Текст книги "Частная коллекция ошибок"

3

Когда Стас нажал кнопку звонка, кнопка эта стала игриво уклоняться от его пальца и кататься в своем гнезде, как горошина. Никакого звука она не произвела. Одновременно левой икрой Стас ощутил ровное тепло. Он опустил глаза и увидел, что у его ноги пристроилась худосочная кошка с черным пиратским пятном вокруг левого глаза.

Стас ухмыльнулся и продолжил борьбу с кнопкой. Наконец ему удалось поймать и прижать ее как следует. Раздался не привычный перезвон, не манерное чириканье, а добрый старый электрический зуд «З-з-з-з-з!». Сейчас это, кажется, называют classic bell.

Дверь открыла крупная женщина с темными кругами у глаз и с руками мокрыми по локоть. Мигом оценив Стаса, она заявила:

– Алексей в запое.

Это походило на пароль. Что еще за Алексей? Женщина попыталась захлопнуть дверь, но Стас ловко вставил в щель ботинок (у него были редкостно прочные ботинки на такой случай).

– Мне нужен Николай Самоваров, – сказал Стас.

Его слова женщине, наверное, тоже показались чужим паролем. Продолжая давить ногу Стаса дверью, она завопила что было мочи:

– Караул, грабят!

– Я и есть караул, – спокойно ответил Стас.

На этажах выше и ниже заскрипели, приоткрываясь, двери любопытных (ближайшие соседи по лестничной клетке, люди разумные, засели у глазков). Нечего и говорить, что кошка, плоская и гибкая, как тряпка, уже сумела пролезть в щель и уйти куда-то далеко в квартиру. Наперерез ей спешили Самоваров и некто невысокий в пиджачной паре.

– Чего ты орешь, Лида? – мягко укорял невысокий. – Это ко мне пришли.

– Напустил полную квартиру хануриков, – продолжала вопить Лида. – Тебя выселить давно пора! Вон кошка снова влезла! Если она тронет холодец, ты мне, гнида, заплатишь!

Последняя угроза относилась уже к Стасу. Тот молча развернул перед носом Лиды удостоверение. Лида заморгала скорбными темными глазами и стала сличать фото Стаса с оригиналом. Сумела ли она прочитать мелкие буковки в потемках прихожей, неизвестно, но замолчала и вытерла руки подолом. Стас, не глядя на нее, прошел за Самоваровым и неизвестным.

– Вот полюбуйся, – сказал Самоваров, указывая на комод в большой пустоватой комнате. Штор тут на окнах не имелось, зато было слышно, как на кухне ловят кошку.

К приходу ответственного лица Сахаров убрал с крышки комода все лишнее. И бронзовая «Египтянка», и синяя табакерка с портретом императора предстали перед Стасом во всей красе. Тут же, на комоде, у стенки, пристроил Юрий Валерьевич и пейзажики Похитонова.

– Гражданин Сахаров хочет официально оформить находку, – сказал Самоваров.

– А зачем ты меня позвал? – удивился Стас. – Я не веду это дело. Надо было тащить все добро в отделение, и дело с концом.

– Знаю я ваше отделение! Тут много нюансов.

Сахаров уже сидел за столом, покрытым скатертью из бесплатных рекламных газет, и ел какую-то колбасу. Пиджак он снял и остался в ветхой рубашке в клеточку.

– Закусить не желаете? – предложил он Стасу. – Настоящий сервелат, холмогорский.

Стас от деликатеса отказался, но к столу подсел. Он строго сказал:

– Время мое дорого, так что валяйте, рассказывайте, где вы все это взяли.

– Пару дней назад у какого-то жирного дом загорелся. Тут на круче, недалеко, – начал Сахаров с набитым ртом; жуя и рассказывая, он поминутно косился на Самоварова, будто ждал одобрения или подсказки. – Еще дождик тогда шел. Позавчера это было, во вторник. Я как раз бегал по Театральному бульвару. Я веду здоровый образ жизни.

Как большинство энтузиастов бега, он не был ни могуч, ни румян.

– В котором часу это было? – спросил Стас.

– Где-то в половине двенадцатого.

– Не поздновато для пробежки?

Юрий Валерьевич смутился и стал жевать медленнее.

– Видите ли, – пояснил он, – мой спортивный костюм оставляет желать… Я, конечно, заштопал его в самых заметных местах, но на Театральном бульваре до ночи публики полно, сами понимаете.

– А вам бегать надо обязательно на бульваре?

– Больше негде. Тут у нас, на Семашко, жуткие бугры и ямы, освещение на нуле. Костей не соберешь! Вот я и бегаю попозже на Театральном – там прекрасное покрытие. Спится потом отлично! А если не побегаю, всю ночь проворочаюсь: квартира, как вы заметили, с подселением, живет еще три семьи, шумно. Стас Михайлов осточертел хуже горькой редьки.

Подполковник Новиков не стал спорить: его тезка в самом деле исправно голосил за стеной.

– Бегал я позавчера, и вдруг пожар, сирены, – продолжил свой сказ Юрий Валерьевич. – Конечно, к ограде, где горело, меня не подпустили, но я все равно поблизости был – ведь интересно! И тут навстречу мне еще один энтузиаст – такой же, как я, бегун от инфаркта. Шаг у него профессиональный, дыхание ровное, фигура спортивная, потому я его и приметил – позавидовал малость. Сперва, когда пожарных еще не было, он с рюкзаком и сумкой был и шел эдак размашисто.

– Вы же сказали, он бегун?

– Это я позже выяснил, а тогда он просто шел. Свернул сюда, на Семашко, а минут через пять снова на бульваре очутился. Вот тогда-то он и побежал, да как! И никаких вещей при нем уже не было.

Сахаров отхлебнул пива и отрезал колбасы. От довольно длинной палки сервелата оставался у него теперь небольшой огузок. Стас терпеливо ждал.

– Бегал и я, пока не промок, – вздохнул Юрий Валерьевич. – Тут еще кордон поставили, домой не пускают. Хорошо, сын моей знакомой стоял, из соседнего дома…

– Кукушкин? – догадался Стас.

– Наверное. Димкой звать. Он записал мою фамилию, адрес, отпустил. Я домой пошел, а сам думаю: куда, интересно, этот спортсмен вещички свои дел? Он, конечно, тренированный, но все равно не успел бы даже до крайнего дома добежать и обратно вернуться. Не Карлсон же он с моторчиком?

– В точку! Карлсон это и был, – загадочно хмыкнул Стас. – И что дальше?

Сахаров покосился на остаток колбасы, на Самоварова. Ему удалось сдержать себя, и он вернулся к рассказу о событиях дождливой ночи:

– Я пошел к себе на Семашко. Там, вы видели, кусты налево, овраг. Не иначе парень туда бегал! Я вниз по траве спустился, недалеко – мокро ведь! – и наткнулся на сумку. Пощупал, а там эти вещи…

– И вы решили их присвоить? – закончил с ухмылкой Стас.

– Нет, что вы! – застонал Юрий Валерьевич. – Я не из таких! Я думал, парень что-то ненужное выбросил. Там, на обрыве, столько хлама валяется – все несут кому не лень. Да вы пойдите, сами гляньте. Филиал свалки! И утиль выбрасывают, и вполне приличные вещи. Иногда такое на помойке встретишь! Здесь у меня, как видите, голо: Галка, когда разводились, все подчистую забрала. Так что кручусь, как могу. Утюг вон тот на мусорке нашел, отремонтировал – работает как зверь. Только гладить мне особо нечего… Стопку журналов «Плейбой» подобрал – стенку украсил.

– Значит, статуэтку тоже решили прихватить? – снова усмехнулся Стас.

– Ну да. Захотел облагородить свою берлогу.

– Вы все из сумки того парня забрали?

– Почти. Там еще рулон какой-то был, но я его оставил – слишком длинный. Коробочку я положил в карман, картинки за пазуху, статуэтку в руках понес. Тяжелющая!

Стас с Самоваровым переглянулись: значит, картины Коровина и Каменева после пожара оставались в овраге. Но утром там ничего не нашли!

– Вы говорили, у парня был еще рюкзак. Его вы не пробовали найти? – спросил Стас.

– Если честно, пробовал, – признался Юрий Валерьевич и виновато глянул на Самоварова. – Сумку я в овраге бросил – слишком большая, мне ни к чему. А вот рюкзак хороший я давно себе подыскиваю. Выбрасывают, знаете ли, такую рвань… Так что тогда я еще немного побродил в кустах. Но, во-первых, я и без того был с поклажей и промок до нитки, а во-вторых, в дерьмо втоптался. Темно же было! А гадят там и бомжи, и парочки – все подряд. Короче, не нашел я рюкзака. Думаю, его потом тот парень забрал.

– Почему вы так решили?

– А я на другой день туда вернулся, уже к обеду. Хотел и рулон рассмотреть хорошенько, и рюкзак отыскать. Только там вообще ничего не было. Одно дерьмо растоптанное лежало.

И Сахаров печально склонил голову набок.

Стас встал, подошел к комоду, прищурившись, всмотрелся в пейзажи Похитонова. Хорошие были пейзажи! Особенно Стасу понравилась лохматая лошадь на снегу. «Египтянка» впечатлила меньше.

Синюю коробочку с портретом розовощекого императора он взял в руки, повертел. Все бриллианты обрамления стеклянно поблескивали на своих законных местах. В коробочке что-то стучало и перекатывалось.

– Вы этот предмет не вскрывали? – обернувшись к Юрию Валерьевичу, спросил Стас.

Сахаров с сожалением покачал головой:

– Руки не дошли. А что там внутри, вы знаете?

– Знаю. Там кушон великого князя, забыл, как звать. Ты, Колян, знаешь, что такое кушон?

– Знаю, – ответил Самоваров. – Но откуда он в табакерке? Впрочем…

– Угу! – одобрил его сдержанность Стас.

Юрий Валерьевич немного обиделся:

– Вы уж и мне скажите, что такое кушон!

– Это такой сухофрукт, – пояснил Стас. – Вроде чернослива, и лучше вам никогда его не видеть. Ну, а теперь осталось совсем немного: расскажите, как вы вышли на господина Самоварова.

Сахаров несколько растерялся. Он тоскливо посмотрел сначала на Стаса, потом на пляшущую египтянку, и наконец – с надеждой – на Самоварова.

– Уж лучше я сам, – вступил в разговор Самоваров. – Гражданин Сахаров решил поначалу, что нашел на обрыве старье, годное для украшения жилища. Однако при свете дня он внимательно все рассмотрел и начал постигать высокий художественный уровень своих находок. Он задумался…

– Долго что-то думал, почти два дня, – бросил Стас.

– Я не искусствовед и не знаток, я не обязан в статуэтках разбираться! У меня техническое образование! – вскричал Юрий Валерьевич.

Он с независимым видом вернулся за стол и стал доедать сервелат.

– Бросьте колбасу, вам плохо сделается, – предостерег его Самоваров и снова обратился к Стасу: – Гражданин Сахаров пришел сегодня в музей и захотел получить консультацию специалиста. Гардеробщик Ренге послал его ко мне. А я, как только все это увидел, сразу позвонил тебе. Ты, думаю, согласишься, что оставлять ценности в этой сомнительной квартире нельзя. Находки на твоей машине мы отвезем к тебе в кабинет, куда вызовем господина Галашина и куратора его коллекции Тюменцеву.

– Для опознания? – хитро ухмыльнулся Стас. – Тогда пригласим еще и следователя, который – вернее, увы, которая – ни шатко ни валко ведет дело об ограблении.

– Об ограблении?! – снова вскричал Сахаров.

– Не вопите, а то сбегутся ваши милые соседи, – остановил его Самоваров. – Эти вещи похищены из частной коллекции. Вы что, думали, спортсмен выбросил их, потому что они разонравились его бабушке? Я пригласил Станислава Ивановича, чтобы помочь вам выбраться из щекотливой ситуации. В присутствии Станислава Ивановича, следователя и других нужных лиц владелец опознает свои вещи. Когда это случится, он, думаю, не откажет вам в вознаграждении. Галашин очень богатый человек.

– Мне? Вознаграждение? – дико глядя на Самоварова, переспросил Юрий Валерьевич. – Ну да, ну да! Мишка Пименов – он грузчик в колбасном – прикормил у магазина кобеля, такого курносого, слюнявого, холеного. Налепил на столб объявление. Пришел хозяин, забрал собаку и дал Мишке сотню. И мне положено, да? Это было бы отлично! Хотя… Вы говорите, владелец богач?

– Он банкир, – уточнил Железный Стас.

Сахаров погрустнел:

– Ну, тогда мне ничего не светит. Говорят, такие за копейку удавятся.

– Поглядим! – бодро сказал Самоваров. – Ведь вы поступили как сознательный гражданин и не скрыли находку.

– А теперь посмотрите на фото, – сказал Стас и показал Юрию Валерьевичу снимок Артема Немешаева. – Узнаете этого человека?

Обескураженный Юрий Валерьевич смотрел то на фото, то на Самоварова.

– Вы хотите сказать… – начал он.

– Не хотим, – оборвал его Стас. – Это вы отвечайте, видели такого человека или нет.

Сахаров пожал плечами:

– Я не уверен. Согласитесь, внешность не слишком выразительная… Парень, что бегал по бульвару?.. Он мог быть таким, но я не поручусь. Если бы вы показали его в спортивном костюме и шапочке… И в потемках… А так не поручусь.

– Тогда поехали.

Из машины Стас позвонил Веронике, Галашину и Ольге Тюменцевой. Все трое, услышав новость, от изумления потеряли дар речи. Вероника немного расстроилась – ее планы опередить Стаса и поразить его воображение не сбылись. Но еще раз увидеть его! Она снова накрасила губы и помчалась навстречу судьбе.

Звонок Стаса застал Ольгу и Козлова в галерее Галашина. Погорелец был с ними. Разбитое стекло уже заменили, но пустоты на стенах там, где висели украденные картины, оставались. Глядя на них, банкир печально моргал.

Козлов начал свою игру. Он восхищался то одним, то другим сокровищем коллекции. Даже злополучное «Утро в Гурзуфе» больше не казалось ему нецветным. Сегодня вместо резкого «не Коровин» из уст эксперта прозвучало обтекаемое «вещь второго ряда».

А вот изображение полтавской пыли вызвало тревогу. Не говоря ни слова, Козлов снова и снова возвращался к творению Васильковского и разглядывал его с разных точек. Он даже достал из потайного кармана еще ни разу не виденные его спутниками роговые очки. Он надел их поверх привычных и уставился на картину. Сквозь синюю муть двойных стекол его глаза казались расплывчатыми, как у жителя океанских глубин. Ольга трепетала и боялась дышать, Галашин насторожился. Гулкую тишину нарушали лишь скорбные вздохи эксперта.

– С картиной что-то не так? – осторожно спросил банкир. – У меня есть сертификат…

Козлов вздохнул еще раз. Он снял вторые очки и задумчиво обхватил подбородок синеватой жилистой рукой.

– Видите ли, Сергей Аркадьевич, – начал он, – стилистическая манера передвижников не всегда достаточно индивидуальна.

– Это как? – не понял банкир.

– Да писали они похоже друг на друга! Как родные братья. Вот почему даже с экспертом близость творческого почерка может сыграть злую шутку.

Галашин трижды подряд моргнул своими грустными глазами. Тревоги последнего времени сделали его нервным. Лицо его осталось неподвижным, но было похоже, что он вот-вот прослезится, как понюхавший луку.

Козлов продолжил с жестокой улыбкой правдолюбца:

– Такие случаи наблюдались, увы, при атрибуции работ Васильковского, так что нам с вами…

Именно в эту решительную минуту и позвонил Стас. Галашин передумал плакать. Он засобирался на опознание. Ольга, бледная и несчастная, хотела выдавить из себя радостную улыбку, но вместо этого просто открыла рот. Она была уверена, что нашлись именно поддельные Коровин с Каменевым. Теперь не спасут ее никакие уловки, никакие тайные соглашения с коварным Козловым!

Этот последний опознавать Похитонова и Чипаруса не поехал. Он попросил разрешения еще немного побыть в галерее. Галашин позволил.

Виктор Дмитриевич остался в галерее один (правда, за дверью бдительный охранник Савельев все же топал туда-сюда по коридору).

Эксперт оставил в покое безупречную полтавскую пыль и бросился к «Утру в Гурзуфе».

– Черт, холст и подрамник старые, без дураков, – пробормотал он, решительно отделив картину от стены и еще раз ощупав изнанку живописи чуткими пальцами. – Но старый холст не проблема – тогдашней мазни, включая самую дерьмовую, сохранилось много. Запись поверх какой-то старой муры?

Он снова стал разглядывать натюрморт с разных точек. Потом он достал из того же бездонного кармана, где лежали роговые очки, маленькую, но мощную лупу и уткнулся в сомнительную живопись.

– Состав пигментов безупречный, – вздохнул он. – Подобрать что-то похожее из нынешних красок реально, но надо хорошо знать, что у Коровина на палитре было, а чего исторически быть не могло. То, что здесь намазано, у Коровина имелось. Раскачать дундука Галашина на полный химический анализ вряд ли получится, да и зачем? Мне нужен от него не Коровин, а Васильковский. Но если я смогу взять за жабры Палечека…

От этой мысли немолодые щеки Виктора Дмитриевича заметно порозовели. Он не очень нуждался в деньгах и не гонялся, как раньше, за неведомыми и забытыми редкостями. Он успокоился. Сейчас он всему предпочитал чистое искусство. Для него это было искусство выходить сухим (или полусухим) из воды, то есть из рискованных ситуаций.

Давно, еще в девяностых, Виктор Дмитриевич распродал свое небольшое, но ценное собрание. Тогда лихие ребята то и дело громили и грабили коллекционеров. Виктор Дмитриевич, человек жизнелюбивый, не желал получить табуреткой по башке или пулю в лоб. С коллекцией он расстался. Главным наслаждением его жизни стали платонические авантюры с живописью. Он ограничился званием эксперта, направляя неразумных и обводя вокруг пальца ушлых. Он осчастливил одних и уличил других. Другу Парвицкому он помог составить превосходную коллекцию. Женька звал его великим комбинатором и бранил за склонность к шантажу и раскладке ложных приманок. Но позднее призвание Виктора Дмитриевича состояло именно в этом.

Вот и сейчас, разглядывая отвратительного Коровина и зная, что у Филиппа Палечека таких Коровиных полным-полно, он предвкушал, как вывернет парижанина наизнанку. И вытрясет из него все стоящее!

– Филька, конечно, не дурак, – рассуждал он. – Нанять студента художественного училища, чтобы он намазал кучу картинок? Глупо и опасно. Тут все как-то иначе подстроено. Пусть Фима в Москве порыщет, но и я не лыком шит.

Он еще раз вгляделся в картину. На слепяще-белой скатерти, залитой невероятным светом, млели в вазе лохматые розы, мерцал стакан с водой, на тарелках самоцветами пестрели какие-то объедки. Вдали косым горбом поднималась белая гора, за ней синело море.

Виктор Дмитриевич рассердился:

– Гурзуф, черт его возьми! Именно Гурзуф. И написано бойко, мазисто. Что же тут не так, кроме того, что тени для Коровина сероваты, а яблоки дрянь?.. Черт, мне мешают эти мазки – летят, бегут, темперамент так и шипит. Но как-то не по форме они ложатся, что ли? Такое впечатление, что не с натуры все это писано. Тогда меж рукой и глазом мозги не встревают!

Он еще раз посмотрел на «Утро в Гурзуфе» одним глазом, левым.

– Не с натуры написано! Точно! С другой картины?! Провалиться мне, если это не так. Ну, держись, Палечек!

Глава 10

1

Сентябрьское солнце может быть жарким, почти летним, но сентябрьские ночи сыры и неуютны. И наступают они поспешно, и тянутся долго.

Едва сошел закат, как множество незнакомых звезд засияло в зеленом небе. Варя знала, что осенью бывает много звезд, но своими глазами видела это впервые.

– Даже смотреть страшно, – сказала она. – Голова кружится. Зато красиво!

Ей было холодно в куртке, которую в городе она носила до ноября. Из чащи тянуло стылой прелью, древесной и грибной. Лес стоял однообразно черный, как забор, а ведь еще полчаса назад березы на обочине были такими ослепительно-желтыми, что, казалось, они фосфоресцируют в сумерках. Не верилось, что темнота сможет погасить эти светильники – они сияли и шелестели.

Но теперь остался лишь шелест. Какая-то невидимая большая птица перелетела с ветки на ветку, громко шоркнув крыльями. Совсем как в страшной сказке! Какой? Про Белоснежку, кажется?

Варя поежилась и нарочно громко крикнула:

– Долго еще?! Когда поедем? Я замерзла!

Артем возился под капотом заглохшей «восьмерки» при свете туристического фонарика. Услышав Варин голос, он выпрямился, выключил фонарик, вытер руки какой-то дачной тряпкой, которую нашел в салоне.

– Плохо дело, котенок, – сказал он. – Карбюратор полетел. Машина-то рухлядь.

– Ты говорил, бензин кончился.

– И это тоже. Но бензин дело наживное: поголосовали бы на дороге, помог бы кто-то. А тут полный капец. Ты не переживай! Ничего, прорвемся.

В темноте Артем казался огромным, непохожим на себя. По фальши его голоса Варя поняла, что дело плохо. Старая «восьмерка», боком съехавшая в кювет, выглядела мертвой, подбитой.

– Что же теперь делать? – спросила Варя.

Скорее у себя спросила, чем у Артема, но он добросовестно ответил:

– Пока не так поздно и машины попадаются, на попутке доедем до деревни. А там поглядим.

– Ты с ума сошел! Какая деревня? Нас ищут!

– И здесь, у черта на куличках, тоже? – удивился Артем. – Ты, котик, думаешь, менты такие умные?

Вот тупица! Варя разозлилась не на шутку, но взяла себя в руки и постаралась объяснить доходчиво:

– Всюду разосланы наши фотографии. Помнишь, что творилось в аэропорту? Мы ведь с тобой не пачку макарон в супермаркете увели – мы взяли редкие и страшно дорогие произведения искусства. А Галашин человек богатый и влиятельный.

– Ну и что?

– А то, что у Галашина все схвачено. Менты бегают, как савраски, ищут его добро. И нас ищут. Значит, надо действовать хитро и делать то, чего никто от нас не ждет. Ты сам говорил, эту дурацкую колымагу никто не бросится искать – даже если дед-дачник заявил об угоне, раскачаются менты не скоро. А куда мы поехали, никто на свете не знает. У нас есть запас времени.

Она шлепнула ладошкой по холодному боку «восьмерки»:

– Эх, подвела нас машина! А так хорошо все шло!

Она снова зябко поежилась. Артем ее обнял, она не сопротивлялась. Его руки пахли бензином. Он был горячий, как печь. Он был сильный. Он был послушный. Кое-что для нее он еще сможет сделать.

– Нам нужна другая машина, – твердо сказала Варя.

– Где мы ее тут возьмем?

Артем тоскливо уставился на пустую дорогу, слабо белевшую во тьме. Это был глухой проселок. Вечером попалось навстречу им лишь несколько немытых грузовичков да деревенский мотоцикл с люлькой, груженной сеном. Недалеко от райцентра они даже обогнали настоящую рыжую лошадь. Лошадь тащила телегу, какие бывают только в кино; в телеге сидел дед, тоже очень киношный, в дождевике с капюшоном. Лошадь щелкала тяжелыми копытами по асфальту и мерно качала головой.

– На ней как будто наушники, и она музон слушает, – сказал Артем и рассмеялся.

«Вот дурак», – подумала тогда Варя.

Ей вдруг захотелось, чтобы все побыстрей кончилось, сию же минуту. Но до синего моря было далеко. Сейчас, когда «восьмерка» заглохла, слишком далеко!

– Ладно, подождем, пока проедет какой-нибудь деревенский хмырь, пусть на мотоцикле. Тормознем его, – бодро предложил Артем. – Не важно как, но тормознем. Я даже поперек дороги лечь могу. Он подойдет, а я его монтировкой оглоушу. И мы…

– Ты с ума сошел! – возмутилась Варя. – Никаких оглоушенных! Мы же не бандиты. Мы так чисто всю работу сделали не для того, чтобы теперь бить по башке первого встречного. Я вообще не выношу вида крови.

Артем крепче прижал ее к себе – тонкую, маленькую, единственную. Теперь не важно, что он сделал кое-что не так, как она хотела. Ей не надо все знать. Дальше будет хорошо. Теперь они навсегда вместе.

– Нужно добраться до места, где есть какие-нибудь машины, – рассуждала Варя. – А там уж как получится.

– Значит, придется в деревню идти.

– Это далеко?

– Сейчас посмотрим. У меня же карта есть, совсем забыл!

Артем порылся в своей сумке, достал большую карту области и фонарик. Они расстелили карту на капоте бездыханной «восьмерки». Бывалый Артем мигом ткнул пальцем в какую-то одному ему ведомую точку. Точка располагалась среди бледной зелени и муаровых черточек, обозначающих болота.

– Мы сейчас где-то здесь, – сказал Артем уверенно.

Тонкий шнурок проселка от этой точки вился вправо и влево, но ближайший кружочек, подписанный «Бакланове», был довольно далеко от пальца Артема. Это если идти вперед. Туда, вероятно, и топала рыжая лошадь. Наверное, она уже дома?

Если возвращаться назад, то село Сумароково они проехали, когда было еще светло. Далеко! Для пешехода полночи пути.

– Я могу один вернуться в Сумароково. Попробую раздобыть машину, а ты меня здесь подождешь, – предложил Артем.

– Где здесь? В этом жутком лесу? Или в раздолбанной машине, которую – забыл? – мы угнали?

В Варином голосе дребезжали слезы, чего раньше за нею не водилось.

– Можем пойти вместе, но тебе трудно будет. Что же делать? – сказал Артем и снова почувствовал себя непроходимо глупым.

Варин голос остался капризным и слезливым, но трезво соображать она не разучилась:

– Никуда идти не надо. И в деревню тоже нечего соваться. Думаешь, деревенские держат свои машины на улице? Как в городе – у подъезда? Они загоняют их в гаражи! Если ты в гараж полезешь, тебя собаки порвут. Нет, все-таки надо остаться на дороге и попробовать кого-то остановить. Только без монтировки! А как, надо придумать.

Артем согласно кивал и продолжал изучать бесполезную карту. Варя была уверена: он нарочно уставился в эту бумажку, чтоб не выглядеть идиотом. Но вдруг он сказал:

– Есть еще один вариант.

– Какой? – удивилась Варя.

Артем снова ткнул пальцем в карту:

– Смотри сюда, на восток. За лесом проходит трасса Нетск – Крохотов. Крохотов – райцентр, какой-никакой городок. Дорога там куда приличнее этой.

Глянув на полосатую от предполагаемых болот карту, Варя вздохнула:

– До Крохотова как до Луны – даже дальше, чем до Сумарокова.

– Мы и не пойдем в Крохотов, – сказал Артем. – Через лес доберемся вот сюда, до развилки шоссе на Мурзино. А там – смотри! – заправка, кафе, какой-то магазин «Мимоза» и даже парикмахерская.

Действительно, в этом месте карты теснились пестрые значки разнообразных очагов цивилизации.

– Там останавливаются машины! Водители заходят поесть, ну, не знаю, в сортир… Там и мы с тобой что-то для себя найдем, – радостно догадалась Варя. Но она быстро сникла: – Не можем же мы идти через лес…

Сейчас, в полной темноте, лес казался еще страшнее, чем тогда, когда в нем еще можно было рассмотреть отдельные деревья. Ветра не было, но листья и хвоя изредка вздыхали всей массой, шурша и посвистывая. Иногда кто-то вдали чем-то постукивал. Высокая сухая трава у обочины вкрадчиво касалась ног, и Варя вздрагивала: «Змея!»

А вот Артема ничто здесь не пугало.

– Лес как лес, – сказал он. – Ночью, конечно, идти не стоит, а вот как рассветет, двинем. Тут всего-то напрямик часа два ходу. Ну, три, учитывая твои кукольные ножки.

– А мы не заблудимся?

– Обижаешь! Я столько лесов прошел.

Варя помнила его рассказы о приключениях в Саянах и на Алтае. Тут уж ей с советами нечего лезть!

– А сейчас что будем делать?

– Ночевать, котенок. Спать можно в машине. Правда, она торчит у дороги как бельмо в глазу. Еще дурак какой-нибудь проедет мимо и раззвонит, что видел машину в кювете. Надо ее дальше с горки столкнуть – будет похоже, что мы туристы, съехали с трассы и устроили привал. Тогда машину заметят только утром, а мы уже будем далеко. Ну-ка, взяли!

Он прикинул, как легче спихнуть «восьмерку» подальше, и навалился на капот. Варя пристроилась рядом. Она чувствовала, что от ее усилий толку никакого, но Артему было приятно, что она приняла его план и помогает. Сейчас он не робел перед ней. Он стал самоуверенным, ладным, хватким. «Восьмерка», хрустя сухой травой, подалась и тяжело устремилась прочь от дороги.

Наконец Артем скомандовал:

– Все, хватит! Готово. Сейчас костерок разведем. Побудь тут, а я хворосту соберу.

– Не уходи! – вскрикнула Варя жалким заячьим голоском.

Никогда еще Артем не слышал от нее таких слов. У него даже в груди екнуло от предвкушения счастья. Он крепко, до боли поцеловал ее в губы, холодные и послушные, и прошептал:

– Я тут, с тобой! Ничего не бойся – я мигом вернусь. Как ты продрогла! Сейчас тебя согреем.

Варю в самом деле колотило – и от холода, и от беспричинного ужаса, который то и дело на нее накатывал. Она сама не могла понять, чего боится. Темной, страшной ночи? Неизвестности? Артема, который здесь, в холодном лесу, царь и бог, а она никто?

И точно, Артем был опытным и бывалым. Костер он развел не рядом с машиной, а чуть дальше, на полянке.

– Там посуше, потому что пригорок, – объяснил он.

Ловко наломал он хвороста, насобирал в машине каких-то бумажек, поджег зажигалкой. Даже устроил маленький фейерверк – бросил в огонь саше с лавандовой солью, которое завалялось в кармане.

Огонь весело заплясал на сухих сучьях, от него несло живым жаром. Варя протянула руки к костру. Лицо вспыхнуло румянцем, хотя спине все равно было зябко. Сидела Варя на горе пахучего лапника, который Артем нарезал своим острым, ловко пригнанным к руке ножом. Сверху он по-царски бросил свою куртку на меху, которую достал из сумки.

– Красота! Картошечки бы еще. И чайку, – вздохнул Артем.

Ничего подобного не предвиделось. Неизвестно даже, есть ли поблизости вода. Может, кругом только болота? Хорошо, что в сумке у Артема нашлась маленькая бутылка минералки. А еще они отыскали в машине полбуханки засохшего хлеба. Своим ножом Артем раскрошил хлеб на сухарики, которые показались вкуснее пирожного.

– Ничего, утром в кафе позавтракаем, – бодро сказал Артем.

Варя не согласилась:

– В кафе нельзя – зачем светиться? А вот продуктов подкупим. Эх, надо было в городе запасаться!

– Точно! В другой раз так не лоханемся, – засмеялся Артем, который будто опьянел от тепла и надежды.

Он стал смешливым и самоуверенным, громко хрустел сухарями, отпускал шутки и старался засунуть свою пропахшую бензином жесткую руку поглубже под Варину куртку. Варя терпеть не могла щекотки, но молчала. Она смертельно устала. Костер трещал и столбом дымил в безветренное звездное небо.

– Вот будем смеяться потом! И вспоминать, как здесь застряли, – говорил Артем и бросал в костер сухие ветки.

Варе не было ни смешно, ни весело. Она прислушивалась к лесным шорохам и не отрывала глаз от беспокойного огня, который, сожрав весь собранный хворост, слабел, бледнел и оседал.

– Ну все, согрелись, – решил вдруг Артем. – Завтра с утра к заправке топать, так что бай-бай пора.

Он встал, пригреб умирающий костер стылой землей. Потом он легко подхватил Варю, отнес к машине и открыл дверцу.

– Вперед, – скомандовал он.

Варя устроилась на неудобном заднем сиденье. Сквозь пыльные стекла она увидела, что звезды не такие уж красивые. Артем по сторонам не смотрел. Он не смог расстегнуть Варину куртку и стал тащить через голову вместе с кофточкой.

– Не надо, холодно, – поежилась Варя. – Сам сказал, завтра топать…

Ей безумно хотелось в душ, в чистую одинокую постель.

Артем ничего не ответил. Он даже не спросил, как всегда: «Котенок, ты меня любишь?» Не было у него больше вопросов! Он стягивал с нее джинсы, тер колючей щетиной и целовал без всякой нежности то, что ему открывалось, гнул, сжимал и отпускал ее тонкое тело, и ничего она не могла сделать, ничем не могла управлять. Темнота была полной – и кругом, и сверху, и снизу. Варе казалось, что оба они ослепли, оглохли и даже разучились говорить. «Так звери где-то неподалеку сейчас совокупляются в норах», – подумала она. От отвращения и нежданного грубого восторга она закричала – громко, чужим пронзительным голосом. Артем ответил ей хриплым выдохом. «Ну да, мы звери, – окончательно решила Варя. – Это я или не я? Если я, то я пропала».