампуса. Нет зла худшего, чем мужчина в классе: он глотку нашу коллективную затыкает, привносит в наши чистые ряды мысли о грязном сексе и плохо действует на пищеварение феминисток. «Активистки» здороваются деловито и сразу начинают упоённо ругать Буша.

Что же такое было в воздухе в шестидесятые годы? А был ли воздух? Может, кто-то заменил его на розовый, синий или сиреневый туман? Может, бог раскурил косячок, и на мир «надуло»?

Кто там у нас дальше идёт? Выпускники семидесятых и восьмидесятых. Клыки и когти наружу. Оглядывают друг друга не спеша. Кто потолстел, кто постарел, у кого дети в какой колледж попали, а у кого продукты искусственного осеменения только в детский сад пошли. Но главное – кто какую карьеру сделал. Спрашивают друг друга ехидно так, с подковыркой: «Ну и как, сделали тебя вице-президентом? Неужели до сих пор нет? А что Джонни, в Гарвард попал? Что, тоже нет?» Какие-то стервы из плохого сериала, одна на другой. У них midlife crisis: пора итоги подводить. Либо ты к своим плюс-минус сорока-пятидесяти чего-то добился, либо нет. Хоть и женщины, а пиписьками меряются похлеще мужиков. Морщины это поколение тщательно замалёвывает.

Становится очень страшно стареть. Я, пожалуй, следующие встречи выпускников пропущу и приду сразу на пятидесятую годовщину. «Божьи одуванчики» мне глубоко симпатичны: клёвые такие бабки, весёлые. Дожить бы!

А вот и молодняк. Мы. Половина остепенилась и вдохновенно обсуждает, когда лучше начать сажать детей на горшок и в какой компании быстрее продвигают. Другая половина остепениваться не желает и предаётся воспоминаниям.

– Ой, как же мы тогда надрались… И пошли писать во двор, а там нас ребята из MIT застукали…

– Ой, не напоминай!

– А там такой рыжий был, помнишь, ты с ним по пьянке трахалась.

– И не напоминай!

– Он нам ещё всю ванную потом облевал. Слушай, а ты ведь после этого с ним ещё трахалась!

– Сказали же: не напоминай!

Оскал. Беседа окончена.

Идём в колонне, несём букетики какие-то ритуальные. Солнышко светит. Тогда, пятнадцать лет назад, наш маленький женский колледж был единственным, который согласился оплатить мне обучение. Остальные приняли, но денег не дали. А эти и взяли, и дали, и я за это им очень благодарна. Правда. И настроение, в общем, хорошее. Главное – вперёд колонны не заглядывать, не смотреть, что с нами будет ещё через 10, 30, 50 лет… А так ничего.