Текст книги "Святой Шарбель. Новый взгляд"

Найти силы преодолеть себя

Наверное, подобное умение слышать и внимать сокровенному голосу Неба озарило душу и маленького Юссефа Антуана Макхлоуфа. Что дальше читаем мы о нем в его жизнеописании? Сосредоточенный и молчаливый мальчик, часами беседующий с Богом на коленях в поле или у домашней статуи Девы Марии, вскоре потерял отца. Наличие в доме пятерых маленьких детей не спасло крестьянина Антуана от насильственной мобилизации. Однажды предрассветный сон семьи Макхлоуфов прервал грубый и не предвещавший ничего хорошего стук в дверь. Антуан даже опомниться не успел, как в дом ввалился сержант, которого сопровождали нескольких солдат. Сержант велел Антуану собрать походный мешок, привести в порядок семейные дела, дать последнее напутствие домашним, а затем идти к церкви, стоявшей посередине деревни; там французские военные устроили мобилизационный пункт. И это утро действительно стало для Антуана последним утром в кругу семьи. Напрасно он плакал, стоя на коленях перед равнодушным сержантом, привыкшим в каждом доме видеть такую горестную сцену, напрасно просил пожалеть пятерых маленьких детей, перепуганных всем происходившим. Бригитта же молча и скорбно опустилась на коленях перед Девой Марией. Рядом с ней молился маленький Юссеф. Больше ни жена, ни сын никогда Антуана не видели.

Два года спустя Бригитта, отчаявшись одна справляться с хозяйством, приняла брачное предложение человека, давно ее знавшего, – немолодого крестьянина, как и она, отличавшегося особенной набожностью. Этот человек стал первым духовным наставником Юссефа, он вместе с мальчиком читал религиозные книги и очень радовался тому, что Юссеф с неподдельным нетерпением ждал, когда отчим освободится от хозяйственных хлопот и развернет на коленях книгу.

Юссеф не только пас коз на горных склонах, но и прислуживал в местной церкви, пел в хоре. Впрочем, в этом ничего необычного не было – почти все мальчики его возраста традиционно участвовали в храмовых делах. Но особенный трепет, с которым Юссеф относился к этим занятиям, привычным для любого деревенского мальчика, вскоре стал предметом пристального внимания соседей. Стали раздаваться голоса, прочащие ему удел священника. А вскоре Юссеф отыскал на склоне горы узкий грот, соорудил там алтарь, поставил изображение Божьей Матери и стал молиться все свободное время, пока козы не особенно нуждались в его присмотре.

И сверстники стали дразнить Юссефа «святым». Эти деревенские дети, желая, наверное, задеть и подразнить Юссефа, на самом деле оказались первыми, назвавшими его так, первыми, кому явилась, по сути, истинная сущность Юссефа. Нельзя сказать, будто эти деревенские мальчишки относились к Юссефу с благоговейным трепетом, да и странным было бы требовать такого отношения от обычных детей, однако на частые розыгрыши и подшучивания Юссеф не обижался, не вступал в перепалки, не старался в ответ побольнее уязвить обидчика, чем не в меньшей степени приводил в изумление детей и взрослых. В глазах же его в ответ на обиды загорался странный, непонятный другим свет, который мог, наверное, сказать многое о том, что Юссеф уже чувствует предопределенность своей судьбы, знает, что его удел – монашество, отшельничество, служение Богу.

Обнаруженный мальчиком в горах крохотный грот стал первой пустынью будущего святого. Не здесь ли впервые отчетливо он услышал голос, сказавший ему: «Твоя жизнь должна быть посвящена Господу! Отправляйся за ним. Мир – не для тебя, отряхни со своих рук мирскую жизнь, исполненную суеты». Неоднократно эти голоса, эти видения посещали Юссефа в его первом «ските». И убеждение в том, что именно путь монашества и подвижничества, а не деревенская жизнь, является его подлинным призванием, крепло с каждым днем. Между тем месяц за месяцем, год за годом Юссеф взрослел. Он все больше отдалялся от ровесников, от братьев. Впрочем, один человек был по-прежнему близок и приятен ему. Это была деревенская девочка Мариам, ровесница Юссефа. Юссеф с увлечением беседовал с ней о Боге, приводил на горные склоны любоваться красотой суровой природы, исполненной неприхотливости и вечного постоянства. Она, скромница Мариам, была единственной, кому удавалось увлечь Юссефа обычными детскими играми, заставить смеяться и шутить, как обычного мальчишку. Родители подростков уже недалеки были от того, чтобы сговорить детей, ведь шли годы, девочка и мальчик стали девушкой и юношей. Мариам, выросшая настоящей красавицей, отвергла ухаживания всех деревенских кавалеров – она ждала решительного разговора от Юссефа, полагая, что он непременно состоится, ведь слишком очевидное предпочтение отдавал ей Юссеф. Но… Предложения выйти замуж, которого с таким нетерпением ждала Мариам, так и не последовало. Юссефу шел двадцать третий год, когда он неожиданно исчез из деревни. Проснувшись на рассвете, его мать Бригитта поняла, что сын ночью незаметно выскользнул из дома. Поначалу Бригитта даже не встревожилась. Но Юссеф не вернулся к вечеру. Не возвратился он и день спустя. И никогда больше не переступил он порога родного дома, никогда больше не вернулся в родную деревню. Позже мать поняла, почему Юссеф, начиная свой великий путь, в тайне отправляясь из дому под покровом ночи искать дорогу в монастырь в Мейфуке, который, как он знал, должен быть где-то неподалеку, даже не попрощался с ней, даже ей, самому близкому человеку, чья неистовая вера в Бога была сродни его собственной, не сказал о том, что покидает отчий дом навсегда. Прощание было бы невыносимым. И Юссеф не был уверен в том, что сумеет быть бесстрастно твердым, удержится от искушения провести с матерью, уступая ее мольбам, еще день, два… Он принял раз и навсегда решение удалиться от грешного мира, и теперь никакая сила, даже слезы матери, даже разбитое сердце Мариам не должны были удержать его. Так начал он свой путь – путь святого.

Раз и навсегда отказался Юссеф от своей собственной воли и своих желаний, положившись на Божий промысел. И отныне десница Господня стала руководить его жизнью. Как и надеялся юноша, на рассвете, поднявшись высоко в горы, он разглядел с вершины среди фруктовых деревьев красные черепичные крыши Мейфука, а среди них – монастырские шпили с крестами.

Ему отворил совсем молодой человек, ровесник Юссефа, но уже монах. Уставший за ночь путник, счастливый тем, что так скоро получил возможность беседовать с лицом, облаченным в монашеские одежды, сбивчиво рассказал о своей заветной мечте, умоляя позволить ему остаться в монастыре. Сочувственно улыбнувшись, молодой монах ответил, что сказать Юссефу «да» либо «нет» вправе лишь сам настоятель. И вскоре Юссефу велели спуститься в монастырский зал, где сидел в кресле седобородый старец в окружении монашеской братии. Упав на колени, юноша стал умолять настоятеля не отвергать его. Настоятель попытался было уговорить Юссефа вернуться в деревню и поразмышлять еще над своим более чем ответственным шагом. Однако страстное повествование Юссефа о том, как всю свою предыдущую жизнь он мечтал именно об этой минуте, не могло не растрогать суровых монахов. Повернувшись к ним, отец настоятель увидел в их глазах молчаливую просьбу…

Юссефу было позволено остаться в монастыре. Однако настоятель велел ему пока ходить в своей прежней крестьянской одежде, не позволив переоблачиться в монашеское одеяние. Он все еще допускал, что юноша передумает и некоторое время спустя захочет вернуться домой, ведь он понимал, как будет тосковать о доме новый послушник, тем более, что Юссеф признался: родители не одобряли его выбора, он не получил их благословения, да и не мог его получить, потому что тайно ушел из дому, боясь не устоять перед материнскими слезами.

В первые сутки юноша получил от настоятеля только одно задание – поесть и отдохнуть после тяжелого ночного перехода по горам. Направившись в келью, Юссеф задумался о том, как убедить настоятеля принять его в братию. И каково же было удивление монахов, когда некоторое время спустя новый послушник вышел из кельи и отказался от предложенного ему нехитрого обеда, сказав, что сначала хотел бы потрудиться во благо монастыря. И с этого дня Юссеф стал проявлять такое рвение в повседневных монастырских трудах, что даже самые молодые и выносливые монахи советовали ему не работать так много. С утра до ночи он выходил пасти коз, обрабатывал виноградники, на руках носил вниз с гор тяжелые камни – единственный строительный материал, который приходилось шлифовать вручную. Но ведь быт монахов – это и многочасовые службы несколько раз в день, обязательное ночное богослужение. А в промежутках между службами и тяжелым физическим трудом, когда можно было насладиться непродолжительными минутами отдыха, Юссеф опускался на колени, истово молился. Поразил он настоятеля и еще одним – спустя несколько дней он попросил святого отца открыть ему доступ в монастырскую библиотеку, изъявил желание изучать имеющиеся в монастыре труды богословов. Юноша не скрывал, что желание учиться – тоже одно из его самых сокровенных. Настоятель с одобрением следил за ним, однако не спешил с позволением сменить крестьянскую одежду на монастырскую.

И наступил день, когда Юссефа попросили приготовиться к важному дню пострижения в монахи и подумать о том, какое духовное имя отныне возьмет он себе. Оказалось, имя уже у юноши подготовлено. «Шарбель», – ответил он, не задумываясь. Монахи опешили. Такое имя взять себе не дерзнул бы никто из них. Во-первых, был в истории христианства великомученик с таким именем, один из первых христиан, почитаемый святой Антиохской церковью, во II веке погибший от рук язычников. Во-вторых, само имя звучало очень громко: ведь в переводе с древнеарамейского языка, очень почитающегося в маронитской церкви, «шар» означает «царь», «бель» – «бог». Так что же, у юноши, оказывается, такие большие амбиции, раз, не стыдясь, попросил он о таком имени? Может быть, они, а не желание смиренно служить Господу, привели его в монастырь? Или здесь что-то другое? Отец настоятель ласково попросил Юссефа объяснить причину такого выбора. Но юноша не смог ответить ничего, на первый взгляд, убедительного. Побледнев, он опустился на колени и прошептал, что в его сердце нет иных помыслов, как служение Господу, единственному царю и властителю его сердца. И монахи решили принять желание юноши, справедливо полагая, что, может быть, не путем размышлений выбрал себе Юссеф это имя, а голос свыше прошептал его ему…

«Нет ни эллина, ни иудея»

«Святой Шарбель – величайший святой XX века», – эти слова Папы облетели весь христианский мир. Только ли христианский? В монастыре Святого Шарбеля особенно гордятся возможностью рассказать паломникам о чуде, сотворенном святым Шарбелем несколько лет назад для… мусульманина. В начале 1990-х годов неподалеку от монастыря Святого Шарбеля в Аннайе жил мусульманин, которого служители монастыря запомнили только по имени – Амин. Напомним, в этот период – ведь не так давно закончилась гражданская война – отношения между мусульманами и христианами-маронитами были в Ливане довольно натянутыми. Амин, о котором идет речь, был немолодым человеком, причем, более чем зажиточным, одним из самых влиятельных людей в своей местности. Для бедных крестьян авторитет его был подчас непререкаемым. Дом Амина, процветавший и благополучный, неожиданно посетило горе – тяжело заболела дочь Амина. Его единственная дочь. Надо сказать, что у почти 60-летнего Амина было девять уже, можно сказать, взрослых, сыновей. И одна-единственная дочь, поздний ребенок его жены, умершей при родах девочки. Амин, не в пример большинству отцов-мусульман, куда больше любви и внимания уделял девочке, а не сыновьям, тем более, что она от рождения была болезненной. Не в традициях этой семьи было обращаться за помощью к врачам, но когда 4-летняя девочка перестала подниматься с постели, Амин повез ее в лучшую клинику Бейрута, где был поставлен безжалостный диагноз – полиомиелит.

Амин опросил всех лучших врачей ближнего зарубежья, он не жалел денег на высокие гонорары врачам, на оплату их приезда в деревню. Но за лечение девочки не взялся никто. И тогда Амин решился на шаг, которого от него никто и ожидать не мог: он сообщил своему младшему брату, такому же правоверному мусульманину, как он сам, что намерен пешком, с девочкой на руках, отправиться в паломничество к месту последнего упокоения мощей христианского святого.

Родственники, оповещенные братом о «безумии» Амина, в первое время посчитали, что человек этот действительно утратил разум, отчаявшись спасти дочь. Немыслимо, чтобы правоверный всерьез готовился идти к мощам христианина.

Родственники обратились к местному мулле, и тот пришел к Амину с увещеваниями. Но Амин упорствовал в своем решении. И тогда мулла вынужден был ему пригрозить: мол, Амин, совершив «хадж» к монастырю Святого Шарбеля, смертельно разгневает Аллаха и еще большие беды падут на его дом. Пугал мулла Амина и земными бедами – дескать, никто в деревне больше не переступит порога его дома, который станет для всех единоверцев Амина хуже зачумленного. Амин пообещал мулле подумать над всем сказанным и не принимать поспешного решения, но в эту же ночь он взял ребенка и выехал из деревни в сторону Аннайи. В монастыре Амин стоял на коленях перед памятником святому Шарбелю, подобно христианам, а дальше, как и дал себе зарок, с дочкой на руках пешком двинулся к месту последней обители монаха-затворника.

Но, когда Амин достиг желанной цели, оказалось, что площадь перед небольшой церквушкой так забита паломниками, что не было и речи даже о том, чтобы приблизиться к мощам святого. Амин представил на мгновение, что он напрасно, получается, нанес оскорбление Аллаху, понадеявшись на помощь христианина, напрасно настроил против себя жителей деревни и муллу, напрасно потащил больную дочь в изнурительное путешествие, – а теперь даже приблизиться не удалось к святым мощам.

И тогда отчаявшийся отец, видя, что ему с дочкой на руках нет возможности ни шага сделать по храму, высоко поднял девочку на руках и через головы верующих бросил ее к алтарю, закричав: «Святой отец Шарбель, помоги!» Крик изумления странным поступком мусульманина вырвался из груди сотни верующих. Наверное, немногие из них в эти минуты сразу смогли осознать, что такой же случай описан в Новом Завете – родственники больного, узнав, в каком доме проповедует и исцеляет Христос, понесли к нему своего больного отца, но, увидев, какое плотное кольцо людей окружает этот дом, поняли, что не смогут пробиться к Мессии. И тогда сыновья больного старика в отчаянии залезли на крышу, разобрали в ней отверстие и бросили больного отца к ногам Христа. Конечно же, Господь, тронутый силой веры этих людей, исцелил их отца.

Не могли верующие, стоящие на воскресной мессе в церкви Святого Шарбеля, в которой сам он всегда незримо присутствует, даже и помыслить, что в следующее мгновение на их глазах вслед за Господом Шарбель сотворит подобное чудо. Девочка упала прямо на алтарь. Люди, стоявшие наиболее близко, бросились к ней – не расшибся ли ребенок. Но в следующую секунду девочка вскочила на ноги и громко закричала «Папа! Папа!», ища глазами отца, не веря тому, что она сама стоит на ногах. Верующие расступились перед отцом в безмолвии, так потрясенные свершившимся, что первые минуты не в силах были даже приветствовать и поздравлять его.

Воистину – нет для Господа ни эллина, ни иудея. Подобная история произошла и в России, в Кеми.

Пишет из Уфы бабушка 13-летнего Дениса, большей частью сама воспитывающая внука. Родители мальчика, врачи-хирурги, долгое время работают по контракту в Сингапуре, там лечат больных детей. А сына оставили на попечение бабушки, Марии Ивановны Тереховой, имея возможность гостить дома от силы раз-два в год.

«Я смотрю Дениску с семилетнего возраста, он мальчик очень спокойный, развитый не по годам. Я уже очень немолодая женщина, мне за ним часто не угнаться, не уследить за всеми его забавами. Эти годы надеялась я, что внук у меня послушный, вежливый, о бабушке заботится и без нужды ее не ослушается. И не любит он этих шумных мальчишеских ватаг, очень хорошо учится, ему бы больше дома с книжкой посидеть, очень любит он читать книжки по биологии, по зоологии, когда специальные передачи про животных идут – его не оторвать от телевизора. Но дети – известное дело – всегда подобьют на шалость того, кто более тихий. Пришла в наш дом беда страшная.

После уроков Денис с мальчиками шли домой. Дело было зимой. Обычно они едут из школы домой на автобусе, переезжают мост, но зимой многие стараются шикануть перед сверстниками, перейти реку пешком по льду. Ладно бы зимой, в разгар наших уральских морозов, но ведь шик у них особый – переходить реку по самому тонкому, едва взявшемуся льду. И получилось, что два мальчика, которые с Денисом едут домой в одну сторону, подбили его идти льдом. Он отказывался, не хотел, но они его подначивали, трусишкой обзывали, маменькиным сынком, неженкой. Понятное дело, они его раззадорили. Пошли они втроем по льду. И надо было, чтобы именно моего внука… Они попали на место, где лед был совсем слабенький. Денис ступил ногой в воду, дернулся от неожиданности и упал, лед под ним проломился. Эти мальчики начали его тянуть – еще больше разломали полынью. Стали кричать, звать на помощь. Денис уцепился за край полыньи, один мальчик тоже лег на лед, стал его за шарф тянуть, третий его за ноги держит. Кричали они так минут пять, пока прибежал взрослый, строитель, спасибо ему, вытащил нашего Дениса. Денис дрожал от холода, у него болевой шок был от холодной воды, уже сознание потерял. Пока его вынесли на берег, пока «скорая» приехала, тоже время прошло. Оказался мой внук в больнице. Я до поздней ночи не знала, что с ним случилось, думала, у ребят задержался, пока не позвонили из реанимационного отделения городской больницы и не сказали собрать необходимые для мальчика в больнице вещи, а также подумать о том, кто из родных может быть при нем в больнице постоянной сиделкой – врачи в больнице буквально разрываются, не хватает персонала.

Я деревянным голосом, немея от ужаса, объясняла врачам, что я – бабушка, мне седьмой десяток, а родителей мальчика я позвать не могу, они на другом конце земного шара. Позвонить? По опыту знаю, как трудно дозвониться им бывает, иногда больше часа пробиваешься в клинику, где они работают, да и то за тем, чтобы услышать, что нет их на месте. Полетела автобусом сразу в больницу. Сказали, что Денис в сознание не приходит, у него была смертельная для ребенка температура – 41 градус. Врачи кололи ему какие-то уколы, наверное, очень опасные, для использования которых требовалось, чтобы я подписала какую-то бумажку. Я была готова подписать все что угодно.

К утру оказалось, что температуру Денису сбили, но лекарства, которые ему вводили, были, оказывается, не на пользу. Начались осложнения, и через три дня, когда из реанимации его перевозили в общее отделение, он не мог самостоятельно стоять. Мне сказали, что у него парализованы ноги. Поднимется ли Денис – одному Богу ведомо.

Я рвала на себе волосы. Вышла от врача, как пьяная, села в коридоре и стала безутешно плакать. Больные вокруг собрались, стали успокаивать меня. Советовали кто что мог, рассказывали похожие случаи. Но большинство просто молчали, понимая, как мало шансов на то, что Денис будет ходить. Ведь многие больные слышали разговоры врачей; о том, что привезли мальчика, который провалился в Уфу, уже знали многие. Видимо, некоторые больные были осведомлены лучше меня. Ведь кто скажет мне, старой бабушке, всю правду? «Вызывайте родителей», – сказал мне врач. А я боялась сообщить дочке правду, боялась, что проклянет она меня – не доглядела, не уследила. Подумала – не поднимется Денис, напишу дочке, пусть едет, а сама руки на себя наложу.

С такими мыслями пришла в палату. Дениска спал, села возле него, сижу, плачу в платок. И тут слышу его голос: «Бабушка, не плачь. Когда домой пойдешь, принеси икону в палату, поставь мне. Буду молиться Богу, как ты меня научила». Меня как молнией прошибло. Видно, Господь услышал мою страшную мысль, как я думала досмотреть внука до приезда дочки, а там уйти с этого света. И он мне устами моего мальчика на грех мой показал. Я бросилась домой со всех ног, как будто под руки меня кто держал, откуда и силы вернулись. И по дороге спохватилась – есть же у меня дома святой угодник батюшка Шарбель. Я же им пользуюсь без всяких лекарств, и Дениску так лечила, когда у него горло нарывало: на ночь обвязывала ему горло теплым шарфом, а в шарф – Шарбеля. Может, потому и покидали нас с внуком хвори? Привезла иконы Господа нашего, Богоматери и святого Шарбеля взяла изображение. Всю ночь молилась над внуком, держала святого у его ножек. Неделю Дениска ничего сам без помощи делать не мог, все ему подавала – и молилась, молилась. А дочке, как будто вразумил меня кто, решила пока не писать, положилась целиком на волю Божию. Соседка сходила в церковь, заказала акафист за выздоровление Дениски.

И вот через неделю, когда я на кушетке прилегла рядом с кроватью внука, слышу, Денис меня зовет. Я к нему, а он говорит: «Бабушка, мне ноги колет, судорога какая-то». Я к медсестре. Она приходит, а Денис уже чуть не криком кричит – ноги горят. Он до этого вообще ножек не чувствовал. И болело ему так, пекло где-то с полчаса. Потом отлегло, смотрю – он пальцами шевелит. Потом осторожно сам подвигал ножками туда-сюда. А на следующее утро все врачи к нам сбежались – мой внук сам, по стеночке, с моей помощью, в туалет пошел.

Через неделю нас выписали. Сказали – абсолютно здоров ваш мальчик, только надо переохлаждений стараться не допускать и поберечься. Врачи не смеялись, когда я им рассказала про святого Шарбеля. Оказалось, две медсестры и сами часто прибегают к его помощи. И я сделала подарок отделению – купила несколько книг о Шарбеле, вырезала все изображения, на обороте переписала молитву и подарила врачам. Попросила повесить в палатах, где лежат детки… Дочка моя так и не узнала ничего – Дениска после больницы сам написал маме письмо. И сказал мне, что послал ей цветное изображение «святого дедушки Шарбеля», но умолчал об истинной благости, сделанной для него святым».

Можно приводить бесконечное количество примеров того, как возвращается к целым поколениям христиан и просто людей, искренне поверивших в чудодейственные возможности святого Шарбеля, его рвение, проявленное при земной жизни и подвижнеческом пути, его фанатичная преданность Господу. Воистину – по вере будущего святого воздалось ему, и теперь всемирную колыбель больных и недужных доверил ему Господь.