Текст книги "Частная коллекция ошибок"

Глава 9

1

Как назло, день разыгрался чудесный, почти летний. Солнце припекало, на клумбах доцветали фиолетовые астры и оранжевые настурции, желтые листья изредка слетали с тополей. Артем и Варя сидели на высокой неудобной скамейке рядом с пустой песочницей. Они решали, что делать дальше. В этом тихом дворе можно было отдышаться и сосредоточиться – лишь один дом выходил сюда тремя подъездами. Два других дома смотрели друг на друга торцами со скучными рядами окошек.

Артему до сих пор было не по себе. Когда вдруг поднимался ветер, тополя взыгрывали густым шумом, а чьи-то рубашки, что сохли рядом на веревке, принимались беспокойно махать рукавами, Артем вскакивал. Он оглядывался по сторонам, Варя сердилась:

– Ведешь себя как дурак. Угомонись!

– Как-то мне муторно. Я никогда тут раньше не был, – оправдывался Артем. – Паршивый райончик. Пятиэтажки всегда отстойно смотрятся.

– Наша Первомайка еще хуже, ты бы видел. Я туда никогда не вернусь. Никогда! – отрезала Варя. – А здесь нас никто не знает и вряд ли запомнит. Хотя наши сумки… Надо их деть куда-то. Можно на пару дней снять комнату. Помнишь, мы раза три не могли до дома дотерпеть и трахались в каких-то жутких берлогах?

– Возле вокзала?

– И возле рынка. Там больше всего углов сдают.

– Помню, котенок, помню. Хорошо было! Уже, наверное, так никогда и не будет, – грустно сказал Артем.

Он притянул Варю к себе и попытался губами поймать ее губы.

Варя его оттолкнула:

– Перестань тискаться! Вон какая-то старуха на нас с балкона глядит. Мы ничем не должны привлекать к себе внимание. Нас нет, мы растворились в воздухе! Найдем укромный уголок и будем присматривать машину.

– Вот бы рвануть на моем «лексусе»… – мечтательно вздохнул Артем.

– «Лексус» не подходит, мы сразу решили – его, конечно, пасут менты. Самолет, поезд, автобус тоже отпадают. Такси? Любой таксист нас запомнит – не каждый день он кого-то возит в Новосибирск. Частник тоже может разболтать.

Артем заговорил о некоем «мерседесе» (эта машина Жанны осталась припаркованной на Театральном бульваре), но у него хватило здравого смысла прикусить язык.

– Делать нечего, надо машину угнать, – решила Варя. – Ты сможешь?

– Смогу.

Артем не сомневался в этом ни минуты. Он что угодно смог бы сделать, только бы всегда быть с Варей, только бы не отталкивала она его жадную руку, которая и сквозь ткань куртки узнавала знакомое нежное тело, горячий бок, тонкие ребра, за которыми бьется отчаянное сердце.

– Уймись! Убери лапы, или ударю, сам знаешь куда, – прошептала Варя раздраженно. – Отодвинься! Лучше мозги напряги – где легче всего найти машину? Возле супермаркета? У вокзала? Нет, к вокзалу нам нельзя…

Как ему и было велено, Артем напряг мозги:

– Можно такси со стоянки свистнуть. Ты заговоришь шоферу зубы, я уеду, а потом встретимся в условном месте.

– Не годится – такси сразу начнут искать. Надо, чтоб у нас было время уехать подальше. И машина нужна невзрачная, вроде этой.

Варя имела в виду вишневую «восьмерку», которая подкатила к ближайшему подъезду.

Машина в самом деле была что надо – старая, пыльная. Ее багажник кургузо оттопыривался, из него выглядывали какие-то рогожные мешки. За рулем сидел бодрый пенсионер. Его терракотовый загар и линялая гавайская рубашка говорили о том, что это счастливый дачник. Под стать ему была и дородная супруга в полевой форме – тренировочном костюме.

Первой из этой машины выскочила девочка лет восьми, должно быть, внучка. Она вприпрыжку побежала к подъезду. В одной руке у нее была надкушенная морковка, в другой букет хилых гладиолусов. Пока бабушка выбиралась из машины и вытаскивала оттуда корзину ранеток-лимонок, дедушка споро подхватил ведра с помидорами и скрылся за дверью.

Скоро внучка-вострушка появилась на балконе четвертого этажа. Она закричала оттуда с наивной радостью:

– А у нас воды горячей нету!

Дачница с ранетками вполголоса ругнулась, а во весь голос крикнула:

– Кристина, уйди со сквозняка! Уйди, говорю!

Переваливаясь, она побрела к двери. Оттуда уже показался ее муж. Он взял из багажника мешок с капустными кочанами.

– Я, Олюнь, передохну чуток, а потом к Тоне поеду. Чего-то я проголодался. Перекушу и поеду, – сказал он.

Олюня остановилась и повернула к мужу строгое лицо, кирпично-красное, как у апача:

– Я тебе перекушу! Только сунься к наливке! Сначала Тоне отвези капусту, потом будет твое «перекушу». Сию минуту поезжай!

Муж не стал спорить. Он покорно взвалил очередной мешок на жилистые плечи и побрел к дому. Супруга распахнула перед ним дверь, а потом и сама скрылась в подъезде со своей корзиной.

Артем и Варя не сказали ни слова, только мельком глянули друг на друга. Вскочили они разом, будто кто-то столкнул их со скамейки.

Артем схватил сумки и в два прыжка был у вишневой «восьмерки». Сумки он, не глядя, забросил на заднее сиденье, сам упал за руль. Варя была уже рядом.

– Давай быстрей! Быстрей! Пожалуйста! – шептала она.

– Заводись, сволочь! – приказал Артем «восьмерке».

Через минуту они были уже на проспекте.

Артем водил машину прекрасно. Он любил гонять на предельной скорости, но, когда нужно, умел быть аккуратным, неторопливо-правильным, почти умильным. Теперь приходилось ехать спокойно, чтобы никто и заподозрить не мог, что с вишневым жигуленком что-то не так.

Артем был в своей стихии. В машине, даже краденой, он чувствовал себя куда увереннее, чем на пыльной скамейке, где надо тупо сидеть и думать. А вот Варя нервничала. Она сняла свой зеленый платок и, насупившись, грызла его кончик. В машине было душно, пахло пылью, бензином и яблоками. Варя опустила боковое стекло. Встречный ветерок весело запылил и зашуршал ей в лицо. Ее медовые волосы отлетели назад и запутались. Она закрыла глаза, вообразила, что и сама летит. Нет ничего на свете, что бы теперь ее остановило!

– На выезде из города нас могут тормознуть. Что тогда делать будем? – вдруг встрепенулась она.

– Не бойся, котенок, – спокойно сказал Артем. – Я через птицефабрику поеду. Там рядом заброшенный радиозавод, где мы с ребятами тренировались. Дальше, кажется, только поле. Никаких постов! Немного по проселку – и мы на Ушуйском тракте. Не бойся!

Наконец-то он говорил дело. Однако у Вари сжалось сердце, и не потому, что Артем не очень хорошо знал дорогу, – из любой передряги можно выкрутиться. Но Варя вдруг поняла, что отныне во всем зависит от Артема. Он, такой сильный, послушный и влюбленный, теперь единственный человек, который остался в ее жизни. Никогда ей не хотелось ничего подобного! Конечно, Артема она и ценила, и желала, но сейчас, воображая свое невероятно прекрасное будущее (море, белые домики, свое белое платье, белое вино, широкополую шляпу с лентой, пляшущей на ветру), Артема она рядом не видела. Там был кто-то другой – чужой, смуглый, тоже в белом – и обнимал ее бесстыдно, говорил полушепотом на незнакомом языке.

Варя высунулась в окно. Она целовала встречный ветер и глаза открывать не хотела.

– Написано «Кукшино». Какая-то деревня, – сказал рядом скучный голос Артема. – Потерпи, котенок, сейчас трясти немного будет.

Машина запрыгала по ухабам. Какая-то кружка упала с заднего сиденья и стала беспорядочно кататься и греметь по полу салона. В окно пахнуло свинофермой. Варя по-прежнему сидела зажмурив глаза.

– Тебе нехорошо? Или ты спишь? – стал беспокоиться Артем.

– На дорогу смотри!

– Я смотрю. Скоро на шоссе выедем.

– Господи, как трясет! – простонала Варя. – Ну и колымага нам досталась!

– Машинка классная, – не согласился Артем. – Из-за такой рухляди план «Перехват» объявлять не станут. Через десять минут мы вольные птицы. Потерпи!

– Я терплю.

– Знаешь что, котенок? Когда я тебя в этой долбаной фирме первый раз увидел, у меня земля из-под ног ушла. Я и подумать не мог, что будет день и я увезу эту куколку. И будет она вся моя. Ты моя? Вся? Насовсем?

2

В своем кабинете Вероника могла грызть карандаши сколько угодно. Этим она и занялась. Помаду и голубые тени она решила пока не смывать: Стас в любой момент мог заехать, чтобы узнать новости по делу Галашина. Вероника решила сосредоточиться на Жанне Зинчук. Могла ли покойная организовать ограбление банкира?

Как всегда, наугад собранная информация напоминала кучу адски перепутанной разноцветной пряжи. Какие-то петельки ловко цеплялись за крючочки, за вопросом следовал ответ, и тянулся наружу целый жгут вполне совместимых друг с другом идей и фактов. Но кое-какие узлы распутываться не желали, а хлипкие нити рвались и прятались. Так, деловая репутация госпожи Зинчук оказалась безупречной: дама не любила сомнительных негоций. Ее коммерческие интересы не выходили за пределы продовольственного рынка. Если знакомство с Галашиным и имело место, то шапочное – это были птицы разного полета, в том смысле, если Галашин орел, то Зинчук индоутка.

Любила ли сама Зинчук живопись? Не хотела ли украсть галашинские шедевры, чтобы развесить их дома по стенам? Не похоже. В ее офисе висело несколько картин. Это были не слишком казистые творения местных художников, подаренные разными лицами к десятилетию фирмы. В квартире Зинчук живописи не нашлось вовсе, только в спальне прямо на стенах были намалеваны престрашные розы.

Зато Зинчук писала стихи. Она издала за свой счет два сборника. Вероника пролистала оба – то были стенания одинокой женской души. Ближайшая подруга Людмила Ярославцева рассказала, что Жанна трижды была замужем (от одного из мужей, чуть ли не криминального авторитета, она и унаследовала свои продуктовые магазины). Счастья не было ни в одном из браков. Как и детей.

Сожительствовала ли Зинчук с Немешаевым? Лучшая подруга подтвердила: сожительствовала. Подруге Артем не нравился, так как стал предметом едва ли не эротического помешательства Жанны. Сделав скидку на обычную среди дам такого типа зависть, Вероника признала, что Людмила права – Артем был заурядным альфонсом. Знался ли он с коллекционерами? О знакомых Артема, неравнодушных к живописи Серебряного века, не слышала ни Людмила Ярославцева, ни сотрудники фирмы «Мечты сбываются», ни альпинисты-любители, с которыми он занимался любимым делом на развалинах промышленных гигантов Нетска.

Увлекался ли живописью сам Немешаев? Ярославцева заявила, что он был туп, как дерево; в той или иной форме ее вывод подтвердили все, знавшие Артема.

Вероника терпеливо распутывала эти тощие нити и старалась не думать о Стасе. Но он присутствовал теперь все время рядом с нею как незримая прекрасная тень, по-мужски пахнущая кожей старой куртки и осенью. Вот бы взять и раскрыть по-быстрому дело Зинчук! И сразу позвонить ему. Тогда он… Почему бы нет? Ведь чудеса случаются! Например, вчера дважды потерянная скрипка Страдивари всякий раз возвращалась к владельцу. Если и сегодня откопать что-нибудь такое, чтобы Он понял и…

Эти сладкие мысли, для строгой и прозаичной Вероники прежде невозможные, прервал звонок из приемной. Оказывается, туда явился некий искусствовед. Он намекнул, что у него есть сведения по делу Галашина. Вероника потребовала заявителя к себе.

Неужто вчерашнее везение продолжается и появился наконец важный свидетель? Перед встречей с ним Вероника подошла к зеркалу и поправила волосы, и без того гладкие, как клеенка. А вот помаду пришлось стереть – она размазалась, когда Вероника грызла карандаш.

Как только в дверь тихо постучали, следователь Юршева выпрямилась на стуле и важным голосом сказала:

– Войдите.

В кабинет медленно ступил странный человек. Вернее, самый обыкновенный человек, что называется, без особых примет, лет около сорока. Зато одет он был необычно – в желтоватое пальто с пелериной и длинный красно-коричневый пиджак. Шея посетителя раз восемь была обмотана шарфом совсем уж непонятной расцветки, а на носу сидели очки с оранжевыми стеклами. Глаза за этими стеклами казались плоскими, ненастоящими. Их выражение могла уловить разве что опытная Вероника. Она поняла: посетитель возбужден и счастлив.

Познакомились. Человек в пелерине оказался Никитой Леонидовичем Климентовым. Климентов заведовал отделом декоративно-прикладного искусства в местном музее и требовал, чтобы очаровательная – он именно так и выразился! – следовательница звала его просто Никитой, как принято в Европе. Вероника согласилась, но сама от отчества отказаться не захотела. Дай таким волю, живо переименуют в Раису или того хуже!

– По стечению обстоятельств я узнал о беде господина Галашина, – начал Климентов, сведя домиком кончики пальцев. – Я имею в виду утрату части его коллекции. Я заведую антикварными салонами, а в нашем кругу новости распространяются со скоростью лесного пожара. Хотя, может, сравнение с пожаром в нашем случае несколько бестактно…

Вероника поняла, что господин Климентов любитель поговорить и может долго еще выписывать арабески на пустом месте. Поэтому она решила взять инициативу в свои руки.

– Мне сказали, у вас есть факты по делу, – бесцеремонно перебила она собеседника. – Факты нам очень нужны. Я слушаю.

Климентов недовольно склонил голову и разрушил домик из пальцев. Одну руку он уронил в складки шарфа, другую поднес к невысокому ясному лбу.

– Собственно, то, чем я собираюсь с вами поделиться, нельзя назвать фактами в прямом смысле этого слова, – сказал он. – Это крупицы информации, личные наблюдения (очень субъективные!), цепь ассоциаций, неожиданные сопоставления. Игры разума! Все это сложилось в довольно стройную картину в сознании вашего покорного слуги.

– Какого слуги? – насторожилась Вероника.

Климентов снисходительно улыбнулся:

– Так фигурально выражаются, я себя имел в виду.

– Говорите яснее и по возможности излагайте факты.

– Попробую, – вздохнул Климентов, хотя первоначальная радость уже угасла в его оранжевых глазах.

Вероника явно его разочаровала. Он снова коснулся рукой лба, почесал за крупным холеным ухом и начал заново, интригующе:

– Известно ли вам, что в нашем городе сейчас находится приехавший из Москвы Виктор Дмитриевич Козлов?

– Козлов? Кто это?

– Выдающийся эксперт, крупнейший знаток творчества Константина Коровина в нашей стране, а возможно, и в мире. Бывший научный сотрудник Третьяковской галереи, откуда его со скандалом выперли. Он прилетел вчера утром со скрипачом Парвицким.

Вероника кивнула:

– Ясно! Шустрый старичок, у которого волосы дыбом?

– Именно. Так вы его знаете?

– Виделись вчера в галерее Галашина.

– И что? Вам не показалось странным и необъяснимым его появление в Нетске именно вчера?

– Чего тут странного? – пожала плечами Вероника.

Климентов начал терять терпение:

– Попробуйте мыслить более широко и ассоциативно! Ведь Козлов на скрипке не играет. Зачем же он здесь? Есть целый ряд подозрительных совпадений и странных сближений. Козлов прилетает в Нетск, а накануне Галашина ограбили. Это раз! Козлов специалист по Коровину, и украден именно Коровин, это два. Парвицкий коллекционирует живопись Серебряного века, в том числе Коровина, это три. Улавливаете мою мысль?

– Вы хотите сказать, что Козлов связан с преступниками? И народный артист России Парвицкий тоже?

Климентов поежился, будто у него по спине пробежала букашка:

– Умоляю, не так грубо! Думаю, связь является не прямой, а опосредованной. Парвицкий и Козлов имеют дело не с самим грабителем, а с посредником. О криминальной составляющей дела они оба могут и не подозревать.

– Чушь! – отмахнулась Вероника. – Они прекрасно знают, что Галашина обокрали, и знают, что конкретно у него похищено.

– В том-то и дело! – взвился, качнув пелериной, Климентов. – Знают, но искусно делают вид, что не понимают, в чем дело. Тогда как посредник…

– А кто посредник?

– Господи, это же яснее ясного! Кто куратор коллекции Галашина? Милейшая Ольга Иннокентьевна Тюменцева. Слыхали про такую?

– Я саму ее знаю.

– А уж как ее знаю я! И знаю также, что коллекцию для Галашина она подбирала, не брезгуя сомнительными источниками вроде галереи небезызвестного Палечека. Но углубляться в этот предмет я не стану и под дулом пистолета, так как глубоко уважаю господина Галашина.

– Тогда к чему вы клоните?

– После похищения Тюменцева ведет себя неадекватно. Я пристально за нею наблюдаю. Раньше она всегда была спокойна, уверена в себе, благодушна. А теперь? Она растеряна, подавлена, в каждом движении смятение и страх. И самое интересное, что такой она стала не после ограбления, а еще накануне его. Разве это не наводит на размышления?

– Наводит, – согласилась Вероника.

К Никите Климентову вернулось воодушевление. Он облокотился на стол Вероники, приблизил к ней свое бледное лицо и дохнул на нее мятой и чем-то слегка алкогольным:

– Тюменцева со вчерашнего дня неразлучна с экспертом Козловым. Разве это не показательно? Они шепчутся по углам, вместе вчера ужинали, сегодня долго прогуливались по бульвару под ручку.

– У них могут быть чисто личные отношения. Или профессиональные, – сказала Вероника.

– Профессиональные? Видели бы вы Тюменцеву, когда она рядом с Козловым! Лицо бледное как полотно, губы дрожат. Это страх!

– Чего же она боится?

– Полагаю, расплаты за содеянное. Слишком уж дерзкое ограбление! Она пока к такому не привыкла.

Вероника тихо грызла карандаш и с интересом рассматривала Климентова. В словах искусствоведа чувствовалась своеобразная логика и знание предмета.

– Хорошо, – сказала Вероника. – По-вашему, Тюменцева посредник. А кто же тогда исполнитель?

Ответа она ждала с нетерпением. Неужели этот чудак в оранжевых очках назовет Артема Немешаева?

Никита Леонидович откинулся на спинку стула, запустил пальцы в свои белокурые волосы, крайне негустые.

– Знаете, – сказал он задумчиво, – я полагаю, между непосредственным исполнителем (явным уголовником) и Тюменцевой существует еще одно звено. К такому выводу я пришел, отслеживая поведение нашей милой директрисы. Накануне ограбления и после него она часто контактировала с неким Самоваровым. Вы знакомы с этим типом?

Вероника призналась, что нет.

– Это реставратор мебели в моем отделе. Крайне алчный, скользкий, двуличный господин, хотя по дереву работает неплохо. Собрал хорошую коллекцию самоваров, женат на особе много моложе себя. Это все, знаете ли, требует средств! Думаю, он на руку нечист. У него есть какие-то связи в уголовном розыске. Скорее всего, в криминальных кругах тоже.

Вероника вынула карандаш «Конструктор» изо рта и что-то записала в своем блокноте. Искусствовед Климентов тоже повеселел. Он еще сильнее откинулся на стуле, закинул ногу на ногу, и Вероника наконец обратила внимание на его замечательные туфли с каблуками много выше ее собственных.

– Видите, какая цепочка складывается, – обобщил Климентов и пальцем изобразил в воздухе нечто волнистое. – Козлов – Тюменцева – Самоваров – неизвестный урка, которого вы, конечно, вычислите, поскольку вам эти материи ближе.

– Спасибо, – сказала Вероника после многозначительной паузы. – Вон за тем столом вы можете записать свои показания. Мы обязательно приобщим их к делу.

Никита Леонидович сел скромнее и спрятал ноги в чудесных туфлях под стул. Он снова навис над столом Вероники, и снова она почувствовала, что он пил что-то мятное.

– А можно я пока ничего писать не буду? – вкрадчиво попросил он. – Все-таки я больше опирался на чувственные ассоциации и косвенные данные. Конечно, если Тюменцева и Самоваров будут изобличены, я охотно выступлю на суде, но пока… Я, кажется, имею такое право?.. Я лишь поделился размышлениями…

Он ушел, любезно улыбаясь и утеплив шею еще одним витком длинного шарфа. Вероника несколько минут сидела неподвижно, вонзив зубы в податливую древесину карандаша. Рассказанное Климентовым было ново. Все это, возможно, притянуто за уши, но в неясную пока картину преступления вписывается. С этим можно работать. Цепочку связей Немешаева, которую предложил человек в пелерине, надо проверить. В деле появились новые имена. Нельзя терять времени! Это те новости, которые не стыдно сообщить подполковнику Новикову.

Вероника набрала номер, который Стас дал ей вчера и просил звонить, если будет что-то важное. А важное наконец-то есть!

Стас откликнулся не сразу. Его голос, густой и хрипловатый, мог свести с ума любую.

– Да, – сказал он недовольно.

Вероника почувствовала, что краснеет. Дремавшая до того птица неуместного желания затрепетала в груди и, ломая крылья, ухнула вниз.

– Да, – повторил Железный Стас.

– Станислав Иванович, – заговорила Вероника тусклым голосом (о, не так она хотела бы с ним говорить!). – Это следователь Юршева. Появились новые данные по нашему делу, вернее, свидетель пришел. Всплыли новые имена. Свидетель сообщил, что связующим звеном между заказчиком и Немешаевым, исполнителем, является некто Самоваров.

– Кто? – взревел Стас в недосягаемой дали.

– Самоваров. Реставратор мебели из музея. Я его отработаю буквально сегодня же. Это скользкий тип, связанный с криминальными кругами.

– Вы, девушка, что, белены объелись? – спросил лучший в мире голос и сменился короткими гудками.

Стас произнес эту нелюбезную фразу, поднимаясь по лестнице дома номер 18 в проезде Семашко. Назвали ему и квартиру, но предупредили, что на двери номера прочитать нельзя, так что надо просто подняться на четвертый этаж и посмотреть направо. Стас поднялся и посмотрел. Вот она, обещанная надпись «Лохи».

– Целый день сегодня бредовые звонки, – проворчал Стас, недовольный выходкой Вероники. – Но все-таки Колян не мог сойти с ума.

Полчаса назад Николай Самоваров, его старый друг и бывший опер, позвонил и сказал:

– Привет. Думаю, тебе будет интересно. Я только что нашел часть украденного из коллекции Галашина. Приезжай – только один! – по адресу Семашко, 18.