Текст книги "Серебряная ведьма"

– Вспоминать об этом больно, но воспоминания могут и утешить, иногда это все, что остается человеку, – добавила она тихо. – Если мы позволяем себе забыть тех, кого любили, они умирают для нас навсегда.

Симон стряхнул с себя ее руку.

– Мири, не пытайся меня утешить, – резко оборвал он. – В моей жизни есть то, о чем лучше не вспоминать. Давай займемся поиском, хорошо?

Он пустил Элли быстрым шагом, заставив Мири сделать то же самое, чтобы не отстать от него. Она не обиделась на его резкость, просто погрустнела. Он знал, что вел себя как совершенный грубиян, с тех пор как они покинули гостиницу, но она постоянно касалась незаживающих мест его души, и ему было больно даже от ее нежных прикосновений.

Недосыпание и тяжелое чувство вины были ему не под силу. И его боль лишь усилилась оттого, что он сделал с Пилларами. Мири скакала рядом, он старался не встречаться с ней взглядом, но при этом оставался начеку.

Он старался быть полностью честным в отношении своей встречи с Темной Королевой, но в итоге скрыл один важный факт: не упомянул о том документе, который дала ему Екатерина, позволявшем ему принимать любые необходимые меры для уничтожения Серебряной розы и ее тайного общества.

Он сам не знал, почему не отважился показать Мири этот документ. Возможно, потому, что ее и так потрясла встреча с королевой, что она тоже участвует в их плане. Он боялся, что Мири может потребовать уничтожить документ, и Симон знал, что никогда не сделает этого. Тем более что королевская грамота может оказаться чрезвычайно полезной.

«Ты боишься именно этого? – раздался голос у него внутри. – Что она потребует уничтожить документ? Или ты больше боишься того, как она отреагирует, узнав, что он у тебя есть? Что она отвернется от тебя и ее глаза снова наполнятся недоверием и сомнением?»

«Господи, какой я беспросветный идиот», – подумал Симон с отвращением. Он сам предостерег Мири о чрезмерной доверчивости. Но все же ему нравилось, как ласково и доверчиво она теперь смотрела на него. И не просто нравилось. Этот взгляд ему нужен, от него он становился лучше. Надо было найти какой-то способ прекратить ее участие в этом деле, отослать ее обратно на остров Фэр. Подальше из его жизни, пока она не проникла под ту броню, в которой он прятал свое сердце все эти годы. И пока он снова не обидел ее…

Все утро он опрашивал всех, кого встречал на берегу реки – рабочих на баржах, купцов, рыбаков и паромщиков. Но задача была нелегкой, потому что, как заметил Симон, мужчины становились очень скрытными, когда вопросы задавал охотник на ведьм.

Даже те, кто мог бы помочь, сокрушенно пожимали плечами. Тяжелые были времена. Многие люди покинули родные места в поисках работы, перебиваясь с хлеба на воду. Никому нет дела, и никто не станет обращать внимание на трех странствующих женщин, хотя Мири описывала несчастную Моро очень подробно.

К полудню, въехав в деревню Лонгпре, они устали и совершенно отчаялись. Но Мири сказала, что здесь она постарается хорошенько всех опросить. Она колебалась, прежде чем призналась, что знала кое-кого, кто мог оказаться полезным, – жену местного торговца свечами. Но, как и подруга Мири в Сан-Мало, она сильно остерегалась охотников на ведьм, поэтому Мири предпочла отправиться к ней одна.

Симон без труда обо всем догадался. Жена торговца свечами была одной из тех, кого Мири называла мудрыми женщинами, она владела искусством и мастерством, которые Симон считал запретными. Ему не особенно понравилась идея выпустить Мири из поля зрения, но он обещал ей свободу в опросе населения и согласился не вмешиваться.

Охотник на ведьм, живший в нем, сильно сопротивлялся этим обещаниям, и ему ужасно хотелось допросить эту ведьму самому. Но, учитывая, что сам уже нарушил клятву быть предельно честным с Мири, он решил выполнить хотя бы эту часть договора.

Когда Мири скрылась в свечной лавке, Симон расположился на холме возле деревни, откуда было хорошо видно свечную лавку и дорогу, ведущую к ней. Он ослабил подпруги лошадей, позволив Элли и Самсону свободно пастись на холме.

Пока лошади паслись неподалеку, Симон прислонился к развесистому вязу, борясь с усталостью, которая грозила одолеть его. Под ним лежала деревня Лонгпре, такая же, как многие другие на берегу Шер, зажатая между рекой и простирающимися вдалеке полями и виноградниками.

Когда в церкви зазвонил колокол, призывающий к молитве Богородице, Симон увидел, как работники на полях прервались на полуденную трапезу. Эту землю они возделывали, чтобы прокормиться и заплатить десятину местному господину, точно так же, как делал отец Симона.

Его отец… Симон почувствовал знакомую боль, пронзившую его изнутри. Но его преследовали слова Мири! «Если мы позволяем себе забыть тех, кого любили, они умирают для нас навсегда».

Симон провел рукой по лицу, впервые за много лет позволив его образу вернуться. Он словно стряхнул пыль с книги, которую не открывал долгое время, когда страницы поначалу кажутся старыми и ветхими, но потом становятся до боли четкими и ясными. Мысленным взором он видел выбеленный домик, где родился, маленький, но безупречно ухоженный его родителями от огорода до черепичной крыши. Входная дверь всегда была немного низковато. Отец Симона часто бился о косяк головой, входя в дом, и всегда тихо что-то бормотал, но никогда не ругался.

Жавьер Аристид никогда не бранился в присутствии жены и детей. Симон вообще не мог вспомнить, чтобы отец произнес хотя бы одно бранное слово. Деликатный, сердечный, с вечно обветренным от работы в поле лицом, с обломанными ногтями и загрубевшими ладонями, в отличие от многих мужчин их деревни в своих привычках он был очень сдержан – как в вине, так и в деньгах, заработанных тяжким трудом. Кроме того сентября, когда Симону исполнилось одиннадцать и Жавьер от души угощал всю деревню вином.

– Тост за моего сына, Симона, – кричал он. – Сегодня он стал мужчиной с великим будущим. Никакого непосильного труда нет в поле для моего мальчика. Завтра он отбывает ко двору господина де Ласи.

– Папа, – бормотал Симон, разрываемый между радостью за гордость отца и смущением. – Я буду всего лишь помощником конюха, буду чистить конюшни, посыпать их соломой.

– Ах, всего лишь помощник конюха. Но при твоей любви к лошадям ты обязательно скоро станешь настоящим конюхом. И тогда, кто знает? Возможно, когда-нибудь у тебя будут свои лошади.

Но не успел Симон его остановить, как отец, обычно человек очень скромный, вскочил на стол и потребовал, чтобы все выпили за здоровье его сына.

Симон прислонился головой к стволу дерева, удивляясь, что он улыбается своим воспоминаниям. О матери и те дни думать было трудно.

С глазами, переполненными слезами, Белда Аристид изо всех сил старалась не расплакаться, с особенным усердием и отчаянием замешивая тесто.

– Мама, – возмутился Симон, глядя на количество провизии, которую она собрала ему в дорогу. – В замке огромная кухня. Там полно еды. Голодать я не буду.

Мать резко оборвала его:

– Не рассказывай мне про кухню его превосходительства, Симон Аристид. Я знакома с женщиной, отвечающей за выпечку. Неуклюжая неряха. У нее хлеб никогда не будет таким, как у меня.

– Конечно, мама, – успокоил ее Симон. – Но, несмотря на то, что я буду жить над конюшней, я иногда могу бывать дома. Замок всего в трех милях отсюда, недолгий путь по полям.

Белда постаралась улыбнуться, измазав щеку мукой, когда вытирала глаза от слез. Маленькая сестренка Симона, жадно слушавшая их разговор, подошла ближе и потянула его за рукав.

– Симон?

Он присел перед ней:

– Что такое, цыпленочек?

Лорена надула губки, услышав это прозвище, и, как всегда, заворчала:

– Я не цыпленочек. Просто хотела узнать, сможешь ли ты когда-нибудь взять меня в замок. Хочу посмотреть конюшню господина и всех красивых лошадей, о которых ты будешь заботиться.

Симон сел на карточки, делая вид, что разглядывает девочку.

– Не знаю. Это очень большие лошади с большущими зубами. Они могут съесть такого маленького цыпленочка, как ты.

Сестренка ударила его по плечу маленьким кулачком.

– Лошади не едят цыплят, ты дурачина. Даже если лошади господина такие злые, я все равно не испугаюсь. Ты же будешь там. – Она улыбнулась ему беззубым ртом. – Я знаю, ты всегда защитишь меня, братик.

Но он не смог защитить ее. Ни ее, ни мать, ни отца. Увлекшись жизнью в замке и работой в конюшне, ухаживая за стройными скакунами, такими непохожими на тяжелую лошадь, на которой отец пахал, Симон редко вспоминал о доме. Но когда он снова навестил семью, было слишком поздно…

Он с трудом сглотнул, отогнал воспоминания, когда увидел, как Мири легкой походкой поднимается на холм. Было видно, что она успешно выполнила свою задачу и наконец-то раздобыла какую-то нужную информацию.

Подойдя к нему, она немного запыхалась. Сняв шляпу, бросила ее на землю и вытерла пот со лба, к которому прилипли выбившиеся локоны. Она улыбнулась Симону, показав небольшую корзинку.

– Подарок от мадам Бризак, – сказала она, откину и салфетку, под которой лежал виноград, хрустящий хлеб и жирный белый кусок домашнего сыра.

Симону не очень хотелось есть, несмотря на то, что со вчерашнего дня у него крошки не было во рту. Крушение последних надежд мадам Пиллар лишило его всякого аппетита. Но когда Мири расположилась на траве рядом с ним, ему пришлось присоединиться.

– Ты похожа на кошку, которая нашла сметану. Очевидно, ты кое-что разузнала. Что сказала тебе мудрая женщина?

Мири молчала, пока разламывала хлеб, потом подмигнула ему и расплылась в широкой улыбке.

– Ничего. – Мири пыталась справиться с улыбкой, но губы не слушались, и на щеках появились ямочки. – Просто ты вместо ведьмы назвал ее мудрой женщиной. Ты не совсем безнадежен, Симон Аристид.

– Я бы на это не надеялся. Ты собираешься рассказать мне, что она сказала, или нет?

Мири протянула ему ломоть хлеба и сыр, едва сдерживая радость.

– Ах, Симон, их видели в этой деревне несколько дней назад. Из того, что рассказала мадам Бризак, это были Кэрол с двумя ведьмами.

– Ах, неужели ты произнесла «ведьма» вместо «мудрая женщина»? – Симон не мог удержаться и не подразнить ее. – Ты, возможно, не совсем безнадежна, Мирибель Шене.

Мири наморщила нос и состроила ему рожицу. Она замолчала, откусывая хлеб и сыр, потом продолжила:

– Мадам сказала, их было трое, одна очень высокая и светловолосая по имени Урсула. Другая женщина совсем невысокая, темноволосая с острыми чертами лица, как у эльфа. Это очень похоже на то, что говорил Себастьян про женщин, которые увели Кэрол. И с этими двумя была молоденькая белокурая девушка. – Радостная улыбка Мири погасла. – Девушка выглядела бледной и больной. И очень несчастной. Она все время готова была расплакаться, но не смела, потому что тогда долговязая Урсула била ее по голове.

Симон наклонился и взял пальцами запястье Мири.

– Не беспокойся. Мы отыщем девушку, спасем ее.

Обещание было поспешным, но Симон подумал, что ничего не сделал, чтобы прогнать с лица Мири тревожное выражение.

– Похоже, ты права, девушка ушла не добровольно. Можешь с полным правом сказать: «Я же говорила».

Мири покачала головой, но, похоже, была благодарна за его добрые слова. В ее глазах снова засветилась надежда.

– Кажется, они больше не путешествуют по реке, раздобыли где-то пару вьючных мулов.

– Скорее всего, украли, – произнес Симон, проглотив еще кусок сыра и хлеба.

– В деревне думают так же. Мадам Бризак сказала, что этих женщин приняли за цыганок и старались не общаться с ними.

– Вполне подходит. Именно так члены этого общества перемещаются по стране – как настоящие цыгане. Подозреваю, так и Люси Пиллар попала к ним. Девушка очень любила общаться с цыганами, чтобы узнать свою судьбу. – Симон стряхнул крошки с рук, приняв от Мири гроздь винограда. – Стало быть, мадам Бризак знает, в какую сторону они ушли?

Мири прожевала сыр, перед тем как ответить.

– Мадам думает, что они пошли по дороге на север, в сторону Парижа.

Не туда ли направлялись ведьмы? Если бы не Мири, Симон помчался бы за женщинами, чтобы выяснить, не приведут ли они его к Серебряной розе. Но Мири была слишком озабочена судьбой Кэрол Моро, поэтому приходилось отложить это. Однако была надежда, что, как только Кэрол будет освобождена, ему удастся убедить Мири вернуться на остров Фэр.

Закончив трапезу, Симон готов был сразу отправиться в путь. Ему казалось, что Мири настроена так же, но, когда он попытался встать, она вскочила на ноги и, положив руку ему на плечо, остановила.

– Нет, Симон, подожди.

– Но эти ведьмы не успели уйти слишком далеко. Если они на мулах, нам это на пользу. Мы сможем догнать их. Лошади отдохнули.

– Но ты нет, – упорствовала она. – Ты почти серый от усталости, и я заметила, что в седле ты почти клевал носом.

– Я иногда так делаю, когда недосплю, – признался Симон, убирая руку Мири со своего плеча и вставая. – Элли привыкла. Она просто замедляет шаг, если чувствует, что моя рука отпустила поводья.

– Но она не сможет поймать тебя, если ты свалишься. Ты заставляешь ее нервничать.

– О, полагаю, она сама тебе об этом сказала, – усмехнулся Симон.

– Да, сказала, – важно кивнула Мири.

Он искоса посмотрел на нее, поняв, что она не шутит. С того момента, как он узнал Мири, она утверждала, что обладает уникальной способностью общаться с животными, и от этого Симон всегда чувствовал себя тревожно.

Мири подняла подбородок, нахмурившись.

– Не смотри на меня так, Симон Аристид. Ты думаешь, что я сумасшедшая или одержимая. Элли и с тобой разговаривает. Ты сам говорил, что она часто предупреждала тебя об опасности.

– Да. Но это другое, – ответил Симон. – Я узнаю об этом по тому, как она ржет, или дрожит, или… или трясет головой.

– Она разговаривает с тобой самыми разными способами, как и все животные. Я просто умею слышать и понимать их лучше, чем другие люди. А еще я знаю, что она сильно тревожится за тебя. Она считает, что ты недостаточно хорошо следишь за собой.

Симон перевел взгляд с Мири на лошадь и удивился, когда Элли подняла морду и навострила уши, словно знала, что разговор идет о ней.

– Но я не могу просто заснуть здесь, на открытом месте, посреди дня, оставив тебя беззащитной…

Мири зажала ему рот, чтобы он замолчал.

– Нет, можешь. Здесь достаточно безопасно. Ты сам говорил, что агенты Серебряной розы никогда не нападают днем, и от тебя будет мало пользы, если ты совсем свалишься с ног. Ты просил меня доверять тебе, так учись доверять сам. Приляг и закрой глаза, – взмолилась она. – Положись на меня, я тебя посторожу.

Она не представляла, чего просила от него. Слишком давно он ни на кого не полагался, кроме себя самого. Но она была права – сил у него почти не осталось. От него действительно будет мало проку, если он не восстановит силы.

– Ладно, – смирился он. – Но не давай мне спать больше пяти минут, слышишь?

Мири только безмятежно улыбнулась ему. Она отвела лошадей с холма к воде, а Симон растянулся под деревом. Когда она вернулась, он уже крепко спал, положив руку под голову.

Мири тихонько устроилась рядом с ним, стараясь не разбудить. Он казался таким усталым, словно даже во сне не был способен позабыть про свои обязанности и тревоги. Она не удержалась и убрала волосы с его лица. Кончиками пальцев она коснулась повязки на глазу, и ей сильно захотелось снять ее, но она побоялась, что Симон воспримет это как новое покушение. Он не любил обнажать свои раны, как тела, так и сердца.

Она знала его почти всю свою жизнь: еще совсем мальчиком, в которого она влюбилась, и зрелым мужчиной, которого, как ей казалось, она ненавидела. Симон Аристид, печально знаменитый Ле Балафр, или Человек со шрамом, господин охотник на ведьм, проклятие острова Фэр. Но за эти два дня она увидела его другого – мужчину, который целомудренно поцеловал ее на ночь и галантно закрыл между ними дверь. Тот же человек отважно противостоял опасному врагу, чтобы защитить Мири, и успокаивал Колетт Пиллар в своих объятиях, пытаясь разделить с ней ее боль. Симон Аристид… защитник.

– Кто ты на самом деле, Симон? – прошептала Мири. – Предупреждаю тебя, на этот раз я намерена выяснить это, как бы старательно ты ни охранял свое сердце.

Но пока она должна была охранять его сон.

Симон пробирался через деревню по пустым и тихим улицам, в полях были брошены бороны и плуги, двери домов заколочены.

– Мама? Папа? Лорена? – кричал он.

Но ответа не было, только шум ветра и стук его сердца. Казалось, что во всем мире жив только он один.

Кроме старухи на зеленой лужайке. Ее всклокоченные седые волосы развеваются на ветру, и она что-то бросает в колодец, бормоча проклятия.

– Эй, ты! Перестань! – кричит Симон. – Что ты делаешь?

Старуха выпрямилась и ухмыльнулась, обнажив черные остатки зубов. Симон бросается, чтобы схватить ее, но ведьма взлетает с каркающим смехом.

Он уклоняется, а она нападает на него, распустив свои пальцы, словно когти. Но когда она проносится мимо, он с ужасом замечает, что нападает она не на него. Она устремляется к ребенку, собирающему цветы на поле. Это девочка. Ее темная головка склоняется над цветком, и она не видит опасности, нависшей над ней.

– Лорена! – произносит Симон имя своей младшей сестры, но его голос уносит ветер.

Он изо всех сил пытается бежать к сестренке, но знает, что не успеет. Наконец Лорена поднимает голову и в страхе кричит, заметив несущуюся на нее ведьму.

– Лорена!

Симон проснулся и сел. От яркого солнца он зажмурился, все еще пребывая во сне. Мгновение он не понимал, где находится, пока не увидел женщину, склонившуюся над ним. Из-под короны белокурых кос ее глаза нежно и заботливо смотрели на него.

– Симон, ты… ты в порядке? – спросила Мири.

Он шумно выдохнул и провел рукой по лицу, пытаясь избавиться от остатков сна.

– Да, просто… просто…

– Плохой сон, – помогла Мири. Потом помолчала и тихо спросила: – Кто такая Лорена?

Симон сморщился, испугавшись, что во сне что-то говорил, хныкая, словно испуганный ребенок.

– Никто, – огрызнулся он, но в горле застрял комок. Он посмотрел на свои руки, беспомощно лежавшие между коленями. – Она… она была моей сестрой.

Мири взяла его за руку, мягко и спокойно. В глазах ее было много вопросов, но она предпочла оставить его и покое и только ждать. Симон решил, что для одного дня болезненных воспоминаний достаточно. Господи! Этот сон он не видел много лет. Вот что случается, когда позволяешь себе вспомнить.

– Смотри, я в порядке. Это был всего лишь глупый сон. – Он резко поднес ее руку к губам и отпустил. – Прости, если напугал тебя. Чертовски недостойное поведение для мужчины.

– Нет, не смущайся. Плохие сны бывают у каждого. – Девушка опустила ресницы, признавшись: – Я… я тоже иногда вижу сны.

– Да, моя дорогая, но я охотник на ведьм. Я сам должен быть героем ночных кошмаров, а не мучиться от них.

Вставая, Симон попытался улыбнуться и взбодриться. Он протянул девушке руку. Она подняла шляпу и позволила ему помочь ей встать. Заметив, как далеко ушло солнце, мужчина нахмурился.

– Мири, я же сказал тебе не давать мне спать так долго.

– Ты устал. Надо было выспаться.

– Но ты же, наверное, от тоски умирала, глядя, как я храплю.

Потрогав край шляпы, она покачала головой и улыбнулась.

– Нет, вообще-то мне нравится смотреть, как ты спишь… Невзирая на засуху, здесь очень мило, особенно после мрака, который был вокруг нас. Так спокойно смотреть, как вокруг ходят нормальные люди, кипит обычная жизнь.

Симон посмотрел вниз и понял, о чем она говорила. Деревня Лонгпре казалась далекой от опасности и зла. Из личного опыта Симон знал, как быстро это может измениться, как эта безмятежность может исчезнуть в считанные минуты. Но было что-то успокаивающее в том, как два мальчугана гоняли маленькую черную собачку по улице, толстая крестьянка развешивала белье, а какие-то коренастые обнаженные юноши ныряли в реку, разбрызгивая воду.

Симон откашлялся и быстро встал так, чтобы Мири их не видела. Она улыбнулась, поняв, что он делает, и это ее позабавило.

– Все нормально, Симон. Я уже давно наблюдаю, как они плавают в реке. И с большой завистью, – сказала она, обмахиваясь шляпой. – Было бы здорово искупаться.

– Но Мири, они же… они…

– Голые? – полсала она плечами. – Не думаю, что надо стыдиться человеческого тела. Мы такие, какими нас создал Бог. А эти молодые люди прекрасны, отличный пример его творения. Хотя, возможно, не такой совершенный, как ты.

– Но ты никогда не видела меня обнаженным, – неуверенно произнес он. – Или… видела?

Она стыдливо опустила ресницы:

– Не полностью. Но было время, когда ты скрывался на острове Фэр. Я принесла тебе одежду, чтобы переодеться и избавиться от платья охотника на ведьм. Ты прятался в кустах, а я пыталась подсмотреть.

– Мирибель Шене!

И ее улыбке не было и тени раскаяния.

– Я просто не могла удержаться. Было очень любопытно. Во всем виновата Габриэль. Она говорила, что охотники на ведьм не любят женщин, потому что их мужское достоинство почти совершенно отсутствует.

– Я вовсе не ненавижу женщин, и с моим… мужским достоинством все в порядке, – возмущенно выпалил Симон.

– Поверю тебе на слово. Тогда я не смогла разглядеть. – Глаза у нее смеялись. – Но то, что я видела, было совершенно прекрасно.

Хотя Симон разозлился, что покраснел, он не мог не рассмеяться.

– Никогда не подозревал, что ты такая маленькая чертовка.

– Ты слишком долго думал, что я ведьма.

– Нет, никогда так о тебе не думал. – Улыбка его стала еще нежнее, когда он коснулся ее щеки. – Никогда.

Она улыбнулась ему в ответ, и ее серебристые глаза сверкали, словно речная вода, а губы были такие нежные и влажные. Было так легко обнять ее за шею, прижать к себе, вкусить эти приветливые алые губы… так легко любить ее.

Последняя мысль потрясла Симона. Он быстро опустил руку.

– Нам лучше отправиться в путь, пока не стемнело. Если повезет, сможем догнать этих ведьм завтра вечером.

Он направился к лошадям, посчитав, что легче заняться подпругой Элли, чем наблюдать тот эффект, который Мири оказывала на него. Желание… Господи, как ему хотелось, чтобы она возбуждала в нем только желание. Вожделение, страсть он хорошо понимал и мог справиться с ними. Но глубокие чувства, которые она возбуждала в нем, сильно его пугали.

Она тоже пошла за ним, но, вместо того чтобы подготовить Самсона к дороге, подошла к мужчине.

– Симон… – Она коснулась его рукава.

Когда он рискнул поднять глаза, вид у нее был покорный, на лице снова появилась тень. Он подумал, что это из-за того, что он упомянул ведьм.

Мири мрачно взглянула на него:

– Когда мы настигнем этих женщин, ты… ты не забудешь о своем обещании, да?

– Да, – ответил он.

– А в отношении остальных?

Симон не мог заставить себя ответить, но его сурово сжатые губы, похоже, сказали о многом. Мири поежилась.

– А что, если многие другие члены этого ордена такие же, как Кэрол, и их обманули или… или принудили?

Симон тяжело вздохнул:

– Мири, постараюсь проследить, чтобы этих женщин судили справедливо с максимальным состраданием. Кроме одной. – Он снова сжал губы. – Серебряной розе пощады не будет.