Текст книги "Песня цветов аконита"

А сделать это можно было только одним способом.

– Подойди, – Юкиро выглядел суше, чем обычно. Йири робко сделал несколько шагов и чуть склонил голову.

– Голову подними.

Он послушен – но глаза все же опущены. Он не чувствует вины за собой, но почему такой голос?

Руки мужчины касаются его шеи. А потом – холодный ветерок лижет полоску кожи, оставшуюся без ленты – украшения сиини. Он испуганно закрывает горло рукой и смотрит прямо перед собой отчаянными глазами. Потом опускается на колени, не убирая ладони от горла – и не на благодарность это похоже, а на мольбу о пощаде.

– Не бойся. Ты остаешься здесь. Ничего не изменится, – быстрее, чем обычно, произносит Юкиро, не желая пугать мальчишку. Ведь на что Йири может рассчитывать? На острове Белом найдется местечко.

А тот, на полу, безмолвен, но видно – дрожит. И это не неприятно Благословенному. Он может потратить немного времени – и успокоить его.

* * *

Ему было холодно, несмотря на то, что был конец месяца Лани, на то, что солнечные лучи заливали комнату, холодно, и – страшно.

Он привык уже носить лаа-ни – одежду Несущих тень. Она была лиловой, или здесь, на Островке – цвета меда и янтаря. Горло без прикосновения привычной шелковой ленты казалось беззащитным, словно по нему вот-вот полоснут ножом.

Однако он улыбался – легко…

На наго надели блузу – тэлета, белую, с едва заметным розовым отливом, с вышитым на рукавах темно-вишневым узором. Такая же вишневая безрукавка была расшита серебристыми нитями. На узкой части рукава сомкнулись браслеты из белого золота – в них были камни, гранаты.

– Нет, – прошептал он едва слышно. – Я не хочу…

На слова не обратили внимания.

Ему хотелось кричать.

Блестящие черные волосы Йири разделили на несколько прядей, свободно перевязали серебристыми нитями и скрепили драгоценной заколкой получившийся своеобразный «хвост».

Теперь Йири выглядел юным придворным. Только лицо было цвета блузы.

Улыбка оставалась ласковой и отстраненной.

– Хорошо, – Благословенный положил руку ему на плечо. – Идем.

* * *

Ласточки летят по небу. Невесомые, серебристые – если сбоку смотреть. Быстрые. Они и через море летают. А потом – обратно, домой. Быть может, ему подарят радость – увидеть море. Когда-то он мечтал об этом. А теперь разучился мечтать.

По ночам в саду горели разноцветные крошечные фонарики, похожие на замерших светляков, а днем летали огромные бабочки, и больше всего было странных, черно-зеленых.

Деревья с огромными шершавыми листьями и туи с темными узкими веточками – всему находилось достойное место.

Но особенно – цветы. Их сажали под каждый сезон – свои, каждым уголком сада можно было любоваться часами. Садовники отдыхали мало…

Казалось, с какой стороны ни глянь, картина предстанет одна краше другой, и не было лишнего в них. Тхай любили воду – в саду были фонтанчики, похожие на ракушки, маленькие бассейны с водой и ручейки, бегущие по камешками выложенному руслу.

Соседи тхай, сууру-лэ, подстригали кусты, делая их похожими на оленей, рысей и прочих зверей. Тхай не одобряли этого – они создавали живые изгороди, оплетали ажурные решетки и невесомые беседки вьющимися растениями. Беседки, похожие на парящих медуз и перевернутые венчики цветов.

И красная туя росла в саду – три маленьких дерева. Больше не надо. Ее ветки кладут в огонь, провожая того, кто уже не вернется – и айри приходят за ним. А северяне в Тхэннин засыпают ветку землей. И айри приходят на зов. Если не сделать так, или не сжечь веточку красной туи после, коли уж сразу не оказалось – долго будет бродить душа…

В саду он виделся с Иримэ. Йири знал, что она просила повелителя разрешить им беседовать иногда – и это было позволено.

Незаметно для себя он почти привязался к этой всегда немного грустной женщине. Она часто посылала за ним – а как-то Йири решился сам окликнуть ее, увидя возле фонтана. На ней, как обычно, была серебристо-сиреневая накидка. Госпожа управляющая имела право на такие цвета. Йири знал уже – Иримэ – урожденная Первого круга, ее предки были родичами Золотого Дома. Выйдя замуж, она спустилась на ступень ниже – но все ее привилегии остались при ней, хоть и не могли быть переданы детям.

Иримэ, как всегда, приветливо кивнула ему. Ее руки, маленькие, аккуратно сложенные у груди, украшены были браслетами и кольцами с камнем – слезой, горным хрусталем.

– Иди сюда, мальчик.

Ее голос, грудной, переливчатый, как у горлицы, становился еще более нежным, когда она обращалась к Йири.

– Красиво тут, правда? Как ты, не покинешь нас следующей зимой? Лесные духи засыпают или возвращаются в иную страну на время холодов. А ты очень похож на такое нездешнее существо!

Иримэ сказала это, желая чуть-чуть поддразнить Йири. Она не ожидала, что юноша ответит всерьез.

– Меня так долго убеждали в том, что я не совсем человек, что я поверил. – Он положил ладони на резные перила. Солнце, оранжевое, просвечивало сквозь почти черное кружево листвы.

– Значит, я буду таким. Тем, о которых я слышал и рассказывал сказки.

– Добрые? Или, быть может, страшные? – с мягкой улыбкой спросила дама.

– Неважно. Таким, каким нужно. Это место красиво, – продолжил он чуть погодя. – Пусть оно заберет мою тень.

– А как же твой господин? – Иримэ завернулась в накидку, словно озябла.

– Он хочет этого.

Йири оторвал взгляд от вечернего солнца, чуть качнулся вперед, сжав крепче перила.

– Слушайте, госпожа!

Вечернее разноголосье цикад и сверчков заполняло сад. Йири продолжил:

– Нет. Я не чувствую себя человеком. Только таким, как они…

– Все никак не забудешь, что носил знак Исполнения?

Разве это можно забыть? И – разве нужно? – подумал. Даже если я посмею забыть, мне напомнят. Глаза выдали мысль.

– Мальчик… тебе может напомнить что-либо только один человек. А он сам возвысил тебя.

– И кто же я здесь? – донеслось до ее слуха: слова прилетели такие тихие, будто остерегались сами себя.

Иримэ призадумалась. Потом заговорила медленно, подбирая слова.

– Сиин – только слуги в личных покоях, и украшения. К ним нет ревности. Если бы ты не вышел из Дворца Лепестков… даже будь ты сыном простого секретаря, двор страшно завидовал бы тебе.

– Как же теперь? Я больше не ношу треугольник из яшмы.

– Да. Но, хотя двор уже выучил твое имя, он еще не понял, кем считать тебя. И…господин наш, боюсь, не знает этого тоже. Не бойся. Верю, он поступит с тобой справедливо.

Она сжала висок, отодвинув украшение – розетку.

– Я не боюсь, госпожа.

– Ты расскажешь мне о себе? Я жду этого уже долго. – Мягкий упрек в ее тоне послышался Йири.

– Да, госпожа.

Она увела Йири в беседку, похожую на окаменевшую розовую медузу. Села на маленькую подушку темного бархата, принесенную девочкой. Указала Йири место рядом с собой – и даже за руку его потянула, усаживая. От Иримэ пахло дождем и сливой, щека ее, гладкая, упругая, словно у десятилетней, оказалась совсем рядом со щекой Йири. В сумерках разговаривать было проще – но дама распорядилась зажечь маленькие светильники, сделанные по форме полураскрывшегося листа. Йири начал говорить – неуверенно, опасаясь, что эта красивая женщина, которая всегда вела себя, как друг, оскорбится и уйдет, услышав, откуда он. Но та лишь тихонько смеялась – звуки серебристые, как горный хрусталь в ее украшениях.

– Ты невероятно удачлив, мальчик. Я поражена. Какая звезда стояла над твоей колыбелью?!

Йири вздохнул прерывисто. Иримэ не отвернулась – но она думает лишь об удаче. А те, кто дал ему жизнь, кто растил его – пыль для управляющей Желтым Дворцом. Она искренне рада за Йири, не думая, сколько он потерял…

* * *

Он видел ее мельком, через изгородь, в Нижнем парке. В светло-голубом гэри, с русыми волосами. Он замер, и воздуха не хватило на вдох. Потом он осознал, что это – другая. Не Лин. Совсем не она. Ее заплетенные волосы украшали синие цветы, похожие на мохнатые ночные снежинки. К ней подошли еще девушки, и она совсем затерялась в смеющейся стайке. А потом позвали его.

Скоро Йири знал, как ее зовут. По странной прихоти кого-то из Бестелесных имя оказалось похожим – Лаин. Лаин из семейства Тинэ, дочь чиновника-архивариуса невысокого ранга, лишь за высокую честность и знания удостоенного вызова в Сиэ-Рэн и поселенного на время выполнения порученного в маленьком павильоне недалеко от пустующего Жемчужного дворца.

Конечно, девушки вряд ли сошли бы и за сестер. Круглолицая Лин – и Лаин с худым, немного острым лицом. Лин, дитя, лесной цветок, распускала русые волосы – а у Лаин они были убраны в косы.

Лин улыбалась – Лаин опускала глаза. И все же…

Что-то было в них общее. Вероятно, только для Йири. Но, видя ее, он странным образом видел и огромные ясени, озеро со светлой водой, журавлей-тэммоку, кричащих прощальную песнь. И не было в этих картинах боли, только блики от крыльев, листья и рябь на воде.

Сначала он только следил за ней. Потом, одевшись так, чтобы Лаин не поняла, кто он, покинул разрешенную ему часть сада и оказался возле ее павильона, в маленьком дворике, образованном высокими кустами жасмина.

– Госпожа…

Лаин испуганно обернулась. Голос чужой. Здесь появлялись только подруги и слуги, знакомые отца подходили с другой стороны. А этот не был похож ни на слугу, ни на господина. В темно-зеленом и сером, волосы свободно подхвачены сзади – такую прическу любит молодежь разных рангов Двора… Он принес ей письмо?

– Нет, госпожа Лаин, – он понял невысказанную мысль. – Я просто хотел видеть вас.

– Кто вы?

– Я… живу здесь, – неуверенно отозвался, явно не желая называть имени.

– Но как я могу разговаривать с тем, о ком ничего не знаю? Это не подобает девушке при Дворе, даже при том, что отец мой не знатен, – холодно сказала Лаин.

– Почему? Я не прошу у вас ничего, кроме слов.

Девушка растерялась. Потом природная мягкость взяла верх.

– Но…мне нечего сказать вам.

– Жаль, если это правда, – он очень внимательно, чуть искоса посмотрел на нее, словно пытался найти в ее облике некие другие черты.

– Почему? – невольно она заинтересовалась.

– Вы… совсем другая. – Он перевел взгляд на клонящееся к закату солнце, кажется, испугавшись, что чересчур упорно смотрит на девочку.

– Разве вы знаете меня? – удивилась Лаин.

– Я видел вас раньше, здесь.

– И что же? – спросила она, готовясь услышать лестную фразу. Судьба не слишком баловала ее такими подарками.

– Вы похожи на голубую рыбку – плотвичку, пойманную в горной реке и выпущенную в золотое озеро дворца. Им не надо быть здесь, тут разводят совсем других рыб.

– Как странно, – чуть смущенно улыбнулась Лаин. – Я никогда не была в горах, но… я и вправду среди здешних красавиц, как маленькая неяркая рыбка. Я плохо владею искусством письма, я почти не умею петь, и до сих пор не знаю, как надо вести беседу. Наверное, отец разочарован своей дочерью.

– Вы так думаете? А мне кажется, он очень любит вас. Неужели человек выберет розу только за то, что она большая и красная, и не посмотрит на майник, потому что он белый, маленький и не сразу заметен?

– Конечно же, нет, – Лаин вновь улыбнулась застенчиво, – майник всегда был символом нежности. Хотя он и мал…

Розоватое облачко набежало на солнце.

– Мне нужно идти, – сказал незнакомый юноша. – Вы позволите снова придти сюда?

– А вы так и не назовете себя?

– Это лишнее, правда… поверьте.

Солнечный свет, прикрытый облаком, погрустнел немного…

– Тогда… – Лаин помедлила. – Хорошо, только… я не могу рассказать отцу?

– Это ваше право. Но я не смогу придти в этом случае.

– Тогда я ничего не скажу.

Солнце вновь показалось, краешком глянув на сад.

Странным он показался Лаин. Не так уж много ей перепадало лестных, восторженных слов, но, если уж перепадали такие, были они вычурны и красочны, под стать молодым людям Двора. А этот – в открытую ведь сказал, что не красавица она и смотрится среди других девушек простенькой и неяркой. И смотрел на нее без тени восхищения, пожалуй, даже грустно.

Лаин вернулась в дом. Задумалась. На желтой бумаге начала записывать смутные мысли, перемежая их строчками стихотворений. Букет поздних сиреневых васильков в нише пах слабо и холодно. Знаки из-под кисти падали робкие, похожие на спутанную осеннюю траву.

Он снова пришел. И еще. Казалось, он скрывает что-то – но хитрости в нем видно не было. Сначала Лаин считала его слугой высокого господина. Потом просто перестала понимать, кто ее гость. Он произносил слова непривычно, с легким акцентом, от чего его речь казалась очаровательно мягкой, – и говорил он необычные вещи. Ни о поэзии, ни о дворцовых сплетнях он не хотел говорить, и только слушал слова девушки. Зато рассказывал странные истории, полные грусти и нежности, а порою щемящей тоски. Он смотрел на листья и облака так, словно это самые важные вещи на свете. Иногда девушка не понимала, слушает ли он ее ответы, или думает о чем-то своем. Он совсем не старался ее увлечь – ему, похоже, и впрямь ничего не было нужно. А сердце Лаин билось все более неровно, и строчки, выводимые по ночам на бумаге, обретали небывалую уверенность и изящество.

У него были мягкие волосы. Он и Лаин теперь садились рядом, и один раз он притянул девушку к себе – и была в этом нежность, словно к сестре. И Лаин не отстранилась.

А потом все кончилось. Незнакомый человек стоял и смотрел на нее. И тот встал, отпустил ее руку и ушел, не оглядываясь. И незнакомец – важный, в черной с золотыми значками одежде, – ранг и род занятий Лаин не сумела определить, все еще путалась в этом – тоже ушел, посмотрев на нее перед этим так пристально и так холодно.

Лаин не могла понять, в чем она провинилась, но ей было очень тревожно.

И холодной была ночь…

* * *

– Вы были близки с ней?

– Нет.

– Если это ложь… ответишь еще и за это.

– Это не ложь, мой господин… Солнце… Она… даже не знала.

– И я поверю тебе? Ты посмел покинуть разрешенную тебе часть дворца и придти туда, где ты не имел прав находиться. Ты делал это неоднократно, так?

– Да, мой господин.

– Ты помнишь, что уже позволял себе нечто подобное?

– Да…

Он помнил историю с Соэн. И легко представлял то, что лишь чудом с ним не случилось.

– Ты и вправду считаешь, что теперь тебе дозволено все?

– Нет…

– Ты можешь что-то сказать… в свое оправдание? Почему ты поступил так?

Повелитель слишком хорошо знал, что ответа не будет. Даже если бы тому было, что сказать.

– Девушка тоже получит свое.

Йири не поднимал головы и сам казался брошенным на дорогую циновку цветком. И Юкиро был почти растерян – он слишком хорошо знал, как поступить стоит, и не хотел делать этого. Этот мальчик, понявший, что значила для Благословенного смерть Тооши… и даже сумевший залечить эту рану – неужто сделать с ним то, что диктуют закон и традиция?

Лесное растение… должно ли оно вообще быть в саду повелителя? Любая прихоть Благословенного должна быть исполнена, и все же даже Юкиро на способен заставить черепаху летать.

Это красивое существо не было дерзким совсем – но совершало поступки, немыслимые по дерзости. Раньше Юкиро это развлекало. А сейчас вывело из себя. Йири заслужил суровое наказание уже неоднократно. Пора.

Благословенный вообще не должен был сейчас говорить с ним – слишком большая честь для виновного. Только взмахнуть рукой – слуги поймут, какова его воля. И – не удержался. Но о чем говорить, если эта игрушка, эта дикая птаха терпеливо примет все, что с ней сделают, но так и не поймет – не сумеет понять – сердцем?

И неприятная, даже грустная мысль мелькнула у человека, облаченного властью. Кто смеет иметь свое мнение в присутствии повелителя? Лишь единицы, и то не всегда. А этот…он даже защищаться не будет. Поднятый высоко. Не свободный больше любого слуги. Не выдержавший одиночества.

Ожидали лишь его слова, не слова – знака.

– Уведите, – он небрежно качнул головой. Еле слышно вздохнул. Задумчиво потер переносицу. Отдал приказ.

Отец был таким маленьким и растерянным, когда ему пришел приказ покинуть Сиэ-Рэн и уехать в далекую провинцию. Он связывал столько надежд со столицей… с двором Благословенного – хоть пока он всего лишь скромно трудился в уединении. Однако не подчиниться приказу было немыслимо.

– Ну почему, с чего вдруг такая немилость? – суетливо повторял он, и его простодушное лицо было растерянным, как у ребенка.

В два дня покинуть Сиэ-Рэн.

В эти два занятых печальными хлопотами дня Лаин даже не вспомнила о том, кто так и не назвал ей своего имени. И как близко прошла смерть – не поняла девушка.

Ей жаль было отца. Жаль маленького дворика с бледной кудрявой зеленью, уголка, отведенного им в скромном павильоне, сиреневые душистые ликорисы. Она толком не завела подруг. Она не успела встретить кого-то единственного, чье присутствие неподалеку ощутила бы даже во сне. Хотя в последние дни Лаин начинало казаться, что вот-вот с ней произойдет нечто чудесное. Как в детстве – запахи леса, тени, которые шевелятся так, словно дышат деревья – присутствие в сказке. Но сказка эта будет осознана позже, когда ты вырос и ничего не вернуть. Ты будешь только помнить.

* * *

Шли медленно – ему показалось, что очень долго. Его привели в маленькую комнату – желтые сухие доски, невысокий потолок. Небольшое окошко. Пол – те же доски. Теплое на вид дерево. Впрочем, и на ощупь оно не холодное – все же еще почти лето. И ничего – ни циновки, ни даже соломы. Здесь было уютно по-своему – Йири привык спать и на земле, под дождем. А тут – сухо и довольно тепло. Под дверью – широкая щель.

Низших держат в куда худших условиях – его удостоили милости.

Плавно закрылась дверь.

Ждать свершения воли повелителя оказалось очень страшно – куда страшнее, чем тогда, в доме Сэнхэ, ожидать наказания. Йири видел два раза, что делают с теми, кто заслужил – один раз на севере, и в Аэси. Видел и слышал. Думал про Лаин – и молитва не шла с губ. Знал: сам виноват. Просто, когда увидел ее, забыл обо всем.

К нему не заходили – но еду приносили раз в день; для передачи служила щель, и воды было вдоволь. Только к воде он и прикасался.

На смену страху пришла тоска, рвущая сердце. Потом – пустота. Уже и неотвратимого не ждал – все равно никуда не деться. Ему казалось, что за окном падают листья. Лиственный лес на севере зимой – ветви голые, и птиц не слышно, и вода в озерах спит. И нет никого. Несколько дней листопада – и настала глубокая осень…

Потом дверь открылась.

– Идем.

Снова длинные коридоры – от них голова закружилась. А может, и не от них. Все коридоры были сделаны из желтых досок, и все пустые. И те, кто вел, были ненастоящими.

Когда приоткрылась дверь в конце коридора, почувствовал запах водяного пара. Понял, куда поведут потом.

Ничего не было сказано. Сама покорность. Как раньше.

«Умница», – думал Юкиро, наблюдая за Йири. Тот великолепно держался на грани между «я понял все» и «ничего не было». На грани между красивым цветком и человеком, умеющим делать выводы. И он не рожден при дворе. Совершает чудовищные ошибки. Откуда же это потрясающее знание оттенков поведения – жестов, взглядов и слов?

– Ты так и не спросишь меня о ней? – поинтересовался Юкиро много часов спустя.

– Если мне нужно это знать, я хотел бы спросить.

– Она и ее отец покинули Сиэ-Рэн. Где они, мне безразлично. Ее отцу найдут подобающую его честности должность…где-нибудь.

«Жива. Но ее больше нет здесь».

А чего же ты ждал? Все повторяется.

Юкиро не понял, почему лицо Йири словно потеряло все краски. Оно не стало бледнее. Просто из человека словно вынули душу – так оборотень ииширо поступает со своими жертвами. Юкиро даже испугался на миг.

– Ты любил ее? – спросил он, и в голосе впервые появились нотки сочувствия.

– Нет.

– Тогда… какое тебе дело до этой девочки?

– Вы правы, мой господин. Никакого.

Юкиро смотрел на него пристально в течение нескольких секунд, затем резко сказал:

– Если хочешь, ты свободен. Поезжай за ней. Или куда угодно.

Йири медленно отвел от щеки волосы, перевел взгляд за окно. Вверх. Там было небо и листья. Такая привычная картина. Потом посмотрел на шелковую обивку стен. Там змеились листья нарисованные.

– Я могу остаться здесь?

– Разумеется, – сухо сказал Юкиро. – Я же сказал – если хочешь.

– Тогда я никуда не уйду.

– Разумное решение, – с легкой иронией, и даже с некоторым удовольствием обронил повелитель. – Ее отцу ты не нужен совсем.

– Мне безразличны чувства ее отца. Мне не нужна …Лаин. – он чуть запнулся, произнося имя. Словно хотел назвать другое. А на губах его уже была привычная полуулыбка – нежная, холодноватая, чуть отрешенная. И ни следа волнения. Словно и впрямь не было ничего.

Благословенный покачал головой, недоумевая. Он сделал подарок этому существу, думая, что его понимает. Подарок отвергли. Небывалую милость. И не ясно было, как и что Йири думает вообще. Очередная шкатулка с секретом.

Впрочем, в одном Юкиро уверен был твердо. Урок усвоен. Глупцы пусть считают, что любимой игрушке все сошло с рук. Пусть думают, что наказание должно нести тело.

«Это ты, малыш, научил меня видеть душу там, где раньше я замечал только имя. – Юкиро даже про себя не хотел договаривать фразу. – И учишь меня тому, что можно делать с этой душой».

Впервые он видел Хали – стоя в галерее, за бело-зеленой колонной. Она со своими девушками быстро спустилась по плоской лесенке в сад и пересекла его гораздо скорее, чем двигалось большинство знатных девушек Островка. Дочь повелителя была высокой и худощавой, с пышными темными волосами – Йири знал, что вблизи они явственно отливают рыжим. Бледно-золотое драгоценное платье, золотые жемчужины в высокой прическе. Он хорошо разглядел лицо – надменное, бледное, – черты его были крупноваты и резки.

По-своему Хали была хороша, но тхай ценили иное. Больше половины девушек здесь превосходили ее.

Однако она казалась величественной и гордой. Хмурое и умное лицо. Стайка прислужниц спешила за ней, словно бабочки за сорвавшимся с места большим полевым цветком. Они щебетали беспечно…

На миг Йири стало жаль ее. Женщины синну – дикарки, но они укрощают коней и плавают в ледяных реках, стекающих с гор, реках стремительных и жестоких. Таких, как жизнь в Сиэ-Рэн.

* * *

Хассу только что привезли и еще не выпускали к сокровищнице. Йири смотрел на нее, метавшуюся за прутьями. Позолоченный пепел. Глаза цвета запекшейся крови. Длинные, текучие движения великолепного сильного тела. Она рычала.

– Ты должна быть свободной. Ты создана убивать, – сказал Йири.

Она и убила. Олененка загнали к ней. Клыки разорвали шею – тот крикнул всего один раз.

Горло его и грудь были снежного цвета.

Йири стоял и смотрел. Пальцы сжимались. Хасса отвернулась от жертвы, зарычала негромко. Олененок был – в двух шагах.

…Залюбовался цветом – такого не встретишь в красках художников. Безукоризненно – чистый, как бы презрительный – алый. Он не мог оторвать взгляд от зрелища – алое на белом, и на упругие листья растений возле решетки тоже попали брызги. Воспроизвести этот цвет…

Йири отвернулся резко. Впервые не захотел видеть красивое.

* * *

Говорят, Небес ровным счетом четыре. Верхнее занимает Сущий, и то Небо находится не только в нашем мире, а простирается повсюду. На третьем Небе живет Иями со свитой. Второе – ждет праведников, достигших блаженства. А первое населяют айри, оставленные присматривать за землей, духи, феи и души людей, ожидающих перерождения.

Говорят, избранные и герои поднимались на третье Небо. Достигал ли кто из живших когда-то престола Сущего, не ведомо людям.

«Все хороши на своем месте – и такие, как я. Разве не восхищались теми, кто был в Саду Нэннэ? Но кто считал воспитанников ее равными себе? Каждому – свое Небо. А если кого-то подняли выше… разве сущность его изменится? Разве не останется он тем, про кого говорят «этот – всего лишь…»? Судьба не спросит, чего хотел человек. Так заведено».

Йири сполз на циновку, сжался комочком, словно пытался согреться. На циновке узор был – волны морские.

«Жаль, что это не настоящее море…» Волны бы с головой накрыли – только прилива дождаться. Но море расступается, принимая в себя человека – а циновка останется жесткой.

«Такие, как я…и еще вознесенные на высоту, о которой недозволенно и мечтать».

Сейчас он пошел бы за любым, кто позвал. Только не звали. Время не подошло – а всему свой черед.

…Когда кто-то из слуг склонился над ним, чтобы спящего на полу перенести на лежанку, мгновенно открыл глаза – и такой силы был взгляд, что отпрянул слуга: показалось, что ненавистью полыхнуло из этих глаз. Показалось.