Текст книги "Радикальное принятие. Как исцелить психологическую травму и посмотреть на свою жизнь взглядом Будды"

Страх как реакция на боль: «Что-то не так»

Когда я первый раз забеременела, мы с мужем решили, что у нас будут домашние роды, с акушеркой и без лекарств. Мы рассматривали рождение ребенка как естественный процесс, и поскольку я была вне группы риска, то хотела рожать в теплой и привычной домашней обстановке, а не в роддоме. Я надеялась, что смогу сохранять осознанность во время родов, и хотя знала, что боль будет сильной, была уверена: моя практика йоги и медитации позволит мне «двигаться вместе с потоком».

Когда начались роды, я была отдохнувшей и готовой. Я знала, что, если начну сопротивляться боли схваток, будет только хуже. Поэтому расслаблялась, дышала, безо всякого стеснения издавала звуки, позволяла своему телу решать самому. Как животное, я была бездумно погружена в процесс, инстинктивно реагировала на разворачивающуюся во мне драму и воспринимала боль как естественную часть происходящего.

Потом внезапно что-то изменилось. Когда стала прорезываться голова моего сына, уровень боли резко вырос. Я уже больше не могла продышать ее и позволить пройти сквозь себя. Я подумала, что такая сильная боль означает: что-то идет не так. Все мое тело сжалось, и глубокое медленное дыхание превратилось в поверхностное и быстрое дыхание паники. Вся моя уверенность в себе пропала, а решение расслабляться на волнах боли было забыто.

Как и любой аспект нашего эволюционного развития, неприятные ощущения, которые мы называем болью, – часть нашего механизма выживания. Боль – это призыв нашего тела обратить внимание, позаботиться о себе. Доктор Джон Кабат-Зинн всемирно известен благодаря своей Клинике снижения стресса в Университете Массачусетса. Он преподает там практики осознанности пациентам, которые страдают от хронической и острой боли.

Он пишет: «Симптомы болезни или расстройства плюс ваши чувства по этому поводу можно рассматривать как посланников, которые сообщают вам что-то важное о вашем теле или уме. В давние времена, если королю не нравилось послание, гонца убивали. Это равносильно подавлению ваших симптомов или ваших чувств, потому что они нежелательны. Убивать гонца, отрицать послание или приходить в ярость из-за него – не очень разумные подходы к лечению. Единственное, чего нам не стоило бы делать, так это игнорировать или разрушать естественные связи, которые могут дать важное представление о происходящем и восстановить саморегуляцию и равновесие. Вызов, который стоит перед нами, когда мы видим симптомы, заключается в том, чтобы действительно услышать их послание и принять его во внимание».

Иногда сообщения, которые мы получаем, – это призыв к немедленному действию: обжигающе горячо – мы убираем руки от огня. Слабость и головная боль – надо что-нибудь съесть. Острая боль в груди и затрудненное дыхание – мы звоним в скорую. В других случаях боль просит нас защитить себя от дальнейших травм. Она говорит о том, что нам надо отдохнуть, побыть в спокойствии. Во время родов боль сохраняет нашу сосредоточенность, заставляет нас инстинктивно участвовать в требующем больших затрат процессе рождения. Когда мы умираем, боль может подсказать нам, что нужно искать внутреннее убежище тишины и спокойствия, также как животное ищет уединения в этот момент. Если мы принимаем боль без морока страха, то можем услышать ее послание и ответить на него.

Но все же, как я поняла из опыта родов, интенсивная боль, даже когда она часть естественного процесса рождения, вызывает тревогу. Когда моей ответной реакцией стал страх, то к неприятным ощущениям добавилось убеждение: что-то идет не так. Вместо того чтобы практиковать радикальное принятие, мое тело и ум сопротивлялись и боролись с болью.

И хотя страх боли – естественная человеческая реакция, в нашей культуре он особенно силен. Мы считаем, что боль – это плохо или неправильно. Мы не доверяем своему телу и пытаемся контролировать его так же, как управляем миром природы. Мы принимаем обезболивающие, считая, что все, что устраняет боль, хорошо. Речь идет о любой боли – при родах и менструациях, обычной простуде и болезни, старении и смерти. В культуре нашего общества боль считается не естественным явлением, а скорее врагом. Боль – это гонец, которого мы пытаемся убить, а не то, что мы допускаем и принимаем.

В момент интенсивной боли во время родов я была в состоянии войны с ней. Моя акушерка, которая уже много раз видела страх и сопротивление в ответ на боль, тут же заверила меня: «Все в порядке, милая… все идет так, как и должно, просто это больно». Ей пришлось повторить это несколько раз, прежде чем эти слова дошли до моего сознания. И тогда посреди обжигающей боли, невыносимого давления, ощущения, что тебя разрывает на части, и утомления я вспомнила о глубоком дыхании и расслабилась. Это была просто боль, ничего плохого, и я смогла открыться этому и принять ее.

Страх усугубляет боль – теперь мы хотим убежать не только от изначальной боли, но и от боли страха.

Быть живым означает иногда чувствовать боль, иногда – очень сильную боль. И, как мы знаем, боль не всегда заканчивается рождением здорового малыша и радостью. Иногда она вообще не заканчивается. Когда это признак травмы, она может привести к тому, что наши физические возможности будут ограничены. Боль может привести к смерти. Учитывая взаимосвязь между болью и утратой, неудивительно, что мы уверены: боль – значит «что-то идет не так». Неудивительно, что наша ответная реакция на боль – страх и мы непроизвольно стараемся контролировать или устранить ее.

Я вынесла из процесса родов, что боль вовсе не обязательно ведет к страданию. Будда говорил, что мы страдаем, когда цепляемся за ощущение или сопротивляемся ему, когда хотим другой жизни. И, как говорится: «боль неизбежна, страдание – по выбору». Если мы встречаем болезненные ощущения с ясностью и осознаванием, то можем увидеть, что боль – это просто боль. Когда мы осознаем боль, а не реагируем на нее, мы не сжимаемся до переживания страдающего «я», жертвы. Если мы пугаемся, воспринимаем ощущения как «неправильные» – мы погружаемся в транс. Будда учил: когда мы цепляемся или сопротивляемся своим ощущениям на физическом уровне, мы запускаем водопад ответных реакций. Страх, сам по себе состоящий из неприятных ощущений, усугубляет боль – теперь мы хотим убежать не только от изначальной боли, но также и от боли страха. На самом деле боль страха часто и есть самая неприятная часть болезненного опыта. Как пишет Джон Кабат-Зинн: «Когда вы видите и чувствуете ощущения, которые переживаете именно как ощущения – простые и чистые, вы можете заметить, что мысли об этих ощущениях бесполезны для вас в этот момент, и они даже могут сделать все хуже, чем должно быть». Когда мы принимаем физические ощущения за нечто, чего стоит бояться, боль перестает быть просто болью. Это что-то плохое и неправильное, от чего мы должны избавиться.

Наш страх часто разрастается в паутину историй. В течение четырех лет я боролась с хроническим заболеванием. Самым сложным в этом опыте был сопровождающий болезнь комментарий о том, что я не способна позаботиться о себе «должным образом». Каждый раз, когда я чувствовала усталость или у меня случался приступ несварения желудка, мой ум наполнялся историями и интерпретациями: «Что-то не так… наверное, я серьезно больна». Я зацикливалась на том, чем вызвала эту проблему. «Мой иммунитет ослаб. Я перенервничала, недоспала… Я пила слишком много черного чая, должно быть, кислота повредила мой желудок». Вместе с волной усталости или спазмом в желудке появлялось чувство слабости и стыда. Я считала, что боль – это плохо. Ведь это моя боль, и она говорит о каком-то моем изъяне.

Когда мы привычно погружаемся в свои истории о боли, то не даем себе переживать ее как изменчивый поток ощущений, каковым она и является. Вместо этого, когда наши мышцы сжимаются и все в нас говорит о том, что боль – враг, она возобновляется снова и снова. Наше сопротивление на самом деле может создать новые слои симптомов и страдания. Возможно, самокритика и беспокойство, которые сковали мои мышцы в ответ на боль, усилили мое истощение. Когда мы отказываемся от своего тела из-за вызванных страхом историй о боли, мы в результате заточаем боль в нашем теле.

В минуты острой боли наш страх усиливается, и ощущение «что-то не так» тут же заставляет нас бороться с болью. Один мой знакомый испытывал мучительную боль, когда у него выпал один из позвоночных дисков и стал давить на часть позвоночника. «Казалось, в мою ногу налили бензина и подожгли его», – рассказывал он. Боль не ослабевала, и он перепробовал все, чтобы унять ее. Он принимал два сильных наркотических средства, стероиды, противовоспалительное и два сильных болеутоляющих мышечных релаксанта. Эти средства вырубали его на какое-то время, но когда он просыпался, то пребывал в агонии до следующего приема препаратов. «Боль обладает уникальным качеством, – писал он мне, – чем она сильнее, тем меньше ты осознаешь остальной мир. И если она достаточно сильна, то в конечном счете остаешься только ты, боль и ваш поединок».

Когда вместо того, чтобы применять радикальное принятие, мы реагируем на физическую боль страхом и сопротивлением, то возникает цепь ответных реакций, и это очень изматывает. В тот самый момент, когда мы начинаем думать: «Что-то не так», наш мир сжимается и мы теряем себя в попытке противостоять боли. Такой же процесс происходит, когда мы испытываем эмоциональную боль – мы сопротивляемся неприятным ощущениям одиночества, печали или гнева. Будь боль физической или эмоциональной, реагируя на нее со страхом, мы уходим от осознавания и впадаем в транс страдания.

Когда боль травмирует, транс может стать всепоглощающим и долговременным. Жертва отталкивает ощущение боли в теле с такой силой, что нарушается связь между телом и умом. Это называется диссоциацией. Мы все до некоторой степени разъединены с нашим телом, но когда нас сковывает страх опасности, которая есть всегда, исцеление может стать длительным и непростым процессом.

Травмирующий страх: телесная диссоциация

Ребенком Розали подвергалась насилию со стороны отца. Когда он напивался, то пытался залезть ей в трусы или забирался в ее постель и терся об ее тело, пока не испытывал оргазм. Если она сопротивлялась, он бил ее и угрожал худшим. Если она пыталась убежать и спрятаться, он впадал в ярость, гнался за ней и безжалостно избивал. За год до того, как он и мать Розали развелись, он дважды заставил ее заниматься с ним сексом. Физическое и эмоциональное воздействие от такой серьезной травмы может длиться всю жизнь. Розали пришла ко мне в 35 лет. Она жила одна, у нее была средняя степень анорексии. Она уже прошла через несколько видов терапии, но все еще продолжала голодовки и страдала от регулярных приступов тревоги. Ее тело было худым, жестким и скованным; она никому не доверяла.

Розали считала, что любой, кто проявлял к ней симпатию, на самом деле просто хотел воспользоваться ею. Она сказала мне, что, по ее мнению, одна подруга общалась с ней потому, что не хотела ходить одна на вечеринки. Другой девушке, привлекательной и пользующейся популярностью у мужчин, нравилось дружить с Розали, потому что это, должно быть, «тешило ее самолюбие». И хотя у Розали никогда не было проблем с тем, чтобы найти партнера для свидания, близкие отношения всегда быстро заканчивались. Чтобы не испытывать унижения, если ее бросят, она сама прерывала отношения при первом же ощущении «что-то идет не так». Даже с теми, кого Розали знала очень давно, она сохраняла дистанцию. Когда у нее случался один из ее регулярных приступов тревоги, она или вела себя так, будто «все под контролем», или исчезала на время.

Часто для того чтобы провести время с другими людьми, Розали надо было накуриться. Благодаря марихуане какое-то время все выглядело нормальным. Но теперь, сказала она, ей надо было накуриваться каждый вечер, чтобы проспать ночь. Если она не выкуривала косяк или не принимала снотворное, то просыпалась посреди ночи в ужасе. Сон всегда был один и тот же: она пряталась в маленьком и темном пространстве, а кто-то ужасный и безумный должен был вот-вот ее найти.

Нейропсихология говорит нам, что травматическое насилие вызывает долговременные перемены, влияя на нашу физиологию, нервную систему и химию мозга. При нормальном процессе формирования воспоминаний мы оцениваем каждую новую ситуацию в терминах связной картины мира, которая у нас сформировалась. При травме, из-за волны болезненной и интенсивной стимуляции в этом когнитивном процессе происходит короткое замыкание. Вместо «обработки опыта» путем встраивания его в наше понимание картины мира и приобретения новых знаний мы возвращаемся к более примитивной форме кодирования – через чувственное восприятие и визуальные образы. Травма, непроработанная и запертая в нашем теле, спонтанно прорывается в наше сознание. Даже спустя много лет после того как фактическая опасность прошла, человек, который был травмирован, может снова переживать это событие так, будто оно происходит в настоящем.

Непроработанная боль заставляет нашу систему самосохранения быть все время начеку. Внезапные интенсивные воспоминания, а также многие ситуации, не представляющие никакой угрозы, могут активировать чрезмерно высокие уровни боли и страха, хранящиеся в нашем теле. Партнер может в раздражении повысить голос, и вся боль прошлых ран, боль ужаса или ярости, которая живет в нашем теле, словно сорвется с цепи. Независимо от того, есть ли в этот момент реальная опасность или нет, мы чувствуем себя в опасности и вынуждены искать способ избежать этой боли.

Для того чтобы пройти сквозь столь сильную боль, жертвы травмы диссоциируют себя со своими телами, притупляя восприимчивость к физическим ощущениям. Некоторые люди чувствуют себя «нереальными», как будто они покинули свое тело и ощущают жизнь с большого расстояния. Они делают все, что в их силах, лишь бы не чувствовать эти непроработанные ощущения страха и боли в теле. Они могут срываться в приступы агрессии или застывать в депрессии или замешательстве. У них могут возникать мысли о самоубийстве, или они могут напиваться до бесчувствия. Они переедают, употребляют наркотики и подвержены навязчивым мыслям. Но боль и страх никуда не уходят. Они притаились в глубине и время от времени внезапно берут верх.

Жертва отталкивает ощущение боли в теле с такой силой, что нарушается связь между телом и умом.

Хотя диссоциация – это защитный механизм, она ведет к страданию. Когда мы оставляем наши тела, мы оставляем свой дом. Отвергая боль и уходя от основы нашего существования, мы переживаем болезнь разъединения – одиночество, тревогу и стыд. Элис Миллер говорит, что у нас нет никакой возможности избежать того, что живет в нашем теле. Или мы обращаем на это внимание, или страдаем от последствий: «Правда о нашем детстве хранится в теле, и, хотя можно подавить ее, мы никогда не можем изменить ее. Можно обмануть ум, управлять чувствами, перевернуть все понятия, а тело задурманить лекарствами. Но однажды наше тело выставит счет, потому что оно так же неподкупно, как ребенок, чей дух все еще невинен, не приемлет компромиссов или оправданий. Наше тело не прекратит мучить нас, пока мы не перестанем избегать правды».

Когда мы начали работать с Розали, было ясно, что ее время пришло – тело выставило счет. На наших первых встречах она рассказала историю своей жизни. И хотя она была сообразительной и легко формулировала свои проблемы и их причины, она будто бы говорила о жизни другого человека. Она сказала мне, что во время наших разговоров не осознавала чувства в теле, а вне терапии ее иногда охватывала паника или ярость. В эти мгновения ощущения в теле были такими интенсивными, что ей хотелось умереть.

Я предложила ей поработать над тем, чтобы постепенно начать чувствовать себя в теле более безопасно. Я сказала Розали, что это может принести такие результаты, которых не удалось достичь с помощью других видов терапии. Она с готовностью согласилась, и в течение последующих недель мы заложили основы. Я хотела понять Розали так глубоко, насколько это возможно, а она должна была чувствовать себя со мной комфортно и в безопасности. Когда она была готова, я предложила ей совершить управляемое путешествие, исследовать те части внутренней жизни, которые лежали за пределами ее осознавания.

В день этого путешествия я предложила Розали сесть поудобнее и закрыть глаза. Я вела ее при помощи управляемых психических образов: она медленно спускалась по длинной винтовой лестнице, в конце которой была закрытая дверь. Я предложила ей с каждым шагом оставлять позади отвлекающие мысли и становиться все более расслабленной и любопытной. Когда Розали достигла конца лестницы, ее тело было неподвижно, веки трепетали, лицо покрылось легким румянцем. Она кивнула, когда я спросила ее, видит ли она дверь. Я сказала, что за ней она обнаружит что-то очень важное для ее исцеления, какой-то подарок от подсознания. Я напомнила ей, что она в безопасности, какие бы у нее ни возникли ощущения. Мы были там вместе, и она могла вернуться в любой момент. Потом я сказала ей, что она может открыть дверь, когда почувствует, что готова.

Розали застыла. «Что ты видишь?» – спросила я ее мягко. Она еле слышно прошептала: «Маленькую девочку… Она прячется в шкафу».

Когда я спросила ее, от чего она прячется, Розали легко покачала головой. Через несколько мгновений я спросила, сколько ей лет. «Ей семь, – ответила она и быстро продолжила: – Это ее отец. Он хочет найти ее и причинить боль». Я снова заверила ее, что сейчас маленькая девочка в безопасности. Я также добавила, что, расслабившись и просто замечая то, что произойдет дальше, Розали могла бы найти способ помочь этой девочке. Когда я увидела, что ее дыхание стало более легким, я спросила, что сейчас делает маленькая девочка. «Она молится. Она говорит, это так больно, что она этого больше не вынесет».

Я подождала еще чуть-чуть и потом мягко спросила: «Розали, что может помочь девочке справиться с этой болью?»

Она нахмурилась. «Она там совсем одна… больше никого нет». Потом она медленно произнесла: «Нужно, чтобы кто-то позаботился о ней».

«Кто лучше всего с этим справится?» – спросила я. Она снова сделала паузу, погруженная в себя и сосредоточенная. Внезапно на ее лице отразились удивление и радость: «Добрая фея! Я вижу ее там, рядом с маленькой девочкой… Она вместе с ней в шкафу». Розали подождала чуть-чуть и потом сказала: «Фея окружена мерцающим синим светом, и она машет золотистой волшебной палочкой».

«Розали, у феи есть сообщение для этой маленькой девочки? Она хочет ей что-то сказать?»

Она кивнула: «Она говорит, что может помочь. Она может сделать кое-что. Это позволит девочке на время забыть все эти ужасные вещи. А потом девочка вырастет и сможет справиться со всем этим, когда станет сильнее».

Я сделала паузу и потом мягко спросила, как фея собирается сделать это. Голос Розали стал спокойным и задумчивым: «Она говорит, что дотронется до разных частей тела девочки своей волшебной палочкой, и они станут хранилищем всех этих ужасных чувств». Розали сделала паузу, прислушиваясь к себе, и потом продолжила: «Добрая фея сказала, что, конечно, тяжело держать их в себе, но это способ выжить, быть спокойной и контролировать происходящее внутри».

После долгого молчания я спросила Розали, что случилось. «Ну, фея поместила ярость и страх маленькой девочки в ее живот и потом завязала его, чтобы они там оставались. А потом она наложила волшебное заклинание на вагину и область таза, чтобы ее сексуальные чувства больше не доставляли ей неприятностей». Розали сделала несколько судорожных вдохов, и я спросила: «Что еще?»

По ее щекам покатились слезы, и она произнесла: «Она сказала, что девочка должна разрешить стянуть ее грудную клетку, чтобы она не чувствовала боли от разбитого сердца». Розали помолчала, а потом продолжила, уже чуть более сильным голосом: «Она сказала, что шея девочки будет крепостью с очень толстыми стенами, так что девочка не будет звать на помощь или кричать в гневе». Розали замолчала, и я просто сидела с ней рядом, сохраняя молчание.

Я напомнила Розали, что она в безопасности, какие бы у нее ни возникли ощущения.

«Ты прекрасно справляешься, – сказала я ей, и потом мягко добавила: – есть еще что-нибудь, что фея хочет тебе сказать?» Розали кивнула: «Она говорит, что однажды маленькая девочка уже не сможет удерживать это все в себе, и ее тело начнет выдавать свои секреты. Она отпустит все, что так долго держала в себе… и она сделает так, потому что больше всего на свете она хочет быть цельной и настоящей». Розали мягко плакала, ее плечи тряслись. «Она сказала, чтобы маленькая девочка не беспокоилась. Она найдет людей, которые о ней позаботятся и которые будут рядом, когда она снова обретет себя».

Розали откинулась на стул, и я спросила ее, что происходит сейчас. «Добрая фея обнимает девочку и ведет ее в постель». Через несколько мгновений она продолжила шепотом: «Она говорит, что когда маленькая девочка проснется, она забудет все, что случилось, но вспомнит об этом, когда будет готова». Розали помолчала, а потом сказала с нежностью: «Добрая фея сказала девочке: „А до тех пор и навсегда – я люблю тебя“».

Как если бы она только что перевернула последнюю страницу любимой книги, Розали дотянулась до шали, которую я оставила на кушетке, завернулась в нее и легла, свернувшись калачиком в подушках. «Ничего? – прошептала она. – Я просто хочу полежать пару минут». Ее лицо выглядело умиротворенным, как будто впервые за долгое время она почувствовала себя действительно спокойно и комфортно.

В следующие недели после внутреннего путешествия Розали как будто медленно появлялась из кокона. Даже ее движения стали легче, более плавными. Я спросила ее, могу ли я использовать «историю о фее» на одном из своих занятий по медитации. Она обрадовалась – ей хотелось, чтобы и другие обрели ту внутреннюю свободу, которую она сейчас ощущала. Когда я рассказала эту историю, некоторые плакали. Они осознали, что сильно отдалились от своих тел, заблокировали энергию и были как бы не полностью живыми. У них появилась возможность простить себя за то, что они отказывались встретиться со своими глубокими ранами. Эта история помогла им понять, что это естественно – искать облегчения перед лицом невыносимой боли.

Хотя в нашей жизни могут быть такие моменты, когда нет другого выбора, кроме как уйти от невыносимой физической или эмоциональной боли, исцеление начинается с того, что мы восстанавливаем связь с теми частями тела, где хранится эта боль. Розали, как и всем нам, для обретения свободы потребовалось встретить эту боль, заблокированную страхом, с радикальным принятием. Не важно, насколько глубоки наши раны: когда мы прислушиваемся к своему внутреннему голосу, который зовет нас домой, к нашему телу, к нашей целостности, мы начинаем свое путешествие.