Текст книги "Курортный детектив"

26

Дверь открылась, и Лунин увидел Муратова. Кажется, дом превращался в какой-то штаб по детективным расследованиям.

– Здравствуй, Мишель, – весело приветствовал он Лунина. – Я шел мимо и увидел, что в окнах горит свет. – Я сразу подумал: кто это может быть здесь, как не ты?

– Привет, Артур, – ответил Лунин. – Нельзя же так врываться. Мы уж тут бог знает что подумали. Это мой сотрудник, Юраев.

– Муратов, – сказал Артур и пожал ему руку.

– На самом деле я ведь собирался уходить… – сказал Юраев. – Спасибо за чай.

– Не знаю, можно ли эти плесневелые остатки назвать чаем, – сказал ему Лунин, приободрившийся после того, как он избежал, казалось, неминуемой встречи с убийцей. – Заглядывай как-нибудь ко мне, я угощу тебя настоящим чаем.

Когда Юраев вышел, Муратов оглядел задумчиво кухню и проговорил:

– Да уж… А Славик тут жил буквально вчера. Кажется, что он и сейчас выйдет из гостиной со своим нахмуренным видом.

– Мне постоянно приходят в голову те же мысли, – сказал Лунин.

– Ты вообще что тут делаешь? Как обычно, тянешь какую-то ниточку?

– Уже в руках была, – шутливо пожаловался Лунин. – Но вот похоже, оборвалась.

– Не беда, найдешь новую, – сказал на это Муратов. – А что за ниточка-то?

– Да так, ничего особенного, – ответил Лунин, еще не оправившийся от разочарования. Никаких невероятных взлетов мысли.

– И все же? Я не верю, что тебе может прийти в голову неинтересная мысль.

– Теперь я понимаю, что это было скорее безумие… Хотя как безумие, конечно, интересно.

– У тебя никогда не бывало безумия без метода, – сказал Муратов. – Это было бы ниже твоего уровня. Я не верю.

– Метод, конечно, и здесь присутствует, – ответил, ухмыльнувшись, Лунин. – Как же без него. Я только не могу понять, что именно меня тут сбило с толку: безумность или методичность? Или все вместе?

– А конкретнее? И ты уверен, что ты в этом был так уж совершенно неправ? Может, тебя опять кто-то вводит в заблуждение.

– Мне пришла в голову нелепая мысль, – ответил Лунин, наливая ему чаю без спроса, – что Славик Шмелев вовсе не умер. Что он изобразил свою смерть в качестве такого… художественного акта. И заодно политического. И еще психологического.

– А зачем? – спросил Муратов, ничуть не удивившись такому ходу мысли. – С какой целью?

– Видишь ли, мне привиделось, что именно он совершал все эти убийства. И когда шуму вокруг этого стало слишком уж много, он сделал эту инсценировку, чтобы получше спрятаться. Может быть, были еще какие-то причины. Так или иначе, подозрительная таинственность вокруг его смерти вписывалась в это как нельзя лучше.

– Нет, Славик не может совершать убийства просто так, – ответил Муратов, видимо, безотчетно переходя на настоящее время. – Это попросту невозможно.

– Кто знает, какие тут могут быть соображения? – спросил Муратов. – Ты знаешь, все границы моральности в этом городе перейдены, и все ведут себя по-другому, чем мы привыкли. Так что удивляться не стоит ничему.

– И все-таки верится в это с трудом. И ты пришел сюда, чтобы проверить эту версию?

– Не совсем, – ответил Лунин. – Когда я запланировал этот визит, мне это еще не пришло в голову. Но когда пришло, показалось, что это все объясняет.

– И если он жив, то где он сейчас? – спросил Муратов.

– Кто может знать? – сказал Лунин. – Но я вижу, ты слишком всерьез воспринял эту версию. Славик мертв, к нашему великому сожалению. И убийства совершает кто-то другой.

– Откуда ты знаешь? Как это можно сказать достоверно?

– Ты что, в самом деле подозреваешь его в инсценировке собственной гибели? Ты же только что говорил…

– Нет, – ответил Муратов. – Но как «мысль» это интересно. Оживший мертвец, да еще наш добрый приятель, который по ночам бродит по городу и отправляет людей в царство мертвых. Такое пограничное умственное состояние, ты не находишь?

– Не увлекайся слишком сильно красотой мысли, – проворчал Лунин. – Шмелев мертв, увы. Юраев, которого ты только что видел, забирал его тело и отвозил в эту службу, к названию которой я никак не могу привыкнуть.

– Но насколько его свидетельству можно доверять? – спросил Муратов. – Кто-нибудь видел это, кроме него?

– Нет, насколько я знаю, – ответил Лунин. – Честно говоря, я сам об этом только что узнал. От него.

– Ну вот видишь, тут все шито белыми нитками, – сказал Муратов. – Я бы на твоем месте подробнее бы расследовал это дело. К тому же это не так уж сложно, все-таки мертвое тело – это мертвое тело. Оно не может не привлечь некоторого внимания.

– В службе утилизации, я так думаю, к ним уже привыкли, – возразил Лунин. – Кстати, ты случайно не знаешь, где она находится? Я хочу туда наведаться.

– Знаю, – ответил тот. – В самом конце главной улицы, у кладбища. Очень удобно, учитывая их род деятельности.

– А, спасибо, – сказал Лунин. – Так вот, насчет Юраева. Когда началась вся эта политика, уровень секретности вокруг смерти Шмелева очень сильно возрос. Это мне еще повезло, что этим занимался как раз мой сотрудник, и мне об этом рассказал. А так бы я потратил на эту пустышку, боюсь, еще много времени.

– Ну хорошо, а вот эти записки, – сказал Муратов, явно не собиравшийся расставаться с понравившейся ему версией. – Ты ведь уже осмотрел дом? Тут не нашлось чего-то похожего?

– Нет, ничего не было, – ответил Лунин. – Хотя именно это я в первую очередь искал.

– Иногда бывает, когда ищешь что-то определенное, как раз его-то и не находишь, – заметил с глубокомысленным видом Муратов.

– Ты знаешь, я просмотрел все, – сказал Лунин. – Новая должность уже приучила меня к некоторому педантизму. Иначе с ума сойдешь, перебирая догадки, надо хоть какую-то точную информацию.

– И все-таки мне тоже кажется, что Славик был тут как-то замешан… – сказал Муратов. – Даже не знаю почему. Но такое ощущение есть.

– Да, конечно, без сомнения, – откликнулся Лунин. – Он, как мне стало известно, пытался найти убийцу еще до того, как это было мне поручено. Но не успел.

– И это опять наводит на мысль, что Шмелев все-таки был убит… – сказал Муратов. – Расследования – опасная вещь.

– Ну вот я же пока как-то выжил. Хотя и пользуюсь, как видно, самым благосклонным вниманием убийцы.

– Он играет с тобой, как в кошки-мышки, – заметил Артур. – Все эти свернутые ковры и бесконечные записки…

– Ты знаешь, у Чечетова есть странная идея, которую я, честно говоря, не понял, – сказал Лунин. – Он считает, что убийца каким-то образом был связан со мной еще до того, как я приехал в этот город.

Муратов обдумал это. К идеям Чечетова он всегда относился серьезно.

– Кто знает, может, в этом что-то и есть, – сказал он. – Во всяком случае, самый первый труп у тебя в гостинице в это вписывается.

– Он не был первым, – возразил ему Лунин. – Первым встреченным на моем пути, скажем так.

– Хорошо, а если так? – сказал Муратов. – Представим себе, что Славик настолько хорошо продвинулся в расследовании, даже может быть болея и не выходя из дому – может же такое быть. Настолько в этом преуспел, что нашел убийцу. И если Чечетов прав, и этот парень как-то с тобой был изначально связан, то это могло значить, что тебе угрожала опасность. Кто знает, что именно это была за связь, между тобой и убийцей? И во что она могла вылиться лично для тебя?

– И что же?

– Ну как же ты не понимаешь? Если Славик все это понял, он мог послать к тебе человека, чтобы предупредить о грозящей тебе опасности. Тут-то они и встретились с убийцей. А сам он не мог выйти, потому что плохо себя чувствовал.

Лунин замер с чашкой в руке. Все это не приходило ему в голову.

– Да… – протянул он. – Это, по крайней мере, стоит обдумать.

– Кстати, – продолжил Муратов. – Ты ведь осмотрел дом. Тут есть какие-то следы болезни? Какие-нибудь лекарства, термометр на тумбочке, что-то еще?

– Нет, – ответил Лунин, сообразив это только сейчас. – И что это может значить?

– Вообще-то ничего, – ответил Муратов. – Ты что, не знаешь Славика? Он никогда принципиально ничем таким не пользовался. Тем более при гриппе. Выпил, наверное, что-то из своей химии, и дело с концом.

– И все-таки это немного странно, – сказал Лунин. – Я сразу заподозрил здесь дипломатическую болезнь. А потом еще и дипломатическую смерть.

– Все может быть, – сказал Муратов. – В общем, мы как-то все-таки подходим к центру клубка. Это чувствуется.

– И чем больше подходим, тем сильнее увязает там мой нос, – ответил Лунин. – Удивительно запутанное дело. Да еще эта постоянная политика, в которую нельзя соваться. Вот и расследуй после этого, да еще в качестве мишени на мушке.

– Назвался груздем – полезай в кузов, – сказал Муратов. – Смотри, уже совсем поздно. Давай, может быть, по домам?

– Пошли, – сказал Лунин. – Делать тут больше нечего.

Они вышли из дома, прикрыв за собой дверь. Дом стоял у реки, чуть ниже по течению того места, где жил Муратов. Им было по пути.

Пройдя по асфальтированной дорожке, петлявшей между холмами и соснами, они вышли к дому Муратова. Дальше, на другом берегу реки, начинался уже город.

– Ты все-таки прислушивайся больше к Чечетову, – сказал Муратов на прощание. – Вреда не будет. Как правило, если Иван Павлович о чем-то говорит, что это так, это на самом деле оказывается так. Ошибается он очень редко.

– Пожалуй, да, – ответил Лунин. – Ну ладно, до встречи. Не пропадай ни в каком из смыслов этого слова.

Перейдя через мост, он поднялся к своему дому. Убийца устал уже, что ли, от их оживленной переписки, но ничего нового не ждало Лунина там. Впрочем, детально он не искал. Может, где-то в рулоне туалетной бумаги и появилось еще что-нибудь из классики.

Надо будет провести сюда как-то втихую одного из своих сотрудников, подумал Лунин, спрятать и оставить на постоянном дежурстве. С другой стороны, это ведь можно с ума сойти – находиться с ним постоянно в доме, в разговорах об убийствах, уликах и подозрениях.

27

Утром он обдумывал дело, перебирая версии, которые ускользали, как намыленные, все как одна. Каждая по отдельности казалась вроде бы правдоподобной, и все же в ней всегда находился какой-то маленький изъян, из-за которого все рушилось. А все вместе они и вовсе не согласовывались. Когда он пытался их как-то комбинировать, общая картина начинала выглядеть полностью несообразной.

При этом у Лунина было острое ощущение, что из всех утверждений и заявлений, которые он тут слышал, ложным было всего одно или два, какой-нибудь крошечный пустячок. И вот он-то и менял все дело.

Надо было принять все за истину, а что-то одно и очень неприметное считать ложным – и тогда бы все вырисовалось и сложилось. Но тут комбинаторика становилась настолько сложной, обширной и разветвленной, версий появлялось такое великое множество, что он терялся в этой путанице тропинок, и снова выбирался из темного леса предположений к тем немногим фактам, которые он знал достоверно.

Славик Шмелев то ли умер, то ли нет. Он был одним из расследователей, единственным подобравшимся к истине, или вообще убийцей. В пользу последней версии, как ни дико она выглядела, говорило то, что Лунин все же оставался целым и невредимым, несмотря на то, что он находился в полной досягаемости неизвестного преступника. Уж во всяком случае, убивать его Славик бы не стал – в этом Лунин был уверен твердо.

Все равно это все крутилось вокруг Шмелева и его загадочной смерти, и Лунин решил, что лучшим ходом сейчас будет все-таки посетить службу утилизации и попробовать что-нибудь выяснить. Убрав тарелки и чашки в мойку, он оделся, вышел из дому и направился по адресу, сообщенному ему вчера Муратовым.

Город выглядел необычно, даже с поправкой на то что разные виды необычности были обычным его состоянием. Народ на улицах казался собранным и сосредоточенным, с серьезными и целеустремленными выражениями на лицах. Что-то здесь опять происходило, но Лунину не было большой охоты в это вникать. У него было свое отдельное и важное дело.

В хорошем настроении с утра, пока еще не случилось никаких неприятностей, он проследовал по главной улице в сторону от центра. Здесь он в этот свой приезд в город еще не был.

Нужное ему ведомство оказалось найти несложно: это было большое массивное здание, за которым в просвете улицы виднелись заливные луга, сейчас грязно-бурые вперемешку со снегом, и огромное, почти до горизонта, озеро. Лунин любил проходить здесь летом, но никогда не задерживался – как ни красиво это выглядело, озеро всегда представлялось ему какой-то пародией на море. По части одушевленности и богатства смысловых оттенков их нельзя было даже сравнивать.

Чувствуя почему-то беззаботность и легкомыслие, он подошел ко входу. На двери висело две таблички сразу, одна постоянная, сделанная из мрачного траурного пластика: «Имперская служба утилизации. Время работы – круглосуточно без выходных».

Вторая была даже не табличкой, а куском картона, грубо выломанным из какой-то коробки. На нем от руки было написано: «Сегодня, 22 декабря, служба закрыта по случаю выборов. Приносим наши извинения. Приемный телефон заработает в понедельник в 9 утра».

Остолбенев на месте, Лунин смотрел на эту табличку, как будто в ней содержалось какое-то откровение. В суматохе последних дней про выборы он совершенно забыл. Вот чем, оказывается, объяснялось сегодняшнее оживление на улицах.

Повернувшись, он пошел вдоль кладбища. На работу идти было бессмысленно, скорее всего, все учреждения империи были закрыты. День выборов был важным днем, сегодня работало, скорее всего, только что-то до такой степени секретное, что и само не знало, чем занималось.

Пойти проголосовать ему и в голову не пришло, тем более что он даже не знал, приписан ли он тут к какому-то участку. Другой работы не было. Оставалось только ждать понедельника.

Все-таки он не успел, получается. Выборы подкрались внезапно, как хищное животное кошачьей породы, на мягких лапах, во мраке бамбуковых джунглей. Задача не была выполнена, и странно было, что с какого-то момента его почему-то перестали даже подгонять, несмотря на то, что этот день близился. Впрочем, может быть, все были просто заняты другими делами.

В этом был и несомненный положительный момент: о том, что все эти убийства имеют какое-то отношение к большой политике, ему твердили с самого начала, а большая политика теперь менялась, с этого дня должна была начаться новая эпоха. Лунин чувствовал некоторую досаду, что ему не удалось развязать этот тугой узел, но кто его знает, может, он сейчас развяжется сам собой. Удовлетворенности от этого дела у него не будет, зато будет много свободного времени и полная возможность заниматься тем, чем он пожелает. Хорошо бы домик за мной оставили, подумал Лунин – только не требуя ничего взамен. Никаких служебных обязанностей.

Ощущая некоторое освобождение и даже легкость в мыслях, он обогнул кладбище и вышел к железной дороге. Когда-то – сейчас уже казалось, целую вечность назад – он приехал по ней в этот город, и вышел на станции, находившейся совсем неподалеку отсюда. Песок вокруг рельсов не был заметен снегом, видны были даже заросли брусники, росшей здесь в изобилии. Лунин повернулся и пошел домой. Впереди его ждал целый день приятного ничегонеделания.

В городе еще добавилось людей, к участкам, на которые теперь стал обращать внимание Лунин, даже выстроились небольшие очереди. Было странно видеть всех этих людей, оглушенных государственной пропагандой – без мысли, без независимого восприятия, и даже как будто без живых чувств и сознания. «Народ» не принимал участия в этой игре, она разыгрывалась немногими игроками.

Дома он достал из бара бутылку сладкого красного вина – хотя там было и белое, но Лунин его не любил. Спокойное чувство удовлетворенности и почему-то выполненного долга одолевало его. Вкусный и сытный обед уже был в самом разгаре, когда в дверь позвонили.

Лунин вздрогнул: как-то так складывалось, что своего собственного звонка он здесь еще не слышал. У всех в этом городе, независимо от места визита, была не очень приятная, но в чем-то интимная привычка стучать.

– Да! – сказал он.

Дверь открылась, и вошел Кириллов. Вид у него был скорее озабоченный.

– О, привет, не ожидал, проходи, – сказал ему Лунин. – Как насчет стакана вина?

– Давай, – сказал Максим. – В такую погоду как раз то, что надо.

– У тебя выходной или ты, как всегда, на работе? – спросил Лунин, разливая вино по бокалам.

– Наша работа никогда не прекращается, – не вдаваясь в подробности, ответил Кириллов. – Ну что, за победу на выборах? Пусть они будут последними.

Они чокнулись и выпили.

– А почему последними? – спросил Лунин. – Ты устал от демократии?

– Сил нет, как устал, – ответил Кириллов. – Этот месяц был просто сумасшедшим. Никогда не думал, что может быть такая болтанка.

– Ничего, поработал, теперь отдохнешь. Тебе хоть отпуск полагается за труды?

– Сначала надо выборы выиграть. Не будем загадывать заранее, что будет завтра.

– А что, в этом есть какие-то сомнения? – спросил Лунин. – Вроде бы все тут выражают полную уверенность, что результат предрешен.

– Излучать уверенность – долг политика, – сказал Максим. – Как еще мы можем заставить поверить себе массы?

– Про массы не надо, мне Эрнеста уже хватило, – откликнулся Лунин. – Как он, кстати, там?

– Нервничает. Что неудивительно. Много работы, много политических рисков. Да нет, ты прав, конечно, и по поводу исхода выборов больших сомнений нет. Просто все живые люди, понимаешь… Эмоции, нервы…

– Все равно же президент никуда не девается, – сказал Лунин. – Это ведь только парламентские выборы.

– Старина в последнее время совсем сдал, – сказал Кириллов, потягивая вино с задумчивым видом. – Видно, и на него действует вся эта обстановка. Куда от нее денешься.

– А почему вообще столько волнений? – спросил Лунин, отхлебнув из своего бокала. – В стиле Эрнеста было бы вовсе не устраивать никаких выборов. Оставался бы у власти, укреплял ее понемногу.

– Одно время мы и подумывали так сделать, – сообщил Кириллов. – Но старикан воспротивился. Эрнест имеет на него большое влияние, но все же не до такой степени.

– И что, у Эрнеста нет даже реального контроля над результатами голосования?

– Ты будешь смеяться, но нет. Пойти против воли президента сейчас невозможно. Он как и раньше, огромным авторитетом пользуется в народе, просто легенда, – сказал Кириллов, как будто на что-то жалуясь. – Так что честное соревнование. Другое дело, что люди всегда любят голосовать за власть. Да и Эрнест много сделал для них в последний месяц.

– Да, я помню, – сказал Лунин. – Шуму было много. У меня временами просто уши закладывало.

– Ну, тут все понимают, что не мы были инициаторами. Определенные границы не стоит переходить никому. А они перешли их, как будто вообще не заботясь о последствиях. Я бы назвал это безответственностью.

– Предвыборные речи давай опять пропустим, – смеясь, сказал Лунин. – Все равно Эрнеста ты не переплюнешь, как ни старайся.

– Да, Эрнест тут непревзойденный мастер. Тягаться с ним непросто, это точно. Хоть в речах, хоть в политике, хоть в интригах.

28

Они помолчали немного, потягивая вино. Где-то далеко в небе глухо стрекотали вертолеты.

– И все-таки Карамышев делает ошибки, – сказал Лунин. – Например, он переоценил меня. Убийцу до выборов я не нашел. Хотя нельзя сказать, что не приложил никаких усилий для этого. Работы было много, толку никакого.

– Не беда, не ты один на белом свете, – сказал Кириллов. – Никто не собирался возлагать это дело на тебя одного.

– Что это значит? – спросил Лунин после секундного молчания. – Убийцу ищет кто-то еще, кроме меня?

– Да, конечно, Чечетов, – ответил Кириллов. – Ты не догадался, что ли? По-моему, это было очевидно.

– Группа Чечетова продолжает заниматься расследованием? – воскликнул, как громом пораженный, Лунин. – Он не бросил это, когда передавал дела мне?

– Да, конечно, продолжает, – ответил Кириллов, вроде как немного удивляясь его реакции. – И не просто продолжает, а уже почти нашел убийцу.

Лунин молчал. Конечно, этого следовало ожидать с самого начала. Только собственная крайняя глупость и ослепление не позволили ему это понять.

– А что ты удивляешься? – спросил Максим. – Ты же знаешь, как тут все делается. Постоянно поручаются дела разным группам. И тут уж кто успеет. Это нормально, обычная манера Эрнеста. Над некоторыми делами трудится и по три-четыре независимых отдела.

– Да, я знаю об этом, – сказал Лунин. – Но как-то не расценивал это применительно к себе.

– Обычная ошибка, которую здесь все делают, – чуть усмехнувшись, ответил Кириллов. – С Эрнестом надо держать ухо востро. Сам знаешь.

– Ну хорошо, и кто же он? – спросил Лунин. – Ты уже знаешь, кто это?

– Пока еще нет. Честное слово, правда, – добавил он, снова с усмешкой, видя недоверие Лунина. – Но знаю, что убийца уже найден.

– Да, не сказал бы я, что это все не неожиданно, – протянул Лунин. – Впрочем, дураком я был, действительно, что не догадался.

– Ты тоже много сделал полезного, надо признать. Чечетов хорошо о тебе отзывался. И версии у тебя неплохие.

– Но как он узнал о том, что я сделал? И о моих версиях? Я рассказывал ему не очень много. Да он особо и не расспрашивал.

– Ну как, ты же широко делился информацией, и не просил никого ее придерживать. Она распространялась дальше. Все эти люди, с которыми ты тут общался, находятся в контакте и с Чечетовым. Я не удивлюсь, если окажется, что он, закурив свою трубку в кабинете, просто поразмыслил над всем этим, и пришел к правильным выводам.

– Он перешел на сигареты, – проворчал Лунин. – И что теперь? От меня ждут еще каких-то действий?

– Да, почему я, собственно, сюда и зашел, – сказал Кириллов, ставя пустой бокал на стол. – Могу тебя порадовать, у нас еще один серийный труп. На этот раз, как я понимаю, последний.

– Да? – переспросил Лунин. – И где же теперь?

– Прямо во дворце, в главном зале, – почему-то с досадой ответил Кириллов. – Утром там никого не было, потом люди начали собираться, и вот пожалуйста. Новый подарок.

– Опять кто-то из соратников Эрнеста?

– А кто еще там может быть? Человек пришел на работу. И вот рабочий день оказался последним.

– И как всегда, никто ничего не заметил, – сказал Лунин. – Никто не столкнулся с убийцей на выходе из зала, ничего такого.

– Именно так. Ему везет, надо сказать. Если бы не Чечетов, все это бы еще продолжалось неизвестно сколько.

– И что я теперь должен сделать?

– Как обычно, осмотреть тело. Я бы посоветовал тебе отправиться туда прямо сейчас. Незачем тянуть. Там собираются люди, будут праздновать победу на выборах. Встреча нового политического года, как это у нас называется.

– Вполне идиотское название, я бы сказал, – пробормотал Лунин.

– В любом случае мертвецы в зале в это вписываются плохо. Но пока ты его не осмотришь, тело забирать не будут. Порядок есть порядок, а ты как-никак по-прежнему официальный расследователь. Отправляйся сейчас, тем более что ребят из утилизации я уже вызвал.

– Они же сегодня не работают, – сказал Лунин.

– Ничего, у меня есть специальные телефоны. Если надо кого-то найти, это сделать можно.

– Хорошо, я сейчас иду, – сказал Лунин, вставая. – Ты со мной?

– Нет, мне в другую сторону, – ответил Кириллов, тоже поднимаясь. – Успехов тебе. Ты не расстраивайся, ты и так неплохо поработал. Главное, что загадка решена и убийца найден.

Когда он вышел, Лунин вернулся в кресло и еще несколько минут посидел, погруженный в размышления. Что ж, по крайней мере, над этим теперь не надо ломать голову. Карьеру профессионального детектива он все равно делать не собирался ни при каких обстоятельствах. Можно рассматривать это просто как необычное приключение, в чем-то даже приятное и познавательное.

Лунин не стал брать с собой портфель с бумагами, можно было обойтись и без него. В городе стало еще многолюднее, очереди перед участками были такие, что в них, наверное, приходилось стоять несколько часов. Кто бы мог подумать, что в городе столько жителей, подумал он. Или они съезжались сюда из других городов республики? Вряд ли, скорее всего, голосование было организовано и там.

У дворца тоже сновало много народу. Все вместе это похоже было на разворошенный улей или воду в чайнике, перед самым закипанием. И Лунин тут был не более чем одним прозрачным пузырьком.

Отвлекшись от своих элегических размышлений, он поднялся по мраморной лестнице. Здесь людей было меньше, а на двери, ведущей в главный зал, и вовсе висела длинная полоска бумаги с гербовой печатью, вторым концом приклеенная к стене. Не долго думая, Лунин сорвал ее, полагая, что имеет право это сделать без каких-либо дополнительных согласований.

В первое мгновение ему показалось, что едва ли не половина зала была замазана красно-бурой краской – нет, кровью. На этот раз, как видно, жертва не сдалась без борьбы. Странно, что никто не слышал этого шума.

Тело лежало на столе, одетое в старомодный мундир, тоже весь испачканный. Лунин закрыл за собой дверь и подошел к нему.

Глаза мертвеца были открыты, он смотрел куда-то вбок, в сторону окна остановившимся взглядом. Выражение на застывшем лице было скорее недоуменное. Очевидно, от своего рабочего дня он ожидал чего-то другого.

Записка, вся измаранная кровью, на этот раз нигде была не спрятана, она валялась прямо на столе, рядом с телом. Лунин взял ее. «Здесь изнемог высокий духа взлет», прочитал он. Убийца как будто знал, что цепь его злодеяний скоро будет прервана, и выбрал заключительные строки поэмы. «Но страсть и волю мне уже стремила», читал дальше Лунин, «как если колесу дан ровный ход, любовь, что движет солнце и светила». В виде исключения здесь были даже расставлены знаки препинания.

И тут он вспомнил. Это было как внезапная вспышка, озарившая мозг изнутри сверкающим белым пятном. Это был его собственный текст, цитаты, которые он когда-то выписывал на листочке, в пору своего горячего увлечения Данте. Холодея от ужаса, Лунин перевернул записку, уже зная, что он увидит. Это было продолжение стихотворения о лунном свете, и оно, как и первая строфа, было тогда же написано им, Луниным:

 
Пока не грянет свет с высот
Мы ждем, таясь во мраке.
Печально розовеет свод
Над безднами клоаки.
 

Опустив руку с запиской, он постоял немного, приходя в себя. Если бы этот листок, заполняемый им, не относился к тому периоду, о котором он почти ничего не помнил, все было бы намного проще. Чечетов был прав: кто-то вел игру с его памятью, дразня его всеми этими убийствами, и педантично выкладывая цитату за цитатой, по этому листку. Не был дописан только один отрывок, тот что он нашел у себя в кабинете, и у Лунина не было большого желания припоминать, что там точно было. Все было ясно и так.

Оставалось понять, как этот листок мог попасть в руки убийцы. Как только этот вопрос пришел ему в голову, он тут же вспомнил, мучительно простонав от этого воспоминания: та самая пачка своих бумаг, которую он обнаружил в доме Шмелева – как раз оттуда это и было, записи относились к этому времени. Листок с цитатами так и пролежал там, наверное, все это время. Пока не началась эта игра.

Лунин машинально провел ладонью по лицу. Лицевые мышцы были твердыми и одеревенелыми. Он не мог в это поверить, хотя чем дальше, тем больше к нему попадало информации, указывающей именно на такой исход. Славик Шмелев не мог убивать людей.