Текст книги "Там живут одни киты (сборник)"

Без хозяина

Прохор Петрович не возвращался.

Машка беспокойно металась по палубе, то и дело подходила к трапу, обнюхивала его. Доски пахли чужими.

Заметив открытый люк, Машка залезла внутрь катера. В тесном маленьком коридорчике была всего одна дверь. За дверью – тесная каютка, в ней койка, застеленная рыжим одеялом.

Машка понюхала одеяло и радостно завизжала. Она тёрлась о него длинной узкой мордой, царапала когтями, лизала.

– Смотри, чего натворила! – закричал матрос, заглянув в каюту. – Одеяло истратила! А ну отсюда!..

В тот же день катер ушёл на проводку.

Вместо Прохора Петровича в рубке, рядом со старшиной, стоял новый лоцман. Он был маленький, сухонький, всё время шелестел картой и выбегал с биноклем на палубу.

– А вы не волнуйтесь! – сказал ему старшина. – Человек вы хотя и новый, да проводка обычная. Сто раз ходили!

Маленький лоцман кивнул, но на всякий случай ещё раз осмотрел берег в бинокль.

– У вас тут сложно! – сказал он. – Река, приливы, отливы… У нас на Балтике проще!

И он вздохнул.

Мимо открытой двери рубки по палубе прошмыгнула Машка.

– И знаете, – продолжал лоцман, – у нас на Балтике зверей держать на кораблях не разрешают. От них запах и портится обмундирование.

Когда катер с баржей подошли к «Победе», Машка снова появилась у рубки.

– Иди, Маша, на корму! – ласково сказал старшина.

Машка посмотрела на медленно движущийся берег и недовольно замотала головой.

«Урч!» – сказала она.

– Пошла на место!

«Рррр!»

– Ничего не понимаю, почему она сердится? – сказал старшина. – Тихий зверь, год с нами плавает, все порядки знает… Может, что делаем не так?

– Не тем курсом идём? – осторожно спросил балтиец.

Старшина засмеялся:

– Медведь – лоцман?

В этот момент катер дёрнулся, старшина и лоцман упали друг на друга.

– Трос лопнул! Баржа сидит! На мель выскочила! – закричали матросы.

Все выбежали на палубу.

Баржа неподвижно стояла на месте. Вокруг неё расплывалось жёлтое пятно.

– Отдать якорь! – скомандовал старшина. – Ах ты! – добавил он. – И верно, не так шли: прилив-то забыли. На этом месте, – обратился он к лоцману, – Прохор Петрович всегда останавливался, прилива ждал… Где эта чёртова скотина?

Машка уже была на носу. Она стояла столбиком у борта и облизывалась. От берега к катеру шла лодка. Ветер доносил сладкий запах горбуши.

В больнице

Прохор Петрович лежал на белой больничной кровати, укрытый тоненьким застиранным одеялом.

Над ухом шёпотом бормотал репродуктор.

Ночь лоцман не спал. За окном в чёрном небе падали звёзды. Они летели наискосок из левого угла, вправо и вниз. Не долетев до подоконника, звёзды гасли.

Под утро Прохор Петрович забылся. Ему снова приснился сон.

Снился адресный стол.

Стол был огромный. Он стоял надо всем городом, упираясь четырьмя ногами в землю.

Маленькие люди суетились у его подножия. Людям нужно было узнать что-то очень для них важное. Они кричали и размахивали руками. Стол стоял молчаливый, как гора. Изредка с него срывались и падали вниз белые листки бумаги.

Прохор Петрович тоже суетился и бегал вместе с людьми. Он тянул руки вверх, к падающим листкам, но каждый раз толпа относила его в сторону.

Вдруг Прохор Петрович увидел Машку. Она пробиралась к нему. В зубах Машка держала белый листок. Она повизгивала и огрызалась: ей наступали на лапы. Листок белел, как салфеточка на груди.

Прохор Петрович хотел броситься к ней навстречу, но почувствовал, что ноги у него опутаны якорной цепью. Он с трудом волочил их.

Когда до Машки оставалось каких-то десять шагов, Машка и стол исчезли. Вместо города перед ним жёлто и безбрежно горел на солнце лиман. Под ногами качалась палуба…

Прохор Петрович проснулся. Кто-то осторожно покачивал койку.

Перед ним стояли сестра и врач в белых халатах.

– Мы решили выписать вас, – сказал врач. – Только никаких рейсов. Ни реки, ни моря. Служи́те, если хотите, на берегу. И каждый месяц проверяйтесь у нас.

Новая работа

Мокрая глинистая дорога сделала ещё один поворот. Открылась бухточка. Прохор Петрович спустил с плеча на землю фанерный, с острыми углами чемодан. Машка подошла к чемодану и обнюхала крышку.

Чемодан пах хорошо: машинным маслом, железом, катером.

– Вот так, – сказал Прохор Петрович, – доплавались мы с тобой, Машка. Будем плавать теперь на берегу. Склад вещевой мне дают.

Весеннее солнце быстро сушило глину. Обочина дороги желтела прямо на глазах. В бухте белой уткой плавала последняя льдина.

Прохор Петрович поднял чемодан.

Ещё поворот – и открылась щитовая база. Чёрные деревянные домики на берегу, вытащенные на зимнюю стоянку щиты.

Щиты лежали словно старинные корабли – задрав кверху острые носы, подняв в небо частокол мачт. На одном щите уже прилаживали между мачт серое, в заплатах полотнище.

– Здо́рово они его расстреляли! – сказал про полотнище Прохор Петрович. – Из пушек, видно, здесь бьют. Вот служба – рвут да чинят! Чинят да рвут.

Он замолчал и начал спускаться с дороги, тропинкой вниз.

Машка побрела следом. За зиму она вымахала в длину, отощала. За Прохором Петровичем лез чёрный с синим отливом медведь ростом с телка. Лез, осторожно ставя лапы на камни, корни, где ловчее упор.

Щит

На щитовой базе служба оказалась тихая. Прохор Петрович днями сидел на складе, порол тяжёлую грубую парусину, банками выдавал смолу, перекатывал с места на место свёрнутые в тугие круги мотки верёвки.

Ещё ругал матросов.

– Ну что вам от неё надо? – говорил он какому-нибудь здоровенному верзиле в тельняшке. – Не с кем бороться? Да вас, таких дурней, здесь сотня. Она же скоро вас рвать начнёт. Ведь растёт – силу набирает. Беда будет!

Матрос стоял перед ним потный, красный, вытирая шею разорванным рукавом рубахи.

– Где медведь? Небось спрятался теперь – не найдёшь?..

Однажды после такого разговора Прохор Петрович нашёл Машку под одним из щитов. Она лежала, привалясь к длинному коробчатому поплавку, и, рыча, вылизывала шерсть.

В бухте сонно плескала вода. Над берегом пахло смолой, стучали топоры. На щите двое матросов кривыми иглами зашивали полотнище – готовили щит в море.

– Что с тобой делать – ума не приложу! – сказал Прохор Петрович и присел возле медведицы. – В город отдать – некому. В лес завести – не уйдёшь…

Ну ладно, сиди здесь. – Он привстал. – Мне на обед да в море: человек один подменить просит. Хоть раз посмотрю, как тут стреляют!..

Щит на стрельбу повели сразу после обеда. Подошёл буксирный катер, завёл на щит канат – щит уже качался на воде – и потащил его из бухты.

В лимане их встретила волна. Мелкая, частая.

На полигоне – в районе стрельбы – уже ждал корабль. Низкий, серый, он ходил короткими курсами взад-вперёд, держал опущенными книзу стволы пушек.

Катер повернул, повёл щит параллельно кораблю.

Было видно, как на корабле дрогнули и поползли вверх стволы.

«Сейчас ударит!»

Прохор Петрович оглянулся на щит и обомлел.

– Человек на щите!

На мачту щита лез человек. Он торопился, долез до половины мачты, уцепился за перекладину.

Старшина катера схватил сигнальный пистолет и бахнул вверх красную ракету.

– Не стрелять по щиту! – закричал в телефонную трубку радист.

У-у-у! – завыла сирена.

Но было поздно.

В воздухе что-то пропело – и за щитом вспыхнул белый столбик воды.

«Снаряд!»

– Лево руля! – скомандовал старшина.

Катер повернул к щиту.

На корабле это заметили. Выстрелы прекратились.

Когда катер подошёл к щиту поближе, Прохор Петрович ахнул:

– Машка!

Обхватив лапами перекладину, на мачте сидела Машка и испуганно озиралась.

Дрожащую, мокрую, её сняли матросы и передали на катер.

Машка тыкалась чёрным сухим носом в матросские ладони и испуганно повизгивала.

– У-у! – сказал Прохор Петрович и ткнул пальцем в покатый Машкин лоб. – Нашла куда прятаться. И сбежать не успела. Да ведь тебя могли…

Он закашлялся.

Нет Машки

– Куда тебя деть? – снова и снова говорил Прохор Петрович, вечерами оставаясь с Машкой на складе. – Когтищи-то отрастила! И что с тобой делать? Сегодня опять матроса помяла? Нет такого здесь, понимаешь, места, чтобы тебя приняли.

Машка смотрела коричневыми глазами в лицо хозяина и радостно гукала.

Сентябрьским солнечным днём на базу притащили баржу с досками.

Доски сгрузили. На двух машинах привезли пустые бочки из-под рыбы и свалили в трюм. Ночью баржу увели.

Утром Прохор Петрович проснулся позже обычного. Болела голова. Плохо дышалось. Помяв пальцем грудь, Прохор Петрович вышел на воздух.

Машки у склада не было. У столовой тоже.

– Нет. Не видели! – отвечали люди на все расспросы.

«Куда же она пропала?»

Наконец один плотник вспомнил.

– Постой, – сказал он, – а ведь вчера она у баржи крутилась. Бочку одну в сторону покатила – еле отняли. Рыбу искала.

Прохор Петрович кинулся к начальнику базы.

– Баржа? – переспросил тот. – Эка хватил! Да она уже около рыбкомбината. Часа в три рыбаки из «Победы» катером приходили и увели её… Ну чего ты? Аж в лице изменился. Так и быть, бери мою лодку с мотором, сходи. Может, и верно медведь там.

Мотор капризничал. Он всхлипывал, со свистом засасывая воздух, чихал и наконец с пистолетным выстрелом завёлся.

Лодка выскочила из бухты в лиман, огибая мыс, заторопилась к рыбкомбинату.

Боковой ветер кренил её. Пологая волна совсем клала на борт.

«Медленно иду! – думал Прохор Петрович. – Медленно».

Когда он подошёл к комбинату, баржи там уже не было. На берегу волновалась толпа.

«Наверно, из-за Машки!» – подумал Прохор Петрович.

– Вон кто пришёл! – сказал пожилой рыбак, узнав лоцмана. – Стой-ка, а это не твой медведь тут был?

И он рассказал, что случилось.

Баржу в рыбкомбинат привели утром. Завели за мысок и там хотели поставить на якорь. Два человека полезли на баржу. Один снял с якоря стопора, второй забрался в трюм. Чтобы добраться до дна и посмотреть, нет ли там воды, он шевельнул бочку. Бочка взревела, и из неё полезло что-то чёрное.

Рыбак охнул и вылетел из трюма.

Когда медведь выбрался на палубу, на барже уже было пусто, буксирный конец отдан. Слабый ветер медленно разворачивал баржу на месте.

Катер умчался к берегу. Скоро там собралась толпа.

– Охотников надо, охотников! – кричали люди.

Охотники с ружьями прыгнули в лодку.

– Осторожнее: бочки! Бочки перестреляете! – кричал директор комбината. – За них деньги уплачены! Снизу стреляйте!

Между тем ветер усилился. Баржа дрейфовала к мысу. Охотники навалились на вёсла.

Уже подходя, самый горячий из них дуплетом полоснул поверх баржи.

На Машкино счастье, баржа была уже около берега. Она ударилась кормой о камни и остановилась.

За песчаным пляжем начинался молодой лес. Зелёный, с рыжинкой ельник, отступая к сопкам, темнел, переходил в тайгу.

Охотники с ружьями наперевес по одному влезли на баржу.

Машки на ней уже не было.

Девушка

Целый день бродил Прохор Петрович по ельнику. Когда вернулся, с сапог пластами сходила болотная грязь.

На щитовую базу он пришёл поздно вечером.

Собрав фанерный чемодан, сразу отправился к начальнику базы.

– Не держу, – сказал начальник. – Раз такое дело, не можешь больше – не держу.

Ночью попутным буксиром Прохор Петрович уплыл в город.

Буксир шёл Амуром, под самым берегом. Вверху над обрывом медвежьими глазками горели огоньки.

«Снова плавать пойду, – думал Прохор Петрович. – Года три ещё протяну…»

Показался порт.

Выше портовых фонарей, выше огней на кранах светились окошки почты.

Там, за стеклянной перегородкой, сидела девушка и перебирала конверты в ящике «До востребования». Жёлтые, голубые, белые… Из пачки конвертов девушка вытащила толстый пакет.

– Почему он не идёт? – спросила сама себя девушка. – Уже неделя, как не был. И со щитовой никто не заходил… Завтра же пойду сама.

Она отложила пакет в сторону и подошла к окну.

По чёрной реке со стороны лимана двигались два огонька – зелёный и красный. Они перекатились от одного берега к другому, повернули, померкли, попав в круг портовых огней. Стало видно: в порт вошёл маленький буксир.

Послесловие

На Дальний Восток я попал во время Великой Отечественной войны. Отвоевав, остался там на десять лет.

Десять лет я плавал по Японскому, Охотскому, Берингову морям.

Был штурманом. Дальневосточные, бело-голубые, с загадочными названиями карты до сих пор лежат у меня в столе. Чтобы полюбить край, надо ему удивиться. С названий и началось моё удивление Дальнему Востоку. Карты его морей читаются как роман. Мыс Африка, бухта Находка, кекуры Пять Пальцев, мыс Изменный (ныне мыс Завойко) – в этих названиях следы человека. На железной дороге Совгавань – Комсомольск самая высокая точка – Кузнецовский перевал. Неподалёку от полотна железной дороги могила. В ней похоронен инженер Кузнецов – он погиб, разыскивая проход через горы. Его след остался в веках.

Дальний Восток прихотлив и необычен.

Однажды, когда мы плыли с Камчатки, пароход подошёл к Сахалину. Капитан отключил сирену и сам обошёл палубу, заглядывая за борт. Он проверял, все ли помпы остановлены. Мы проходили остров Тюлений. Около него нельзя давать гудки и откачивать за борт маслянистую воду из трюмов. На острове живут котики. В мире сохранилось только три стада морских котиков. Котики любят чистую воду и тишину. Это очень интересные звери.

Но самое интересное на Дальнем Востоке – люди. Во время войны я видел своими глазами подвиг лётчика Янко́. Он направил свой горящий самолёт на вражеский город. На катерах со мной служил старший лейтенант Петров. Это был удивительный артист. Когда в Советской Гавани он читал монолог царя Бориса, несколько мальчишек от страха свалились в оркестровую яму. Вы узнаете этого человека в рассказе «Царь Борис».

В этой книге почти всё правда. Не знаю, плавает ли сейчас на кораблях гималайская медведица Машка. Когда я служил в Совгавани, Машка жила на военном корабле. Она любила пить из бутылок компот, и ей тоже досаждали борьбой матросы. В Совгавани лежит на дне тихой бухты фрегат «Паллада». Водолаз, который опускался на её палубу, принёс из-под воды кусок дерева, источенный морским червём – шашелем.

Правда, бухты Надежда на картах Японского моря нет. Мне показалось удобнее поселить всех героев в одну выдуманную бухту, свести вместе их судьбы. На Дальнем Востоке много бухт, похожих на Надежду, а в одной из них даже есть островок, на котором жила женщина-сторож. Только вместо козы у неё был кот.

Это первая книга, которую я написал о Дальнем Востоке. В ней нет никаких китов. Я очень хотел, чтобы в ней были интересные люди. Я хочу, чтобы вы тоже полюбили их.

1975

Автор