Текст книги "Святой Шарбель. Новый взгляд"

Ливан – земля христианская

Автор следующего письма – Зинаида Федоровна Курдецкая из Рязани.

«Я всегда была суровым и непреклонно строгим человеком, очень этим гордилась. Никогда никому не одалживала денег, но и ни у кого сама не брала. Не стремилась привечать в своем доме подруг-друзей, полагая, что одни ведь завистники вокруг, все норовят ославить, оговорить. Все свободное время мы с мужем проводили на даче, в доме был всегда достаток, получили трехкомнатную квартиру, воспитали двух сыновей – отличников, вежливых, тихих спокойных мальчиков. Старшему сыну теперь 42 года, он не женат, живет с нами. Младший женился сразу после школы, на такой же молоденькой девочке, я не одобряла этого брака, они и знакомы-то были до похода в загс недели две. Но приняла известие как должное, сразу сняла деньги с книжки, повела невестку в магазин, купила ей все новое – от дубленки до сумки. Сын ушел жить к невестке, родилась дочь. Общались они со мной мало, только раз в месяц приходили – в день моей пенсии. Как они живут, что там у них – не знала. Казалось, что все хорошо. Поэтому, когда восемь лет проживя в удачном, как мне казалось, браке, сын пришел домой с небольшой сумкой пожитков и сказал, что разводится, для меня это был как гром среди ясного неба. Жили мы замкнуто, с обоими сыновьями общались мало, поэтому узнать, что произошло, возможности не было. С возрастом дети совсем перестали с нами делиться. Старший запирался в своей комнате, часами с кем-то говорил по мобильному телефону. На мои расспросы – почему он не женится, отвечал, что все современные женщины ужасные, пьющие, курящие, развратные, и что ему страшно подумать о том, чтобы соединить с такой свою жизнь. Младший после развода, что называется, от рук отбился, каждый день с работы приходил выпивший, рычал на все мои замечания. Мы с мужем перестали существовать для своих детей.

Ночами я терзалась вопросом: как такое получилось? В школе мы с ними много занимались, я их записывала во все секции, студии, они у меня и в шахматы играли, и на пианино. А вот жить, получается, не научила. Страшным камнем придавило меня одиночество. Муж старался подрабатывать, устроился сторожем на свою же бывшую работу. А я подработать не могла, ковыряться на даче еле силы остались. Сначала стало сдавать сердце, дважды попадала в больницу с острой сердечной недостаточностью. Потом обнаружилась болезнь щитовидной железы, мне ее удалили, сделали две операции. Сломала руку – поднялась на табуретку, чтобы достать траву мяту с верхней полки, в глазах потемнело, едва руки подняла, упала. Опять больница.

Лежа в больничной палате, смотрела, как приходят к моим ровесницам, таким же жалким старухам, их дети, внуки. Шумные, веселые, жизнерадостные, иногда выпившие, сквернословящие, но все очень любящие своих родителей, заботливые, с мешками фруктов, лакомств. Казалось, вот, на первый взгляд, может, и не очень хорошие у них дети, зато как любят своих родителей, как благодарны им. Но чем же я (всячески стараясь дать своим детям все, что, казалось, им необходимо) заслужила такую «благодарность»? Младший сын за три недели не пришел ко мне ни разу, старший, правда, заглядывал регулярно, но никогда не забывал сразу сказать мне, что спешит, и то и дело смотрел на часы.

Соседка моя по палате неустанно молилась Богу. Тумбочка ее была заставлена иконами, утром она, кряхтя, как ни тяжело ей было, опускалась на колени перед своей тумбочкой и молилась. Когда наступал тихий час, она брала в руки религиозную литературу. Меня удивляло – она не просто образованная женщина, а преподаватель в университете, доцент, видимо, большой ученый. К ней часто приходили не только три ее сына, а еще и очень много студентов, и эти студенты так увлеченно с ней разговаривали, что видно было – они это делают не ради того, чтобы получить хорошие оценки. И такая образованная женщина, оказывается, – истинно верующая. Мне прежде казалось, что религия, вера – это удел простых людей.

Вскоре после того, как я выписалась из больницы, мой младший сын привел домой ночевать женщину. После развода он встречался то с одной, то с другой. Нам это не нравилось, мы его стыдили, и новую даму его встретили в штыки. Выговорили сыну, ночевать ее оставить не позволили. Даже милицию вызвать грозились. Сейчас стыдно вспомнить, как мы себя вели, если учесть, что через несколько дней сын ушел к этой женщине жить и прожил с ней там без малого три года.

Потом у них случились какие-то неприятности и сын сказал, что они с Мариной какое-то время поживут у нас. Марина к нам уже вместе с Витей приходила, мы звали ее на дни рождения, но все равно были недовольны тем, что они с сыном вместе – нам казалось, что наш сын мог бы найти себе молоденькую девушку, а у Марины уже был восьмилетний мальчик. Каково, казалось, принять нам в семью чужого ребенка? Надо бы внучке, сыновой дочке от первого брака, помочь, а тут чужой мальчик, которого нам навязывают во внуки. К тому же мне не нравилось, что Марина настаивает, чтобы они жили отдельно. В нашей квартире места хватало на всех, и мы были очень недовольны, что они платят такие деньги, чтобы снимать частную квартиру.

Вот пришли они жить к нам. Сын наш за последние годы изменился, стал аккуратнее выглядеть, перестал выпивать, видно было, что жизнь у него изменилась. Отец им был доволен, и Марина ему понравилась, но моя душа к ней не лежала. Что же это за невестка такая? Я ей пыталась говорить – что же это он столько кофе у тебя пьет, острое все ест, перец во все сыплет, а ты ему ничего не говоришь? Или, бывает, нет его дома вечером, а она спокойно так говорит, мол, ничего страшного с ним не случится, задержится – позвонит. Теперь я понимаю, что сильно придиралась к невестке, старалась каждую минуту ее в чем-то ужалить. Но она на все отвечала молчанием и приветливой улыбкой. «Да», «хорошо», «спасибо». Старший сын наш тоже Марину задеть старался всегда – ему не нравилось, что в доме лишние люди появились, часто говорил мне, что ему мешает отдыхать Маринин мальчик. «Внук» в ответ тоже нас дичился, не выходил из комнаты родителей часами, все только с ними. Позовут они есть его – идет, я позову – «Спасибо, я не хочу». Ну, здесь мой старший виноват, он постоянно говорил, что малыш то йогурт его взял в холодильнике, то еще что. А однажды старший сын жутко накричал на Марину, и я его поддержала. Марина расплакалась и такое нам сказала! Я пыталась заставить ее замолчать, даже ударила ее, а сын мой хлопнул дверью и выскочил за порог. Марина заявила, что мой старший сын – гомосексуалист, а все его слова о боязни женщин – только обман глупых родителей. Я была в шоке. Вечером пришел младший сын, я позвала его. Он равнодушно посмотрел на меня и сказал – ну да, это правда. Я с юношества знаю, он всю жизнь с парнями. А Марина откуда знает? Да она в первый же день жизни здесь удивилась, что взрослый мужчина таким странным тоном договаривается по телефону о свидании… с другим мужчиной. Да и вообще, сказал мне сын, у брата на работе все об этом знают. Так я опять буквально ткнулась носом в страшную правду – воспитывала одних детей, а получила совсем других, думала, что все про них знаю, а, оказывается, их жизнь для меня – потемки.

Со здоровьем у меня стало совсем плохо. Сын младший ко мне лучше относиться не стал. Придет, спросит как самочувствие, – и прочь. Зато когда Марина заболела, он так вокруг нее бегал, что нам с отцом неприятно даже смотреть было.

Не знаю, насколько Марина верующая, но, прожив с ней год, сын пошел креститься. Потом я заметила, что Марина держит в комнате иконы, мальчика своего водит в школу на религию. Мне снова было неприятно – ведь развелась, курит, а все из себя верующую строит. И не думала я, что именно от невестки узнаю про святого Шарбеля. Марина со мной последнее время тоже старалась не общаться, буркнет «доброе утро» и ждет, пока я кухню освобожу. Поругалась я как-то с ней утром, потому что она долго по телефону с подругой разговаривала, а мне нужно было в ателье звонить. Ушла она к себе, а мне так плохо стало, что думала – все, конец. Мужа дома нет, одна Марина. Лежу, стону, плачу. В глазах потемнело, душно, потом вся покрылась – меня врачи уже давно гипертоническим кризом пугали. Лежала я так, темнело мне так в глазах, потом как будто из этой темной ряби выделилось одно большое темное пятно и стало ко мне приближаться. Совсем оно ко мне близко подплыло, и я увидела очертания человеческой фигуры – старика в темном балахоне, сурового, даже злого. Он меня глухим голосом позвал по имени и стал говорить: «Все болезни твои – от стяжательства душевного. Не любишь ты никого, и родным своим не даешь тебя любить, в грех их вводишь, оттого и болезни. Не бойся, не будет ничего тебе плохого». Старик еще минуту как бы повисел в воздухе и исчез, а я почувствовала, как проваливаюсь в сон. Проспала я, наверное, много, – проснулась, когда уже была поздняя ночь, муж сидел, читал. Сказал, увидев, что я не сплю, что узнал от сына, ему Марина сказала, что мне было плохо, и что он встревожился, видя, что я так долго сплю.

Наутро я чувствовала, что произошло со мной что-то необыкновенное, но не знала, как и думать об этом, как с домашними говорить. По какой-то надобности я зашла в комнату к Марине и впервые присмотрелась к ее иконам. Там, под иконами, висело маленькое цветное изображение святого, старика в черном одеянии, который, как мне показалось, был чем-то похож на того старика, который явился ко мне во сне. Я подошла поближе и машинально провела рукой по картинке. Меня охватило какое-то странное чувство теплоты, благодарности что ли, желания что-то изменить в своей жизни. Я впервые подумала о том, что нужно и мне пойти в храм, все же годы мои уже немалые, в любой момент всякое может случиться.

Я не знала, как заговорить об этом с домашними. Во дворе, когда сидели с женщинами на лавочке, зашел к слову разговор, и я сказала, что было мне такое видение. Соседка спросила – не святой ли Шарбель ко мне приходил? И показала мне картинку с изображением – таким же, как у невестки. И я спросила у Марины, что это за святой у нее в красном углу висит? Марина очень удивилась, даже лицом изменилась. А потом мой сын как-то разоткровенничался несколько недель спустя и сказал мне, что рассказала ему Марина. Оказывается, в то утро, когда я на нее накричала, она заперлась в своей комнате, а потом, выйдя в туалет, услышала мои стоны. Она так обижена была на меня, что не захотела даже подойти, спросить, не помочь ли. Вместо этого стала молиться святому Шарбелю и просить его помочь мне. Долго молилась, минут двадцать, потом вышла на цыпочках в коридор и услышала, что в моей комнате тихо. Заглянула тихонько – а я уже спала. Она увидела, что со мной все в порядке и успокоилась. Зато меня это так напугало! Я вспоминала все слова старика из моего видения о том, что я не даю своим домашним с добром ко мне относиться, извожу их, наверное, своими придирками, вот и совершают они грех – отступаются от матери. И я решила начать с того, что серьезно попросила сына перейти жить с Мариной и мальчиком в мою комнату, а нам с мужем позволить пойти в их маленькую, без балкона. Он воспротивился – подумал было, что я подбираюсь к очередной ссоре. Но когда я еще несколько раз его об этом попросила, согласился. И, когда мой старший сын затевал ссору с Мариной или нападал на мальчика, я резко становилась на сторону невестки.

Удивительно, но, заставляя себя стать на точку зрения моих домашних, я заметила, что здоровье мое улучшается, я стала чувствовать себя бодрее, меньше уставать. И, самое главное, задумалась о своей душе. Вместе с соседкой начала ходить в церковь, на многое в прожитой жизни стала смотреть по-другому. Любовь, с которой Господь завещал нам относиться друг к другу, – самое в жизни главное, а не то, к чему я всегда стремилась. Жаль, что не научила я ей своих детей. Но хорошо, что хоть под старость пришла к Богу. Теперь и жизнь мне кажется не такой уже впустую прожитой, и одиночество уже не такое тягостное. И, что удивительно, появились у меня даже подруги, женщины из церкви, пожилые, как и я. Оказалось, что они тоже хорошо знают о святом Шарбеле, лечатся с его помощью. Я думаю, что это Господь послал мне святого, чтобы я тоже поверила и сама изменилась…»

Писем, подобных этому, – не счесть. Иногда даже диву даешься, читая многочисленные исповеди людей, которые, прибегнув в минуту нужды к помощи святого целителя, не только выздоровели и вознесли ему благодарственные молитвы, но и начали путь к своему духовному обновлению, а многие и воцерковились, будучи до того то ли атеистами, то ли равнодушными «верующими», полагающими, что приходами в храм два раза в год по большим праздникам можно ограничить свое общение с Господом. И разве не это – самое большое чудо изо всех чудес, сотворенных ливанским святым?

Однако во многих письмах наряду с проникновенными рассказами людей, делящих свою жизнь на «до» и «после» обращения за помощью к святому Шарбелю, на «до» и «после» знакомства с ним, есть и множество вопросов: кто этот святой? правда ли, что это то ли не христианский святой, то ли христианский, но какой-то очень экзотической церкви? как узнать о его житии, о совершенных им прижизненных чудесах? где, когда, в каком столетии жил этот святой? Ведь в православном храме, особенно в провинции, нельзя приобрести литературу о нем. А людям, для которых святой Шарбель стал практически «семейным доктором», хочется больше узнать о нем.

И это при том, что сегодня уже появилось довольно много книг, повествующих о жизни ливанского святого, о монастыре Святого Шарбеля в Ливане, о Маронитской Церкви, главным святым которой он является. Более того – заглянув на Интернет-странички различных туристических агентств, я обнаружила рекламы специальных паломнических туров в Ливан, к мощам святого Шарбеля. Там же смогла прочитать и множество восторженных путевых описаний людей, большей частью молодых, знакомых с Интернетом, которые уже побывали у усыпальницы святого, причем, выбирая маршрут дорогостоящего путешествия, отдали предпочтение не отдыху на экзотических островах, а паломничеству в святое место.

Итак, Ливан, родина святого Шарбеля, Маронитская Церковь, уже хорошо известная одним почитателям святого Шарбеля – и загадочная и таинственная для других. Кстати, некоторые ошибочно полагают, что только деяния святого Шарбеля вписали Ливан в историю христианства. Между тем, христианская история Ливана богата событиями. В 64 году до н. э. римский полководец Помпей присоединил к Риму Финикию. А через триста лет сюда из Малой Азии вместе с мамой приехал мальчик Георгий. Юношей Георгий поступил на службу в римское войско. Император заметил храброго солдата и сделал его комитом – старшим военачальником. Трудно предположить, каких высот мог бы достичь императорский любимец, не заступись он однажды за гонимых римскими властями христиан. Император не пощадил своего любимца. После ужасных пыток Георгий был обезглавлен. Это произошло в самом начале IV века н. э.

Из многих деяний, совершенных великомучеником, наиболее известно чудо, запечатленное в иконографии. И случилось оно не где-нибудь, а в Бейруте. Около древнего города находилось большое озеро, в нем завелся огромный змей. Каждый день он вылезал из воды и съедал человека. Чтобы умиротворить чудовище, царь Бейрута приказал жителям отдавать змею своих отпрысков. Георгий не мог безучастно смотреть, как гибнут невинные ребятишки. Он присоединился к царской дочери, которой по жребию пришлось идти к озеру. Вместе с ней Георгий дождался змея, пронзил его гортань копьем, связал и привез в Бейрут.

Жители в страхе разбегались, но Георгий остановил их словами: «Не бойтесь, но уповайте на Господа Иисуса Христа и веруйте в Него, ибо это Он послал меня к вам, чтобы спасти вас». Затем святой убил змея мечом, а жители сожгли его за городом. В тот день в Бейруте крестилось 25 тысяч человек, не считая женщин и детей. Позже в городе была построена церковь, названная во имя Пресвятой Богородицы и великомученика Георгия, который вошел в историю Церкви как Победоносец.

Из года в год число христиан в Финикии росло. Римскую империю сменила Византийская. В конце VII века правительство Византии выслало из Константинополя в Ливан общину еретиков, которые утверждали, что Христос имел две разные сущности – божественную и человеческую, но единую волю – божественную. Центром новой Церкви стал монастырь, названный во имя преподобного Марона и основанный в IV веке. Некоторое время общинники жили в горах в относительной изоляции. Здесь они и осознали себя маронитами, приверженцами особой, Древне-Восточной Церкви. Своего духовного владыку марониты стали именовать патриархом Антиохии и всего Востока. Когда в XII веке крестоносцы основали в Ливане латинское княжество, марониты заявили о своем единении с Римской Католической Церковью. Правда, ныне многие из маронитов считают, что духовная связь большинства ливанских христиан с Папой Римским существовала и до прихода крестоносцев.

Святых у маронитов немного. Самый почитаемый из них – святой Шарбель, которого Католическая Церковь канонизировала в 1977 году.

Чудеса, совершенные святым Шарбелем при жизни, были немногочисленными и оставались внутренним делом монастыря в Аннайе, где сегодня стоит ему огромный памятник. Свидетельствовали они, несомненно, о богоизбранности монаха Шарбеля, однако «предназначались» свыше, очевидно, прежде всего монастырской братии, чтобы укрепить в ней догадки о предопределенности судьбы своего собрата.

Основные же чудеса начались после его смерти.

Одно из последних чудес святого Шарбеля – операция по удалению раковой опухоли у ливанской крестьянки Нухат. Женщина утверждает, что святой пришел к ней во сне и руками извлек злокачественный нарост. Утром вместо опухоли она обнаружила аккуратный шрам. Врачи считали ее неизлечимо больной.

Сегодня никто из людей, знающих о святом Шарбеле, не сомневается в том, что его защищает от разложения божественная энергия. Эта же энергия помогает монаху совершать чудеса исцеления уже после его физической смерти. Любые изображения Шарбеля каким-то странным образом приобретают замечательные свойства: они излучают целительные электромагнитные импульсы. Частота этих импульсов совпадает с частотой электромагнитных волн, которые генерирует медицинская лечебная аппаратура. В результате у слабовидящих улучшается зрение, глухие обретают слух, парализованные начинают ходить, психически больные люди исцеляются раз и навсегда.

Марониты – наследники древних христиан

История Маронитской Церкви исполнена противостояния исламу. Сопротивление многовековым преследованиям определило взаимоотношения с западными державами, становление национального и государственного самосознания и формирование идеи исторической и духовной миссии во всем регионе. Между тем, Ливан веками оставался уникальным опытом исламо-христианского сосуществования. Глубоко арабизированная Маронитская Церковь впитывала и сохраняла национальные и религиозные традиции арабского Востока. Политические интересы нередко объединяли христианские и мусульманские общины. Многие ливанские мусульмане, выступающие за единство, целостность и независимость своего государства, зачастую были готовы признать маронитского патриарха лидером нации и центральной политической фигурой, ждали от него заступничества перед внешним миром.

Современный Ливан – уникальный островок арабского мира, еще не поглощенный исламской культурой и традициями. Но стремительность процесса дехристианизации этого района внушает серьезные опасения. Многие говорят о грядущих конфликтах между мусульманской и христианской цивилизациями, Востоком и Западом. Насколько это противостояние будет губительным, зависит от того, смогут ли церкви Востока вернуть своих верующих к подлинным духовным ценностям.

Расскажем немного о месте Маронитской Церкви в системе христианства. Углубившись в далекую древность, мы обнаружим, что контакты с Римом монашеских общин южной Сирии, в том числе и насельников монастыря святого Марона, начались задолго до прихода франков на Восток, хотя говорить о том, что контакты VI–VII веков подтверждают изначальное единство Маронитской и Римской Католической Церквей, невозможно, хотя бы потому, что в это время первая еще не сформировалась, да и с приходом латинян процесс союзного единения шел весьма медленно.

Одной из главных причин того, что большинство маронитов встало на сторону европейцев, стала их почти трехсотлетняя изоляция от внешнего мира в окружении враждебно настроенных кругов как мусульман, так и христиан других конфессий. Маронитские историки часто рисуют идеализированную картину встречи крестоносцев и маронитов, которые якобы сразу и безоговорочно вошли в союз с франками. Историк Иосиф Махфуз называет произошедшие события милостью Божией и «золотой эрой» маронитов в средние века.

Существует также версия, согласно которой раскол в Маронитской Церкви был вызван еще и тем, что ряд монашеских общин из северных районов Ливана отказался от католического вероисповедания и склонился к монофиситским взглядам. Это движение нашло много сторонников. Патриарх Лука, избранный противниками проримской позиции, также исповедовал монофиситство. Одной из причин такого объединения с бывшими противниками было желание оставаться национальной Восточной Церковью.

Первые контакты маронитов с крестоносцами датируются в 1099 годом, но юридическое объединение церквей произошло лишь в 1182 году. Принимая в XIII веке маронитов под свою юрисдикцию, Рим, по-видимому, воспринял у самой Маронитской Церкви идею, что она наследует апостольскую преемственность от Православной Антиохийской Церкви, а отделилась от нее в связи с уклонением в монофелитскую ересь и по политическим соображениям. Епископат и духовенство были приняты в общение в сущем сане через покаяние без особых исследований. Но спустя столетия Ватикан перестал полностью поддерживать предание об основании Маронитской Церкви. Рим как тогда, так и теперь не признает почитания первого маронитского патриарха Иоанна Марона не только из-за возможного монофелитства, но и по недостоверности самого его жития. Исторических свидетельств, достаточных для аргументированного вывода об истоках маронитской иерархии, не сохранилось, хотя версия о восприятии хиротоний от Антиохии представляется наиболее вероятной.

Марониты сохраняли в семье высокий авторитет старших, включая обеспечение их решающего влияния на выбор профессии (обычно дети продолжали дело родителей) и спутника жизни. Семья была и основным образовательным институтом. Здесь же у детей закладывались первые представления о вере, а затем продолжалось духовное воспитание. Именно поэтому, наверное, даже за два столетия крестоносцам не удалось принципиально латинизировать христиан региона, хотя первые шаги на этом пути они сделали. Период крестовых походов оставил заметный след в культуре маронитов, которые построили в это время множество храмов и монастырей с росписями, сочетающими в себе древние сирийские и латинские традиции.

После поражения крестоносцев в 1291 году непосредственные взаимоотношения Римской Католической и Маронитской церквей прервались практически на столетие, возобновившись лишь в XV веке усилиями францисканцев. Тем не менее, контакт с франками открыл западному влиянию эту общину, доселе замкнутую в ливанских горах, и хотя позже вновь воцарилась мусульманская власть во всей своей жестокости, марониты уже никогда не вернулись к былой замкнутости.

В XIII и XIV веках Маронитскую Церковь поддерживали лишь францисканские миссионеры. Однако верность маронитов Католической Церкви в этот период уже никем не ставилась под сомнение; уход крестоносцев снял проблему гражданской и политической власти.

Взаимоотношения Рима и маронитов в области вероучения были далеко не однозначными; в основном все сводилось к подчинению Папе и признанию его единовластия в Церкви. Нельзя утверждать также, что в XV веке Маронитская Церковь полностью отошла от монофелитства и других учений, не разделяемых

Римской Церковью. Такое положение сохранялось практически до конца XVI века.

Неустанные преследования и междоусобные войны вынудили маронитов искать убежище на Кипре, находящемся в нескольких сотнях километров от побережья Ливана, а также на Родосе, Мальте и других островах, бывших во владении европейцев. Первые маронитские поселения появились здесь еще в IX веке, а в XIII веке число маронитских общин заметно возросло. Они стали второй по численности после греков христианской конфессией на Кипре, построив около 60 поселков. Эмигранты занимали горные территории на севере острова. Здесь они сумели укрыться от мусульманского владычества и вести достаточно спокойную жизнь вплоть до захвата острова турецкими войсками (1570), тогда многие маронитские поселения были практически полностью уничтожены; оставшиеся общины продолжали входить в юрисдикцию архиепископа Кипрского, перебравшегося в Ливан и посещавшего остров в качестве представителя патриарха.

В середине XVI века Папа Климент VII, «проявляя добрую волю к маронитам», назначил куратора, которым стал кардинал Маркел Сервини (будущий Папа Маркел II). Папа Павел IV определил для этой миссии сразу двух ответственных иерархов – кардиналов ди Карпи и Барнардина. В результате деятельности францисканцев священноначалие маронитов оказалось в полной канонической зависимости от Рима; каждый новоизбранный патриарх должен был испрашивать благословения и подтверждения своих прав у римского понтифика. Латинизация Маронитской Церкви затронула уже и богослужебную, и бытовую практику. Но образованные и знающие ситуацию на Востоке францисканцы настаивали в Риме на необходимости более внимательного и выборочного подхода к восточным церковным традициям, хотя и считали это лишь вынужденным тактическим компромиссом.

В 70-х годах XVI века марониты встречались с папами Пием V и Григорием XIII; обсуждая богослужебную практику Маронитской Церкви. Многие древние книги маронитов имели сиро-яковитское происхождение или содержали учения, дошедшие из прошлого, новые же издания были в основном подготовлены на Западе. Все это говорит о том, что до XVI века Маронитская Церковь еще далеко не полностью отделяла себя от других восточных церквей. Католическая Церковь разорвала изоляцию маронитов, но направила их по своему пути. Латинизация проводилась во всех сферах: менялись не только догматические убеждения, но и стили жизни и богослужения. Духовенство начало использовать облачения, привозимые с Запада, вводился колокольный звон, внедрялось ношение перстней и наперсных крестов, крестное знамение по католическому образцу, использование опресноков за литургией. Но «модернизация» часто вызывала ропот. Многие изменения, по крайней мере в XV–XVII веках, находили

применение только в официальных патриарших или епископских богослужениях. Именно патриарх Иосиф III вводил западные традиции, наказывая духовенству как можно точнее копировать католическое богослужение и обряды. Он встретил сопротивление; ситуация была настолько накалена, что Папа Павел V в своем письме в марте 1610 года посоветовал преемнику Иосифа патриарху Иоанну IX Макхлоуфу (1608–1633) восстановить некоторые древние обычаи ради сохранения мира среди верующих.

В 1606 году патриарх Иосиф III ввел григорианский календарь, который был воспринят только среди сирийских и ливанских приходов, на Кипре же и в других колониях маронитов встречал огромное сопротивление практически до конца XIX века. Сиро-яковиты и несториане перешли на новый стиль только в 1836 году, греко-католики Мелхитского патриархата – в 1857 году, а армяно-католики – в 1911 году. Другие церкви Востока, включая Антиохийскую Православную Церковь, сделали этот шаг совсем недавно. В начале XVII века марониты перешли на новый принцип летосчисления – от Рождества Христова.

Маронитская Церковь стала центром зарождения ливанского национализма. Опираясь на поддержку Запада (в первую очередь Франции), патриархи гарантировали автономию страны, защищали народ от оттоманских властей и объединяли всех христиан и мусульман, мечтавших о независимости Ливана. В 1867 году султан Абдул Азиз с почестями принял патриарха Павла Масада и предоставил в его распоряжение дворец в Стамбуле. При Иоанне XII Хедже (1890–1898) маронитский патриарх почитался как великий восточный владыка. Лишь события Первой мировой войны внесли изменения в это положение. В 1915 году оттоманское правительство установило в Ливане военное положение и лишило привилегий всех, включая Маронитскую Церковь. Такие действия были осуждены патриархом Илией Хоуаиеком, а Франция высадила в Ливане войска и в конце войны оккупировала его согласно секретным договоренностям с Великобританией 1916 года. Среди нехристианского населения не было единства относительно идеи Великого Ливана. Часть суннитов в Бейруте приняла независимость, но большинство мусульман выступало за единение с Сирией. На Ливанской мусульманской конференции в 1933 году ее участники не смогли прийти к единому мнению относительно политики, направленной на объединение с Сирией, а конференция, созванная в 1936 году, вновь продемонстрировала разногласия среди мусульман.

Но и среди маронитов полного согласия также не наблюдалось. Христианские общины рассматривали патриарха как истинного лидера, способного представлять их интересы гораздо более эффективно, чем французский комиссар. И в действительности французский мандат оказался далеко не столь безоблачным, как его чаще всего представляют; были и открытые конфликты между французскими властями и патриархией.

Вторая мировая война сказалась и на ситуации в Ливане. В ноябре 1943 года было официально объявлено о полном суверенитете Ливана, хотя в действительности это решение было претворено в жизнь только три года спустя. В том же 1943 году были проведены выборы президента и членов Национальной Ассамблеи, определен премьер-министр. Первым шагом новых властей стало заключение Национального пакта, подписанного президентом Ливанской Республики маронитом Бишара аль-Кхури и премьер-министром суннитом Рийядом аль-Солх’ом. В соответствии с этим пактом христиане Ливана соглашались на независимость страны в рамках арабского содружества. Мусульмане, со своей стороны, должны были отказаться от мысли о возвращении Сирии территорий, присоединенных к Ливану в 1920 году. Все же вместе ливанские государственные деятели строили свою политику на полной независимости арабского мира от иностранного вмешательства. Другими словами, Ливан стремился стать самостоятельным государством для всех арабов, вне зависимости от их вероисповедания, и одной из стран в сообществе арабских государств. Парламентская структура продолжала основываться на представительстве различных религиозных общин. Новостью стало официальное распределение высших властных полномочий между представителями трех основных религиозных направлений: президентом республики должен был быть маронит, председателем парламента (президентом Национальной Ассамблеи) – шиит, премьер-министром – суннит. Неустойчивость такой структуры все время провоцировала соседей, будь то Палестина, Сирия или все арабские страны вместе взятые, вмешиваться во внутренние дела страны. Все христианские конфессии поддержали подписание пакта, так как он сохранял высший пост в государстве за христианином. Это было единичным явлением среди стран Ближнего Востока, где христиане к этому времени уже составляли видимое меньшинство. В 1945 году Ливан был принят в ООН.