Текст книги "Последние дни Константинополя. Ромеи и турки"

Позднее Тодорису не раз приходила мысль, что в этой минуте было что-то мистическое. Ядра летели мимо цели, потому что никто вслух не высказывал желания, чтобы случилось попадание. Но вот Феофил сказал «я желаю», и высшие силы услышали.

Пятым выстрелом турки пробили Большую оборонительную стену в том месте, где она была починена, а как только пыль немного улеглась, Джустиниани крикнул:

– Отходим за пролом! Отходим!

Толпа турецких воинов, ринувшаяся на приступ, очевидно, подумала, что защитники Города спасаются бегством и отступают в беспорядке. Поэтому нападающие оказались не готовы, когда встретили сильнейшее сопротивление.

Вот последний генуэзец перебрался через пролом в Город, но, как только туда хлынули нехристи, по проходу дали залп сразу несколько орудий, нацеленных воинами Феофила Палеолога, а затем – ещё несколько. Пролом заполнился трупами, камни обагрились кровью, но через упавших уже переступали всё новые и новые турки, стремившиеся в Город, и тогда генуэзцы вместе с воинами Феофила Палеолога обнажили мечи.

Поначалу Тодорису казалось, что защитников много и они станут сражаться, сменяя друг друга, но турецкий напор оказался так силён, что линия противостояния с каждой минутой всё заметнее растягивалась, улицу Города всё больше затапливало водами «турецкого моря». Очень скоро оказалось, что защитников едва хватает, чтобы окружить эти воды и не дать им течь дальше.

На помощь им подоспел Феодор[26]26
  Феодор из Кариста – так назван этот человек в хронике псевдо-Сфрандзиса. В «Повести о взятии Царьграда» он упомянут как «тысячник Фёдор».


[Закрыть], начальник подразделения лучников. Сверху, с неразрушенного участка Большой стены, на турок падал дождь стрел, но Тодорису невольно вспомнилась поговорка, слышанная от кого-то из моряков-итальянцев: «Морю дождь не страшен».

Сам Тодорис не принимал участия в схватке. Джустиниани велел ему быть наблюдателем.

– Я не смог убедить василевса дать нам ещё людей, – сказал генуэзец. – Поэтому смотри внимательно за тем, как пойдут дела. Как только увидишь то, что, по твоему мнению, убедит василевса прислать нам помощь, сразу же спеши к нему.

И Тодорис смотрел. Он поднялся на Большую стену, чтобы хоть примерно подсчитать, сколько турок готово принять участие в битве, и увидел, что вражеский лагерь «разливается», как море в период шторма, когда ветер гонит к берегу огромную массу воды, и эта вода затапливает сушу, если та расположена достаточно низко. Пустое пространство между лагерем и стенами уже было затоплено, оказалась затоплена часть рва и некоторое пространство между Большой и Малой стеной. А дальше – тоненький ручеёк вливался в Город.

Казалось, его сдерживает лишь горстка людей. Казалось, это строители пытаются заткнуть дыру в дамбе и надеются, что у них получится. «Что же сообщить василевсу? – думал Тодорис. – То, что турок несметное множество? Он и так знает. Это его не убедит».

Метательные машины, стоявшие на Большой стене, кидали камень за камнем в разлившееся «турецкое море», а камни просто исчезали в пучине, потому что турок было так много, что место погибших тут же заменяли живые.

Так продолжалось некоторое время, а затем Тодорис увидел, что турки разбирают кусок заграждения из мешков, который ещё остался неразрушенным, и кидают эти мешки под ноги товарищам, идущим в пролом Большой стены. Зачем? Это трудно было разглядеть, потому что скопление врагов под стеной было очень плотным. Попробуй пойми, если смотришь сверху и видишь почти сплошное море голов с остроконечными металлическими шлемами.

Ещё через некоторое время Тодорис заметил, что враг тащит к пролому огромные дощатые щиты. Зачем? Чтобы прикрываться ими от стрел?

И лишь тогда, когда первый щит лёг туда, где ему надлежало быть, стало ясно. Тодорис чуть не вскрикнул от ужаса, поняв, что турки готовят проход для своей конницы: «Груду камней перед проломом сначала выровняли мешками с землёй. Теперь сверху укладываются дощатые щиты. По ним проедут вражеские всадники, и, когда они окажутся в Городе, их не сдержат даже самые лучшие пехотинцы в самых лучших доспехах!» Коннице могла противостоять только конница, но ни Джустиниани, ни Феофил Палеолог не располагали такими силами, только пехотой!

«Их сметут», – подумал Тодорис, а между тем турецкие всадники, для которых и готовили путь, уже показались в отдалении.

Последние сомнения относительно того, что нужно сказать василевсу, исчезли. Юноша-связной поспешно спустился со стены на ту часть улицы, которая ещё не была запружена турками. Там его ждала лошадь, которую держал под уздцы один из раненых генуэзцев, уже не могший сражаться, но присмотреть за лошадью – вполне.

Тодорис уже готовился подбежать, взобраться в седло и мчаться в ставку василевса, как вдруг прямо перед ним в мостовую ударилось что-то огненное, разлетелось в стороны тучей искр и горящих ошмётков. Турки прекратили стрелять из пушек, но зато начали метать в Город смоляные шары. Для каменных зданий эти метеоры, конечно, не были страшны, но могли посеять смятение в рядах тех, кто защищал Город. И надо же было этому метеору упасть именно сюда!

Тодорис, отвернувшись и закрыв лицо ладонью, даже испугаться не успел, но когда он снова повернулся в ту сторону, где только что была его лошадь, оказалось, что её там нет.

Генуэзец, который только что держал повод, лежал на спине и беспомощно тянулся рукой куда-то. Затем он обернулся к Тодорису и жалобно скривился, понимая, что допустил крупный промах:

– Она сбежала. Испугалась. Я не удержал повод. Прости, брат.

Тодорис, посмотрев в том направлении, куда тянулся генуэзец, увидел, что животное уже далеко, в конце улицы.

– Стой! – крикнул юноша. – Стой, ослица! – Но лошадь даже не услышала, скрывшись за углом одного из домов.

– Прости, брат, – повторил генуэзец, с трудом поднимаясь, ведь со всего размаху приложиться к камням мостовой – это не шутки. – Придётся тебе искать другую лошадь.

– Где?! Где я её найду? – Тодориса охватило отчаяние. Он не знал, что делать.

Но чего уж точно не следовало делать, так это оставаться на месте, поэтому юноша быстрым шагом (в доспехах трудно было бегать) направился к улочке, куда свернула его «ослица», но улочка оказалась пуста, как и прилегающие переулки. Надежда по горячим следам найти испуганное животное не оправдалась.

Тогда Тодорис вышел на одну из длинных улиц, где стояли большие и богатые дома. Улица тоже была совершенно пуста, потому что все уже узнали, что неподалёку идёт битва. Все двери закрылись, но Тодорис решил стучаться в каждую. Он решил, что где-нибудь ему удастся раздобыть лошадь, однако жители не спешили открывать. Иногда они вовсе не отвечали, а иногда спрашивали с той стороны двери:

– Что тебе надо?

– У вас есть лошадь? – спрашивал Тодорис.

– Нет, – слышалось в ответ.

Со стороны оборонительных стен доносился звук битвы: крики, звон мечей и сабель. В голубое небо взмывали огненные шары, которые затем падали на Город, оставляя за собой след чёрного дыма.

Тодорис уже начал думать, что зря тратит время, стучась в двери. «Стучите, и отворят вам» – ведь так сказано в Евангелии? Но почему же никто не отворил? Неужели, все ответили правду и ни у кого действительно не оказалось лошади? Или просто не хотели отдать её незнакомцу? Может, следовало оставить это и добраться до ставки василевса пешком? «И то быстрее!» – со злостью думал Тодорис, но прекрасно сознавал, что это окажется слишком долго.

А битва разгоралась всё сильнее. Продвигаясь по бесконечной улице с запертыми дверями и всё больше удаляясь от оборонительной стены, юноша-связной слышал это. Но вдруг раздался топот множества копыт, который не спутаешь ни с чем: «Вражеская конница прорвалась в Город. Теперь всё бесполезно?»

Стоя посреди улицы, Тодорис обернулся и увидел в той стороне, откуда пришёл, непонятное мельтешение, а затем прямо на него с невероятной скоростью ринулось нечто гикающее, отбивающее дробные удары по мостовой, сверкающее изогнутыми клинками.

Оставалось только бежать, хотя вряд ли убежишь от всадников, когда ты пеший и в тяжёлых доспехах. «И всё же если добраться до ближайшего переулка, свернуть в него, то можно…» – он так и не успел придумать, что можно: развернулся и пустился бегом, пригнув голову. Ведь, даже если не удастся убежать, оставалась надежда, что можно просто упасть возле стены здания и конный вихрь пролетит мимо. Кто-то из турок секанёт саблей, подумает, что убил, но не станет останавливаться и выяснять, действительно ли мёртв упавший.

Тодорис не знал, сколько пробежал, но в тот момент, когда казалось, что вихрь вот-вот настигнет, позади что-то случилось: вражеская конница почему-то остановилась. Гиканье стихло, сменилось отрывистыми восклицаниями, а топот копыт перестал быть дробным.

Заставив себя остановиться и оглянуться, Тодорис на некотором расстоянии увидел не менее трёх десятков конных врагов, но они не обращали никакого внимания на одинокого пешего воина на краю улицы. Турки пытались успокоить разгорячённых коней, переступавших с ноги на ногу, хрипящих и прижимавших уши, а всадники на переднем краю конной толпы рассекали саблями воздух. Или не воздух? Лишь теперь стало заметно, что поперёк улицы натянута толстая верёвка. Она висела так, чтобы всадник не сумел проскочить, даже если наклонится в седле.

Тодорису показалось, что случилось чудо. Откуда взялась верёвка? Почему он её раньше не видел? А впрочем, когда бежишь, сильно пригнувшись, такое вполне возможно. Или же её натянули только что: закрепили с одного конца, а с другого – нет, но держали его наготове, чтобы преграда возникла на пути врага внезапно и вражеские кони не успели остановиться. Тогда получалось, что Тодорис, спасавшийся бегством, просто перешагнул через верёвку, лежавшую на мостовой.

Как бы там ни было, несколько турок, с разгону влетев в препятствие, теперь валялись на земле. Кони с опустевшими сёдлами стояли по другую сторону этого препятствия, а остальные турки яростно рубили верёвку саблями, но та была натянута с умом – не слишком сильно, то есть заметно провисала и потому ускользала из-под ударов. Её основательно измочалили, но не перерубили.

Один конец верёвки был хитрым узлом привязан к решётке окна, а другой уходил в распахнутые двери дома на противоположной стороне улицы.

Тодорис поначалу удивился открытым дверям, но через мгновение понял, что здание заброшено: хозяева давно покинули его, и потому во многих окнах не стало стёкол. А ещё через мгновение из этих самых окон на врагов, которые не смогли преодолеть преграду из простой верёвки, обрушился дождь стрел.

Очевидно, не только Тодорис заметил приближающуюся конницу. Феодор тоже заметил и дал указание своим лучникам задержать её.

Не отягощённые никакими доспехами, эти люди быстро пробежали по улицам, примыкавшим к пролому, и устроили засады в заброшенных домах, которых за последние полгода в Городе заметно прибавилось, ведь многие богатые жители уехали, побросав всё, что не могли взять с собой.

Тодорис не заметил, как в доме устраивают засаду, потому что был слишком занят поисками лошади. А может, не заметил потому, что лучники мимо него не пробегали. Наверное, попали на эту улицу через дальний переулок, а натянуть верёвку поперёк улицы – это совсем недолго.

Теперь фраза «Стучите, и отворят вам» снова обрела смысл. «Вот же – открыто!» – подумал Тодорис, видя, что в распахнутые двери дома тянется верёвка, будто приглашающая турок войти. И именно поэтому турки не спешили.

Юноша-связной хотел сам броситься в открытую дверь, присоединиться к невидимым лучникам, но ноги плохо слушали его, норовили подогнуться. Он только сейчас осознал, что, несмотря на тяжёлый доспех, пробежал значительное расстояние. Пробежал бы он столько, отягощённый таким весом, в обычное время? Вряд ли, а теперь каждый шаг давался с трудом. И вдруг кто-то как будто шепнул: «Зачем бежать? Вот же кони для тебя!»

Турецкие кони, оставшиеся без седоков и оказавшиеся по другую сторону верёвки, стояли почти рядом. Однако боялись Тодориса и не подпускали к себе. Лишь один конь казался подходящим – животное опустило голову, а повод волочился по земле. Тодорис осторожно нагнулся и поднял повод, а когда животное поняло, к чему это приведёт, шарахаться было уже слишком поздно – новый седок стоял рядом и вцепился рукой в гриву возле холки. Конь всё же пытался вертеться, когда Тодорис вставлял ногу в стремя, но животное снова оказалось недостаточно проворным.

Турки, остановленные на улице и тщетно пытающиеся закрыться небольшими круглыми щитами от дождя стрел, поначалу не обратили внимания на то, как пеший воин, который ещё недавно пытался спастись бегством, подходит к одному из коней, подбирает волочащийся по мостовой повод, а затем залезает в седло. Только когда Тодорис уже уселся, эти воины закричали, начали яростно рубить верёвку, чтобы добраться до наглеца, а турецкий конь, вдохновлённый ими, закрутился на месте. Он явно хотел укусить нового седока за колено.

Хорошо, что седок успел взять повод покороче, чтобы животное не могло повернуть голову и дотянуться. Однако ехать прямо всё равно не получалось, а затем Тодорис почувствовал, как его слегка подбрасывает в воздух: конь, не желавший подчиняться, попытался кидать задом.

По счастью, это не был один из тех великолепных породистых жеребцов, которые легко преодолевают преграду высотой в человеческий рост. Такой жеребец одним ловким движением зада способен отправить неугодного всадника в полёт, как если бы седло на конской спине было не седлом, а чашей катапульты.

У обычного коня не хватало сил на такие трюки, да и тяжёлые доспехи всадника делали полёт ещё менее возможным, но Тодорис понимал, что борьба не кончена. Животное могло попытаться лечь и валяться, подминая его. А меж тем двое турок, выбитых из седла, очнулись. Ещё минута – и они приблизятся, чтобы схватить «вора».

Тодорис вытащил меч, готовясь отбиваться, но вдруг решил сделать то, чего никогда прежде не делал и поэтому не был уверен в результате. Не имея хлыста, он вместо этого кольнул коня мечом, не забыв с силой двинуть пятками по конским бокам и подать руку с поводом чуть вперёд. Животное дёрнулось, ещё раз попыталось подкинуть седока, снова получило сильный удар пятками и, не дожидаясь нового укола мечом, сдалось.

Конь понёсся галопом по улице, и теперь Тодорис думал только о том, как бы удержаться в седле, не врезаться в стену, если на пути попадётся резкий поворот.

Несмотря ни на что, он благополучно домчался до ставки василевса, однако оказалось, что василевса там нет.

– Уехал на литургию и не возвращался, – сказали Тодорису.

– Куда? В который храм?

– В Святую Софию.

Разгорячённый турецкий конь, не заставляя себя упрашивать, тут же снова поскакал туда, куда указывал всадник. Колоннада улицы Месы будто высчитывала, насколько резво они двигаются. Если, по мнению Тодориса, колонны слева и справа начинали мелькать слишком медленно, он подгонял коня, а тот прижимал уши, косил глазом, но ускорялся. Редкие прохожие торопились уступить дорогу. Собаки с громким лаем устремлялись вслед, но скоро отставали.

Огромная четырёхугольная площадь – форум Феодосия – быстро промелькнула и снова сменилась широкой улицей с колоннадами. Вот круглая площадь – форум Константина. Колонна в центре круга, как обычно, отбрасывала на землю чёрную тень, а турецкий конь, приняв эту тень за препятствие, перепрыгнул её.

Вот и площадь перед Святой Софией, совсем небольшая и окруженная зданиями, построенными в разное время и в разном стиле. У южных дверей в храм, через которые по обычаю входил василевс, стояла стража. Западные двери были закрыты, поэтому Тодорис направился прямо к южным.

Стража хотела преградить ему путь, но юноша-связной, спешившись, закричал:

– Вы видите коня, на котором я приехал?! Видите это турецкое седло?! Турки в Городе! Пустите меня к василевсу немедленно! Иначе будет поздно!

Воины расступились, а Тодорис, пройдя через небольшой коридор, оказался в нартексе[27]27
  Нартекс (притвор) – одна из трёх основных частей православного храма. Две другие – это средняя и алтарная части. Алтарная и средняя обычно отделены друг от друга иконостасом. Средняя и нартекс обычно разделены стеной.


[Закрыть] Святой Софии, где, как выяснилось, в эту самую минуту заседал военный совет.

Военачальники сидели на скамьях вдоль длинных стен. В деревянном кресле возле короткой стены, завешанной тёмно-алым пологом, сидел василевс. Остальные присутствующие оказались по правую и по левую руку от него. Там находились и отец Тодориса, и дядя – Иоанн Кантакузин, и тесть – Лука Нотарас, и множество других именитых людей. Кто-то что-то говорил, но Тодорис даже не вслушивался.

– Мой господин, – громко произнёс он, не дойдя нескольких шагов до василевса и опускаясь на колени, – я принёс плохую весть. Турецкая конница прорвалась в Город, и, если вы немедленно со всеми своими силами не поспешите, чтобы принять бой и вытеснить врага за стены, к закату Город падёт.

Намного позднее Тодорис удивлялся сам себе: как осмелился сам обратиться к василевсу и как смог произнести все слова так, что ни у кого не возникло и тени сомнения в том, что дела обстоят именно так, как сказано.

Василевс задал всего один вопрос:

– Где враг прорвался? – и, услышав ответ, велел всем немедленно садиться на коней.

В толпе приближённых василевса, спешивших к выходу из Святой Софии, мелькнуло лицо Луки Нотараса. Он посмотрел на своего молодого зятя и будто хотел усмехнуться: «А! Вот видишь! Джустиниани – не всемогущий! Ему тоже бывает нужна помощь».

Наверное, Лука в отличие от остальных недооценил степень опасности. И всё же помчался вперёд в числе первых, затем с разрешения василевса отделился от них и направился к северным стенам, чтобы забрать оттуда своих людей и прийти на выручку к генуэзцам, Феофилу Палеологу и лучникам Феодора, которые из последних сил сдерживали «турецкое море».

Василевс, доехав до своей ставки, тут же отдал приказ всем воинам, находившимся там, как можно быстрее добраться до стены у Влахернского дворца – того места, где была прорвана оборона.

Воины, а особенно конница, так торопились исполнить приказ, что заметно обогнали василевса и его охрану, но тот через малое время сам нагнал всех и ринулся в гущу схватки, нанося мощные удары направо и налево. Василевс был слабым стратегом, но в минуты, подобные этой, никогда не терялся, потому что был сильным воином и прекрасно владел мечом. Тодорис мог бы любоваться тем, как бьётся василевс, но был вынужден сам наносить и отражать удары, всё так же сидя верхом на турецком коне, потому что другого на замену не нашлось.

Турки дрогнули, и, когда настало время заката, они все оказались либо убиты, либо вытеснены обратно за Большую стену через пролом, который так сильно завалило трупами, что защитникам Города пришлось растаскивать эти тела, чтобы пройти самим и вытеснить врага дальше, за ров.

В этом помогли метательные машины, сыпавшие камнями на головы турецкой армии, а когда «море» окончательно «схлынуло», Тодорису вдруг захотелось спешиться и выгнать своего нового коня прочь из Города, вслед отступающим туркам.

Отец Тодориса, узнав о намерении сына, остановил:

– Оставь. Это наш трофей. Если осада продлится ещё месяц, так что в Городе совсем не останется пищи, мы этот трофей съедим.

Сын ничего не ответил, но подумал, что, если турки продолжат разрушать стены с тем же усердием, до испытаний голодом дело не дойдёт.

* * *

Яннис, следуя в молящейся толпе, опять испытал странное чувство, которое возникло ранним утром, когда он сбежал от матери, сестры и надоедливой Анны, чтобы отправиться по улице Месе к западным стенам. Тогда он оказался в толпе крестного хода в первый раз и подумал, что люди вокруг сходят с ума. И вот опять Яннису стало так казаться. А ведь теперь они двигались в правильном направлении – не прочь от западных стен, а приближались к ним.

«Турки вот-вот пойдут на новый штурм, а людям Юстинианиса никто не помогает чинить Малую стену, – думал Яннис. – Почему отец ничего не сделает? Я же ему всё рассказал! И почему Юстинианис так легко смирился? Ведь сам же говорил, что от того, как мы себя сейчас поведём, зависит судьба Города».

Отец, ехавший в первых рядах толпы рядом с василевсом, был вне досягаемости. Нельзя было спросить: «Ты помнишь, что я тебе сказал?» К Юстинианису, ехавшему позади них и возвышавшемуся над толпой священников, дьяконов и монахов, тоже было не пробиться, а ведь так хотелось спросить: «О чём ты молишься? Разве сейчас надо говорить с Богом, а не с василевсом?» Неужели этот генуэзец, самый разумный из всех, тоже начал медленно сходить с ума, то есть делать совсем не то, что нужно для спасения?

Меж тем толпа, следовавшая по мощёным улицам, где справа и слева высились старые дома из серого камня и красного кирпича, достигла западных укреплений. Она начала запруживать небольшую площадь перед воротами, название которых Яннис не мог с ходу вспомнить. Начался молебен, чтобы «Господь не оставил своей милостью» эти и другие ворота, «дабы не прорвались через них безбожники».

Вспомнилась фраза генуэзца, с таким отчаянием произнесённая в башне: «А стены вместо вас укреплять будет Бог?» Янниса охватило мрачное веселье: «Ну да, сейчас с неба спустятся ангелы, возьмут каждый по камешку и отстроят Малую стену заново. А затем архангелы в латах встанут на этой стене так, что никакие турки не пройдут. Всё так и будет, если молиться погромче».

Меж тем молебен закончился. Казалось, крестный ход должен вот-вот двинуться дальше – по мостовой вдоль Большой стены, как вдруг василевс со свитой выехал вперёд и зычным голосом объявил:

– Братья мои и сёстры, я хочу обратиться к вам! Остановитесь и послушайте!

По толпе, как рябь по воде, побежали тревожные возгласы:

– Что случилось? Что такое? Что?

– Я получил важное известие, – продолжал василевс. Если смотреть вблизи, то его красивое лицо с прямыми, как на иконе, чертами, сразу приковывало к себе взгляды окружающих. Его голос тоже был красивым, причём василевс говорил всё более увлечённо, поэтому увлекал других, захватывал их внимание. – Конец наших бед близок.

По толпе пробежал шёпоток и затих. Все обратились в слух.

– Я узнал из надёжного источника, что нечестивый предводитель врагов наших задумал предпринять новый штурм. Не позднее завтрашнего утра он бросит на наши стены всю свою силу, и, чем бы ни закончилось дело, это будет конец наших бед. Если мы с Божьей помощью выстоим, тогда наши враги отступят от Города, утратят надежду захватить нас. Если же не выстоим, то всё равно окончатся наши беды, потому что придётся нам умереть за нашу веру, за святые церкви и за наш Город. Если враги наши возьмут верх, напрасно будет ждать от них жалости и снисхождения, а потому призываю тех, кто ещё в силах, помочь нашим воинам в укреплении этих стен.

Василевс указал на укрепления у себя за спиной, а из свиты выехал Тодорис Кантакузин.

– Этот человек, – теперь василевс указал на него, – отведёт вас туда, где нужна ваша помощь. Идите и помните, что труд этот угоден Богу, ведь каждый камень в стене на пути нечестивых – защита наших святынь и нас самих. Защитим наши церкви от поругания, а себя от истребления. Пусть же этих камней будет больше! А кто не в силах помогать, пусть помогает молитвой и продолжит идти крестным ходом по Городу.

Яннис слушал и ушам не верил, а речь, кажется, подошла к концу.

– Сейчас долг велит мне удалиться на совет, дабы с моими преданными слугами обсудить, как нам готовиться к решающему часу, но на вечерней службе в Святой Софии я снова буду с вами.

Толпа разделилась, кто-то двинулся к Тодорису, а кто-то стремился встать поближе к священникам, иконам и мощам.

Воспользовавшись сумятицей, Яннис подбежал к отцу и ухватился за стремя его коня:

– Отец, что случилось? Почему василевс вдруг передумал?

– Я сумел сообщить ему новость, – успокаивающе произнёс отец, склоняясь к сыну.

– Но как, если он никого не слушал?

– Когда шёл молебен, я сказал василевсу, что хорошо бы священникам подняться на Большую стену и благословить её вместе с Малой. Василевс сказал, что это опасно, ведь турки стреляют из пушек. Я ответил, что не стреляют с самого утра и даже не собираются. Сказал, что хоть это и странно, но сейчас для нас выгодно, а василевс, услышав такое, сразу подозвал Юстинианиса и спросил его, что случилось. Тот показал василевсу письмо, которое вы нашли в башне.

Яннис не мог сдержать восторга:

– Отец, как хорошо ты это придумал! Только ты знаешь, как сказать новость так, чтобы василевс послушал.

– Теперь мы все едем в Малый Влахернский дворец[28]28
  Как и Большой Влахернский дворец, ранее упоминавшийся в романе, расположен возле западных оборонительных стен. Являлся резиденцией василевсов в XV веке.


[Закрыть] на совет, – сказал отец. – Передай матери, что вы можете идти домой. Твоя сестра наверняка устала. Да и мать с Анной – тоже.

– Отец, возьми меня с собой на совет, – попросил Яннис.

Отец на мгновение задумался:

– Иди, передай матери то, что я велел, а затем торопись во дворец. Я попрошу, чтобы тебя туда пустили, но не обещаю, что тебя пустят и в зал заседаний.

* * *

Малый Влахернский дворец – высокое здание под двускатной черепичной крышей, торцом примыкающее к крепостной стене. Перед зданием – двор, окружённый каменной оградой, один конец которой соединяется с углом дворца, а другой – всё с той же крепостной стеной. Как ни посмотри – крепость в крепости, где можно укрыться от любых бед, и всё же с тех пор, как началась осада, василевс оттуда переселился.

По пути к дворцу Яннис вспомнил, что там вместо василевса, устроившего себе лагерь в долине реки Ликос, жил глава венецианского квартала, существовавшего в Городе с давних времён. Этого главу звали Иеронимос Миноттос[29]29
  В итальянском варианте – Джироламо Минотто.


[Закрыть]. Он собрал из своего квартала всех мужчин, молодых и старых, которые могли держать оружие, и вместе с ними переселился во дворец, чтобы защищать здание и ближайшие укрепления.

Василевс решил доверить Миноттосу свой дом потому, что венецианец пообещал вывесить там над крышей венецианский флаг – красное полотнище с золотым львом, который держит меч в лапе, а остальными лапами твёрдо стоит на земле. Этот флаг стал бы виден туркам, как и флаг Ромейской империи (тоже красный, с золотым крестом), развевавшийся рядом. Два полотнища должны были показать врагам, что Венеция находится в союзе с ромеями и что вскоре на помощь Городу явится венецианский флот… но флот так и не явился. И всё же оба красных полотнища сейчас развевались на ветру, на фоне чистого сияющего неба. Их было хорошо видно, если смотреть на дворец издалека.

Засмотревшись, Яннис даже на мгновение забыл, что надо торопиться на заседание, которое, наверное, уже началось. И так слишком много времени было потеряно на разговор с матерью, которая взяла с Янниса обещание, что если сын не сумеет во дворце найти отца, то вернётся домой.

«Надеюсь, в зал заседаний меня пустят», – думал Яннис, уже миновав ворота в каменной ограде и оказавшись во внутреннем дворе. Мальчик уже бывал здесь прежде, но давно и успел подзабыть, как что выглядит. К тому же, венецианцы, поселившиеся в жилище василевса как гарнизон в крепости, изменили это место. Весь двор выложенный разноцветными булыжниками, складывавшимися в рисунок, по периметру был уставлен серыми походными палатками. Металлические колышки палаток портили рисунок, но, судя по всему, это было неважно, когда враг снаружи портил и разрушал гораздо больше.

Рядом с палатками почти никого не осталось. Люди находились на постах: там, где напротив ворот возвышалась массивная двухэтажная постройка – часть крепостной стены. В дверях то и дело мелькали шлемы и кирасы людей, перемещавшихся по коридорам. И там же, над плоской крышей башни, реяли два красных флага – ромейский и венецианский.

Это только издалека казалось, что они подняты над двускатной черепичной крышей здания, находившегося слева от ворот. Но установить их над зданием, наверное, было бы правильнее, ведь само оно – изящное трёхэтажное с большими арочными окнами – и являлось дворцом.

Рядом под присмотром слуг стояли кони, в том числе отцовский, поэтому Яннис решительно двинулся к входу. Никто не остановил. Венецианцы, попавшиеся внутри и вроде как поставленные охранять первый этаж, даже не спросили, что мальчику нужно, лишь мельком взглянули и продолжили прерванный разговор. А всё потому, что Яннис улыбнулся им и произнёс приветствие на их языке, которое успел выучить за последние полгода. Полезное знание.

А может, люди Миноттоса казались такими беспечными потому, что война для них не стала ремеслом? Они, хоть и были хорошо вооружены, совсем не походили на Юстинианиса и его людей. В венецианском квартале, над которым начальствовал Миноттос, жили торговцы, каменщики, плотники, кузнецы, портные, пекари, но не воины. До начала турецкой осады никто из них не участвовал в битвах. Они, конечно, участвовали в охране своего квартала, по очереди выходя в ночной дозор, как у них полагалось, но дозор – не война.

Как бы там ни было, Яннису удалось подняться на второй этаж. Бегом одолев широкую деревянную лестницу, мальчик очутился в не слишком большой проходной комнате с двумя дверьми и четырьмя окнами. Двери, двустворчатые и украшенные резьбой, располагались друг напротив друга, а окна, высокие, начинавшиеся почти от самого пола, – в двух других стенах. Зал заседаний должен был находиться на этом этаже, а по лестнице, ведущей на третий, вряд ли имело смысл подниматься, потому что там наверняка располагались личные покои василевса.

Яннис уже собрался подойти к одной из дверей, чтобы прислушаться, как вдруг с первого этажа к нему поднялся темноволосый юноша, венецианец. Дорогая кираса, надетая поверх дорогой красной бархатной куртки, говорила о том, что это кто-то знатный. Шлем, который сейчас находился у юноши в руке, тоже выглядел дорого.

– Эй, мальчик, ты что здесь делаешь? – раздался вопрос на греческом.

– Я ищу своего отца, – ответил Яннис, уже догадавшись, что венецианцы, которых он встретил внизу, хоть и не остановили его, но сообщили своему начальству о том, что во дворец явился посторонний.

– И кто твой отец?

– Георгий Сфрандзис.

В ответ послышалось выразительное итальянское «о!», поэтому Яннис спросил:

– А твой отец кто? – Он надеялся, что если отец юноши окажется менее знатным, то можно будет попросить или даже приказать: «Проводи меня на заседание».

– Мой отец по поручению василевса охраняет этот дворец, – ответил молодой венецианец и добавил: – А я помогаю. Меня зовут Павел. – Он назвался так, как его имя звучало бы на греческом языке, но вряд ли стоило этому удивляться: раз Павел был сыном начальника венецианского квартала, значит, жил в Городе давно.

Несмотря на высокое положение отца, юноша был открыт и дружелюбен, поэтому Яннис решил, что сам тоже не должен заноситься, и ответил так же просто:

– А я – Иоанн. Мне нужно к отцу.

– Наши отцы сейчас на заседании с василевсом. – Павел Миноттос указал на одну из двустворчатых дверей. – Я не могу пустить тебя туда.