Текст книги "Не упыри"

… сентября 1991 г

Никогда еще у меня не было такого ужасного первого сентября. Этот день у меня всегда ассоциировался с праздником. Еще совсем недавно я считала дни, оставшиеся до пенсии, – уж очень допекали болезни. У меня все чаще возникали головные боли, повысилось давление, а недолеченный бронхит превратился в астму.

Сегодня я проводила Романа на работу, а сама осталась дома. По молчаливому уговору мы старались не касаться этой болезненной темы. Я старалась держать себя в руках, бродила по дому с тряпкой, вытирая несуществующую пыль. Но когда увидела в окно празднично одетых детей с букетами цветов, идущих в школу, не выдержала: заныло сердце. Оно буквально разрывалось на части, потому что впервые за всю свою взрослую жизнь я не спешила в школу. Я отошла от окна и безутешно расплакалась.

Едва дождалась Романа с работы.

– Как ты? – спросил он, снимая новый костюм.

– Какое-то странное чувство, – говорю я. – Все идут в школу, а я как отброс общества. Столько лет просыпалась раньше петухов, чтобы приготовить завтрак, а теперь могу валяться в кровати до семи. Странно – и все тут.

– Ты уже достаточно наработалась на своем веку. Можно и отдохнуть. Недаром же пенсию называют заслуженным отдыхом. Кто-кто, а ты его точно заслужила.

Я отвернулась, чтобы Роман не видел, как слезы застилают мне белый свет.

– Что с тобой, Марийка? – спросил он, поворачивая к себе мое лицо.

– Не могу! Я так не могу! Я не знаю, как я это переживу. Я чувствую себя лодырем, предательницей.

Роман прижал мою голову к своей груди.

– Поплачь, если тяжело. Один раз можно, чтобы потом окончательно успокоиться.

– Мне нужно время, чтобы привыкнуть к такой жизни, – говорю я, всхлипывая.

– У новой жизни есть свои достоинства, – говорит он, поглаживая мои волосы.

– Какие?

– Мы будем больше времени проводить вместе.

А вечером к нам пришли учителя с охапками цветов. Тяжесть немного отступила. Но это не значит, что я быстро привыкну. Разве легко перекроить уклад жизни, сложившийся за несколько десятков лет?

… мая 1992 г

Как я устала от этих очередей, талонов, купонов. То нет этих самых талонов, то они есть, но, чтобы приобрести на них какую-нибудь вещь, надо потратить не один день. У Иринки родился второй мальчик, а я не могу купить ничего необходимого для ребенка. Нет даже детского мыла. Я выстояла четыре часа в очереди, но смогла купить только три бруска мыла на эти проклятые талоны. К сожалению, оно не детское, а туалетное. Пошла на следующий день к знакомым – меняться. Один кусок детского все-таки добыла. Скоро ребенок вырастет, а коляску для него им так и не удалось достать. Мне задерживают пенсию за пять месяцев. И когда закончится этот хаос? Непонятно…

… июня 1993 г

Я не очень верила, когда слышала от пожилых людей, что внуков они любят больше, чем собственных детей. Но сомнения эти развеялись, когда я сама стала бабушкой. Если бы кто-нибудь знал, как мы с Романом ждем лета, когда к нам привозят внуков! Убираем в доме, как перед праздником, что-то подкрашиваем, переклеиваем обои, считаем яйца в холодильнике – хватит ли на всех, по три раза на дню бегаем в огород посмотреть, поспел ли горох, и покраснели ли вишни в саду.

Не берусь объяснить, почему мы привязаны к четверым мальчишкам, нашим внукам, крепче, чем к собственным детям. Может, потому, что подсознательно чувствуем свою вину перед детьми: когда-то не хватило времени прочитать лишнюю сказку перед сном, не было возможности побаловать сладостями, забыли чмокнуть в макушку? Вот и стараемся наверстать упущенное, отдавая столько любви внукам….

Утро выдалось погожее. Внуки спят, но Роман уже пошел их будить, хоть еще и рано.

– Не жаль тебе поднимать детей в шестом часу? – спрашиваю Романа.

– На старости лет выспятся, а утро прозеваешь – день пропал, – отвечает он. И уже слышу: – Подъем, парни! Кто со мной в лес?

Куда и сон девался! Вскочили, засуетились. Через полчаса мы уже в лесу. Роман хочет, чтобы мальчики научились любить и тонко чувствовать природу, а заодно объясняет, как не заблудиться в лесу, показывает ягодные и грибные места. Вижу, что внуки устали, но виду не подают, топают за Романом, слушают его рассказы.

– А в речке будем купаться? – спрашивает Антончик, сын Даринки.

– Если пообещаешь не простудиться, – отвечает Роман.

Идем к речке, потому что солнце уже высоко и становится жарко. Мальчишки сразу лезут в воду, брызги летят во все стороны, как сверкающие стеклышки. Я брожу по мелководью, разглядывая плоские, отшлифованные водой камешки на дне и любопытных мальков, кружащих у моих ног. Потом выхожу на берег и в тени развесистой старой вербы расстилаю на траве простыню.

– Ну, хватит! – подает команду Роман. – Вылезайте, а то закупаетесь так, что сороки украдут.

Мальчишки бегут ко мне, а у меня уже готовы бутерброды. Они наворачивают их так, что за ушами трещит.

– Вкусно! – говорить Олесь.

– Я голодный, как волк, – добавляет Антон.

Не успели перекусить, как Антону приходит в голову забраться на вербу. Натягивает штаны и карабкается на дерево.

– Штаны порвешь, – замечает Роман.

– Не порву, они у меня американские! – хвастается мальчик. – Деда, а у тебя в детстве были наши джинсы или импортные?

– Мои «джинсы» мне мать выкроила из старых штанов старшего брата, потому что не в чем было ходить в школу. Я уже как-то рассказывал вам, что моя мама осталась вдовой с тремя детьми.

– А куда девался твой папа? – Антон уже забыл, что собирался на дерево. Вернулся и уселся вместе с остальными поближе к Роману.

– Его тяжело ранили на фронте. Он долго лежал в госпитале в городе Мичуринске, в России, там и умер от ран.

– А где его похоронили?

– В том же городе, в братской могиле.

– А мы туда поедем?

– Обязательно!

– Расскажи еще про свое детство, – просит Олесь, а Роману только того и надо: готов рассказывать сколько угодно, лишь бы слушали.

– Пошел я в школу в постолах, потому что другой обуви не было…

– Я видел такие в музее, – вставляет Антон.

– И все бы ничего, но никак не мог научиться наматывать портянки.

– Зачем? Носки бы надел, – говорит Олесь.

– А откуда бы они взялись? – пожимает плечами Роман. – Ну, кое-как с онучами справился, а зашнуровать постолы веревочками никак не могу! Меня уже и старший брат учил, и мать тряпкой лупила, а все равно не слушаются меня эти веревочки – хоть тресни!

– Тебя мама била? – осторожно интересуется Антон.

– Досталось мне и от мамы, и от брата, когда они узнали, что в школе записывали на помощь сиротам, у которых не было постолов. Мои были дырявые, но я постеснялся записаться, вот и досталось мне на орехи!

– А когда у тебя появилась настоящая обувь? – интересуется Олесь.

– Когда после школы я поступил в техникум, мне сшили бурки.

– И тогда тебя уже не ругали?

– Мать ругала, потому что ночами сидел над учебниками, жег коптилку, а масла для нее было мало. Вот так-то, мои хорошие, – вздыхает Роман. – Так что не жалуйтесь на судьбу, радуйтесь каждому дню, подмечайте все вокруг и живите так, чтоб каждый день был полным. А то, что услышали от меня, запомните, чтобы своим детям рассказать, потому что они уже и слова такого не будут знать – постолы.

Роман рассказывает что-то еще, но я уже не слушаю, а только смотрю на него и дивлюсь его умению удерживать внимание слушателей и привлекать к себе людей…

… октября 1995 г

Где-то я читала, что последняя любовь сильнее первой. А если первая любовь оказывается и последней? Когда обе эти любви сливаются, как ручьи в одну реку, а река впадает в море, значит, любовь становится беспредельной? Я вижу свою любовь то тихой и смирной, как скромный ручеек, то шумливой, как горная речушка, то спокойной и широкой, как морские воды в штиль. Мы плещемся в ней, обдавая друг друга брызгами влаги, похожей на чистую воду целебной криницы. Мы купаемся в любви, а порой боремся с ее штормовым прибоем. Мы наслаждаемся любовью, как ласковыми и теплыми морскими волнами…

… декабря 1995 г

– Мое лицо стало похоже на печеное яблоко, – как-то сказала я Роману, разглядывая себя в зеркале.

– Почему ты так решила?

– Посмотри: оно все покрыто мелкими и глубокими морщинками, потому что я никогда не пользовалась кремами, не делала омолаживающих масок.

– Нет, это не морщины, – говорит он, обнимая меня. – Это зрелая мудрость, которая приходит с годами.

– Правда?

– А ты что, не знала? В каждой – жизненный опыт. Ошибка – маленькая морщинка. Ее пересекает другая – исправление ошибки. Волнистая складочка – беспокойство о детях.

– Откуда ты это знаешь? – улыбаюсь я.

– Потому что люблю тебя так же, как в юности.

… марта 1996 г

Мне шестьдесят, а я смотрю на мир глазами влюбленной женщины. Возможно, кто-то из молодых возразит, что любовь бывает только в юности. Но я могу даже в толпе мгновенно отыскать человека, который любит. Эти люди смотрят на мир лучистыми и счастливыми глазами. Их лица озаряет особый свет, который ни с чем не спутаешь. И я с уверенностью могу сказать, что настоящая любовь не убывает с годами, не превращается в привычку ежедневно видеть рядом другого человека, она приобретает новый, более глубокий смысл. Разница только в том, что молодость совершает больше ошибок, она менее рассудительна. А в моем возрасте куда больше житейской мудрости, уверенности, опыта и умения прощать. И если любовь в юности похожа на игристое шампанское, с годами она становится как хорошо выдержанное вино: еще крепче, еще слаще и ароматнее.

… сентября 1996 г

Сегодня Роман объявил себя преступником.

– И в самом деле, – говорит он. – Так ждал дня, когда уйду на пенсию, а сейчас чувствую себя так, будто в чем-то виноват или натворил такого, что и самому стыдно.

– Уж и в самом деле преступник!

– Да! Ты однажды мне говорила, но тогда я не вполне понял, как это будет. А теперь испытываю на собственной шкуре. Дети идут в школу, а у меня сердце кровью обливается. И долго ты привыкала к своему пенсионному положению?

– Мне порой кажется, что я и сейчас остаюсь учителем. Сплю и вижу себя в школе. И сны всегда тревожные: то провожу аттестацию, а мои дети ничего не знают, то шумят на уроках, или спохватываюсь, что забыла проверить тетради, а у меня инспекция из районо… И откуда эти сны? Я же всегда добросовестно работала, никогда не приходила на уроки неподготовленной.

– Обычные человеческие тревоги, – вздыхает Роман. – Ты слишком отдавалась работе.

– А как же иначе? Ведь я не с бумажками работала, а с детьми.

– Давай не будем на этом зацикливаться, – предлагает он. – Лучше поговорим о чем-нибудь более приятном.

– Например?

– О любви. Я сегодня ночью не спал, все думал о работе, а потом вдруг все мои мысли завертелись вокруг тебя.

– Вокруг старой бабки?

– Да ты что?! – Роман аж подпрыгнул. – Никогда не говори о себе так! И вообще: я пришел к выводу, что любимые женщины с возрастом не стареют. Они просто впитывают в себя все лучшее, что есть в жизни: не стареют, а дозревают, не слабеют, а становятся сильнее и увереннее в себе.

– Спасибо, – говорю я, глядя ему в глаза.

Как же сладко смотреть в его глаза, такие знакомые, такие родные! Как приятно понимать друг друга с полуслова!

– Я люблю тебя, – тихо говорю я.

– А я тебя еще больше, – отвечает Роман.

… июля 1997 г

Такова жизнь: хорошие новости чередуются с плохими. На свет появился наш пятый внук. Теперь у нас пять мальчиков, потому что у Андрея (наконец-то!) родился сын. В глубине души я мечтала о внучке, но и мужской пол – тоже неплохо. В эти непростые времена будут передавать одежду от старших к младшим. Плохая новость состоит в том, что у Даринки снова не сложилось с мужем. И снова она в одиночестве и живет на съемных квартирах. Мне так жаль ее! У всех наших детей семейная жизнь налажена, а у Даринки… То ли это судьба, то ли уж не знаю что.

– Видно, так должно было случиться, – сказал Роман, пытаясь меня хоть как-то утешить. – В жизни ничего не происходит просто так. Если что-то произошло, значит, ради чего-то.

– Почему? Разве мало испытаний выпало на ее долю?

– Я не могу объяснить, почему так происходит. Даринка – красавица, умница, хорошая хозяйка, но вот не везет ей с мужьями. Но она, вопреки всему, должна с достоинством пройти свой путь. И мы ее поддержим, поможем.

– Чем? Этой мизерной пенсией, которую мы заработали за столько лет?

– Чуть-чуть поможем материально, поддержим морально, а там, глядишь, и встретит она свою судьбу.

– Откуда ты это взял? – спрашиваю я Романа с надеждой, потому что знаю: что бы он ни ответил, я поверю его словам. С замиранием сердца жду ответа.

– Я чувствую – так оно и будет, – говорит он, и я вдруг почти успокаиваюсь. – И хватит сидеть дома! Пошли в лес! – предлагает Роман.

– В лес? – переспрашиваю я, хотя и сама знаю, что лес успокоит, придаст сил и твердости духа. – Подожди немного, я возьму с собой воду и лекарства.

Нам уже нелегко преодолевать большие расстояния, но лес манит к себе, и мы идем рядом, одной тропой, как и по жизни. Усталость и болезни забываются, когда мы оказываемся в лесной тени. Ветер шаловливо заигрывает с березками, расплетает их длинные косы, тревожит верхушки осин, и те лепечут, радуются. В этот шум вплетаются птичий щебет и тихое журчание небольшой речушки.

Я на мгновение останавливаюсь, зачарованная.

Чтобы углубиться в чащу, нам надо перейти горбатый мостик, который, как радуга, повис над речушкой. Мне всегда нравилась эта местность, поэтому мы с Романом каждый раз здесь останавливаемся.

– Обветшал мосточек, – говорит Роман. – Сваи подгнили, настил уже кое-где провалился.

– Как и мы с тобой, – шутка у меня вышла с привкусом горечи.

– А я другое подумал. Этот мостик соединяет два берега. Сокращает путь людям. Жизнь тоже как мостик, по нему мы проходим путь от рождения до смерти. Вот мы с тобой остановились передохнуть на мостике, словно на каком-то отрезке жизни, между тем, что есть, и тем, что будет.

– Разница только в том, что по мостику можно перейти с одного берега на другой и вернуться, а в жизни… – сказала я и умолкла. Не хотелось думать и говорить о грустном, когда вокруг такая благодать! Воды речушки, покрытые ряской, притихли, стараясь побыстрее прошмыгнуть под мостиком, чтобы снова вырваться на свободу и бежать дальше. Лес подступил вплотную к реке, заросли кустарников облепили берега. Небо синее до прозрачности, воздух чистый, пахнет речной и лесной свежестью.

– Какая вокруг красота! – восторженно говорю я. – И все это когда-то придется покинуть!

Роман молчит, глядя на воду. Наверно, и в его голове бродят мысли о том, что мы не вечны на этой земле. Вечны и этот лес, и река, и густые травы с вкраплениями блондинок-ромашек и синеглазых васильков, а мы – смертны.

– А ты знаешь, какой сегодня день? – спрашивает Роман.

– Восьмое июля. А что?

– Ты не забыла, что сегодня день поминовения Петра и Февронии?

– Забыла, – признаюсь я.

– Я хочу тебе сказать, что не забыл свое обещание. Помнишь?

– Иногда память подводит, но это я помню.

– Хочу повторить: когда придет наше время, мы покинем этот прекрасный мир вместе, в один день, как Феврония и Петр. Согласна?

– Да! Иначе и быть не может! – искренне говорю я.

Нам по шесть десятков лет, но я верю, что так и будет.

… июня 1998 г

Подумать только: прошло сорок пять лет с тех пор, как моя двоюродная сестра Наталья уехала вместе с матерью в Донбасс, и вдруг она объявилась у нас! Сначала я ее не узнала. Еще бы! Столько лет прошло с тех пор, как она, еще подростком, покинула родное село, и ее следы затерялись. И вдруг входит какая-то солидная незнакомая дама и говорит:

– Ну, здравствуй, Марийка!

А у меня язык отнялся. Ищу знакомые черты, в памяти стремительно проносятся тысячи лиц, понимаю, что знаю эти глаза, а вспомнить не могу.

– Я – твоя сестра Наталья.

– Ты?!

Не верю своим глазам! Обнимаемся, плачем и радуемся одновременно. Опомнившись от неожиданности, бросаюсь на кухню – человек же с дороги! Когда вернулся Роман, я уже и стол накрыла. И до чего же не терпится узнать, как сложилась ее судьба!

– Угощайся, – говорю я сестре, накладывая в ее тарелку побольше отварной картошечки и салата. – Наверно, издалека приехала?

– Да уж, далековато меня занесло, – улыбается она. – Аж за океан. Я в Америке живу.

– Как же это? – вырвалось у меня с таким изумлением, будто она объявила, что живет на Луне.

Наталья рассказала, что ее мама работала в шахте, они получили квартиру, и все было бы хорошо, но случилась беда. Однажды в забое случилась авария. Как раз в этой смене работала ее мать.

– Врачи не давали ей ни одного шанса, и мама выжила чудом, – продолжала Наталья. – Но осталась прикованной к постели и ослепла.

– Когда же это случилось?

– Мама проработала всего два года, – вздохнула сестра. – И весь остаток жизни провела в неподвижности.

– Но ведь мы получали от нее гостинцы! – я вспомнила тушенку и баранки.

– Мама попросила женщину, которая передавала вам корзину, не рассказывать о ее трагедии. Ну, а я окончила медучилище, работала медсестрой в больнице и ухаживала за мамой. Сами понимаете, что навестить вас я не могла, потому что не имела и минутки свободной.

– А твоя личная жизнь?

– Марийка, какая личная жизнь?! Маме делали операции одну за другой, но ей все равно становилось все хуже и хуже. Она очень страдала…

В голосе сестры послышалась грусть, и я, чтобы отвлечь ее от невеселых воспоминаний, коротко рассказала о жизни нашей семьи.

– А хочешь селедочки? – спросила я.

– Что ж ты до сих пор молчала?! – Наталья вплеснула руками. – Если б ты знала, как мы, украинцы, в Америке скучаем по селедке! Два раза в месяц в украинский магазинчик завозят бочковую сельдь, а мы, если на эти дни выпадает выходной, идем туда с соседкой-землячкой, покупаем селедку, четвертушку водки, варим картошку «в мундирах» и устраиваем настоящий праздник.

– Скучаете по родине?

– Да. Ее ведь из сердца не выбросишь, но и возвращаться не собираюсь.

– А дети у тебя есть?

– К сожалению…

– Извини.

– Пока была жива мама, я не могла найти себе пару. Да и кто бы захотел жить рядом с тяжело больной? А потом было уже поздно.

– Как же ты оказалась так далеко?

Наталья рассказала, как после смерти матери познакомилась с журналистом из Америки. Они поженились, но вскоре его перевели работать в Россию, а Наталья одна отправилась в неизвестную страну, где и живет уже больше десяти лет. Супружеская жизнь у нее не удалась, но американское гражданство она получила.

– Ты же не знала языка, – удивилась я. – Как же ты там работала?

– Жизнь у меня была нелегкая, – сказала она. – Зато мне всегда везло на хороших людей. Они были рядом со мной в Украине, когда я боролась за мамину жизнь, нашлись такие и в Америке. Я случайно познакомилась с одной американкой по имени Джессика, которая подыскивала сиделку для своей больной матери, живущей во Флориде. Я провела рядом с ней шесть лет: опыта ухода за такими людьми мне было не занимать. Мы подружились с Джессикой, и она научила меня говорить по-английски и еще многому, без чего не выжить на чужбине. А после смерти матери Джессики я перешла работать в другую семью, но мы с ней и по сей день остаемся добрыми друзьями.

– А где же ты живешь? – поинтересовалась я.

– Когда умер пожилой мужчина, за которым я ухаживала, его дети продали мне отцовский дом в предместье Чикаго. Так что жилье у меня есть, милости прошу в гости! – улыбнулась Наталья.

– Ты в одиночку смогла купить дом? – удивилась я.

– Да. Там это вполне возможно. Есть у меня и машина, но ее я купила в кредит.

Мы просидели за столом почти до утра. Интересно было послушать, как на самом деле живут в Америке, не из прессы и телевизора, а из первых рук. Наталья, несмотря на все испытания, выпавшие на ее долю, не утратила чувства юмора. Я, между прочим, узнала, что американцы вообще не имеют привычки готовить еду дома и понятия не имеют, какой вкус у борща. Они либо покупают полуфабрикаты или консервированные продукты, либо обедают в ресторанах и закусочных.

– Вот почему они охотно берут на работу украинок, – засмеялась Наталья. – Потому что любят хорошо поесть, а у плиты стоять не хотят или не имеют времени.

Развеселил нас и рассказ сестры об одной американской семье, в которой ей довелось проработать несколько месяцев.

– Представьте себе, – начала Наталья, оживившись после двух-трех рюмок. – В двухкомнатной квартире в центре Чикаго живут престарелые брат и сестра. Детей у них нет, но у него на счету два миллиона долларов, а у нее – четыре. Машины у них тоже нет, потому что они считают, что ее обслуживание обходится слишком дорого, питаются кофе с булочкой и консервированным супом из банок. И это еще не все! Ему семьдесят восемь лет, у него куча денег, а он еще и подрабатывает сторожем!

– Может, они обманывали, говоря, что у них такое состояние? – удивляюсь я, потому что не могу понять, зачем пожилому человеку такая работа, если он вполне обеспечен.

– Я собственными глазами видела их чековые книжки, когда платила по счетам. Но подождите! Самое интересное еще впереди! Этот мужчина каждый день приносит домой по рулону туалетной бумаги, которую ворует в общественной уборной! Приносит и складывает в спальне!

– Не может быть! – я хохотала до слез.

– Может!

– А старушку я возила на машине по средам и пятницам в бассейн. Там при каждом посещении выдают полотенце, которое посетители оставляют в раздевалке, потому что оно входит в стоимость абонемента, и в следующий раз все равно выдают новое. А миллионерша поступала иначе: забирала полотенца домой и складывала в стопки в той же спальне. Так что полотенца и туалетная бумага занимали там целый угол – от пола до потолка.

– И что же они собирались с ними делать? – прыскаю я.

– Мне и самой было любопытно, но я так и не успела выяснить. Меня уволили, потому что, как заявил старик, «эта украинка слишком много ест».

– А женщина – такая пожилая и посещает бассейн?

– Понимаешь, Марийка, там женщина в семьдесят выглядит, как наши украинки в пятьдесят. В Штатах женщины после семидесяти ведут очень активный образ жизни. Они уже вырастили детей, помогли внукам, а теперь живут в свое удовольствие: ходят в косметические салоны, рестораны, в бассейны, на вечера отдыха, путешествуют по всему миру. Они не голодали в детстве, как мы, не работали с пяти лет и к тому же получают достойную пенсию.

Тут мы погрузились в воспоминания – о том времени, в котором прошло наше детство, и где было потеряно здоровье…